Текст книги "Найденыш"

Автор книги: Олег Кулаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Кто-то крякнул, кто-то хмыкнул, а Скелет скороговоркой продолжал:

– Мне что на ум пришло: как ни крути конец, а получается, светлого мага на «Касатку» неспроста занесло. Судьба, значит… Мы тут собачимся, идти с магом или нет, – а судьба как повернет? Во! Никому не ведомо! Слушай, братва… Зимородок небось фризругам тоже чего-то посулил. Как без этого? И щедро – верняк! Вон Три Ножа чего загнул, а маг хоть бы торганулся. И фризружскому недоноску тоже всяк обещано было, однако запродал он нас и своих в придачу, как перданул с гороха. Так-то. А потому, хоть Зимородок и божится, что отдаст он темным магам хрень Исполинову и оставят они нас в покое, не тронувши, верится мне с трудом, что так оно и будет: заберут темные маги свое добро, успокоятся и мирно поплывут восвояси. Не верится мне, и все! – Скелет остановился передохнуть. – Кости эти мне бабка-знахарка в наследство оставила, и ни разу они меня еще не надирали: как кину, так и выходит. Я вот что предлагаю: коли судьба привела мага к нам на борт, то пусть и подсказку даст, как поступить. Вот так.

Братва, оторопевши, молчала, уставившись на темную дерюжку в пухлых пальцах Скелета. По губам Ожерелья бродила непонятная ухмылка. Три Ножа свел брови к переносице, а палубный, по-прежнему озверело-угрюмый, пялился на Скелета, поигрывая ножом на поясе. Кормчего, как и многих других, я не видел: Сова стоял у меня за спиной. А самому мне подумалось, что врет Скелет насчет бабки-знахарки и наследства. Купил он кости где-то по дешевке на шухском торжище или спер.

– Братва, будем кости тащить, судьбу спрашивать? – Скелет помахивал мешочком перед глазами.

Братва соображала.

– Давай, Скелет, тащи, – выкрикнул Римургу, что вместе с кормчим и Мачтой с «Касатки» спасся, когда змей на нее выскочил. В сваре он принял сторону палубного, а тут, видать, решил поиграть с судьбой в прятки.

Его голос и решил дело.

– Тащи кости, Скелет! – закричали за ним все остальные.

– Погоди-ка, – остановил толстяка капитан. А Скелет и не торопился. – Ватага, слушай меня. – Ожерелье сказал голосом, которым с мостика приказы отдавал. – Уговор: как кости выбросим, так и будет. Для всех. И чтоб никто потом не шел на попятную! Согласны?

Все были согласны, только палубный помалкивал. От Ожерелья это не укрылось.

– А ты, Руду, почему молчишь? – спросил он палубного. – Согласен или нет?

Руду молчал, глядя на мешок с гадальными костями, как на клубок гадючий. Когда на палубного стали с угрозой ворчать, он выдавил из себя через силу:

– Согласен.

– Тащи свои кости, Фитар, – велел Ожерелье.

Скелет, которого и девки-то в кабаках по имени не звали, вмиг стал серьезным, чего ему никогда еще не удавалось, – какая серьезность, если у него вид как у ряженого на праздничных гуляниях. Мне показалось, что он даже враз похудел малость и побледнел. Луна светила ярко, я видел свежий прыщ на Скелетовом красном носу.

– Не, – покачал головой Скелет. – Я сам тащить не буду. На себя гадать – это дело привычное, а на всех не буду. Боюсь. Вдруг обманусь – шутка ли!

Еще бы немного – и ему не сдобровать: такие финты братва не любит. Но Скелет угрем выскользнул из сети, в которую чуть себя не загнал.

– Не могу я сам кости тащить, дурьи башки! – заорал он. – Вы в гадальных костях ни уха ни рыла, а я знаю, что говорю: неспроста отказываюсь ведь, а по нужде. Далю кости гадальные тащить надо.

Тут не выдержал кормчий:

– У тебя, брюхатый, борода в мозги вросла! Чего на мальчишку сваливаешь?

