Текст книги "Геном бессмертия"

Автор книги: Олег Говда

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Глава девятая

Попрощались с погибшим товарищем. Постояли у тела, пустили по кругу баклагу с самогоном и закурили. Здесь, в башне не было нужды соблюдать маскировку. Даже, если бы Пивоваренко оказался прав, и ловушка захлопнулась, а группе оставалось только принять последний бой. Но и в этом случае, средневековые стены были предпочтительнее чистого поля. А если командир не ошибался в своих расчетах, и все только начиналось, то почему не воспользоваться возможностью перевести дух?

– Теперь, после того, как группа уменьшилась, разделяться нет смысла, – начал Корнеев.

Все задумчиво курили, время от времени посматривая на неподвижное тело Купченко.

– Сегодня фрицы нас не подгоняли, но с завтрашнего утра, противодиверсионный отряд или, как минимум, полурота автоматчиков обязательно пойдет по нашему следу. Кто бы ни планировал эту операцию, ни один здравомыслящий командир не согласится, чтобы группа вражеских разведчиков безнаказанно и без присмотра шныряла в его тылу. Сутки абвер у вермахта еще мог как-то выторговать, но не более. Значит, еще этой ночью мы должны оказаться на противоположном берегу. И для этого есть два способа. Первый и самый простой – уйти подальше от Дубовиц, и там спокойно преодолеть речку. Хотя, совершенно не факт, что вдоль берега не понатыкано патрулей, и нас не засекут. Второй – мы переправляемся самым бесцеремонным образом, практически на виду у немцев. Возле моста…

Корнеев раскурил потухшую папиросу, глубоко затянулся пару раз, умышленно выдерживая паузу. Опытный командир понимал, как удручающе действует на людей гибель товарища и, как мог, пытался отвлечь их от неприятных мыслей. Заставляя думать над другой задачей. И продолжил только после того, как все разведчики, один за другим, с удивлением посмотрели на него.

– Не волнуйтесь, товарищи, я не сошел с ума. Объясняю преимущество второго варианта. Где нас с вами меньше всего ждут? Естественно: там, где самая плотная охрана. А возле моста не только круглосуточный пост, но и прожекторы установлены. Это раз! Заночевавшие на речке, гуси обязательно поднимут гвалт, в каком бы месте мы не вошли в воду. Немцы обязательно насторожатся и вышлют наряд, взглянуть на причину тревоги. Это два! Следующий вопрос: где дотошнее фрицы станут осматривать берега речки – в темноте, которая каждый кустик превращает в силуэт врага или, осветив их прожекторами?

– Понятное дело, – хмыкнул Гусев. – Где темнее – там и страшнее… Но ты не забывай, командир, что и прятаться в темени гораздо сподручнее, нежели при ярком свете.

– Верное замечание. Но только в том случае, если дать фашистам возможность глазеть по сторонам, – загадочно усмехнулся Малышев. – Скажи мне, разведчик, ты, до войны, в цирке бывал?

– Доводилось.

– А выступление фокусника-иллюзиониста видел?

– Ну?

– Понравилось?

– Спрашиваешь…

– Так вот, большинство секретов их искусства состоит не до такой степени в ловкости рук, сколько в умении заставить публику смотреть в нужном артисту, направлении и не присматриваться.

– Я понял тебя, командир… – довольно заулыбался Ованесян. – Так вот зачем мы башню минировали. Будем гансикам праздничный фейерверк показывать. Да? Ай, хорошо придумал! Мы с Виктором поглядели, там, в подвалах много чего свалено. Детонирует, будь здоров!

– Вообще-то, Вартан, это второй вариант. И весьма не желательный. Мне не хотелось бы преждевременно указывать поисковым отрядам наше присутствие. Если немцы еще не взяли след группы, то пусть ищут. Не стоит им облегчать задачу.

– Что же тогда? – капитан-сапер недоуменно переглянулся с товарищами. И только Иван Гусев посмотрел на младшего сержанта Мамедову. Очень быстро, почти мельком… Но даже этого мимолетного взгляда Лейле хватило, чтоб догадаться.

– Меня? – негромко и чуть растерянно переспросила девушка, глядя на командира. – Вы хотите показать фрицам меня?

