Текст книги "Геном бессмертия"

Автор книги: Олег Говда

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Глава тринадцатая

Ровно в пять утра, на опушке леса заработала радиостанция, и, вторя встречающим восход солнца соловьям, звонкий девичий голосок запросил вселенскую тишину:

– "База". "База". Я – "Призрак"… Как слышите меня, прием. "База", "База". Я – "Призрак", прием.

– Я – "База". Я – "База". "Призрак", слышу тебя хорошо. Прием.

– "База", я "Призрак". Фальшивые "Огурцы" обнаружены на складе Љ3. Координаты Василек-два. Ждем "банки" для закатки. "Крышки" не нужны. Как поняли меня? Прием.

– "Призрак", я – "База". Поняли тебя хорошо. Просим повторить. Просим повторить. Прием.

– Повторяю, "огурцы" фальшивые. Находятся на складе Љ3. Координаты объекта Василек-два. Срочно нужны "банки", "крышек" достаточно. Высылайте "банки".

– "Призрак", я "База", поняли тебя хорошо. Высылаем "банки", обеспечьте встречу груза. После доставки доложите результаты. Как поняли, прием?

– "База", я "Призрак", поняли тебя хорошо. Есть доложить результаты доставки. Прием.

– Выполняйте. Конец связи.

– Конец связи…

Радистка посмотрела на Корнеева, и, получив от него одобрительный кивок, продолжила на той же волне.

– "Призрак-Два", я "Призрак-Один" в эфир не выходить. Передаем привет от Степаныча. Готовьте встречу. Прибудем вместе с "огурцами". Повторяю – привет от Степаныча. Конец связи.

Корнеев кивнул вторично, и младший сержант Мамедова щелкнула тумблером, отключая питание. А командир взглянул на часы.

– Пять ноль три. Надеюсь, службы "Функ-абвера" не успели засечь место выхода радиостанции в эфир. Передвижных станций слежения я в Дубовицах не заметил… – Корнеев посмотрел на циферблат вторично. – В любом случае, через пару минут господину оберштурмбанфюреру Штейнглицу, руководящему операцией "Прикрытие", станет не до отчетов по радиоперехвату…

И не успел майор договорить, как западный горизонт подсветила яркая вспышка. А следом громыхнуло так, что разведчики машинально пригнулись, хотя и понимали: семь километров никаким осколкам не пролететь.

– Ни чего себе, с добрым утром… – присвистнул Корнеев. – Вартан-джан, у вас, сколько взрывчатки оставалось?

– Кило три, не больше… Петров половину зарядов взял.

– Так что они там, на артиллерийский склад наткнулись?

– Или подложили шашки подо что-то очень прочное…

– К примеру, стену? – нахмурился майор.

– К примеру, стену… – подтвердил сапер. – Вернее: фундамент. Чем плотнее окружающая среда, тем мощнее взрыв. Сложнее в исполнении, зато, как эффектно!

Соглашаясь с сапером, словно опомнившись, мощному взрыву зааплодировали длинные пулеметные очереди и хором застрекотали автоматы.

– Ох, Гусев, Гусев… Видно, так мои слова и не дошли до тебя. Вернемся домой, придется разъяснить популярнее. Все, рассиживаться некогда, ждать никого не будем, действуем согласно утвержденному плану. Пивоваренко, Ованесян, за мной…

– Подожди, Николай… – придержал командира ефрейтор Семеняк. – Слушай: бегут, вроде… Может, наши?

– Всем укрыться.

Пятеро разведчиков быстро отступили под деревья. Минуту ничего не происходило, а потом, в нескольких десятках метров выше мостка, послышалось хлюпанье воды. А еще спустя несколько мгновений на берегу речки показался Гусев, поддерживающий, припадающего на ногу, Петрова.

– Гляди, Витя, – удивленно воскликнул старший лейтенант, – мостик… Вот блин, а мы с тобой второй раз искупались.