– Не ори, Сова, – разозлился Скелет. И с видом знатока принялся разъяснять. – Дело-то серьезное, говорю. В храмах кто жребий тянет? Отроки. А Даль кто? Отрок он. Дитя невинное. Жрецы вон говорят, что если какая молитва и доходит до богов, то впервоочередь молитва невинного дитя.

– И чего это ты с нами палубу топтал? – с издевкой спросил кормчий. – Тебе бы в пророки пойти. Где ж это Даль – дитя невинное? А кто фризруга на нож напорол? Память отшибло? А сколь народу его болтов из самострела отведало? Думай, что городишь…

Скелет скривился пренебрежительно:

– Сова, ты и есть сова, и мозги твои птичьи. Посчитай сначала свои грехи, а потом мальца. Так-то и получается, что по сравнению с тобой он – дитя невинное. Может, и не без греха он, но почище нас всех будет. Лучше не лезь, кормчий, коли разумом до такой простой вещи дойти не можешь.

Ватага со Скелетом согласилась, кормчий возразить не мог – получается, прав Скелет. Ожерелье смотрел пустыми глазами на мешок с гадальными костями и слова не молвил. Выходит, ночью лунной на островке далеком свет на мне клином сошелся.

Скелет сунул мне гадальные кости. Вдруг рядом со мной оказался палубный и потянул мешочек из моих рук.

– Нельзя ему тащить, – сказал он. – Он маг.

Скелет отобрал у палубного кости и оттеснил его в сторону.

– Может, и маг. Только сопливый еще, – отрезал он. – Не баламуть, палубный. Маги, они богами обласканы: от них свой дар получают.

На мою ладонь вновь легла плотная дерюжка. Ладонь щекотали ворсинки ткани, а Скелет поучал меня:

– Ты тряси мешок, пока в башке мыслишка не образуется – все, хватит трясти. А потом руку вовнутрь сунешь и тащи первую, в которую пальцы ткнутся. И Морскому Старцу молись…

Он меня наставлял, а я его и не слушал. Я видел четырехугольные кости внутри мешка: где какая лежит. Я ведь никогда в другие кости – игральные – не проигрываю, а если и проигрываю, то понарошку, потому что вижу все сквозь стакан, в котором их при игре встряхивают, а положить кости выигрышным числом вверх – это наука нехитрая. Я об этом никогда и никому не обмолвился: узнай кто, так со мной в кости играть перестанут, кому ж охота с деньгами за дешево расставаться. Меня и так везунком считают.

Я стал перетряхивать гадальные кости в мешочке. Тряс долго, пока на самом верху не оказалась кость «Маг». Тогда я запустил руку в горловину и, вытащив ее, передал Скелету.

Он впился в нее взглядом и объявил:

– Маг. – И добавил: – Тащи вторую.

Второй я вытащил кость «Удача».

– Тащи последнюю, – сказал Скелет.

Ее я тащил в благоговейной тишине. Третьей была кость «Сокровище».

– Толкуй, Скелет, – приказал Три Ножа.

Скелет надулся и сделал важную рожу. Он с задумчивым видом жевал губами, двигал бровями и закатывал глаза – думал, стало быть. Ватага с уважением следила за его кривляньями, не торопила. Три кости в ряд лежали на Скелетовой пухлой клешне, а он то подносил их к самому носу, то отводил от глаз и все время неразборчиво бормотал себе под нос. Наконец Скелет прекратил бормотание и многозначительно произнес:

– Так, значит… – И сделал паузу.

– Не томи, толстозадый! – погрозил кулаком Три Ножа.

Скелет посмотрел на баллистера, поморгал.

– Редкие кости выпали, – громко объявил он во всеуслышание. – И одна к другой притом. Не иначе как прямой знак судьбы будет! А указывают они вот что: первая, «Маг», говорит – с магом идти надо всяк, вторая, «Удача», прямо к первой ложится и сулит, что за магом не пропадем. Парой они, кости-то, выходят, и, как не крути конец, станется нам без мага светлого одна беда. Третья кость, «Сокровище», замыкает, и ей двойное толкование будет: по первости маг свое сокровище получит, а второе толкование для нас указка – мы тоже сокровище обретем. А какое оно будет, ежели кому не понятно, то это проще репы пареной: заплатят нам светлые маги, сколь ни спросим. Вот что кости говорят, братва.