– Только в том случае, если ты согласишься сама, добровольно… – кивнул Корнеев. – Настаивать не буду. Но поверь, Лейла – риск минимальный. Иначе я и предлагать бы не стал. Во-первых, в том, что девушка решила искупаться под покровом ночной темноты, никому не покажется странным. Наоборот, только так можно не опасаться излишнего внимания со стороны солдат. И одновременно, наилучшим способом объяснит, поднятую птицами, тревогу. Ну, а то что, увидев в свете прожекторов полуобнаженную красотку, солдаты, кроме как на нее, никуда больше смотреть не будут, думаю, понятно всем.

– А если фрицам захочется большего? – неуверенно выразил общее мнение группы Олег Пивоваренко.

– Стопроцентной гарантии, конечно, дать не могу, – замялся на секунду майор, – но очень сомневаюсь. На каком-нибудь отдаленном хуторе, подобный фортель ничем хорошим для девушки не окончился б. Это точно. Но здесь, в большом населенном пункте, в присутствии множества офицеров. Думаю: все ограничится десятком-другим скабрезных шуточек и… непристойных предложений. Ну, так как? – Корнеев обвел взглядом притихших разведчиков. – Предлагаю каждому высказать свое мнение. Начнем, как на флоте, с младшего по званию. Говори, Лейла, все, что думаешь, без утайки… Без стеснения. Мы все теперь не просто боевые товарищи, а как единый экипаж… Танка или подлодки. Либо все живы, либо, тьфу-тьфу-тьфу. И никак иначе.

– Я считаю, командир, что можно попробовать… – девушка раскраснелась при мысли, что ей предстоит обнажиться перед множеством не просто мужчин, а – смертельных врагов. – Я не сомневаюсь в том, что вы все хорошо обдумали, и не боюсь… Вы же будете рядом. В обиду не дадите…

– Что ты, сестренка! – горячо воскликнул Вартан. – Я лично убью каждого, кто посмеет хотя бы попытаться приблизиться к тебе!

– Вообще-то, вполне может сработать, – кивнул Петров. – Ночь, скука, и тут такой приятный сюрприз… Обязательно клюнут. Уставятся, как миленькие. Глаз не оторвут. Более того, считаю, что особо активному ухажеру, можно смело предложить присоединиться. Все равно, ни один часовой не покинет свой пост. За это полагается расстрел в любой армии. А лишних солдат, ночью, на мосту не будет…

– Хорошо подмечено, – одобрил Корнеев. – Отличный штрих… Незадачливого донжуана товарищи поднимут на смех. А нам только этого и надо. Лейла, у тебя как с немецким языком?

– Никак. В школе испанский преподавали.

– Жаль, но это пустяк. Заучишь одну-две фразы, и хватит с них…

– А если наоборот? – присоединился к обсуждению Гусев. – Не звать фрица к себе, а сразу послать подальше? Думаю, такой поворот скучающим солдатам скорее понравится… Как по мне, тут повода, для зубоскальства, гораздо больше.

– Гм, и в этом что-то есть. Надо подумать… Вот только не осерчали бы? А то полоснут очередью, и все… Рискованно.

– За беспричинную стрельбу, поднятый по тревоге офицер, может караульному и морду лица начистить, – не согласился Иван Гусев. – Нет, при таком поведении, скорее, Лейлу примут за одну из здешних… офицерских подружек. И отстанут наверняка.

– Ты сама-то как считаешь? – поинтересовался у Лейлы Пивоваренко. – С точки зрения женской интуиции? Что лучше: подтрунивать или хамить?

– Хамить, – убежденно ответила Мамедова.

– Вот как? – удивился Корнеев ее безапелляционному тону. – И откуда такие глубокие познания мужской психологии, в столь юном возрасте?

Девушка покраснела еще больше, и стала отвечать, глядя в пол, чуточку деревянным голосом.

– Это любой девушке известно… Заигрывание мужчины воспринимают как слабость, или готовность подчиниться. Поэтому, дисциплина дисциплиной, но может отыскаться какой-то кобель, готовый на все, ради флирта. А неприкрытое хамство всегда отпугивает, мужчин. Сбивает их с игривого тона. Так что обучайте меня похабным ругательствам, товарищ командир. И, желательно, позабористее… Кстати, можете не стесняться в выражениях. Если не переведете на русский, я все равно не пойму ни слова.

