Текст книги "Охота на 'Кидал'"

Автор книги: Олег Логинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Видимо ответили, что его нет.

– Ты, маруха, не звизди, скажи от Колчедана разговор к нему имеют важный.

Вязов, прикрыв мембрану телефона рукой, пояснил для нас:

– Обещала посмотреть. Он что у нее под кроватью прячется?

Потом, убрав руку, снова засипел:

– Здоров, Рудик. Слышь, браток, мне Колчедан сказал тебе брякнуть. Он толковал, что помощь нужна – бабки обналичить. Ну, так я для Колчедана, что хошь, сделаю. Не, браток, нам с тобой встречаться ни к чему. Ты меня не знаешь, я тебя в глаза не видел. Тебя зацапают, ты про меня не расскажешь, меня заметут, я про тебя ничего не скажу. Короче, Рудик, ты там хоть записывай, хоть запоминай, но усеки. Подойдешь завтра в час дня к управляющему Промбанком. Его Дмитрием Эдуардовичем кличут. Скажешь ему, что от Чумы пришел. Чума – это я. Он тебе бабки без лишних базаров выдаст. Ему за услугу отстегивать ничего не надо. Рассчитаешься потом со мной. Усек? Ну, бывай, я тебе завтра вечером еще брякну.

Виталий положил трубку и нормальным голосом произнес:

– Так, Рудик наживку заглотил. Это хороший признак. Сейчас важно, чтобы с крючка не соскочил, поэтому действовать придется быстро, но аккуратно. Давайте не будем терять время.

Обнадежив Веру Павловну, что все у нее будет хорошо, и проводив до дверей, Вязов рассказал мне сценарий придуманной им комбинации. Выслушав его я покачал головой и сказал:

– Знаешь, Виталий, одного не могу понять: откуда в обычном менте может быть такая гигантомания? Почему ты всегда стремишься из рядовой банальной вещи сделать грандиозную постановку с массовкой? Может быть, тебе слава великого комбинатора Бендера спать не дает?

– Игорек, ты меня только с Остапом Бендером не ровняй. Во-первых, я не сын турецкого поданного и даже не отпрыск лейтенанта Шмидта. Но, главное, при всем уважении к авторитету Бендера, он был все-таки жулик и работал на личный карман, а я, пусть это звучит высокопарно, стараюсь во имя справедливости.

– Действительно, звучит высокопарно, хотя и красиво. Только, нельля ли эту самую справедливость восстановить как-нибудь попроще?

– Ты полагаешь, что будет эффективней просто принять Рудольфа пожестче и посильнее надавить ему на глаз? Нет. Мне новая жалоба на грубое обращение с гражданами ни к чему. Я не хочу, чтобы меня снова прокуратура принялась прессовать. Мне после аслановской жалобы, будто я своим моральным воздействием нанес его здоровью непоправимый ущерб, до сих пор икается. Выдумали, понимаешь, термин – "моральное воздействие". Что это такое и с чем едят никто не знает, но все жалобщики в своих "телегах" на ментов обязательно указывают. Такое впечатление создается, что у нас не органы внутренних дел, а какое-то братство черной магии. В общем, чтобы меня потом не обвиняли, что я психологическим нажимом вынудил жулика Рудольфа совершить честный поступок – вернуть потерпевшей, полученные у нее обманом, деньги, сам обманом отниму у него эти деньги и верну Вере Павловне. Я был бы только рад, если имелась другая возможность, более простая и действенная, наставить Рудольфа на путь истинный. Но поскольку я таковой не знаю, попробую осуществить тот способ, который задумал. Возможно, в этом будет и воспитательное значение. Вдруг Рудольф, оказавшись сам в шкуре обманутого, осознает насколько отвратительное занятие – обманывать других.

– Боюсь, не поможет. Даже по той скудной информации, которую мы про него узнали, у меня сложилось впечатление, что он человек очень не простой. В пересказанной Верой Павловной, его, внешне красивой и яркой, биографии имеется масса белых пятен, которые, как правило, образуются, когда человек желает утаить некоторые нелицеприятные для себя факты. Хорошо бы сделать запрос в Интерпол. Наверняка неожиданный отъезд Рудольфа из Штатов, причем не куда-нибудь, а в Гималаи, тоже имеет свое объяснение. В Мустанге и Бутане нет отделений ни Интепола, ни "Коза Ностры". Идеальное место для человека, который желает скрыться от закона и мафии.