Я изо всех сил старался сдержать улыбку, губы мои дрожали от напряжения, готовые расплыться в широчайшую из ухмылок, которую когда-либо видел свет. Я ликовал: как по-писаному! Я видел, как на лицах окружившей меня и Скелета ватаги напряжение сменяется расслабленностью – ну все! Решено наконец! – и сквозь растерянность проступает и поднимается на поверхность чувство удовлетворения и готовность следовать за магом на смену желанию свернуть ему шею и страху, что это окажется не по силам. Боги мои, а Зимородок-то прав! Дети неразумные… Слышишь, маг, я выполнил твой наказ, хоть и боялся, что у меня ничего не получится? Слышишь, Зимородок?

– Благодарю тебя, Даль.

– Верно говоришь, Скелет! – выкрикнул Три Ножа. – Братва, пора мага кликать!

У меня на миг опять все поплыло перед глазами. Я уперся рукой в землю, чтобы не упасть, и помотал башкой, отгоняя внезапно нахлынувшее головокружение. Однако частенько стала суша у меня под ногами качаться!

– Э нет, Три Ножа, погоди торопиться!

Палубный все никак не мог уняться. Ватага уже на него посматривала с усмешечкой, но Руду сдаваться, видать, не собирался.

– Слышь, Скелет, а не чересчур ладно кости-то легли? – спросил палубный. – И кому они удачу сулят? Может, темным магам?

Три Ножа разозлился не на шутку. Он хоть и камнем порой кажется, но и камень треснуть может. Три Ножа скривил рот и повернулся к палубному хищным движением, под нижним веком баллистера задергалась кожа. Бритое темя Улиха холодил лунный свет, косицу, заплетенную из длинных волос на нетронутом бритвой затылке, резкий поворот головы забросил на плечо.

С Три Ножа шутить опасно: метнув нож с завязанными глазами, может на лету комару яйца снести на слух, по одному писку. И не шевельнется при этом – если не знаешь, то нипочем не догадаешься, что это он нож метнул. У них на Кифре – островке Архипелага, откуда он родом, – нож вручают сызмальства, считай с колыбели. А ежели кто не может одной рукой зараз три ножа кинуть и в три разные цели попасть, то он там считается за наипоследнейшего, за выродка. Сам Улих так рассказывал. За то и прозвище свое получил.

Но Скелет был доволен вмешательством палубного: нравилось ему быть пророком, он и не скрывал того.

– Ты, палубный, в гадании не разумеешь, – веско сказал Скелет. – Я ж что говорю: знак судьбы! Потому и кости так легли! А темные маги тут ни при чем… Мы на кого кости тянули, спрашивается? На себя и Зимородка. Они, кости, на нас и указывают. А чтоб узнать, как судьба темными магами распорядится желает, на них кости тащить надо. Так вот… Ну, можно и на темных магов погадать…

– Не будем мы на них сейчас гадать, – вмешался Ожерелье. – Может, после…

Но никто особого интереса к судьбе темных магов и не проявлял. Ватага в большинстве своем была состоявшимся гаданием довольна, а кто, как и Руду, сомнение имел, решили припрятать его и не высовываться. Да и устала братва мозгами шевелить: одно дело – лезть на борт взятого на абордаж судна, а там рубиться и в запале рубки даже не заметить, что ты уже не на вражеской палубе с мечом в руке, а шагаешь невесомыми шагами на встречу с пращурами, либо очнуться и увидеть, что рубить уже некого, кроме валяющихся под ногами хрипящих полутрупов; другое – думать, что там с тобою завтра будет, каких таких там темных магов нечистая принесет и что они с тобой учудить могут.

Братва не желала больше гадать, о чем и заявила дружным ворчанием. Скелет ссыпал кости с ладони в мешочек, бережно затянул горловину и со значением повесил мешочек себе на пояс под пупом, чтобы все видели, и пузо выпятил.

– Все. Я за магом пошел, – объявил Три Ножа. – Позову.

– Может, так покличем? – предложил Щербатый.

Три Ножа зевнул:

– Надоело глотку драть. Схожу.

– Ты, Три Ножа, про пятнадцать тысяч колец не забудь, – напутствовал его Скелет, любовно поглаживая мешочек с гадальными костями.

