Текст книги "Найденыш"

Автор книги: Олег Кулаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

3

Со смертью сталкиваться мне было не впервой. Я видел мертвых. Разных. Изрубленных в крошево, напоротых на копья, утыканных стрелами так, что живого места не видать. Я видел обугленные трупы и вывалившиеся кишки – все это было. Дважды я умирал сам, но не умер. Зачем же Изделие Исполинов спасло меня на галере темных магов? Чтобы убить потом. Мне не было бы страшно умирать в море, в бою. Но вот так… Куда улетит моя душа, клейменная Изделием? Пустят ли ее в подводные сады Морского Старца, где сейчас пируют Ожерелье, кормчий и палубный? А если не пустят, то примут ли ее души Исполинов к себе? А может я стану демоном? И будут меня вызывать маги… А, может, так оно и лучше? У меня все равно никого нет – никому и всплакнуть не придется. Одно жаль – не поплавать мне больше по морю. А ведь потряс бы купцов. Сын Моря и Маг – ни одна холера бы со мной не сладила. Только б надоело мне это вскорости. Это я понял. Как понял и то, что жизни мне спокойной не видать, пока Изделие Исполинов у магов. Светлые-то маги меня оставят в покое, а вот темные – ни за что. Даже если светлые маги запрячут Изделия за тридевять земель, за кудыкину гору. Была у меня надежда: решил сам отдать Изделие Баюнам. К Баюнам маги не суются. Никакие. Да лопнула моя надежда: не откликнулось мне Изделие. Будто и не будил я его никогда. А без него мне не то что с Зимородком, со Светлогором не справиться. Оставалось одно – бежать подальше от Изделия. Может, оно и отпустит меня. Или же все сложится само собой. Кому смерть уготована богами, от нее не уйдет: как ни бегай, за что ни цепляйся – все одно не минует.

Я даже не успел уйти из дворца, как задумал: решил стянуть лодку, выйти в море и плыть, плыть, пока в общем… или жив буду, или нет. У магов все делается быстро. Светлогор, видать, сразу же кликнул Зимородка, а тот появился, как из-под земли вырос.

– Почему ты молчал? – спросил маг.

Я отвернулся и стал смотреть в окно на снующую по двору челядь высокородного.

– Почему ты молчал? – повторил он.

– Помирать мне или жить – это мое дело, – ответил я.

– Ох, Даль… – сказал Зимородок.

– Поздно охать, – огрызнулся я. – Когда Изделие Баюнам отдадите?

Зимородок смешался, видать, не ожидал от меня такого вопроса.

– Так, – протянул он. – Что-то ты, брат, не о том печешься…

– Мое дело, – гнул я свое. – Отдадите или нет?

Зимородок сощурил на меня глаза и усмехнулся.

– Ладно, магов ты ненавидишь – это я знаю, – сказал он. – Об этом потом, на досуге. А сейчас…

– Отдадите или нет? – повторил я упрямо.

Маг оборвал себя и опять посмотрел на меня с прищуром.

– Круг решил не отдавать Изделие Баюнам. Ну что? Узнал, что хотел? – Маг ткнул в пол указательным пальцем. – Встань сюда.

– Лечить меня собрался? – поинтересовался я, не двинувшись с места. – Хочешь, как Светлогор, хвататься за бока и кряхтеть? – И я повернулся спиной к магу, стал снова смотреть во двор. – Не надо. Уходи.

И осекся. Я уже не стоял возле окна, а был в другом углу комнаты; меня и Зимородка разделяла кровать, вдруг вставшая между нами. А Зимородок сидел задницей на полу и глядел на меня широко распахнутыми глазами, и морда у него была такая, будто он пляшущий с бочкой вина скелет своего прадедушки увидел. Я разозлился. Вот, хрен, что тут делается-то?

– Кто ты? – спросил маг сиплым шепотом, а сам снизу вверх смотрит так, словно не я перед ним стою. Я встревожился не на шутку.

– Ты чего? – спросил я.

Зимородок вмиг переменился, он обмяк лицом и отер лоб.

– Даль? – позвал он, как будто не веря.

– А то кто же? – Мне стало не по себе. Вот те раз – я уже сам себя не помню. – Что стряслось-то?

– Погоди, – оборвал меня маг. – Ты стоял у окна. Как к кровати прошел, помнишь?

– Нет.

– Так… – протянул он и задумался.