– Не будем гадать о то, чего не знаем,– перебил меня Вязов.– У нас мало времени, но зато очень много дел впереди. Сейчас я поеду в Промбанк к Дмитрию Эдуардовичу договариваться о краткосрочной аренде его рабочего места, а Ты, Игорь, если не возражаешь, займись поисками Михи. Привези его вечером ко мне домой, там все и обсудим.

Рекомендуя Виталию Миху в качестве главного действующего лица в задуманной им комбинации, я не случайно упомянул месье Видока. Если сделать небольшой экскурс в историю криминальных служб, то можно найти массу примеров, когда первые борцы с преступностью были сами выходцами из уголовной среды. Возможно, наиболее яркий тому пример Эжен Франсуа Видок, который до 35 лет вел не совсем честный образ жизни, достаточно сказать, что трижды совершал побег из французских тюрем, а потом перешел на сторону Закона, которому служил верой и правдой до конца своих дней. В свой отдел, получивший название "Сюртэ" и ставший прообразом французской криминальной полиции, он набирал бывших заключенных, которые, хорошо зная повадки и увертки уголовников, быстро добились значительных успехов. Известно, что за один год 12 сотрудников Видока арестовали 812 убийц, грабителей, воров и мошенников. При всем скептицизме в отношении милицейско-полицейской статистики, верится, что парни из "Сюртэ" работали совсем неплохо. Их главными козырями были артистизм и искусство перевоплощения, позволявшее внедряться в преступную среду и наносить удары по ней изнутри. В наше время методы первых детективов претерпели эволюцию. Теперь человек с уголовным прошлым может стать кем угодно: губернатором, мэром, депутатом, но только не ментом. Соответственно для ментов практически отпала возможность сойти за своего в компании уголовников. Но метод борьбы с преступностью с помощью бывших преступников по-прежнему остается весьма действенным. Только метод этот очень сложный, требующий специальной подготовки и конспирации, поэтому правом его использовать наделены только сотрудники, допущенные к оперативной работе. В милиции это право – прерогатива оперов "уголовки" и ОБЭП. Обращаясь к Михе за помощью, мы с Вязовым злоупотребили данным правом. Злоупотребили, потому что действовать он должен был не только неофициально, но еще и совершить при этом очень неблаговидный и рискованный поступок. Виталий честно предупредил его об этом.

Люди помогают операм за страх, за совесть или за интерес. Миха, будучи бойцом невидимого фронта по призванию, работал больше за интерес, поэтому охотно согласился поучаствовать в деле. Провернуть такую аферу ему было столь же в кайф, как актеру сыграть Гамлета. Пока Вязов объяснял свое видение задуманного спектакля в Промбанке, Миха довольно потирал руки и хихикал, уже представляя себя в образе. К поручению он отнесся очень серьезно, сделал ряд ценных замечаний и дополнений, для придания действию большей достоверности. А еще внес предложение ввести одну женскую роль, которая не была предусмотрена вязовским сценарием. Предложение было очень интересным и дельным, но создало проблему с подбором исполнительницы. Использовать втемную непроверенную женщину было весьма рискованно, и Виталий задумался. Застыв в позе роденовского мыслителя, он неподвижно просидел минут десять, пока не дождался озарения. После чего попросил Миху подождать, а меня – съездить с ним.

Мы спустились вниз. Я завел свою "старушку" и спросил куда ехать.

– К Жанне. Помнишь адрес?– сказал Вязов.

– Адрес помню. Вот только согласится ли она?

– Попробуем уговорить,– ответил Виталий.– Для этой роли она наилучший кандидат. Соответствуют и внешние данные, и внутреннее содержание. Особенно ценно, что в ней имеется авантюрная жилка. Есть только один нюанс. Жанна ни за что не согласится, если узнает, что мероприятие проводится в интересах Веры Павловны. Смотри, не обмолвись ненароком.

– Хорошо,– кивнул я.