Уж столько мурыжили языками эти пятнадцать тысяч, до мозолей прямо, а все равно братва охнула, заслышав про них снова.

Три Ножа быстрым шагом направился к одиноко сидящему в ожидании нашего решения Зимородку. Ожерелье устало опустился на песок и принялся за прежнее занятие: песок пальцем ковырять. Палубный продолжал стоять, опустив очи долу. К нему подошел кормчий и похлопал его по плечу. Руду дернул плечом, сбросив руку Совы, и потопал, раздвигая ватагу. Ему в спину скалили зубы. Кормчий вернулся, озабоченно качая головой:

– Совсем Руду скис, – сообщил он. – Трясет его. Черный весь. Напугал его Зимородок. Слышь, Даль, может, маг не только с мечом пошутковал, а и самого Руду прихватил чародейством своим?

– Струсил он, Сова, – ответил вместо меня Ожерелье. – Поджилки затряслись. Ты вспомни, они у него еще в Шухе трястись начали.

– Ну… – с сомнением протянул кормчий и спросил: – Ты-то сам? Вон рожа у тебя какая…

– Спать хочу, – буркнул Ожерелье. – Сколько галдит уже?!

– Братва, гляди! Три Ножа с магом сюда идут!

Возглас Скелета отвлек кормчего, который собирался еще что-то сказать. Я тоже повернулся и посмотрел. Зимородок широким шагом отмерял берег, взмахивая посохом. Рядом с ним, по-журавлиному высоко поднимая ноги, вышагивал Три Ножа.

– А вдруг маг отказался такую гору золота платить? – высказал сомнение Римургу.

Скелет вновь не вытерпел возражений своему в одночасье прорезавшемуся пророческому дару:

– И не думай. Увидишь. Еще купаться в золоте будешь.

– Загнешь же ты, Скелет! Купаться! – захохотал Римургу.

Братва настроилась на добродушный лад, посыпались шуточки. Купаться можно было бы и в пяти тысячах, обещанных ранее, а тут вообще – море разливанное. За приближением Зимородка и Три Ножа следили с неослабным вниманием. Но чем ближе они подходили, тем тише становилось: шуточки умолкли, братва притихла. И в этой тишине прозвучали глухой удар железа, с хрустом входящего в мясо, сдавленный хрип и громкий хлопок спущенной тетивы самострела.

И тишина взорвалась криками:

– Эй, палубный! Руду! Смотри!

Ноги подняли меня с места и понесли без моего приказа. Я пробивался сквозь тесно сгрудившуюся ватагу кулаками и пинками, внутри у меня все заледенело от одной страшной мысли. А когда я увидел, то упал на колени.

Руду лежал лицом вниз, раскинув руки. Возле него валялся разряженный самострел, а песок вокруг головы палубного потемнел от крови, и рядом с Руду на коленях стоял Зимородок, который должен был вместе с Улихом только подходить к нам. Зимородок склонился над палубным. А в сторонке Братец держал за руки Петлю, озиравшегося с затравленным видом.

– Я ничего не могу для него сделать, – громко сказал Зимородок и приподнял голову палубного.

С моей стороны лицо Руду покрывала корка из песка, замешанного на крови. Из развороченного виска торчала плоская рукоять короткого гарпуна. Такие гарпуны служат абордажными крючьями, если привязать к рукояти веревку. И метают их: гарпун тяжеленный, весь иззубренный, вопьется – не вытащишь.

– Зачем вы убили его? – спросил маг, поднимаясь с колен. – Я знал, что он хочет убить меня. Но со мной это не так просто сделать.

И тут закричал Петля:

– Не хотел я его убивать! Не хотел! Обернулся случайно, а он уже палец на скобу положил. Я в плечо метил! А он присел – и прямо в висок!

К близнецам протиснулся Ожерелье.

– Отпусти его, Братец, – велел он.

Петля рухнул на песок и обхватил голову руками, бормоча:

– Не хотел я… Не хотел…

– Рассказывай, Петля, – приказал капитан.

Петля продолжал завывать, его пнули. Он поднял лицо, и оно у него перекосилось, потому что за спинами раздался крик Три Ножа:

– Братва! Беда! Маг исчез! Где Ожерелье? Где Руду?