– Знал бы прикуп, жил бы в Сочи… – философски заметил тот. – Мокрый воды не боится. Наши-то куда подевались? Судя по времени, вроде, не опоздали… Неужто ушли?

– Не опоздали, – вышел из-за деревьев Корнеев. – С ногой что? Ранили?

– Пустяки, командир, подвернул немного. Сейчас тугую повязку наложу, и хоть танцуй.

– Ну, ну… Чья идея была? Гусева?

– Никак нет, товарищ майор, – встал на защиту товарища сапер. – Моя. Иван не хотел, пришлось звездочками нажать.

– Бардак… Первый и последний раз имею дело с дилетантами. Хоть один из вас вспомнил, какова убойная дальность у немецкого МГ-42? То-то… А с высоты бойницы? Или вы быстрее пуль бегать научились?

– Обошлось ведь, командир… – встал рядом с Петровым Гусев. – Риск был, согласен. Зато, теперь уж точно фрицы не станут засиживаться за монастырскими стенами. В виду ненадежности таковых…

– Очень надеюсь, что все мы не ошиблись в своих предположениях… – проворчал майор. – Хотя, все равно бардак. Не офицеры, а пацанва зеленая… Степаныч, вам с Лейлой ждать дольше нельзя. Будете торопиться, запыхаетесь… И помни: в бой не ввязываться. Ваша задача: выманить как можно больше солдат из укрытия и удерживать их возле себя, пока мы зачистим остальных. Если поднимется стрельба, не геройствуйте, падайте на землю. А потом, двигайтесь к Малышеву. Не сможете – пробирайтесь к нашим. И даже не пытайтесь уничтожить груз самостоятельно. Только погибнете зря… Это понятно?

Степаныч промолчал.

– Не слышу ответа, ефрейтор Семеняк.

– Есть… – нехотя подтянулся ординарец.

– Очень тебя прошу, Игорь Степанович, – мягче продолжил Корнеев. – О худом думать не будем, но коль так сложится, уж совсем неказисто – выведи девочку. Не хочу, чтоб еще и ее жизнь на мою совесть легла.

– Ладно, командир. Все путем будет. Не сомневайся. Разрешите идти?

Корнеев крепко пожал ординарцу протянутую руку.

– Давай. Целоваться не будем…

– А со мной, товарищ майор, не хотите? – отчаянно хорохорясь, спросила Лейла.

– Еще как хочу… – Корнеев обвел рукой разведчиков. – И не я один… Вот только неловко с небритой физией к такой красавице соваться. Домой вернемся, тогда и расцелую.

– Все вы только обещать горазды… – улыбнулась девушка, а потом прибавила. – Удачи вам, ребята. И пожалуйста, останьтесь живыми. А за поцелуями дело не станет…

* * *

Пустое ведро стояло метрах в семи от трупа и сулило неприятности.

– Как же это мы с тобой так опростоволосились, Кузьмич? – пробормотал Малышев. – Ведь его вскоре хватятся… Судя по всему, за водой, шел.

– Кто ж мог знать? Видишь, где он ведро оставил.

– Брезгливый, гад… Минут десять у нас есть, а потом: раз, два, три, четыре, пять… я иду искать.

Разведчики осторожно прокрались к самой опушке и замерли буквально в нескольких шагах от строений. Рассвело уже достаточно, чтоб различить легкий дым, поднимающийся вверх, над дымоходом.

– Глянь, командир, – кивком и глазами указал на него Кузьмич.

– Угу, солнечный день будет.

– Я не о том. Если расчеты верны, то немцев было восемь. Двое у самолета. Двое – спят. Один мертв. Один куховарит и плиту не бросит. Остается еще двое…

Дверь в дом открылась и на пороге возникла фигура немца. Некоторое время он глядел по сторонам, потом прикрыл дверь, чтоб не тревожить отдыхающего офицера и в меру громко окликнул пропавшего товарища.

– Эй, Ганс?! Где тебя черти носят?!

