Текст книги "Караоке а-ля Русс (СИ)"

Автор книги: Олег Механик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

  Мои размышления прерывает упавшая на сгорбленную спину чугунная лапа.

  – Братан, посмотри, во что мы превратились?

  Геракл! В последние полчаса все будто забыли о его существовании. А он всё это время сидел в дымном облаке, и наблюдал за нами со стороны.

   – Что ты имеешь ввиду, В-вова...– говорю я растерянно, пытаясь прийти в себя.

  – Ну ты посмотри на них! – короткий толстый палец протыкает дым, указывая в сторону сцены, где уже четверо исполнителей, раскачиваясь в обнимку, разномастным хором воют очередную нетленку.

  "...качнё-ётся ку-упол не-еба, большо-ой и звёздно-сне-ежный.

  Как здо-орово, что все-е мы зде-есь сегодня-я собрали-ись..."

  – Старики...старые пердуны. Все...ну может быть кроме Светки.

  – Ну зачем ты так Вовик...мы все ещё вполне ничего...

  Он кисло морщится и чёрная с проседью щетина бороды встаёт дыбом, как колючки у дикобраза.

  – Ста-ри-ки и ты тоже Славка. Я же не про внешность сейчас говорю, а про ваше нутро. – нараспев рычит он баритоном один-в-один как у Высоцкого. – В вас изюм пропал, Слава! Пе-ерчика не стало! У вас перчики отсохли и отпали. Да и у меня. Он тяжело роняет голову на грудь, но тут же вскидывает на меня свои серые глаза.

  – Мне не хочется стареть, Славка...хочу как раньше. – Его лапа обхватывает мой затылок и притягивает голову к своей. Наши лбы с треском вдавливаются друг в друга. – Хочу как тогда-а!

  «Что ж вы сегодня все хотите, и, главное, требуете этого от меня. Я тоже много чего хочу. Как минимум я хочу собраться с мыслями...»

  – Давай выпьем, Славка! – Он плескает мне водки и поднимает свой, заблаговременно наполненный стакан.

  – Давай! – обречённо вздыхаю я, брякаю стаканом об его и опрокидываю в себя жгучую жидкость. Сейчас, что бы я не принял, буду становиться только трезвее.

  – Ты помнишь, какая у нас была команда, Сла-вик? Кон-то-ра!– Шлепки по спине, грозят выбить из меня, только что проглоченную водку и закинутый сверху ролл. – А сейчас...люди всё те же, а команды нет...

  – Нет Боба...– бурчу я набитым ртом, – мы уже не че люжи, что раньше. Мы вше ижменилишь...

  – Кто спорит, Славка...у всех свои тараканы в башке. Я же не прошу, чтобы мы как раньше...всегда вместе. Но хотя бы сегодня, сейчас, когда мы собрались. Почему, хотя бы на несколько часов нельзя побыть той самой Конторой. Посмотри...мы же все порознь.

  Его рука снова указывает на мерцающую сцену.

  – Эти два...только и делают, что поют. А им вообще нельзя этого делать, особенно Уксусу. Ты весь вечер с толстяком шушукаешься. Я один...Светка тоже будто сама по себе. Что происходит, Славик?

  Широко расставленные серые глаза сверлят мой череп. В них ещё осталась та юношеская прямота, которую не истребили годы и тонны выпитой водки. В одно мгновение из этих глаз начинают исходить тёплые лучики, укутанные в бороду губы, ползут в стороны. Широкая ладонь гладит моё лицо, щипает и оттягивает в сторону щёку.

  – Славка, а ты помнишь нашу первую встречу?

  – Конечно помню. Нас же за одну парту посадили первого сентября.

   На самом деле, ни черта я не помню. Сейчас я просто констатирую факт. Когда-то добрая учительница Валентина Артамоновна посчитала нужным усадить нас вместе. Я это знаю, но не помню, как конкретно это было. Да мне и некогда вспоминать. Сейчас мне нужно принять важное решение, а для этого я должен проанализировать всю имеющуюся на руках информацию.

  – Ты был мелким, кругленьким, кудрявым, и напоминал мне резинового пупсика. Ты был таким жалким, Славик...