Я опустился на пол и уткнулся в покрывало на кровати лицам. Вот оно и случилось… Доканывает меня Изделие: я – уже не я. Не успел…

– Пойдем, – произнес надо мной голос Зимородка.

Куда он меня тащит, устало подумал я и сказал:

– Не пойду я никуда.

– Пойдешь! – рявкнул маг.

Еще орет, мать его ящерица с поднятым хвостом, чтоб ее комары туда…

Зимородок схватил меня за плечи и развернул к себе.

– Пойдем, Даль, – тихо сказал он. – Возьмем Изделие Исполинов и отнесем Баюну. Ты отдашь его Баюну сам.

– А Круг как же? – спросил я.

Зимородок закрыл мне рот ладонью.

– Жить мне или помирать – это мое дело, – ответил он мне моими же словами.

Он схватил меня за руку, рывком поднял с пола и потащил из комнаты. Маг ногой толкнул дверь, распахивая створки. Мы выскочили в коридор, где у двери с ноги на ногу переминался приставленный ко мне слуга с белой, как мел, рожей.

– Живо к хозяину, – приказал Зимородок слуге. – Пусть спускается в сокровищницу. С ключами. И не медлит.

Перепуганный слуга опрометью бросился выполнять приказ. Где во дворце сокровищница я не знал. Я запутался в лестницах и коридорах, по которым меня тащил Зимородок. Но мы только спускались. Все ниже и ниже. Видать, шли в подвалы. А я все время гадал, что же в комнате стряслось такого, что Зимородок вдруг решил на Круг свой плюнуть.

Светлогор появился на нашем пути неожиданно, выступив из-за ничем не приметного угла. Он встал загородив собой дорогу. Зимородок остановился. Светлогор, нахмурившись, смотрел на него.

– Светлогор, ты знаешь о моей силе, – сказал Зимородок. – Хочешь ли ты испытать унижение?

Светлогор покрутил башкой и с досадой крякнул.

– Больно ты скор, Зимородок. Круг же решил не отдавать Изделие. Ты сам говорил за это.

Зимородок не отвечал.

– Тьфу ты, – сплюнул Светлогор и посторонился.

– Ты правильно решил, – заметил Зимородок.

– А-а… – махнул рукой Светлогор. – И почему ты со светлыми магами? Не пойму.

– Потому что они меньше похожи на клопов, – ответил Зимородок, проходя мимо него.

Втроем уже мы спустились еще по одной лестнице. Темнее почему-то не становилось, хотя ни ламп, ни свечей вокруг не горело. Я исподтишка оглянулся: может, Светлогор запалил светильник какой? Нет. Идет позади и под нос бормочет, ругается. И теней от нас на стенах не было. Лампа, которую принес с собой высокородный Ставр горела, но в сопровождающем нас свете ее огонек казался бледнее бледного.

Старик ожидал нас у прочной окованной двери, на прочных петлях, вмурованных в подвальную стену. Замков на двери было несколько и один больше другого. Как только мы подошли к старику, подвальный мрак внезапно сгустился, и лампа в руке высокородного стала яркой. По стенам запрыгали тени. Старик не торопился отмыкать тяжелые замки, наоборот, он старался держаться в сторонке от двери.

– Ну-ка, Светлогор, сними наговор, – сказал Зимородок.

– А сам чего? – недовольно пробасил тот в ответ. – Мало тебе миски с похлебкой, так еще и ложку подавай?!

– Не бесись, – сказал Зимородок. – Не хочу тратиться. Мне еще прыгать.

– Ну-ну, – пробурчал Светлогор. – Тогда посторонись.

Зимородок отступил к стене и потянул меня за собой. Светлогор заступил напротив двери, и помахивая лапами своими в воздухе, забубнил что-то на неведомом языке. Бас мага гулко отдавался пол потолком подвала. При неверном свете лампы я разглядел еле заметное дрожание воздуха перед дверью в сокровищницу: прозрачный такой туманец – сразу и не заметишь. Мне показалось, что туман уходит прямо в кирпичную кладку стены. Пока я его разглядывал, странный туман пропал.

– Готово, – пробасил Светлогор. Эхо его голосины запрыгало, ударяясь о стены.

– Отворяй, Ставр, – велел Зимородок.