– М-да, – хмыкнул Корнеев. – Никогда еще не приходилось выступать в роли преподавателя ругательств… – и, подождав пока уляжется веселье, прибавил серьезнее. – Вартан, Виктор, сделайте так, чтоб, после того, как мы уйдем, у нашего Василия было достойное погребение.

– Сделаем, командир, – заверил Петров. – И дверью хлопнем, и парню честь окажем. Надолго фрицы запомнят старшего лейтенанта Купченко, погибшего лишь потому, что пожалел ихнего щенка…

* * *

К объекту условно именуемому «Лесная сторожка» Малышев решил подойти с северо-запада.

Вроде и не было в том, явной необходимости, но интуиция бывалого разведчика, подсказывала капитану, что в данном конкретном случае, излишняя осторожность не повредит. Для этого группе пришлось накинуть двухкилометровый крюк, съевший в чистую весь запас времени. И к опушке подошли в угасающих отсветах солнечных лучей, из последних сил пытающихся удержать крохотный багровый плацдарм на самом краешке неба.

Само пространство, отведенное хозяевами под сенокос, поле или огород просматривалось от края до края, но и только. Смутно виднеющиеся, почти в полукилометре от опушки и притаившихся с подветренной стороны разведчиков, несколько строений амбарного типа, к тому же визуально наползающих друг на дружку, идентифицировать не удалось. А быстро надвигающиеся сумерки только ухудшали осмотр.

– Вот невезуха!.. Чуть-чуть не успели. Теперь придется дожидаться утра… – раздосадовано буркнул Малышев, внимательно прислушиваясь к доносившемуся от строений негромкому разговору. Беседовало сразу несколько мужчин. Из-за расстояния голоса смешивались в сплошной гул и это не позволяло разобрать даже самые внятные слова. – Как минимум, трое или четверо… Всем отойти вглубь леса. Метров на триста. Искать укрытие для ночевки.

– Может, я погляжу тихонько, командир? – предложил старшина Телегин.

– А если у них там собака?

– Не слышно же.

– Вот именно. Возможно, пес хорошо обучен… – неуверенно промолвил тот. – Стоит ли рисковать, Кузьмич?

– Я аккуратно, командир, – попытался переубедить его старшина. – Пока их по головам посчитать можно, да на форму поглядеть. Как стемнеет, в дом уйдут, вообще ничего не увидишь. К самим окнам не полезу. А на опушке… Уж если я к соболю подбирался, то фрица как-нибудь сдюжу… Послушаю, понюхаю… Кстати, ты не чувствуешь, здесь как-то странно, не лесным духом, и я бы, даже, сказал: не по-крестьянски пахнет.

Малышев глубоко втянул ноздрями воздух, но ничего примечательного не почувствовал. Вроде, все как всегда, обычный лесной аромат – с отчетливо преобладающим запахом влажной прели от грибов да подгнивающей листвы.

– В конце концов, командир, "Призраки" мы, или кто? – настаивал на своем Телегин.

– Ладно, – неохотно сдался Малышев, прекрасно понимая, что потерянная возле пустых зданий ночь, может сильно усложнить его группе выполнение поставленной задачи и тут же, мгновенно обернулся на хрустнувшую под чьей-то ногой сухую веточку.

– Решаете, как сподручнее фашистский аэродром уничтожить? – тихонько прошептал, подошедший Колесников.

– Какой аэродром, Серега? – насторожился Малышев. – Приснилось что-то, пилот?

– Я, товарищ командир, с детства при самолетах. Этот запах ни с чем не спутаешь… – он с видимым удовольствием, полной грудью вдохнул вечерний воздух. – Чуешь, как прошибает? Тут тебе и мазут, и железная окалина, и перегретая резина и… само собой – совершенно неповторимый аромат авиационного бензина. Можете завязать мне глаза, но летное поле я всегда узнаю.

– Значит, аэродром… – подытожил главное Малышев. – Ну-ка, парни, отошли от греха подальше… В укрытии пошушукаемся.