  "Итак, что мы имеем. Два брата – один депутат, другой банкир, оба известные в нашем городе и за его пределами личности. Допустим, что у нас есть на них хороший компромат. Допустим, что этот компромат их напугает. Ну Буратина же готовился, изучал материалы. Допустим, что сегодня единственный шанс подобраться к этим бычкам и взять их за рога...

  – ...школьный костюм висел на тебе мешком, таких мелких костюмов просто не шили. А пахло от тебя знаешь чем? Зубной пастой «Незнайка». Ты был как молочный поросёнок, Слава.

  "Теперь нужно прикинуть варианты исхода событий. Допустим, они повелись. Что тогда? Как технически будет организована передача выкупа? Буратина сказал, что он всё продумал, и здесь ему можно верить. У него талант продумывать такие дела, не хватает таланта доводить их до конца. Даже если всё будет выглядеть нарядно на первый взгляд, может иметь место блеф. Они могут заплатить, а потом, после торжественного обмена, взять нас за холки. Предусмотрел ли он страховку в случае такого исхода? Как правило, страховка на случай, если что-то пойдёт не так, является белым пятном в его безупречных планах. А что-то всегда идёт не так. А если предположить самый пессимистичный исход?

  – Ты весь первый урок просидел, сложив руки, и пялясь на доску. Ты ни разу не шелохнулся. Тогда я подумал, знаешь что? Я подумал, почему всех в классе рассадили по принципу мальчик-девочка, а нас мальчик-мальчик. Нет, тогда я ещё не испытывал тягу к слабому полу, тем более к таким соплежуйкам, но всё же...сама эта ситуация. Почему я оказался исключением из правил? Значит, со мной что-то не так? Или что-то не так с этим кудрявым недомерком. Только гораздо позднее я отдуплился. С нами обоими всё было не так. Всё было не так с самого начала, мой друг. Но я нисколечко об этом не жалею.

  «Что если они не поведутся! Что будет тогда? Это было предусмотрено в его плане? Ещё одно белое пятно? Какая опасность нам может грозить, если их не тронет эта информация?».

  – А ближе к концу урока ты начал ёрзать. Что-то тебя беспокоило, но ты держался, пытаясь сидеть истуканом. Только уши у тебя стали малиновыми. Ты даже ни разу не повернул ко мне голову, не взглянул на меня, тогда, как я изучил тебя от и до. Ты помнишь первое задание Валентины? А я помню. Она нарисовала на доске знак, и спросила «Детишки, а вы знаете, как называется этот знак?»

  – Плюс! – отвечаю я на автомате.

  – Точно! Наверное, ты помнишь, почему так ёрзал?

  «Да ни хрена я не помню, Вова. Пожалуйста, дай мне собраться!»

  – Когда ты уже начал хныкать, я спросил, «что случилось?». Помнишь, что ты мне ответил?

  «Буратина, как обычно просчитал только выгоду. Риски! Нужно оценить риски!».

  – Нет, Вова. Что-то не припоминаю...

  – Ты сказал «Я хочу писять» и захныкал. – Геракл нежно гладит мою голову. – Тогда я поднял руку и сказал «Валентина Артамоновна, а можно мальчику выйти?». Тогда она сама взяла тебя за ручонку и повела в туалет. Ты был ма-аленьким клопиком.

  – Теперь вспомнил, Вова. Ты спас меня от позора, спасибо тебе. – Я механически улыбаюсь, пытаясь мысленно вернуться к мучающему меня вопросу.

  «Риски! Чем это может нам грозить! Соберись, тряпка!»

  Мне кажется, что целая вселенная мешает мне принять это решение. Все: бубнящий под ухом Геракл; два горлопана, завывающих про золотые купола, которые «на-а груди-и нако-олоты-ы»; Буратина, бомбящий меня сообщениями: «Ну что?», «Ты решил?», «Братан, время»...все они грозят взорвать мой перегруженный мозг.

  – А потом. Потом я гуляю во дворе и вижу тебя в куче какого-то дерьма. Ты стоял и снова выл, как девочка. Только потом я узнал, что ты решил побегать по застывающему цементу, которым залили яму на отмостке. Ты тогда по колено провалился и мог превратиться в живой монумент, если бы я тебе палку не сунул. Ты же так и вылетел из своих резиновых сапог, которые вмуровались в бетон, и я притащил тебя домой босым. Помнишь?