Старик поставил лампу на пол и загремел ключами. Он раскрыл и снял замки и навалился на дверь плечом. Дверь медленно отошла в сторону. Сокровищница у высокородного была не маленькая: здоровенные лари рядами стояли вдоль стен. Зимородок протащил меня мимо них и остановился у крепкого сундучка, стоящего в одиночестве на ларе. Светлогор и старик дышали нам в спину.

– Постой-ка, – сказал Зимородок и первый раз с того момента, как мы ушли из комнаты, разжал руку отпуская меня.

Лампа горела позади, на сундучок легли наши с магом тени. И в тени я увидел, что сундук окутывает уже знакомая туманная дымка и различил в ней крохотные мерцающие искорки. Над сундучком туман был погуще, чем перед дверью. Зимородок протянул к сундуку правую руку и раскрытой ладонью описал в воздухе круг. Дымка – хлоп! – и пропала, а крышка сундука отскочила с деревянным треском. Я вздрогнул: сухой треск в подвальной гулкой тишине прозвучал оглушительно.

Зимородок наклонился над сундуком и запустил в него руки. Он выпрямился и повернулся ко мне, держа на ладонях резной ларчик. Я подавил вздох. Шутка ли сказать: однажды я разбудил Изделие Исполинов и будил его не раз до последнего дня, но так и удосужился его увидеть. Сам отказался смотреть. Судя по ларцу, в котором оно лежало, Изделие было немногим больше гусиного яйца.

– Возьми, – Зимородок протянул мне ларчик.

Мои руки сами потянулись навстречу. Я крепко ухватил ларец и хотел открыть резную крышку. Но Зимородок сказал:

– Потом откроешь. – Он шагнул ко мне, взял меня за плечо и развернул к дверям сокровищницы.

Светлогор и высокородный смотрели на ларец.

– Я велю седлать лошадей, – сказал старик.

– Не надо. – Зимородок подтолкнул меня к выходу.

Я пошел, крепко прижимая ларец к груди, и слышал ровное биение внутри его резных стенок, а, может быть, это мое сердце так колотилось. Ладонь Зимородка лежала у меня на плече. Маг остановил меня в коридоре сразу за порогом. Впереди была темень подвала со смутно угадывающимися ступенями лестницы, ведущей наверх, позади хлопнула о косяк дверь сокровищницы и зазвенело железо запоров, а над ухом у меня глуховатый голос мага ронял непонятные слова во мрак. И во мраке, повиснув над полом, вспыхнула яркая точка. Свет ее был очень ярок, но не слепил.

Зимородок вытянул руку над моим плечом и снова начал выписывать ладонью круги. Точка стала расти, превращаясь в большой шар голубого цвета. Он рос на глазах и казалось, что в подвале должно было стать светло, как днем, но нет – висящий между полом и потолком шар горел, ничего не освещая. А Зимородок гладил шар, разминал его, и тот был как тесто, под его ладонью. Я присмотрелся и понял, что это никакой не шар, а нечто вроде кольца, затянутого голубыми сполохами – из-за них шаром оно и виделось. Зимородок вытянул его: нижний край кольца коснулся каменных плит пола. Маг умолк и перевел дух, рука его опустилась.

– Пошли, – сказал он и легонько толкнул меня к пламенеющему кольцу.

– Туда? – спросил я, поднимая взгляд на Зимородка.

Он улыбнулся:

– Не бойся. Это просто дверь.

«Просто дверь…», подумал я и пошел к кольцу. За голубыми сполохами, затянувшими тонкий, сияющий обод не было видно не зги. Мне оставалось сделать последний шаг и вступить за обод. Я зажмурился и шагнул в кольцо. И ничего не случилось, только печально загудел колокол, затерянный под сводами огромной пещеры.

Это был не колокол, это была песня, и она сразу же оборвалась – ведь я появился прямо на пустом месте перед поющим гусляром. Он испуганно шарахнулся от меня. Вокруг горели костры, стояли разноцветные палатки, а у костров сидели люди. Много народу, будто на ярмарке: мужики, бабы и детвора бегала между костров. Сидевшие у костров оборачивались, поднимались на ноги и шли ко мне. И у всех у них были одинаковые глаза. Кошачьи глаза. Или змеиные. Яркую зеленую радужку рассекала вертикальная черта зрачка. Баюновы Внуки. Я невольно попятился и навалился спиной на Зимородка, чуть не выронив ларец. Маг поддержал меня, не дав свалиться. Баюновы Внуки окружили нас. Молча. Посверкивая кошачьими глазами.