Нам повезло дважды. В том, что Жанна оказалась дома и в том, что была одна. Не повезло в одном: она была в стельку пьяна. Нам пришлось долго и настойчиво звонить в дверь, пока, наконец, не раздалось клацанье замков и хозяйка не возникла перед нами воочию. Жанна выразила преувеличенный восторг от нашего визита, расцеловалась с Вязовым и со мной, как с долгожданными гостями, предложила пройти в комнату и выпить за встречу. Виталию, отбросив галантность, пришлось применить силу, чтобы отобрать у нее бутылку и убрать в бар. Это вызвало у хозяйки бурю негодования. Теперь мы были не дорогими гостями, а злыми врагами и удостоились нескольких нецензурных оскорблений. К счастью, Вязов, имевший опыт общения с нетрезвой Жанной, быстро заткнул ей рот страстным поцелуем, потом сгреб ее в охапку и отнес в ванную. Когда он засунул даму под прохладный душ, оттуда снова понеслись бранные возгласы, но вскоре они стихли и стали доноситься совсем другие слова: "Да! Да! Как хорошо! Еще! А-а-а!" Я включил музыку погромче и уселся листать журналы.

Через полчаса после душа и чашечки крепкого кофе Жанна была уже вполне в норме, и Виталий приступил к изложению своей просьбы. Она благосклонно внимала ему и, не обращая внимания на мое присутствие, сексуально водила под столом пальцами ноги по черным вязовским джинсам. Это занятие она не прервала даже когда торговалась о размере вознаграждения. Впрочем, торг был коротким. Виталий практически не упирался, и расходы Веры Павловны выросли еще на 300 баксов. Это было несколько несправедливо по отношению к Михе, которому отводилась главная роль за меньшее вознаграждение, но, с другой стороны, ни я, ни Вязов вообще не рассчитывали ни на какое вознаграждение. Настоящие добрые дела делаются только на основе альтруизма.

Условившись утром всем встретиться, чтобы на свежую голову организовать генеральный прогон предстоящего спектакля, мы с Виталием отбыли. В комнате Вязова нас ожидал неприятный сюрприз. Пока мы катались к Жанне и занимались ее вытрезвлением, нажрался Миха, приговорив обнаруженную у хозяина бутылку марочного коньяка. Заниматься его вытрезвлением у Виталия уже не было ни сил, ни желания, поэтому он сделал ему постель на полу и уложил спать у себя в комнате, чтобы тот не начал завтрашний день с опохмелки и не сорвал нам все мероприятие. Домой я вернулся уже заполночь.

Сам процесс изъятия денег у бессовестного обманщика Рудольфа я не видел, но, хорошо зная его участников, довольно отчетливо представлял картину как это было на самом деле.

С пунктуальностью, присущей деловому человеку, Рудольф возник в приемной управляющего Промбанком без нескольких минут до 13-ти часов. Секретарша, весьма приятной внешности в строгом деловом костюме, сверилась со своими записями, убедилась, что ему назначено и распахнула перед посетителем дверь с табличкой "Управляющий. Кример Дмитрий Эдуардович". Рудольф шагнул внутрь. Означенный на табличке управляющий, вальяжно развалившийся в кресле и, на американский манер, забросивший ноги на стол, при виде посетителя вальяжно махнул рукой, указывая, зажатой в ней толстой сигарой, в направлении кресла напротив.

– Проходи, гостем будешь,– пригласил он.

Рудольф по ковровой дорожке прошествовал к предложенному ему месту, присел на краешек кресла и сказал:

– Господин управляющий, я от Чумы.

– А, как же, как же, он мне звонил. Я в курсе. С какой целью пожаловал?

– Мне собственно необходимо снять деньги со своего валютного счета. Наличными........

– Это, братан, ты конечно размечтался. Бабки он свои хочет снять! На то мы тут и поставлены, чтобы клиентам ихние деньги не выдавать. Но для кореша Чумы сделаем исключение.

Рудольфу сразу показалось очень странным, что управляющий столь солидным банком водится с какими-то темными личностями, типа Чумы и выражается с приблатненными интонациями. Но вспомнив многочисленные истории о том, что в России люди с криминальным прошлым весьма успешно пробиваются в финансовую элиту общества, решил, что рассказчики его не обманывали и ничего удивительного вокруг на самом деле нет. Сразу становилась понятной связь Кримера с Чумой, они явно были одного поля ягоды.