Подождал немного, почесывая пятерней в пазухе, потом повторил:

– Ганс?! Ты же не ртом это делаешь, отозваться можешь?! Или хочешь, чтоб Отто Рондельман тебя сам позвал?! Смотри, доиграешься… Голодный шарфюрер за полчаса до завтрака самый страшный зверь в округе…

Но все его увещевания были напрасны, товарищ молчал.

– Ну, как хочешь… Иду докладывать… – давая неразумному Гансу шанс одуматься, солдат выждал еще минуту, потом выразительно пожал плечами и нырнул обратно в дом.

Странно, дверь вроде осталась неприкрытой, а звук раздался такой, словно солдат со всей силы хлопнул створкой о косяк.

Капитан Малышев удивленно взглянул на старшину Телегина, но, похоже, Кузьмич ничего странного не заметил. Некоторое время не происходило ничего, а потом дверь распахнулась значительно живее, и во двор вышел другой немец. Тусклый рассвет еще не позволял разглядеть знаки различия на его петлицах и погонах, но судя по поведению, это и был тот самый злой фельдфебель.

– Эсесман Штрудель… твою мать! – похоже, во всех армиях мира унтер-офицеры разговаривали с нерадивыми солдатами на одинаково богатом по употребляемым в отношении их родни эпитетам и общей колоритности языке. – Если ты…, сейчас же не появишься с водой, я тебя…, скотина!

Зато, те же фельдфебели и сержанты хоть и ведут себя нагло и бесцеремонно, будучи свято уверенными, что для их подчиненных такой язык более доходчив, даже чем параграфы Устава, дураками не бывают. Иначе, не имея специального военного образования, они не смогли бы выделиться на фоне общей массы серо-бурых шинелей. Поэтому и Отто Рондельман, выкрикнув в сторону леса еще парочку ругательств, быстро сообразил, что упомянутый Ганс Штрудель не стал бы так глупо подставляться под разнос. Он расстегнул кобуру и громко крикнул:

– Караул, в ружье!

– Жаль что…

Что именно было жаль капитану Малышеву так и осталось неизвестно. Громкий зуммер полевого телефона, раздавшийся в доме, сбил его с мысли. Собственно, как и обершарфюрера. Рондельман вздрогнул, круто развернулся и опрометью бросился в дом.

– Объект "Сторожка", обершарфюрер Рондельман у аппарата… – еле слышно, но вполне различимо донеслось из-за неплотно прикрытой двери.

– Так точно, господин оберштурмбанфюрер!

– …

"Подполковник, значит… – подумал Малышев. – Что ж, по крайней мере, теперь становиться понятно, почему все так вопиюще безграмотно организовано. Господин контрразведчик явно из семейства высоколобой штабной аристократии. Мнящий себя непревзойденным стратегом и с барской небрежностью, поглядывающий на тактические вопросы. Считает главным замысел, а остальное должно само собой приложиться. А сам-то, господин оберштурмбанфюрер, небось, и дня в войсках не служил. Вот и прокалывается там, где любой армейский лейтенант не допустил бы оплошности… Гладко было на бумаге, да нарвались на овраги… Так что не обессудь господин подполковник, но с таким подходом к службе не бывать тебе полным штандантерфюрером".

– Никак нет, господин оберштурмбанфюрер! – тем временем продолжал отвечать на вопросы начальства шарфюрер.

– …

– Все в полном порядке, господин оберштурмбанфюрер! Никаких происшествий не случилось…

– Ну, гут, так гут… – проворчал себе под нос Малышев. – Никто тебя старина Отто за язык не тянул.

– Будет исполнено, господин оберштурмбанфюрер! Есть, готовность номер ноль! Хайль Гитлер!

– Ну, все, Кузьмич, упустили мы момент. Сейчас птички упорхнут из клетки. Придется их по одной ловить…

– Не упорхнут, командир, – сумрачно буркнул старшина. – Глянь на поле.

Заинтригованный словами Телегина, капитан перевел взгляд и шепотом выругался.