– ЧЕГО ТЕБЕ НАДОБНО, МАГ?!

Ох, и голос! Не человечий. Аж мороз по спине продирает. Хозяин голоса, дородный гусляр в синем кафтане, подпоясанном красным кушаком, вышел вперед.

– Мы принесли, – ответил Зимородок.

Кошачьи глаза скользнули по ларцу. Вдруг Баюнов Внук отступил и медленно отвесил нам поясной поклон. Он распрямился, поднял к небу руки и запел. Не было в его песне слов, и не голос у него был вовсе, а сладостная истома, что заставляет дрожать тебя всего без остатка.

Баюновы Внуки расступались перед нами. Они подхватили песню, начатую синим кафтаном. Никогда я не смогу рассказать то, что я слышал. Мы шли меж Баюновых Внуков, а они били поклоны и пели, смыкаясь за нами и провожая нас пением. Коридор, состроенный поющими гуслярами вывел меня и Зимородка к красной палатке, вроде бы ничем от других палаток не отличной.

– Открой ларец, – шепнул мне на ухо Зимородок.

Я поднял крышку ларчика негнущимися пальцами и опустил взгляд. Так вот оно какое, Изделие Исполинов. И слов-то для тебя не найти. Оно лежало в ларце и переливалось. И непонятно было какое оно: круглое ли, квадратное или другое… Прозрачное оно или цвет имеет? Нет, не понять. Мерцает, как небо звездное, голову кружит. А величиной и впрямь с гусиное яйца, может, чуть поболее будет. Диво дивное. Чудо чудесное красоты неописуемой. Смертушка моя ненаглядная. Сколь народу из-за тебя полегло…

– Иди в палатку к Баюну, – шепнул Зимородок.

Я с трудом оторвался от ларчика и шепнул в ответ:

– А ты?

– Я подожду тебя здесь, – прошептал он.

Полог, завешивающий вход в палатку, колыхнулся. Я вздрогнул, ожидая, что вот-вот Баюн появится передо мной. Ан нет, полог откинула человеческая рука. Из палатки вышла высокая девка в расшитом сарафане под цвет молодой травы. Я обалдел, на нее глядючи – не волос у девки, а чистое серебро с головы тяжелыми струями льется. Или это Баюн в девку обратился? Может ли быть такое? Девка застыла на пороге палатки, в упор разглядывая меня холодными глазами кошки. Она придерживала полог, открывая вход.

– Иди же, – прошептал Зимородок.

Я помолился Морскому Старцу. Короткой была моя молитва. Ну, да ничего, Старец не выдаст, поймет. И шагнул в палатку.

В палатке было душно: сильно пахло хвоей, свечной гарью, и еще какой-то тяжелый дух в ней стоял. Может, таков запах Баюна? Самого чаропевца я не видал, потому как передо мной встал еще один занавес. Девка-гуслярша с серебряными волосами осталась у входа, и некому было отвести узорчатую ткань, загораживающую мне путь.

Перехватив ларчик, я отвел занавес. И сразу увидел Баюна. Палатка была застлана коврами, а прямо на ковры посередине палатки были навалены еловые ветви. Свежие. Ни одной засохшей. На еловых ветвях, глядя на меня немигающим взглядом, сидел громадный кот. Шерсть у кота светло-серая, ни единого темного пятнышка. И густая шерсть – кажется, коснись ее, руки в шерсти по локоть утонут. По углам палатки стояли подсвечники в рост человека, каждый о пяти толстых свечах. Мы смотрели друг на друга: Баюн и я. Громадный кот не шевелился. Треугольные мохнатые уши Баюна отсвечивали изнутри розовым. На рысь он похож, мелькнуло у меня в голове, на рысь, только без кисточек на ушах. Я не знал, что сказать Баюну. Да и надо ли было говорить вообще?

Я отвесил Чаропевцу поклон, подошел к еловой подстилке и опустил перед ней на ковер ларчик. Баюн не шелохнулся, шерстинкой не двинул, щели его зрачков не отрывались от меня. Ну, вот, дело сделано: Изделие Исполинов отдано чаропевцам. Пора уходить. Но жег меня один вопрос, на который я не знал ответа. Оставлю ли я здесь хворь губительную вместе с Изделием, или нет? Спросить Баюна? А вдруг не ответит… Баюн приоткрыл пасть.