Между тем управляющий по селекторной связи распорядился:

– Прасковья, зайди!

Через несколько секунд в кабинете появилась уже знакомая Рудольфуу секретарша с блокнотом в руке.

– Прасковья, мне, как всегда, чифиру, гостю – просто чаю. И распорядись, чтобы из бухгалтерии подогнали 50 косарей в валюте. Скажи, я приказал. Все, выполняй.

Секретарша, вульгарно виляя бедрами, удалилась. Но вскоре вновь появилась, неся на подносе две грубые алюминиевые кружки с крепким чаем. Поставив их на стол, снова вышла. Когда дверь за ней закрылась во второй раз, управляющий спросил посетителя:

– Ты, братан, я слышал, в Америке несколько лет кантовался?

– Да, я учился там психологии.

– Психологии, паря, надо учиться здесь, в России. Я тоже в этой Америке бывал,– управляющий повернул стоящее на столе фото.– Вот гляди. Это я с женой и внучкой на бруклинском мосту. Анекдот про этот мост знаешь? Нет? Ну слушай. Решил наш русский эмигрант-безработный с этого моста спрыгнуть, чтобы, значит, с жизнью своей паршивой покончить. А полицейский ему говорит: "С этого моста нельзя прыгать". А наш раздолбай ему: "А мне похер, что нельзя!" И сиганул, понимаешь. Мораль сей басни такова: не нашел полицейский психологического подхода к русскому человеку. Потому как тот всегда норовит сделать то, что нельзя. Нет, психологию надо здесь изучать. Никто загадочную русскую душу понять не может.

Пока руководитель банка читал лекцию клиенту, вновь вернулась секретарша. Только на сей раз внесла на подносе груду американских банкнот.

– Кассирша обедает. Вот дала из сейфа. Отсчитайте, говорит, сами себе сколько надо,– пояснила она.

Управляющий достал откуда-то снизу машинку для счета банкнот и водрузил ее на стол.

– Умеешь с этой хреновиной обращаться?– спросил он клиента.

Рудольф кивнул.

– Ну, тогда отсчитывай сам себе 50 косарей.

Машинка размеренно стрекотала, а Рудольф аккуратно складывал возле нее пачки денег, перетягивая их резинкой по 10 тысяч.

– 50 тысяч сто долларов,– объявил он результат, когда закончил.

– Ты смотри, какой у нашей кассирши глаз-алмаз!– восхитился управляющий.– На глазок отмерила, а почти точно вышло. Ладно, сотню забираю себе, а остальное складывай в свой кейс. Сложил? Молодец. Теперь гони его сюда.

– Зачем удивился Рудольф.

– А как думал, что я тебе бабки просто так отдам? Э, нет. Сначала ты мне расходный ордер нарисуй. Потом поменяемся. Баш на баш. Ты мне ордер, я тебе кейс с деньгами.

Управляющий забрал кейс из рук Рудольфа и поставил его на стол перед собой, а ему передал бланк расходного кассового ордера. Когда тот закончил писать, внимательно изучил заполненный клиентом бланк, сверил его паспортные данные, вернул кейс и протянул руку для прощания.

Радуясь, что все удачно закончилось, Рудольф вышел в приемную, но тут его поджидал неожиданный сюрприз, от которого он застыл на месте. В углу, возле пальмы сидела Вера Павловна, листая какой-то журнал. Она Рудольфа не заметила и продолжала спокойно заниматься своим делом. Он тихо, чуть ли не на цыпочках, чтобы не привлекать ее внимания, вышел из приемной и быстро спустился на улицу.

Все прошло гладко. Он широко улыбнулся, счастливо вдохнул полной грудью и поднял руку, останавливая проезжающую машину. Эх, дурачок. Как психоаналитик, он должен был понять, что ничего случайного в этом мире нет и фигура Веры Павловны под пальмой означает последний зов к его совести. А он обрадовался, как ребенок, проскочив мимо нее незамеченным. О времена, о нравы!