  – ДА! – отчаянно кричу я.

  «ДА!» – сообщение улетает в сторону сцены.

  Я помню всё, мой друг. Канцелярские кнопки на стульях, взрывающуюся колбу на химии, высаженное из рогатки стекло и бегущего за нами мужика в грязной майке.

  Помню пугачи и самострелы, воткнутый в твою черепушку дротик сделанный из стержня шариковой ручки и вставленной в него иглы;

  помню взрыв-пакет изготовленный из марганца и магния, благодаря которому, я чудом не остался без пальцев;

   помню побеги с уроков, трёпку от завуча и родителей;

  помню нашу кругосветку, когда мы с полбуханкой хлеба решили по рельсам идти в Москву,

  помню возвращение домой в ментовском Уазике.

  Помню запах шипящего в воде карбида, вкус гудрона, который служил нам жвачкой; костёр у тебя на балконе, когда мы чуть не спалили твою хату;

  помню как ты насрал на пороге квартиры Ленина,

  как мы повадились ходить в «Кишки» и тырить там газировку «Золотой ключик»,

  как однажды были схвачены и доставлены домой ментовским эскортом.

  Помню зелёные стены комнаты милиции и строгие педсоветы, где мы с тобой стояли бок-о-бок, под прицелом испепеляющих глаз учителей;

  помню тяжёлый воздух подвала,

  помню запах голубиного говна на чердаке. Я всё помню, дружище.

  – Это были шалости невинных младенцев. Всё стало серьёзней, когда появился он.

  Кисточка палевой бороды Геракла указывает в сторону сцены, где под завывания осточертевшего за вечер дуэта танцуют Буратина и Светка. Они изображают что-то похожее на медленный танец, но огромный шар, коим является живот партнёра, не даёт паре сблизиться на интимное расстояние. Буратина, что-то активно втолковывает Светке, а она не менее активно трясёт головой. Ясно, он колется на счёт операции. Теперь мне не нужно будет что-то объяснять Светке.

  – Забытый укол ревности? – Пудовый кулак тычет меня в плечо.

  – Нет, Вова, я уже вышел из этого возраста. – Я ухмыляюсь, продолжая смотреть на парочку и одновременно тыкать большим пальцем в телефон.

  – А я вот тебя ревновал к нему. Ненавидел эту морду всей душой. Сейчас вот стал понимать, что он такая же неотъемлемая часть меня, как ты, как Поночка, как Уксус. Без него жизнь была бы гораздо скучнее. Кстати, что-то давно он нас в очередную жопу не втягивал, мне даже скучно становится.

  «Подожди-и» – мычу я про себя, продолжая улыбаться.

  «Жду дальнейших инструкций».

  Отправленное мной сообщение приземляется на запястье Буратины, отчего оно вспыхивает.

  Парочка продолжает медленно раскачиваться под раздражающее, как скрип несмазанной двери, завывание другой парочки.

  «А бе-елый ле-ебедь на пру-ду-у-у...».

  Мне кажется, что сегодня они не заткнутся. Незадачливых певцов могли бы отвлечь закуска и выпивка, но они предусмотрительно захватили с собой пузырь стаканы и тарелку апельсинов, расставив всё это возле пульта.

  – Давай, братан!

  Водка булькает, наполняя стакан до краёв. Стеклянные борта со звоном ударяются друг в друга, едкая тягучая жидкость обжигает глотку. Скулы сводит судорога. Я хватаю сигарету, прикуриваю, жадно втягивая дым.

   Сто грамм и затяжка дарят мне несколько секунд подобия эйфории

  – Вовка...тебе бы жениться... – говорю я на дымном выдохе. Нет...ты рукой то не маши...тебе баба нужна, такая что тебя в руки возьмёт.

  – Сам-то ты...

  – Я другое дело, тем более я уже был женат. Мне кажется, что это сделало бы тебя чуть счастливее...

  – Кому я нужен? Ни работы, ни хаты, ни машины...– горько бурчит Геракл.

  – Э-э...дружище, ты это брось. А сам ты что, ничего не стоишь? Не всё же измеряется бабками и машинами, и на тебя найдутся охотницы. Женишься, а там, глядишь, всё это появится.