– Сядь! – прозвучал в палатке голос.

Я удивился. Голос был звонкий, девичий. Но девка ведь осталась у входа – я ее не чуял за своею спиной. В палатке были только Баюн да я. Что же, это он говорит? А почему голосом девки?

– Сядь! – повторил девичий голосок.

Сомнений никаких не оставалось – это говорил Баюн. Ну, чаропевцу видней, чьим голосом со мной разговаривать. А с Зимородком он говорил по-другому. Я опустился на ковер перед еловыми ветвями. Теперь наши головы были вровень, Баюн даже чуток повыше был. Из-за плеча чаропевца я видел подсвечник с горящими свечками, их ровные огоньки тянулись остриями вверх. И вдруг сонливость накатила на меня, и огненные язычки горящих свечей на миг расплылись. Я невольно встряхнулся, и сон ушел. А Баюн уже не сидел, а лежал на еловых ветвях. И тут я увидел, что свечи в подсвечниках оплыли наполовину. Боги… Когда я вошел в палатку, они же были целехоньки, только запалены! И ларец с Изделием между нами больше не стоял.

– Успокойся, дитя, – зазвенел девичий голосок. – Ты всего лишь немного поспал.

Немного?! Свечи-то, вон какие – такая не один час горит. А, может, их еще и меняли!

– Ты хочешь спросить, дитя, – сказал Баюн. – Спрашивай. Спросить не страшно, страшно ответ услышать.

– Я умираю, – сказал я. – Там, на острове… я разбудил Изделие, и сейчас оно меня убивает. Не сразу, как других, но я тоже умру…

– Изделие… – перебивая меня проговорил Баюн, будто пробуя новое словцо. – Успокойся, дитя, ты не умрешь.

Земля ушла из-под меня, я вцепился в ковер, чтобы не упасть. Жив буду! Жив! А следом пришла радость. Я вздохнул, – снял Баюн камень с души моей. Я поднялся, чтобы еще раз поклониться чаропевцу и с этим отправиться восвояси.

– Останься, – сказал Баюн. – Еще не все сказано. Твой наставник тебя подождет.

– Наставник?! – переспросил я Баюна в удивлении. – Какой наставник? Зимородок, что ль?

Баюн дрогнул серыми ушами, смотря на меня снизу вверх.

– Разве маг не наставник твой? – спросил он.

– Не, – рассмеялся я.

Чудно как он разговаривает: пасть приоткрыта, в ней клыки белые видно, но пасть не шевелится.

– Разве ты не из тех, кого люди называют магами?

– Нет, – сказал я. – Я Сын Моря. И магом никогда не буду.

Баюн сел на задние лапы. Еловник под ним зашуршал, одна из веток встала торчмя. Баюн поднял переднюю лапу, которая оканчивалась почти человеческой кистью с пятью короткими пальцами, густо покрытыми шерстью. Он обломил ветку и отбросил ее.

– Ты будешь магом, дитя, – сказал Баюн.

– Это почему же? – спросил я.

Вот так-так… И он меня в маги прочит.

– Садись и слушай, – велел он.

– А, может, пойду я? – Неохота мне стало слушать его, как он про магов вспомнил.

– Сядь!

Чаропевец ожег меня голосом, как плетью. Колени у меня затряслись, а в груди муторным холодком потянуло. Мне стало не по себе: ишь, чего он со мной вытворяет голосиной своим-то… Делать было нечего, я снова сел на ковер, но буркнул:

– Лады. Только не зови меня дитем.

– А кто ты есть? Дитя человеческое.

Злой я стал, хуже некуда. И пока меня Баюн наставлять не начал, от злости спросил:

– А чего это ты со мной девичьим голосом говоришь? Из-за того, что я мал, что ли?

– Я и есть девица, – сказал Баюн. – Я не мужчина.

Если бы я стоял, то я бы упал. Сразило меня наповал. Я, раззявив рот, уставился на НЕЕ.

– Так ты, выходит, не Баюн. Ты – Баюница!

Она тихо фыркнула. Ну, как кошка, точь в точь.

– Это вы, люди, называете нас Баюнами. Мы себя называем иначе.

Я закусил кулак, чтобы не расхохотаться. А Зимородок-то: кота от кошки отличить не может!

– Ты смеешься? Почему? – спросила она.