Вязов легко предугадал последующие действия Рудольфа, поэтому находился на рабочем месте. Я тоже никуда не пошел, чтобы увидеть развязку этой драмы. И она не заставила себя ждать.

Рудик, обнаружив, что кейс пуст, как выпитая бутылка, схватился за голову. Потом начал внимательно осматривать кейс, желая убедиться, что он не является реквизитом факира. И обнаружил, что он является реквизитом жулика. В кейсе был аккуратно выпилен кусок, но это не бросалось внешне в глаза, так как он держался на укрепленной внутри пружинке. Именно такой способ использовали мошенники Константин и Василий, стибрившие изумруды у парня по имени Вадим и обжегшиеся на векселях корпорации "Кедр", а теперь его использовал и Вязов, чтобы восстановить справедливость. Рудольф растерянно потыкал пальцем выпиленный кусок кейса на пружине и тут понял, что кейс не его. Немного подумав, сообразил кто и когда его подменил. Коварство банкира повергло его сначала в изумление. Неужели такой человек, руководящий одним из крупнейших банков в городе, занимался таким наглым воровством?! "А почему бы и нет",– ответил он сам себе, припомнив истории о том из какой грязи вышли наши князи. "Ну, я тебе покажу!"– разозлился Рудольф и отправился в милицию.

Посетитель, которого мы ждали, вошел в наш кабинет с решительным выражением на лице и жаждой мести в сердце. Виталий вежливо предложил ему сесть и изложить мучившую его проблему.

Рудольф, подметив у ментов неподдельный интерес к происшедшему, выразил в своем рассказе всю палитру, владевших им эмоций. Он был возмущен, удивлен, разозлен и огорчен. Не знаю как Вязову, а мне было очень трудно удержаться от улыбки, представляя действующих лиц в отведенных им ролях. Михе я просто мысленно аплодировал. Его образ блатного банкира, был артистической находкой и произвел неизгладимое впечатление на нашего посетителя. Весьма недурно исполнила и свою второстепенную роль секретарши Жанна Васькова, ей тоже досталось от Рудольфа. А что может быть важнее для настоящего артиста, чем произведенный на зрителя эффект?

Вязов, невозмутимый, как сфинкс, выслушал Рудольфа, подвинул ему листок бумаги и сказал:

– Опишите все подробно. Особенно отразите, в чем вам показалось необычным поведение управляющего банком. Старайтесь придерживаться стилистики произнесенных им фраз. Я пока вас оставлю. Пойду просить машину, чтобы съездить с вами в банк. Мы им там покажем, как обманывать честных граждан!

В Промбанк мы поехали втроем: Рудольф, я и Вязов. В приемной Рудика ожидал первый удар. Секретарша оказалась совсем не схожей с его описанием.

– Это не она,– растерянно протянул он.

– Не волнуйтесь, сейчас все выясним,– сказал Виталий.

Он подошел к секретарше, представился и спросил:

– Извините, вот этот господин утверждает, что сегодня днем вместо вас работала другая женщина по имени Прасковья. У вас нет сотрудницы с таким именем?

– Нет,– отрезала она.

– Понятно, тогда мы пройдем к Дмитрию Эдуардовичу.

В лице настоящего Дмитрия Эдуардовича Кримера Рудольфа поджидал второй удар. Наш заявитель совсем растерялся и спал с лица.

Дмитрий Эдуардович тоже подтвердил, что он единственный в своем роде на всем белом свете и вместо него тут никого не было. Растерянно блуждающий взгляд Рудольфа упал на фото, стоявшее на столе управляющего. Он хитро усмехнулся скачками подбежал к нему и схватил. С фотографии на него глянули милые лица Дмитрия Эдуардовича, его жены и внучки, улыбающиеся на фоне вида, открывающегося с бруклинского моста.

Управляющий возмутился.

– Что вы делаете!– воскликнул он, вырывая фото из рук посетителя, потом повернулся к нам и отчеканил:– Я прошу вас немедленно освободить меня от присутствия этого господина!

Что мы тут же и исполнили, вытолкав, потерявшего ощущение реальности, Рудика из кабинета.