  Серые глаза смотрят на меня с тоской человека, разговаривающего с собакой, или деревом.

  – Слава, ты сейчас будто школьник, который пишет сочинение на тему «Человек, это звучит гордо». Ну, для первого класса может это ещё и потянет, но мы с тобой далеко не первоклассники, и время уже не то. Нет денег, нет человека...

  – Вова, а если бы вопрос стоял только в сумме. На какую бы ты согласился? Сколько тебе нужно, чтобы охмурить какую-нибудь бабёнку, сбацать ей на гитаре, как ты это умеешь, почувствовать себя мужиком.

  – Я не жадный, Славик...мне бы и пары лепёшек хватило, только где же их взять.

  – Главное, чтобы цель была. Вот ты уже знаешь, что тебе нужно два лимона, и главное, знаешь, для чего они тебе нужны. Это уже полдела.

  – Ну вот...теперь пошла консультация от психолога. Сява, с тобой чё сегодня? Может ещё намахнёшь?

  – А чего не намахнуть? Я за! Только давай уже всех позовём, иначе мы сегодня так вместе и не соберёмся.

  Я встаю и машу руками. «Свистать всех наверх! Подгребайте сюда, у нас с Вовой тост есть!».

  Песня как раз закончилась и счастливые и раскрасневшиеся артисты спустились в зал и расселись по своим местам.

  6

  – Ну давай свой тост! – Буратина поднимает стакан, с плещущимся на дне вискарём.

  – Предлагаю выпить за нашего друга Вована, чтобы он наконец-то уже женился.

  Тост встречен одобрительно, но с небольшим недоумением, скрывающимся за звоном стаканов, хлюпаньем и чавканьем.

  – Да-а...кто бы мог подумать, что этот, подающий надежды, красавчик будет прозябать в одиночестве. – говорит Буратина, кладя свои медвежьи лапы на наши с Гераклом плечи.

  – Ты вот у нас тоже подавал надежды и что? – Бурчит Геракл. – Тоже всю жизнь бобылём проходил. Ты уж извини, Серёга, но шлюхи и состоятельные дамы с пометкой «шестьдесят плюс» не считаются.

  – А я и не спорю, Вова. Может быть я и не достоин любви прекрасного пола, но ты...Вспомни каким ты был. Ты был хоро-ош! Ну хотя бы взять эту практикантку лаборантку.

  Все сидящие за столом тут же вспоминают эту щемящую душу историю, которая не может не вызвать невольной улыбки. Все, кроме Светки.

  – Что ещё за лаборантка? – спрашивает она тоном жены, прослышавшей о похождениях неверного супруга.

  – А ты и не знаешь, Светик! Это было уже после того, как ты перевелась в другую школу! – Довольно мычит Буратина в предвкушении интересной истории, которую есть, кому рассказать.

  Он закуривает, и, опираясь локтём на плечо главного героя повествования, рассказывает уже известную мне историю, о том, как однажды, на уроке химии появилась...

  ***

  «...её зовут Эльвира, и она будет моей помощницей...»

  Химичка с прозвищем Колба, направила указку, на находящийся справа от неё объект. Да-да...она тыкала в объект именно указкой, и этим жестом уже показывала своё к нему отношение. Она догадывалась, какую химическую реакцию может вызвать у особей мужского пола этот элемент. Объект обладал чёрными, ниспадающими на плечи, волосами, высокими скулами и тонкогубым ртом. Верхняя его часть могла бы показаться вполне посредственной, если бы не то, что было ниже. А ниже была бледная, как у лебедя, шея; выпирающие из под расстёгнутой на две пуговицы, блузки, высокие груди; и аппетитные, как жареные окорочка, ножки, которые открывала неприлично короткая юбка. И самая важная деталь – эти ножки не были одеты в чулки, что делало доступной для вожделенных взоров, атласную гладь бёдер.

  Химическая реакция мгновенно поразила всех особей мужского пола. Она заставляла их зрачки расширяться до невероятных размеров, запускала полчища мурашек, наполняла слюной рот, и будто велосипедным насосом накачивала то, что находилось у них ниже пояса.

  Осознав, что ей подсунули мину замедленного действия, Колба немедленно прогнала Эльмиру в лаборантскую, и с тех пор она оттуда уже не показывалась. Никто не знал, что она там делала. Может быть мыла колбы, смешивала физрастворы, разливала по склянкам серную кислоту, а может, подобно Золушке, пересчитывала крупинки марганца по заданию злой мачехи.