От опушки, где стоял замаскированный самолет, фриц конвоировал… Сергея Колесникова. И хоть пилот шествовал не с поднятыми руками, ствол автомата, нацеленный в спину, четко обозначал его теперешний статус. А некоторая снисходительность конвоира к пленному, объяснялась, скорее всего, тем, что немцев ввела в заблуждение форма разведчика. Его посчитали не врагом, а дезертиром.

– Не было печали, так черти накачали… – дернул себя за мочку уха капитан Малышев.

– Теперь без стрельбы никак не обойтись…

– А это, старшина, как фишка ляжет… Если Серегу не станут допрашивать на улице, а заведут в дом, у нас появиться хорошая возможность накрыть всех одним махом.

Голоса внутри сторожки становились громче, но разобрать слова в общем шуме не получалось. Хотя, чего тут непонятного? Обершарфюрер доводил до остальных полученные от начальства распоряжения. А готовность "ноль", по какому поводу бы не объявлялась, всегда и везде приравнивается к тревоге.

– Да шевелитесь же… – мысленно подгонял приближающуюся пару Малышев. – Что вы плететесь, как обделавшись?.. Ну, же… Ведь выскочат сейчас.

Но, похоже, божество отвечающее за судьбу разведчиков, услыхало просьбу капитана. Кто-то, наверняка, сменившийся летчик, громко и отчетливо объявил, что пусть будет хоть трижды нулевая готовность, если ему сейчас же не дадут крепкого и горячего кофе, он и с места не сдвинется.

– Слышь, Кузьмич, – возбужденно прошептал капитан. – А ведь в самолете теперь один летун остался. Может, пока я тут разберусь, спроворишь?

– Поглядеть можно, – кивнул старшина. – Только, если фриц не дурак, он сейчас изнутри на все замки закрылся и, пока охрана не вернется, не откроет. Мало ли кто еще по лесу бродит?

– Верно, – нехотя согласился капитан. – Ладно, тогда досмотрим спектакль с этого места. Явление третье, те же и русский диверсант.

И все-таки двери дома выпустили во двор одного из солдат чуть раньше. Он вылетел за порог с явным намерением куда-то мчаться изо всех ног, но увидев прямо перед собой пленного, остановился.

– Господи, Курт, ты где это чучело откопал?

– Сам на нас вышел. Обер-лейтенант велел сюда его доставить.

– А кто таков? Дезертир?

– Откуда я знаю… Документов нет. Молчит все время. Вроде и не слышит толком.

– Контужен, – решил более опытный товарищ. – Вот только тут и до фронта, и до госпиталя далековато… Чудеса. Один исчезает, другой – сам появляется…

– Где Ганс?! – возник в дверях обершарфюрер Рондельман. – Не понял… Кранценбаум, ты почему оставил пост?

– Господин обер-лейтенант приказали сопроводить задержанного, господин обершарфюрер. Разрешите идти?

– Погоди. Эй, чучело, ты кто такой?

Колесников с любопытством глядел по сторонам и усиленно притворялся не вполне нормальным.

– Эх, надо было всем хотя бы унтер-офицерские погоны нацепить, – прошептал старшина. – Хоть не били бы. Сразу…

– Ниче, – проворчал в ответ Малышев. – Парой-тройкой оплеух и не убьют, и не покалечат. Зато в другой раз умнее будет.

– Ему ж не в разведку, – резонно остудил праведное негодование командира Телегин. – А в небе другие законы. Негде было Сереге учиться.

– Тем более, пусть пользуется случаем.

А Отто Рондельман уже сдерживался с трудом.

– Ты меня слышишь, идиот?! Имя, фамилия? Какая часть? Что ты здесь делаешь? Где твое оружие? Отвечать!

Возможно, Колесников и уклонился бы от удара, но это не входило в его роль. А вот упасть, как подкошенный он вполне мог. Что и не преминул, довольно мастерски, тут же проделать. Не ожидавший такого эффекта от зуботычины, обершарфюрер даже посмотрел на свой кулак.