Нырнув в яму, оставшуюся от взрыва бомбы, – видимо какой-то летчик не дотащил груза до цели и сбросил его в лесу, – капитан устало прислонился плечами к краю воронки.

– Заброшенный аэродром… – повторил он медленно, потирая в задумчивости лицо. – Всего в десяти километрах от Дубовиц. А это значит: в пределах полуторачасового марш-броска. Очень заманчиво. И, судя, по первичным признакам, почти не охраняемый. А ведь это именно то, что нужно… Как считаешь, пилот: сможет здесь приземлиться транспортник с десантом? В другом-то месте, ближе к объектам, охрана наверняка серьезнее будет. Сходу в бой вступать придется.

– По размерам взлетно-посадочной полосы годиться, да, но на покрытие надо ближе взглянуть. Без личного осмотра судить не берусь. Может, наши полотно так разбомбили, что там колдобина на колдобине?.. Восстановлению не подлежит, вот и забросили фрицы аэродром… Отступают, возиться некогда.

– Эту возможность я как-то упустил из виду… – чуть обескуражено молвил Малышев. – Значит, придется ждать рассвета. Степаныч, тебе первому в дозор. Сергей, через два часа сменишь ефрейтора. Остальным отдыхать.

– Погодь, командир, – не отступился старшина. – Ну, чего время терять? Давай, хоть немного определимся. Колдобину найти, летный опыт не нужен. Чай не молодуха, чтоб свою с чужой на ощупь спутать… Разберусь как-нибудь.

– Даже не думай, Кузьмич. Охотник ты знатный, спору нет, и подкрадываться умеешь. Но в такой тьме и сове проводок от растяжки не заметить. И сам погибнешь по-глупому, и всю округу всполошишь.

– От беда с городскими жителями, – вздохнул сибиряк. – Окстись, Андрей. Какие растяжки в лесу? Строениям не один год, значит здешняя живность к человеку, технике и оставляемым запахам привычная, а на огород лесника, как на собственный выпас ходит. Зайцы и так не особо умны, спросонья готовые в руки прыгнуть. Диким свиньям с проголодавшимся выводком вообще все до фонаря. А уж, коль испугает их что-то, стадо не только по растяжкам побежит, – они танк снесут и не заметят. Ежик и тот, с грузом на колючках, взведенную чеку сшибет. Нет, командир, будь вдоль опушки хоть пара растяжек, здешняя охрана, ни одной ночи не могла бы вздремнуть.

– Гм, логично рассуждаешь, старшина… Убедительно, – потер подбородок Малышев. Капитану и рисковать не хотелось, и сидеть, сложа руки, сроки не позволяли. Корнеев наверняка уже успел подобраться к Дубовицам. И в любой момент можно ждать условного сигнала. Малышев взглянул на светящийся циферблат. Час пятнадцать.

– Оля, что "Призрак-Один"?

– Молчит, товарищ капитан, – тут же доложила радистка.

– Не опоздали с сеансом связи?

– Никак нет. Ждала от двадцати четырех пятидесяти пяти, до часу ноль пять. Тишина в эфире.

– Хорошо. Пока отдыхайте, младший сержант. Не проспи следующий сеанс…

– Обижаете, товарищ капитан.

– Ни в коем случае, обычная подстраховка… Степаныч, Сергей, будете сменяться, разбудите Гордееву… – и чуть помешкав, прибавил все еще не до конца уверенный в правильности принятого решения. – Добро, старшина. Разрешаю поиск. Только предельно осторожно. Лучше вернись без разведданных, но не подними тревоги.

– Есть, не поднимать тревоги… – козырнул Кузьмич и пошутил, приставляя автомат к вещмешку. – Я тут свое барахлишко оставлю на время. Присмотрите… Мало ли какой народец нынче по лесу шастает.

* * *

Хороша служба в тыловых подразделениях. Фронт громыхает черти где… А, еще совсем недавно, его вообще не было слышно. И, если б не налеты краснозвездных бомбовозов и штурмовиков, да не рассказы счастливчиков, которым после ранения повезло избежать передовой и остаться здесь, сама война казалась бы выдумкой газетчиков и агитаторов говорливого Доктора.