Я не стал закладывать мага и отбрехался:

– А, пустое… Без причины смех напал. Вернее, от радости. Жив же буду – вот и радуюсь.

Поверила мне Баюница или нет – неизвестно, а по кошачьей морде не узнать. Баюница же не стала ждать, пока меня кончит трясти со смеху.

– Ты готов слушать? – спросила она.

– Да, готов, – ответил я, смахнув выступившую слезу.

– Тогда слушай и не перебивай, – сказала она и продолжила: – Ты мне солгал, сказав, что ты не маг: дар в тебе есть, и скрывать его бесполезно. То, что ты назвал Изделием, было создано не для людей. Оно не убило тебя сразу, потому что ты ребенок. Это тебя спасло. Но оно изменило тебя, и изменило безвозвратно: в моих силах было лишь приостановить изменение, ведущее тебя прямиком к гибели. Ты меня понимаешь?

Чудно говорила Баюница – я и вполовину не понимал, что это за «изменило», о котором она толкует. Видать дело касалось хвори, насланной на меня Изделием. Прогнала она хворь или нет, в конце-то концов? И не понравилось мне, что лютым холодом веяло от ее речей – чуял я его, всем нутром чуял.

– Ты меня понимаешь? – требовательно переспросила она.

– Нет, – ответил я, – мудрено ты говоришь для меня.

Баюница помолчала.

– Ты сказал мне, что ты Сын Моря?

– Я – Сын Моря. Я с Ожерельем плавал, – подтвердил я не без гордости.

– Говорят, что у моряков есть свое, особенное, мастерство из веревок узлы плести. Так ли?

– Точно. У нас на «Касатке» палубный – ох, и мастер был!

– Так вот. Перевязало тебя Изделие, как веревку, из одного узла в другой.

До меня наконец, стало доходить, о чем толковала Баюница. Старец Морской, что же это?.. Так вот чего там, во дворце высокородного, маг на меня пялился и выспрашивал: «Кто ты?» Кого же из меня Изделие вывязало? Чудовище? Или…

– Зачем? – спросил я.

– Спросить не у кого, – отвечала она. – Тех, кто сделал… Изделие, больше нет в этом мире.

– В кого оно меня превратило?

– Еще не превратило. Только начало. Будь ты постарше, умер бы тот час.

– Как темный маг, который его нашел?

– Об этом не знаю. Маги отличаются от обычных людей. Но думаю, что жил он очень недолго: Изделие – оно не для людей создавалось.

– Так, – сказал я, – дай подумать. Не будь я магом, оно бы меня не… перевязало? А не будь мальчишкой, то сдох бы на месте? Так, что ль?

– Ты смышлен.

– Я, что же… теперь Исполином стал?

– Нет.

– А кем же?

– Непросто тебе ответить. Боюсь не поймешь – ты еще мал и необучен.

Я сжал кулаки и уткнулся в них лбом. Что-то она еще сказала… А что? Я вспомнил и вновь поднял взгляд на огромную седую кошку, восседавшую на пушистых еловых ветках.

– Ты обмолвилась, что только остановила превращение. А оно снова не начнет?

Щелястые глазищи Баюницы впились в меня, розовый язык, видневшийся между клыков, шевельнулся.

– Превращение должно быть завершено, – сказала она. – Через пять лет, считая с этого дня, ты придешь к нам. Пока ты спал, я дала тебе имя и запечатлела его в тебе. Ты не сможешь его произнести – имя это на нашем языке. Но отныне оно звучит в тебе постоянно и в будущем послужит пропуском в наши земли. Любой из нас сразу услышит его и будет знать, кто перед ним. А теперь ступай и обучайся людской магии, дитя: магия тебе пригодится. Иди.

Еловые ветки, приминаясь, захрустели, Баюница легла и отвернулась от меня. Можно было убираться на все четыре стороны, она меня больше не держала. Но я не торопился уходить: не хотел я становиться Исполином или еще каким-нибудь уродом, не хотел…

– Погоди, Баюница, не торопи меня, – попросил я, глядя в мохнатый кошачий затылок. – Дозволь сказать.

Она пошевелила треугольными ушами и лениво обернулась.

– Говори.

– А если я не приду? – спросил я. – Что будет?

– Умрешь, – ответила она. – И смерть твоя будет не легкой.

Огромный шар из стекла с оглушительным звоном лопнул у меня в голове, и я услышал свой собственный яростный крик:

– Зачем ты это сделала?