Перед баллистером расступались.

– Смылся маг! В воздухе растворился: раз – и нет его. – Объяснял Улих, пробиваясь в середину. – У меня сердце в пятки ушло… Он осекся, увидев Зимородка и распростертое у ног мага тело. – Руду… – сказал Три Ножа надтреснутым голосом. – Кто?..

Ожерелье заслонил собой Петлю. Три Ножа сразу все понял.

– Уйди, Ожерелье, – тихо произнес он.

– Руду хотел Зимородка убить, – так же тихо сказал капитан.

Улих перевел взгляд на мага.

– Это правда, – кивнул Зимородок. – Но я не хотел, чтобы убили его.

Три Ножа отвернулся от мага.

– Сначала выслушаем Петлю, – сказал Ожерелье. – Он имеет право быть выслушанным. Не нарушай закона, Три Ножа. Если Петля виновен – судить будем за убийство.

– Пусть говорит, – выдавил Три Ножа. – Я подчиняюсь закону.

Ожерелье отступил на шаг в сторону, открыв Петлю. Тот смахнул ладонью испарину со лба, перемазавшись в песке.

– Тюрьмы здесь нет. Решать будем на месте, – объявил капитан. – Говори, Петля.

Петля со всхлипом перевел дух.

– Я не брешу, братва! Не хотел я! И не думал даже! – сбивчиво заторопился он. – Оборачиваюсь, будто в спину толкнули, гляжу – палубный из самострела целит. Кричать без толку, допрыгнуть не успею – всяк выстрелит раньше. Я остановить хотел – в плечо, а он, видать, с колена решил выстрелить, присел. Все спинами стоят, никто не видит. Да только я уже метнул гарпун. Ему в висок и попало. – Петля остановился и вздохнул. – Даль вон фризруга ножом уложил, а тут самострел – я и… – Петля не выдержал, перешел на крик. – Не хотел я! Поверьте! На крови поклянусь! Не хотел!

Он замолчал, шаря обезумевшим взглядом по лицам.

– Кто может подтвердить его слова? – спросил Ожерелье.

Таких не нашлось. Все только головами качали.

– И вправду все на мага смотрели, – сказал Орхан. – А когда обернулись, Руду уже лежал и ногами дрыгал.

Петля готовился к смерти: поджал ноги и спрятал лицо в коленях.

– Я могу подтвердить, – сказал Зимородок.

Братва загудела.

– Тихо! – прикрикнул Ожерелье. – Как ты можешь подтвердить его слова, маг? Тебя не было здесь в это время!

– Я маг, – сказал Зимородок. – Я могу это сделать.

Капитан остановил его взмахом руки.

– Братва, выслушаем мага?

Раздались крики:

– Пусть скажет.

– Говори, Зимородок, тебе разрешили, – сказал Ожерелье.

– Я маг, – повторил Зимородок. – И поэтому мне ведомы мысли этого человека. Он не лжет. Все было так, как он рассказал. От себя добавлю: ваш палубный действительно хотел меня убить. Я не держу на него зла: он не смог бы этого сделать – я бы отвел от себя стрелу. Мне жаль, что он мертв. Если бы гарпун не вонзился ему в голову, я бы залечил его рану.

Мага выслушали, ловя каждое его слово. Ожерелье поднял руку.

– Принимаем ли мы свидетельство мага?

Петля отлепил лицо от колен и опять замер, ожидая.

– Капитан, маг палубного десять раз в бараний рог скрутить мог! Чего уж тут не верить? – крикнул Скелет.

– Все согласны? – Ожерелье четко следовал неписаным правилам судилища.

Ватага ответила ему нестройным:

– Согласны!

– Какой будет приговор?

– Невиновен! – крикнул Кривой Гуил. – Так, стало быть, получается.

За ним закричали остальные. Ожерелье повернулся к Улиху.

– Слышишь, Три Ножа? Невиновен!

Три Ножа застыл истуканом.

– Дерьмово ты кидаешь гарпуны, Петля, – наконец разлепил он губы и внезапно оказался стоящим с вытянутой вбок левой рукой.

Петля отшатнулся и опрокинулся на спину, а все дружно ахнули, глядя в направлении вытянутой руки Три Ножа.