  Никто из нас не знал, чем должен заниматься лаборант, зато все представляли. Все мы в своих фантазиях помогали ей протирать колбочки, аккуратно вставлять их в штативы; все мы гладили мокрой ладошкой глянцевую поверхность идеально круглых сосудов, и мысленно наполняли смазанную пробирку, брызгая в неё из переполненной пипетки.

  Вся мужская часть класса внезапно стала любить предмет химии, и это была далеко не заслуга Колбы.

  Но все мы так и оставались безнадёжными мечтателями, впавшими в кому от спермотоксикоза. Все кроме Геракла. Он пошёл дальше всех нас и обставил на этом поприще даже Буратину.

  Нашего Вовика словно подменили. Внезапно он полюбил уроки химии, которые до этого чаще всего прогуливал, и первые шаги к вожделенной цели сделал прямо во время одного из этих уроков. Мы с ним были неизменными соседями по парте с самого первого класса. Но это не всё. На любом предмете, будь то математика, физика, или та же химия наша диспозиция в кабинете была неизменной. Мы всегда занимали последнюю парту в крайнем правом ряду. По иронии судьбы, как раз за нашей партой в кабинете химии, и находилась заветная дверь в лаборантскую. Никто, включая царапающую на доске мелом формулы, Колбу не заметил, как Вова пропал в самом начале урока, и появился на своём месте только в его конце. Его физиономия сияла, как святой лик, а глаза горели безумным огнём.

  Тогда бесполезно было, пихая его локтём в бок, расспрашивать, что он делал в тайной комнате. На неопределённое время, Вова потерял интерес ко всему вокруг, кроме одного объекта.

  С тех пор он посещал заветную комнату на каждом уроке химии. Дальше – больше. Мы были поражены произошедшей с Гераклом метаморфозе. Из неухоженного вечно лохматого двоечника, он превратился в галантного кавалера. Теперь он зачёсывал свою шевелюру на пробор, и мы с удивлением узнали, что его зубы могут быть идеально белыми. Часто на переменах перед долгожданным уроком, он бегал в находившийся через дорогу буфет, откуда таскал своей пассии беляши и мороженное.

  Но самый великий подвиг Геракла, предвещавший скорое наступление апофеоза в отношениях с лаборанткой, случился в день учителя. Тогда всех нас согнали в актовый зал, где хорошие ученики чествовали любимых учителей, читая им стихи и задаривая цветами, а не очень хорошие смотрели на всё это и учились тому, как надо жить. Цветов было много и растроганные учителя складывали их на подоконник, чтобы целый час не держать в руках огромные веники. Увидев заваленное цветами окно, наш Ромео видимо вспомнил, о ещё одном незаслуженно забытом педагоге, о Золушке, которую злые сёстры, отправляясь на бал, оставили в маленькой каморке. Он пробрался к находящемуся за спинами сидящих в рядок учителей подоконнику, набрал полную охапку цветов и был таков. Не нужно было гадать, куда он побежал с этим огромным благоухающим ворохом .

  За таким возвышенным поступком, должна неизбежно следовать кульминация отношений и Мы, подобно зрителям увлекательного фильма, с нетерпением ждали этой самой кульминации.

  «Ну ты ещё не...»

  «Когда уже?»

  Нападали мы на Геракла с вопросами, которые цедили сквозь скрипящие зубы. Мы, ещё не вкусившие запретного плода, жаждали знать, как это. Как оно там, в космосе, куда нашему другу суждено попасть первым.

  Полёт не заставил себя долго ждать. Спустивший пары и приземлившийся Гагарин, снова превратился в улыбчивого паренька, который, вальяжно дымя сигаретой, рассказывал про проплывающие за иллюминаторами звёзды, про прекрасный шар, с его синими океанами и глубокими озёрами, про звуки пролетающих комет, заглушаемые пением солиста «Энигмы».

  Но звёздной эйфории не суждено было длиться долго. Она закончилась в тот день, когда космонавт пожаловался на непонятные ощущения. Он говорил, что ему почему-то больно мочиться и наивно думал, что, наверное, так у всех бывает после первого полёта. Ну, у девчонок же бывает, а мы чем хуже?