Из банка мы отправились обратно в райотдел. Но когда покидали приемную управляющего, Вязов задержался там и сделал один небольшой звонок. Поэтому, по прибытию на рабочее место, нам не пришлось долго ждать. Двое крепких парней в белых халатах появились минут через десять после нашего приезда. Виталий вышел с ними в коридор, объяснил ситуацию с помешанным заявителем, утверждающим, что управляющий Промбанком халкает чифир, а его секретарша носит деньги кучкой на подносе, которые ей на глазок отмеряет кассир. Рассказал, какого позора мы натерпелись с ним в банке, разбираясь по его бредовому заявлению. А так же предупредил, что товарищ порой бывает буйным, так как без всякого повода хватал вещи со стола управляющего банком. Парни в белых халатах хмуро выслушали Вязова и сказали:

– Пошли, посмотрим клиента.

К этому времени Рудольф, подавленный необъяснимостью происходящего, уже пребывал в некоторой прострации. Посмотрев замутненным взглядом на вошедших, он обхватил голову руками и произнес:

– Зачем только я приехал в этот паршивый город?! Нужно было остаться в Беверли-Хиллз и лечить ненормальных миллионеров.

Мысль была вполне трезвой, но для непосвященных звучала по-идиотски.

– А вы кто будете?– спросил его один из парней.

– Я психоаналитик,– ответил Рудолф.

– Все ясно. Наш клиент,– сказали парни, беря его под белы рученьки.

– Что происходит?– растерянно обернулся Рудольф к Вязову.

– "Павлины, говоришь",– усмехнулся Виталий.– Ну, счастливо. Передавай привет Асланову, у него там отдельный корпус, можешь попроситься на постой.

– Он мне язык показал!– завопил Рудик с порога кабинета, увлекаемый крепкими парнями в белых халатах.

В суете и заботах проходили дни. Прокуратура прекратила уголовное дело в отношении Вязова, возбужденное по заявлению Асланова, и теперь Виталий мог спать спокойно. А у самого депутата от общения с докторами и психами натурально поехала крыша. Его лечением занялись всерьез и, судя по всему, надолго. Адвокат Зигельбаум рьяно бился в защиту Марины, но изменить ей меру пресечения на залог или подписку не мог. А вскоре, когда с самим Зигельбаумом случилась неприятность только Вязов проявил к нему сочувствие.

Адвокат собрался к кому-то в гости и по пути на автобусной остановке зашел в коммерческий павильон, где купил две бутылки: "Мартини", водку "Финляндия" и коробку конфет. В это время через прозрачное стекло павильона с улицы за ним наблюдала группа молодых балбесов. Конфеты их не интересовали, а вот спиртное они решили у него экспроприировать. Схема грабежа была классической. Сначала у Михаила Абрамовича попросили закурить. Он не курил, в чем и признался. И тут все заботы об охране личного здоровья показались ему напрасными. Перед собой он увидел узкое лезвие ножа. Этот маленький нюанс подавлял волю и способность к сопротивлению. Зигельбам покорно поплелся с парнями за павильон. Правда, по пути попытался объяснить им, что он известный адвокат, имеющий хорошие связи среди крупных криминальных авторитетов, и обижать его чревато большими неприятностями. Нашел с кем говорить. Должно быть, существует некая обратная эволюция Дарвина. В смысле, что обезьяна произошла от человека. Судьба свела Зигельбаума как раз с такими особями, которые находились уже на полпути от человека к орангутангу. Сами парни считали себя крутыми "отморозками", которым до фонаря равно как официальная власть, так и все криминальные авторитеты. Адвоката они оглушили ударом по голове чем-то тяжелым и лишили его спиртного, конфет, бумажника, а так же стянули с руки золотую печатку. Потом дружно помочились на него и оставили на земле.

Когда Зигельбаум очнулся, он, горя негодованием, бросился в коммерческий павильон и стал требовать, чтобы продавцы нажали кнопку тревожной сигнализации для вызова милиции. Новый облик Михаила Абрамовича уже не вызывал доверия, поэтому ему отказали. Он сильно настаивал. В результате продавцы все-таки нажали "тревожную" кнопку, только прибывшему наряду сдали самого Зигельбаума, чтобы не буянил в павильоне. Дело было в пяти минутах ходьбы от нашего райотдела, поэтому его доставили туда.