Маг по-прежнему стоял над мертвым телом палубного, но теперь перед его глазами в воздухе висел длинный узкий стилет, дрожа и поблескивая серебром на трехгранном лезвии. Такие стилеты Три Ножа носил на обоих предплечьях, пряча их под рукавами рубахи.

– Я не лгал, Три Ножа, когда говорил, что отвел бы от себя стрелу, – произнес Зимородок.

Стилет медленно поплыл по воздуху прочь от мага. Он проплыл над мертвецом, покачался и упал в песок.

– Я больше не буду проверять тебя, маг. – Три Ножа подошел к стилету, поднял его и спрятал на прежнее место.

11

Фризруги не солгали: как и обещали, они оставили запасы еды, часть своих самострелов и связки болтов к ним. Нашлись и пустые мешки, чтобы положить в них твердый сыр и вяленое мясо.

Светало. Костры вокруг лодьи еле тлели. Как три багровых, в черных трещинах глаза, они пялились в посеревшее небо. Над кострищами дрожал и прыгал горячий воздух.

Мертвое тело палубного осталось лежать на песке, а вместе с ним на берегу остался Три Ножа. Улих сказал, что похоронит Руду сам, а потом нагонит нас. Никаких возражений он слушать не стал.

Да и возле лодьи мы наткнулись на свеженасыпанный песчаный холм. Двое фризругов, убитых демоном, дожидались часа, когда их похоронят по моряцкому обычаю в море.

Нехорошо мы на них наткнулись, на мертвых фризругов. Закопали их вместе и неглубоко – так, песочком присыпали. Щербатый сапогом в холмик и въехал. Заорал, как резаный. И было отчего: песок осыпался, а из-под него показалась обугленная, черная кисть с вывернутыми, перекореженными пальцами. В ней и кисть человеческую с трудом можно было узнать. Будто кто ее перекрутил, как мокрую тряпку выжал, а потом осмолил шутки ради. Ожерелье сапогом нагреб на черную руку песок и велел лезть в лодью.

Припасы с лодьи забирали в угрюмом молчании, изредка перекликаясь вполголоса, а когда мешки были набиты, мы отправились в глубь острова, сами еще не зная куда.

Лишь только стволы деревьев обступили нас, а над головами зашуршали листьями кроны, ватага немного ожила, словно деревья надежно оградили всех от чертовщины, творившейся всю ночь на берегу. Зимородок с нами не пошел, сказал, что при нужде отыщет нас сам, а если в нем нужда возникнет… Тут он кивнул на меня.

И стала братва меня сторониться. Только Братец мне подмигивал в четыре глаза: мол, не тушуйся, Даль, все обойдется. Но не подходил.

Я шел рядом с кормчим, которому, похоже, было все равно: будь я жабой ходящей и говорящей – Сова бы не мигнул. Секрета большого нет: у кормчего в горной деревушке младший брат остался, а сам он оттуда удрал сызмальства. Мне он о своем младшем брате все уши прожужжал – видно, на «Касатке» я ему его и заменял. Ладно, спасибо Сове за это, потому как после смерти Руду Ожерелье смотрит на меня и в упор не видит.

Я шагал рядом с кормчим и слушал, как шушукается вокруг братва. Она о многом шушукалась: о том, что не стоило Руду супротив судьбы-то переть – вот бы и жив остался, поминали опаленного, как свинью, и судили, что, может, Руду-то и прав, но тут же всплывали пятнадцать тысяч колец, на которые согласился Зимородок и выдал Ожерелью лист с приложенной его, Зимородка, печатью. Сказал маг, что лист дает для пущей нашей уверенности, а так слова достаточно – обман у светлых магов не в чести. Поминали и меня, но тут же голоса принижали: я – вот он, рядом иду. И снова Руду…