  Оптимизм Геракла поспешил развеять Уксус, который на следующий день притащил в школу большую медицинскую энциклопедию. Сгрудившись возле подоконника и водрузив туда огромный талмуд, мы, разинув рты, погружались в неведомый доселе мир. Красочные картинки и описания недугов одновременно пугали и завораживали.

  За двадцать минут большой перемены мы узнали, что такое экзема, грибок, дерматит, туберкулёз, псориаз, стафиллокок, почечная недостаточность и инфаркт;

   как выглядят споры и штаммы;

  что такое гепатит, артроз, энцифаллопатия, язва двенадцатиперстной кишки.

   Всё это было жутко интересно, но самая жара пошла, когда Уксус перелистнув очередную хрустящую страницу, открыл ящик Пандоры с названием «Венерические болезни».

  Это был настоящий трэш, хоррор, почище «Пятницы тринадцатое» и «Кошмара на улице Вязов». Картинки с изображением воспалённых, покрытых язвами и сыпью, увеличенных до невероятных размеров гениталий, заставляли нас морщиться и отводить глаза. Во время просмотра, я поймал себя на том, что начинаю почёсываться во всех местах, а впечатлительный Поночка в какой-то момент закрыл ладошками лицо со стоном «Пацаны, я не могу на это смотреть...».

  Но наше путешествие по садам греческой богини Венеры продолжалось. Мы изучили четыре стадии сифилиса; узнали , как выглядит шанкр, после чего наткнулись на то, что искали.

  – Оно?! – злорадно спросил Уксус, водя кривым пальцем по описанию болезни со смешным, похожим на породу птички, названием «Гонорея».

  – Похоже на то...– обречённо ответил Геракл, которому предстояло испытание пострашнее, чем всё, что было до этого. Описание течения заболевания было не таким уж ужасным, тем более Геракл всё это знал. Гораздо страшней описывались последствия. Импотенция и бесплодие являлись малой частью многообещающих перспектив, которые грозили настигнуть отказывающегося от лечения пациента.

  После постигшего его шока, Геракл возненавидел химию и лабораторные опыты, а одно только упоминание об Эльвире заставляло его морщится и сплёвывать сквозь зубы. Но химию ему всё же пришлось изучать и даже углубиться в более серьёзные её аспекты, такие, как фармакология. Гераклу нужно было не только узнать, какое лекарство излечит его от недуга, но и раздобыть его. В этом ему помог Уксус, мамка которого была медиком. Уже на следующий день, он явился к Гераклу в образе спасителя. Уксус с апломбом доброго волшебника, раскрыл, принесённый пакет, откуда по очереди доставал какие-то склянки.

  – Вот это то, что тебе нужно! – он сунул в руку Гераклу стеклянный бутылёк, наполовину наполненный белым порошком.

  – Би-ци...бициллин – Геракл прочитал полузатёртую голубоватую надпись на стекле.

  – Да...это антибиотик. Нужно сделать пять уколов, по одному в день. Я дам тебе пять ампул, только не проеби. Вот одноразовый шприц, правда он один, но тебе пойдёт на все пять раз. А это – Спаситель достал стеклянную капсулу, которую поднял на уровень глаз. – Это дистиллированная вода. Одна капсула на один бутылёк. Здесь тоже пять капсул.

  – А где ты всё это достал? – хрипел Геракл, который от радости чуть не лишился дара речи.

  – Тебе повезло. Мы собаку этим лечили, и вон ещё осталось...

  – Собака чё...тоже гонорею подхватила? – глупо улыбнулся Геракл.

  – Нет! В отличие от тебя, Шварц контактирует только с породистыми сучками. А вообще им его от какой-то инфекции лечили.

  Поскольку встреча проходила у Геракла дома, в отсутствие предков и прочих свидетелей, Уксус вызвался немедленно сделать первую инъекцию. И тут наш Вова поплыл. Он страдал ужасной иглофобией, и его было не затащить к медсестре, когда нам ставили плановые прививки. Геракл начал чесать голову и нарезать круги по маленькой комнате, бурча, что он ещё не готов, нужно собраться и что-то в этом роде. В конце концов, Уксус всё-таки убедил товарища, что сделать это нужно и что лучше, чем он никто этого не сделает.