На улице запах мочи, исходивший от адвоката, был не очень заметен, но в дежурной комнате милиции изысканное амбре стало весьма чувствоваться. Суровые милиционеры, словно кисейные барышни, стали зажимать носы, обмахиваться листами бумаги и говорить: "Фи!". Дежурным опером в тот день был Зуев. Он сказал, что адвоката к себе в кабинет не поведет, у него там девушки бывают и вонь им будет нюхать неприятно, поэтому стал разбираться в дежурке. Серега быстро уловил суть, пока Зигельбаум писал заявление, он успел куда-то смотаться и приволок одного из его обидчиков.

Дальше началось нечто невероятное. Зигельбаум, помешавший за свою многолетнюю практику отправке на зону не одного десятка таких "бакланов"-хулиганов, теперь жаждал крови и стал яростным обвинителем. А Зуев переквалифицировался в адвокаты. Дежурный и помощник умирали со смеху, наблюдая за этой метаморфозой.

Задержанный сидел, опустив голову и разглядывая свои набитые костяшки пальцев. На вопросы Зуева он отвечал односложно, но откровенно.

– Присутствующего здесь гражданина ты бил?

– Бил.

– Погоди, не горячись. Вспомни хорошо. Может и не бил вовсе, а, поскользнувшись, случайно задел рукой?

– Ну, да.

– Так и запишем: "После того, как человек, назвавшийся адвокатом, отказался дать нам закурить, я поскользнулся и случайно задел его лицо кулаком, отчего он упал". Водку, лопатник и золотую "гайку" у него забрали?

– Забрали.

– Или забрали не у него? Может быть, эти предметы просто лежали рядом с ним, а вы подумали, что они ничейные?

– Ну, да.

– Так и запишем. Ссал на него?

– Ссал.

– Да не торопись ты! Подумай хорошо. Вспомни. Может быть, у тебя энурез?

– Чего?

– Это недержание. Самовольное мочеиспускание. Тебе сильно приспичило, а что внизу лежит человек в темноте не разглядел, так?

– Ну, да.

– Так и запишем: "С детства я страдаю энурезом. Когда находился с торца торгового павильона, то у меня возникла острая необходимость в мочеиспускании. Место было темное, безлюдное, поэтому во время пока я оправлял свою естественную надобность, не предполагал, что внизу лежит человек".

Зуев повернулся к кипящему негодованием Зигельбауму и сказал:

– А вы, Михаил Абрамович, не возмущайтесь. Я сколько здесь работаю, столько слышу как вы жуликам подсказки делаете. И ничего, не возмущаюсь. Раз вы все слышали, то сами видите, состав преступления в действиях этого молодого человека отсутствует. Умысла избить и ограбить вас у него не было. А вот с вами надо серьезно разобраться по какому праву вы дебош устроили в торговом павильоне? И вообще, нечего тут возмущаться и воздух портить, выйдите в фойе и ждите. Сейчас закончу с товарищем, возьмусь за вас.

Время было вечернее, фойе пустовало, но каждый, кто там появлялся, недовольно косился на пожилого дядечку в грязной одежде, от которого нестерпимо несло мочой. Адвокат вдруг почувствовал себя старым, больным , никому не нужным человеком, которого и девушки уже не любят. Он так расчувствовался от жалости к себе, что заплакал.

В этот момент в фойе спустился Вязов, собравшийся домой.

– Михаил Абрамович, что с вами?– участливо спросил он.

Тот вкратце поведал свою грустную историю. Виталий не забыл, что Зигельбаум принимал деятельное участие, чтобы определить его в СИЗО по жалобе Асланова, но сейчас просто пожалел адвоката. Он зашел в дежурку и предупредил, что забирает Зигельбаума к себе. Потом отвел его в наш кабинет. Отдал старый милицейский плащ без погон, чтобы тот смог снять мокрую верхнюю одежду, напоил кофе и, насколько смог, успокоил.

– Как же они могут?! Это бессовестно и зло. Я же человек, а не скотина какая-то! Почему они так со мной?– причитал Зигельбаум, имея в виду ментов, а не жуликов.