Я слушал перешептывание, и слезы вскипали у меня под веками. Кто же виноват в смерти палубного, как не я? Если бы не я кости тащил, что бы выпало? Может, все бы и обернулось по-другому… У меня перед глазами маячил распластанный по песку палубный с торчащим из виска гарпуном и глядящий на него Три Ножа. Хоть и видящий я, но ошибся тогда во время спора: никогда бы в жизни Улих на Руду руку не поднял, чтобы убить. Они с палубным вместе раньше плавать начали, еще допережь того, как с Ожерельем столкнулись, не один пуд соли вместе съели. Мне почему-то подумалось, что Три Ножа я видел в последний раз, и стало мне еще хреновей. Я же тащил кости, видя их сквозь мешок, в котором они лежали! Когда убили Руду, мне захотелось закричать, повиниться, но взгляд Зимородка остановил меня. Многое я увидел в его взгляде, понял, что Зимородок готов был из себя потроха вынуть, лишь бы палубный жив оставался, но и от своего маг отступать не собирается. И я смолчал…

Громко хрустнувшая под ногой ветка отвлекла меня. Я споткнулся, и, наверное, благодаря этому думы мои потекли в другом направлении, но мысль, пришедшая ко мне первой, сделала мои колени мягкой глиной, и я чуть не упал, если бы Сова не подхватил меня под локоть.

– Гляди под ноги, – проворчал кормчий.

Я бросил Сову и поспешил к Ожерелью. Кормчий кликнул меня, но я от него только отмахнулся. Догнав капитана, я подергал его за рукав. Он слегка повернул голову, а увидев меня, помрачнел:

– Ну? Зимородок, что ли?

– Нет, – сказал я. Объявлять о своих опасениях ватаге я не собирался: они тогда окончательно спятят. Но и молчать было невмоготу. – Ожерелье, разговор есть.

– Да ну? – мрачно удивился он. – Говори…

Еще чего! Вон как уши-то все враз настрополили.

– С глазу на глаз, – шепнул я.

Ожерелье поморщился.

– Не сейчас, – обронил он.

– Сейчас.

Ожерелье удивился еще больше и помрачнел тоже.

– Не сейчас, – упрямо повторил он.

Я понял, что толку не будет. Ах, острога тебе в жопу, как говаривал палубный, да будет ему там лучше, чем здесь…

И тогда я кинулся в лес прочь от ватаги.

– Даль! – взревел Ожерелье за моей спиной. – Стой! – И крикнул ватаге: – Идите. Я догоню его. Совсем ополоумел малец.

Далеко я не убегал, встал за деревом, слушал, как Ожерелье хрустит кустами и костерит меня сквозь зубы.

– Я здесь, – позвал я его.

Он остановился, и я вышел из-за ствола, за которым спрятался.

– Ты что, парень? – прорычал Ожерелье.

Я молчал, глядя на него. Он тяжело вздохнул, со стоном и пробурчал:

– Давай болтай, что у тебя там.

Я отодрал от дерева кусочек коры и бросил его себе под ноги.

– Ожерелье, вспомни. Зимородок говорил, что сюда не один темный маг спешит, а двое или даже, может, трое.

– И что же? – глухо спросил он, глядя на меня исподлобья.

– А если он с ними и впрямь не справится?

Ожерелье какой-то миг стоял неподвижно, а потом захохотал, трясясь всем телом. Продолжая хохотать, он свалился на мох и внезапно оборвал хохот.

– Ну и ну… – тихо сказал он и спросил: – Боишься?

Я подумал и ответил:

– Не знаю.

По лесу разносились крики: ватага аукала нас. Ожерелье медленно поднялся.

– Пошли назад, – сказал он. – И никому ни слова. Не то тебя разорвут на части. Понял?

И я вдруг как-то ясно понял, что Ожерелье не шутит.

– Понял? – переспросил он жестко.

– Да, – ответил я. – А ты боишься?

– Боюсь, – просто ответил он, а затем резко повернулся и пошел на зов ватаги.

Я догнал его.

– Может быть, можно помочь Зимородку? – спросил я, приноравливаясь к шагу капитана.

Ожерелье усмехнулся.

– Как?

– Но я же маг, Ожерелье!

От сильнейшего подзатыльника из глаз моих шарахнулись искры. Ожерелье ухватил меня за ворот и затряс.

– Забудь об этом! И думать не смей! – прохрипел он в такой ярости, что я не испугался, а удивился.

Ожерелье тяжело дышал, постепенно приходя в себя. Успокоившись, он отпустил меня и вполголоса добавил:

– Пока забудь.