Меховой воротник на горле Баюницы чуть шевельнулся. Мне как будто пудовым кулаком поддых заправили и там этот кулак оставили: я подавился собственным криком и выпучил глаза от удушья.

– Не ори, – сказала Баюница. – Не будешь больше орать?

– Не буду, – просипел я через силу.

Пудовый кулак в тот же миг убрался. Я никак не мог отдышаться.

– Мерзкие у вас, людей, голоса. И нрав мерзкий, – сказала она, и зеленые глаза заполыхали холодным огнем. – Послушай, дитя, что я тебе скажу. Я ничего не делала – ты все сделал сам. С себя и спрашивай.

– Прости, Баюница, – промямлил я приходя в себя.

Что я ей мог еще сказать? Что она мне сулила судьбу, которой я не желал и противился ей, как мог? Баюница – она нелюдь, что ей мое «хочу… не хочу…». И что же она мне пророчит? Тоже нелюдью быть… Хотя я и так почти нелюдь: я – маг…

Глаза Баюницы перестали сверкать.

– Твои жизнь и смерть в твоих руках, – тихо сказала она. – Не хочешь приходить – не приходи.

– Прости меня, – повторил я еле слышно.

Будь я неладен, но мне показалось, что Баюница вздохнула.

– Дитя, твоя смерть очень мало значит во всех мирах, сколько бы их не было, – проговорила она. – Но твоя жизнь может значить для этого мира очень многое. Однажды мы уже воспитали человеческое дитя, и мир людей изменился не в худшую из сторон. Ты станешь вторым, и на тебя тоже будут возложены надежды. Это великий груз, но ты ничего не решаешь. Ступай же сейчас, а придет час – мы с тобой встретимся.

Я понял, что больше она мне ничего не скажет, а еще раз испытывать ее терпение охота у меня пропала. Я поднялся с ковра и напоследок окинул взглядом палатку. Похоже, частенько теперь мне ее видеть во снах придется, если будут у меня сны. Свечи в подсвечниках почти все догорели и чадили помаленьку – на дворе, поди, ночь уже…

Я поклонился Баюнице, не мог не поклониться: пусть и неладно для меня, но сделал она то, что по-своему разумела. А разгибая поясницу, решил попытать счастье напоследок: уж, коли она с Изделием так легко справилась, то может поболее, чем маги. И, хотя Баюница показала, что разговор наш к концу пришел, набрался духу и сказал:

– Дозволь напоследок еще спросить тебя? Один раз…

– Спрашивай. Но этот вопрос будет последним.

– Я найденыш. В море подобран, – сказал я. – Может, тебе ведомо, кто я и откуда?

– Это уже не нужно, – ответила она. – Ступай.

Недолог путь к выходу из палатки, а шел я его вечность. В лагере гусляров ожидал меня Зимородок. Наставничек… Баюница знала, что говорила: кому ж как не ему наставлять-то меня в учении магическом. Ведал ли он, что со мною сотворит она, когда предложил мне отнести Изделие наперекор Светлому Кругу. Если ведал… А-а, нечего на зеркало пенять, коли рожа крива… Скажи мне тогда, что Баюница с меня хворь снимет, но о трех глазах буду, – я бы все равно пошел. И не пошел бы. Побежал. Это Зимородок для меня старался: дверь магическую творил, а сам бы я – руки в ноги – несся бы галопом, роняя пену. А сейчас…

Я откинул полог и вышел наружу. Перед палаткой толпились гусляры. Я поискал глазами Зимородка, но мага нигде не было. Ко мне подскочил гусляр в синем кафтане, подпоясанном красным кушаком – тот самый, что начал петь, как увидал ларец с Изделием. Он церемонно поклонился мне в пояс, и не только он: вся гуслярская толпа обступила меня, окружила кольцом, кланяясь. Я напрасно пытался выглядеть Зимородка.

– Гость дорогой, – проревел Синий кафтан мне в ухо. – Ныне праздник у нас! А не будь тебя – не было бы и праздника! Окажи честь, гостюшка, будь на пиру. Просим!

Я не хотел пира, мне ничего не было нужно, но гусляры даже ответа моего не ждали, подхватили меня под руки и почти что понесли, завернули за большую палатку, и я уже видел столы накрытые. Но не довели они меня до пиршественных столов.