  – А ты чё, ставил кому-то уколы? – хмыкнул Геракл.

  – Конечно ставил и не раз.

  – Кому, Шварцу?

  – А чё, собаки не живые существа? Они, между прочим, чувствуют боль ещё сильнее. Но укол он доверял поставить только мне.

  После этих сомнительных доводов Геракл согласился.

   Обрадованный возложенной на него миссией, Уксус тщательно вымыл руки (как это делают все врачи), ловко отломил стеклянный кончик у капсулы с дистиллированной водой и набрал её содержимое в шприц. Затем, продолжая действовать так же уверенно, он проткнул иглой резиновую крышечку бутылки с заветным антибиотиком и впрыснул туда содержимое шприца. Смешанный с водой порошок приобрёл цвет и консистенцию жирного молока. Затем Уксус выкачал густое содержимое обратно в шприц, и, подняв его, на уровень глаз стал щёлкать по игле.

  – Надо выгнать весь воздух, – говорил он, сосредоточенно уставившись на иглу, из которой прыскали тонкие струйки жидкости. – Если хоть один пузырёк останется, он может попасть в сердце и тогда хана.

  Пациента от этой информации, (которую он вовсе не просил ему сообщать), начала бить мелкая дрожь.

  Далее последовала команда лечь на живот и приспустить штаны. Место укола требовалось обработать спиртом, но ничего спиртосодержащего, кроме огуречного лосьона в доме у Геракла не водилось. Уксус обильно полил из бутылька правую ягодицу пациента, от чего та стала источать аромат свежего огурца, и начал пристально всматриваться в бледный холмик, выискивая на нём место, куда можно воткнуть иглу.

  – Готов? – спросил он, почти потерявшего сознание пациента.

  – Готов...– промычал тот в подушку.

  – Давай Вова, на раз два три. Р-раз.

  Уксус решил обмануть Геракла и уже на первый счёт, коротко размахнувшись, будто нож, вогнал иглу в окаменевшую ягодицу.

  – А-а-а бля-я-я-а-а! – завопил Геракл, тело которого изогнулось дугой. – Бо-ольно-о-о!

  – Терпи! – С хладнокровием мясника, Уксус начал давить на шток.

  – А-а-а-а...не могу-у-у – скулил Геракл, кусая подушку.

  Чем глубже вдавливал шток Уксус, тем протяжней и сильнее выл его пациент. После того, как весь раствор был выдавлен из шприца, Уксус выдернул его из многострадальной задницы . Он полагал, что шприц нужно доставать именно так резко, как срывают лейкопластырь, но струйка крови брызнувшая из ягодицы, красноречиво показывала, что что-то новоиспечённый врач делает не так. Пациент же, с которого сошло семь потов, лежал и стонал, уткнувшись носом в подушку.

  На следующий день, Геракл вошёл в класс, хромая на правую ногу. Проходя мимо парты Уксуса, он бросил на него полный укоризны взгляд. Вопрос о том, чтобы доверять ему своё здоровье был решён категорически и бесповоротно. Но лечение нужно было продолжать. Находясь в безвыходной ситуации, Геракл решил, что ничего не остаётся делать, как только ставить уколы самому себе.

  ***

   – Дальше сам давай! – Буратина хлопает Геракла по плечу под аккомпанемент дружного хохота, солистом в котором выступает Светка.

  – Ой не могу...– закатывается она, при этом зачем-то впиваясь когтями мне в ляжку. – это ж надо так. Почему я раньше этой истории не слышала? Просто умора...

  – А это ещё не вся история. Финал тебе сам главный герой поведает. – Говорю я, в свою очередь, трепля Геракла за остатки шевелюры. – Расскажи про своё самолечение.

  Смазав глотку, очередной дозой водки, Геракл, подпирает кулаком обросшую щёку и заканчивает начатый Буратиной рассказ.

  – В общем, решил я так: никто кроме самого себя мне не поможет. Уж я-то по любому сделаю укол лучше, чем этот рукожоп. – Он машет рукой на возмущённого Уксуса, мол помолчи, ты и сам знаешь, кто ты. – В общем, закрылся я у себя в комнате (родители уже дома были), набрал лекарство в шприц. Щёлкнул по игле, как Уксус это делал, а она и улетела куда-то. Искал её битых полчаса, и обнаружил, знаете где? Она блин в ковёр воткнулась, который на стене висел. Ну, одел я её назад, лёг на кровать и...