Дитрих поправил ремень карабина, привычно оттягивающий плечо, и неторопливо зашагал установленным маршрутом, по краю моста. Странно, что на бетонном покрытии до сих пор не образовалась канавка, протоптанная сапогами часовых.

Снизу, от журчащей черноты, тянуло сыростью и прохладой. Кому-то, возможно, даже приятной после дневной жары. Но совсем не обязательной, когда ты устал как собака и едва не валишься с ног. Одно хорошо – бодрит, сон проганяет.

Солдат зябко повел плечами, оглянулся, а потом поднял повыше воротник кителя.

Гауптман Бертгольтц, которого недавно назначили командиром в их часть, после восточного фронта, где он был тяжело контужен и потерял левый глаз, решил что, в то время, когда настоящие солдаты гибнут на передовой за будущее Фатерлянда и во славу Фюрера, служба в охранных подразделениях непозволительно мягкая. "Курортная жизнь", как он сам высказался на последнем построении. Пообещав при этом, лично позаботится, чтобы солдаты вверенного ему батальона, смогли в полной мере испытать на себе все тяготы воинской службы. Для начала увеличив в два раза количество караулов. И теперь отделение Дитриха заступало на пост не сутки через двое, а сутки через сутки… А после дежурства, вместо полагающегося отдыха, сменившееся подразделение направлялось на хозяйственные работы. Выдумывать которые, господин гауптман, по прозвищу Одноглазая Задница С Ослиными Ушами был большой мастак.

Дитрих широко и протяжно зевнул, потом скомкал языком набравшуюся слюну и зло сплюнул.

Спать хотелось отчаянно. Можно даже сказать, что это было самым главным, если не единственным желанием всех его товарищей последние три недели. С того самого дня как в их подразделении сменился командир. Прежнего оберштурмфюрера Вильгельма Веста солдаты вспоминали почти с нежностью, а установленные им порядок и дисциплину, как воскресный отдых.

Шарфюрер Мольтке ворчит, что еще неделька такой службы, и он подаст рапорт о переводе на восточный фронт, а то от усталости уже не хватает сил даже подтереться. И если уж суждено сдохнуть, то хоть с толком. А не по прихоти контуженого болвана офицера. Шутка конечно, но если вспомнить, что по вечерах в казарме давненько поутихли привычные разговоры о женщинах, Карл не так уж далек от истины.

Дитрих усмехнулся и вдруг вспомнил, что со вчерашнего дня носит в кармане письмо из дому, и до сих пор не нашел времени его прочитать. Похоже, мысль о переводе на фронт, не столь глупа, как кажется… Хотя, с другой стороны, даже самая запредельная усталость пройдет, а смерть – это навсегда. Значит, нечего ныть и возмущаться. Чудом уцелев в аду сражений, оставив на поле боя друзей и подчиненных, гауптман Бертгольтц имеет полное право возмущаться здешней синекурой и закручивать гайки. А рядовому составу остается надеяться, что фронтовик офицер вскоре поостынет, обвыкнется и жизнь гарнизона опять наладится, войдет в привычное русло.

Убедив самого себя в том, что терпеть осталось недолго, солдат немного повеселел и даже согрелся. Он совсем уже было решил подойти ближе к горящему у въезда на мост фонарю и прочитать, пришедшее из дома. письмо, как на реке загоготали потревоженные гуси.

Действуя по инструкции, он, стаскивая на ходу карабин, тут же бросился к перилам моста. А в следующее мгновение, точку возмущения спокойствия, осветили мощные прожектора.

Увидев на противоположном берегу речки, полуобнаженную, темноволосую женскую фигурку, испуганно замершую, в выхватившем ее из ночного мрака конусе яркого света, Дитрих сперва не поверил собственным глазам. Он удивленно сморгнул, а потом даже протер веки рукавом. Опасаясь, что все таки умудрился задремать на посту. Но видение не исчезало.