– Посидите здесь. Я спущусь в дежурку, и все узнаю,– сказал Виталий, которого эти причитания стали утомлять.

Вернулся он минут через десять.

– Все в порядке, Михаил Абрамович. Можете не волноваться. Если бы Зуев отпустил напавшего на вас хулигана, он не был настоящим милиционером, а это далеко не так. Парня, которого вы видели, уже определили на трое суток. Зуев поехал разыскивать его подельников. Вероятно, сегодня он будет заниматься ими всю ночь. Вы поезжайте домой. Можете позвонить с моего телефона, чтобы кто-нибудь приехал за вами. А завтра с утра позвоните Зуеву. Возможно, понадобитесь для проведения опознания или очных ставок.

– Был бы Джавадов в городе, он этих бандюг уже без всяких очных ставок за ноги подвесил,– с сожалением заметил Зигельбаум.

– Михаил Абрамович, вы, кажется, всю свою сознательную жизнь на страже законности стоите, поэтому думайте что говорите. Ваш Джавадов тоже начинал с того, что бил граждан по голове и отнимал у них кошельки. А сейчас с его благословения этим занимаются другие. Пора бы вам определиться: вы за закон или за жуликов?– холодно порекомендовал Виталий.

А Джавдета Вязов все-таки достал. Дело было так:

Городская уголовка в очередной раз отличилась. Она уже вышла на международный уровень, разыскивая наших местных бандитов по всему свету. В этот раз им удалось накрыть в Венгрии какого-то большого авторитета. На том висело несколько убийств, и он принялся сдавать всех подряд. В том числе дал информацию и на Джавдета. Будто бы Борис Альбертович навестил его в Венгрии и сказал, что пребывает сейчас в Голландии, где намеревается сделать себе пластическую операцию.

Джавдет, был заочно арестован по уголовному делу, возбужденному нашим отделом, поэтому с информацией ознакомили Петровича. Тот рассказал Виталию. Это был как ветерок, подувший на тлеющий уголек мести в душе Вязова и неожиданно раздувший целый костер. Виталий заявил:

– Еду в Голландию!

Петрович саркастически усмехнулся.

– А больше никуда не хочешь? Тут в соседнюю область командировки не подписывают – нет денег.

– Займу и поеду на свои,– упрямо гнул Вязов.

– Вот пойдешь в отпуск и поезжай. Хоть в Голландию, хоть на Багамские острова. А мне тут работа нужна. Показатели с меня город каждую неделю спрашивает. Значит, ты будешь по заграницам раскатывать, а ребята за тебя работать должны?

Слово за слово, и они не на шутку разругались. Петрович в сердцах сказал, что он никого не держит, кому не нравится, может положить рапорт и удостоверение на стол, после чего катиться на все четыре стороны. Вязов тоже был в запале. Он так и сделал: положил ему на стол рапорт и ксиву.

Меня в тот момент в райотделе не было. Когда приехал и узнал, отправился к Петровичу. Тот уже успокоился и явно сожалел о случившемся, но авторитет начальника не позволял ему пойти на попятную. Он сказал:

– Ты это, Игорь. Съезди к нему. Скажи, что я пока его рапорту не буду давать ход. Надумает остаться, пусть приходит. Я не злопамятный.

Когда я приехал, Вязов собирал вещи.

– Ты куда?– спросил я.

– В страну тюльпанов и наркоманов.

– Страна хорошая. Царь Петр Алексеевич ездил туда учиться корабли строить. Сейчас наши футболисты туда едут гонять мяч за их клубы.

Но тебя-то туда зачем несет? Как ты собираешься там Джавдета разыскивать? Чужая страна, чужой язык. Не понимаю я. Только наладить жизнь, как-то осесть, обустроиться. Вдруг, в одночасье на все плюнуть, сорваться с места и все начинать сначала. Ради чего? Джавдет уже не представляет для нас никакой опасности. Объявится здесь – поймаем. А пока он гуляет по Европе, пусть за него голова у Интерпола болит. Кстати, Петрович просил передать, что он придержит твой рапорт, и завтра ты можешь, как ни в чем ни бывало, вернуться на свое рабочее место.