  – Учитывая то, что шприц использовался второй раз, а игла совершила межконтинентальный перелёт с приземлением на пыльном ковре, всё было идеально стерильно – смеётся Светка.

  – Да я о стерильности и не думал. Ляжку огуречным лосьоном намазал и достаточно. Я кстати решил в ляжку укол поставить, подумал, что это самое безболезненное и доступное место. Короче прицелился я...хотя нет. Особо и не целился, всё равно не знал куда точно колоть. Просто собрался с духом и-и-и...– Геракл с силой лупит себя кулаком по бедру.

  Наступает пауза, во время которой мы хихикаем, а Светка заинтригованно смотрит на рассказчика.

  – В общем, вырубился я. Не знаю, сколько провёл в отключке, но очнулся от того, что мать стоит на пороге и отчаянно орёт «А-а-а наркома-ан». А что она могла подумать? Заходит в комнату, чтобы позвать сына ужинать, а там картина маслом. Лежит на кровати вырубленное тело, а из ляжки шприц торчит.

  Светка падает головой мне на колени, захлёбываясь от хохота. Мы и сами дружно гогочем, хоть и слышим эту историю не в первый раз. А Геракл продолжает тоном дедушки подводящего мораль к рассказанной байке.

  – В общем, пришлось родителям во всём признаться. У нас соседка была медичка, так мамка её попросила мне уколы ставить. Кстати, после этого курса, я совсем перестал уколов бояться, и даже кровь пару раз сдавал.

  ***

  – Слушай, Вова, – спрашивает, разрумянившаяся от бесконечного хохота Светка – Ну с твоей дамой всё понятно. Судя по преподнесённому тебе сюрпризу, она не чуралась мимолётных романов и с презрением относилась к средствам контрацепции. Но ты-то в свои годы уже должен был знать, что «изделие номер два» служит не только для того, чтобы наполнять его водой, и бросать из окна на прохожих.

  – О, Герыч, а теперь двинь историю, про «изделие номер два»! – радостно ревёт Поночка, вызывая одобрительные возгласы публики.

  – А-а ну да...это отдельная тема. – Геракл прикуривает и смачно затягивается очередной сигаретой. Теперь он чувствует себя знаменитым артистом, который в свете софитов читает на сцене полюбившийся публике монолог. – Разумеется Светик, я знал, что такое контрацепция и даже очень этим заморачивался...

  В момент, когда Геракл начинает очередную историю, я замечаю, что экран, лежащего на столе телефона загорается. Я беру трубку и вижу сообщение, которое мгновенно снимает с моего лица довольную улыбку.

  «Она хочет идти со мной»

   В ушах начинает звенеть, и за этим звоном слышится приглушённый голос Геракла.

  – Ты же знаешь, какой проблемой было купить тогда презервативы, особенно такому сопляку, как я. Одна на весь район аптека и в ней очередь, больше чем в мавзолей. И мне предстояло на глазах этой праведной толпы попросить у аптекаря презервативы. Но делать было нечего, и однажды я всё-таки решился. Зашёл в аптеку за пять минут до закрытия, когда народу было меньше всего, и решительно направился к кассе. У меня было пять рублей, ровно столько стоила пачка индийских презервативов, которые, кстати, только появились в продаже. Я решил не жалеть денег, ведь начинать нужно с лучшего. Я заранее продумал, что буду говорить и каким тоном, чтобы было понятно аптекарю, но не очевидно для посторонних.

  «Мало ли, что она хочет! Ты же видишь, в каком она состоянии. Она остаётся здесь и точка!» – Моё гневное сообщение в доли секунды долетает до часов Буратины.

  – Подхожу к окошку, там тётка средних лет, в очках, в халате, в белом колпаке, в общем, всё как положено. Она на меня как зыркнет поверх очков, ну точь-в-точь, как наша Маргуша, когда домашнее задание спрашивала, я и потерялся. Чего, говорит, тебе, мальчик. Мальчик, блин! Она бы ещё малышом меня назвала, было бы в самый раз.