А в следующее мгновение тишину ночи нарушил негромкий смех. Сперва одинокий и неуверенный, но уже спустя пару секунд к нему присоединился еще один голос, и еще один, и еще… Прошло меньше минуты с тех пор, как гуси всполошились и подняли тревогу, а вся охрана моста уже заливалась хохотом. Солдат прямо корчило от вполне понятного недержания эмоций. Слишком резким оказался переход от опасности к комедийности. Вскочить ночью, по тревоге, собираясь принять смертельный бой с вражескими диверсантами, а вместо них увидеть, возжелавшую окунуться перед сном, пригожую, полуобнаженную девицу, – тут никакого самообладания не хватит.

Этот почти добродушный хохот позволил опомниться и девушке.

Выйдя из ступора, она стала поспешно собирать одежду, так и не сообразив покинуть освещенный прожекторами круг, а всего лишь тревожно поглядывая в сторону моста.

– Hoh, Schulmann! (Эй, Шульман!) – заорал вдруг, находившийся среди прожекторной обслуги, шарфюрер. – Du heran aller an Schöne, auffordert sie zu finden sich zu wir! (Ты ближе всех к красотке, пригласи ее присоединиться к нам!)

Дитрих коротко хохотнул, поддаваясь общему веселью и, перегнувшись через перила, прокричал:

– Mädchen, euch zu aufhelfen? (Девушка, вам помочь?)

– Auskommt! (Обойдусь!) – не громко, но вполне отчетливо ответила та, прижимая к груди скомканную в один узел одежду.

– Anzieh zu uns! Nicht blamiere sich! (Поднимайся к нам! Не стесняйся!) – продолжил веселиться Мольтке.

– Geh in Arsch, Dummkopf! (Иди в задницу, придурок!) – шарфюрер вряд ли услышал слова черноволосой девушки, кстати, как удалось разглядеть Дитриху, довольно миленькой и совсем молоденькой.

– Und beliebt, ich absteigt zu dir? (А хочешь, я спущусь к тебе?) – неожиданно для самого себя произнес осмелевший солдат. Словно и в самом деле мог покинуть пост.

– Gehen sie bitte nach dem…! Du – Schweinehund! (Да пошел ты на…! Свиное рыло!) – вдруг громко заорала та, срывающимся от злости голосом.

Опешив от подобной отповеди, Дитрих даже обидится не успел, когда громогласный хохот товарищей, заставил его и самого улыбнуться. Да, здешние женщины совершенно не похожи на оставшихся дома волооких и сонных телушек. Задумчиво-мечтательных Клары, Гретхены да Марты. Настоящий огонь, а не девка! Такую не удержишь в загоне из трех "К"… Вон как отбрила, пичуга ночная! Сама вся побледнела, трясется от страха, а за словом в карман не лезет…

– Bursch Besen! (Молодец, метелка!) – независимое поведение бойкой незнакомки одобрил и шарфюрер Мольтке.

– Nicht verarge, Schönheit. Soldaten… Sie ihr, Beleidigungen Schweine, ablöschen Licht!.. Es nichts zu anglotzen! (Не обижайся, красавица. Солдаты… Ей вы, похотливые свиньи, тушите свет!.. Нечего глазеть!)

И когда прожектора потухли, Карл весело и громко прокричал в ночную темень:

– Und zu Gästen doch hineingeh… Nicht beleidigen… (А в гости все же заходи… Не обидим…)

И гораздо тише прибавил:

– Kleine Lutscher ritz… (Маленькая потаскушка…)

– Bestimmt hingeht! (Обязательно зайду!) – беззаботно пообещал солдатам мгновенно сгустившийся, непроглядный мрак. – Erwartet… (Ждите…)

Дитриху показалось, что голос девушки немного погрубел и стал гораздо ближе, но хорошо зная, как шум реки может исказить звук, он не обратил на это никакого внимания. Небольшая встряска минула, и усталость опять накатила на него со всей мощью, превращая мышцы в какой-то кисель, а в мозгу парня едва теплилась единственная мечта: немедленно упасть на постель, охапку соломы или просто на сухое место и уснуть. Хоть на часок… А хоть – и до Страшного Суда. Без разницы… Фронтовик гауптман Бертгольтц добился поставленной цели: его солдаты были так измучены, что даже вид полуобнаженной девушки не смог растормошить их на достаточно продолжительное время. И уж тем более, никакое гусиное гоготание больше не могло вырвать рядового Шульмана из этого полудремотного состояния.