– Вот хлюпик…

– Контуженный, – повторил свой первый вывод старший солдат.

– Что у вас там происходит? – поинтересовался изнутри второй пилот. – И где, черт возьми, мой кофе?

– Ладно, тащите его в дом, – велел подчиненным обершарфюрер. Разберемся… Может, заодно и узнаем, куда девался этот кретин Ганс? Неужто и в самом деле дезертировал?

Немцы подхватили под руки, продолжавшего изображать бессознательное состояние, Колесникова и втащили его внутрь. А Рондельман еще раз подозрительно огляделся, пытаясь что-то выглядеть в темной стене деревьев, постоял минутку нерешительно на пороге, а потом вошел следом.

* * *

– Игорь Степанович… – младший сержант Мамедова запнулась. – Ну, в общем… если меня фрицы… – девушка опять замялась. – Я хотела сказать… – Лейла не могла подобрать подходящих слов. – Если меня в лес потащат… Ты не вмешивайся…

– Это что еще за глупости?! – от возмущения ефрейтор Семеняк даже остановился. – Выбрось из головы! Никто никого не потащит… Вот еще придумала. Чтоб тебя…

– Да ты послушай, Степаныч… – Лейла пыталась говорить убедительно. – Это если я сопротивляться стану, орать начну, фрицы толпой набросятся. А если подморгнуть кому-то одному, он же с собой товарищей звать не станет. Верно?

– Думаешь, справишься? – сообразил ефрейтор, куда клонит радистка.

– Должна… – пожала плечиками девушка.

– Ох, дочка… – вздохнул пожилой солдат. – Кабы все так просто было, как в кино показывают. Рука не дрогнет?

– Это ж фашист! Враг!

– Все верно, но человек так обустроен, что не каждому хватит воли обыкновенную курицу зарезать, а тем более: себе подобного жизни лишить. Да не на расстоянии, а глядя ему в глаза.

– А что же делать? – несмотря на показную уверенность, Лейла тоже была не слишком уверена своих силах.

– Не бери в голову. Увидим, как повернется. В обиду всяко тебя не дадим… Главное, чтоб их побольше из лесу вышло… М-да, и почему люди не могут жить по совести?

Задумавшись о своем, Лейла не ответила и чтоб отвлечь девушку от тяжелых мыслей, Игорь Степанович продолжил:

– Знаешь, Николай как-то раз, когда мы сидели с ним в окопах подо Ржевом, рассказывал, будто бы раньше существовал мир, в котором граждан с младенчества воспитывали так, что они не могли поступать против совести. И не потому, что боялись наказания, а просто такое поведение было для них столь естественно, как умение дышать. Представляешь?

– Утопия…

– Нет, как-то по-другому. А тех, кто все же преступал обычай, – в семье, как известно, не без урода, – изгоняли из общества. Отмечали татуировкой на лбу в виде буквы "Х", что означало "хам" и выпроваживали вон.

– В средние века еретиков так отлучали от церкви. При этом человеку запрещалось пользоваться огнем, а каждый, кто б осмелился приютить или накормить отщепенца, ждала та же участь.

– Николай говорил, что в том мире с "хамом" просто переставали разговаривать. И человек от тоски либо умирал, либо сходил с ума. Что, в общем-то, равнозначно…

– Жестоко.

– Зато, в том мире за всю их историю никогда не было ни одной войны. Потому как, все довольствовались своим, и никто не желал чужого.

– Интересная сказка… – вздохнула Лейла. – Жаль, что мы живем в другом мире. Далеко еще?

– Пришли уж, – Степаныч указал подбородком направление. – Вот за тем поворотом, фашисты, прячутся. Должны уж были заметить. Готовься, дочка… сейчас полезут. И помни, чем больше шума, тем майору с ребятами легче будет. Так что, младший сержант Мамедова, ты не моргать настраивайся, а орать и отбрыкиваться. А я всячески тебе в том способствовать стану…

– Хальт!

Как не готовься, как не ожидай, а окрик всегда застает врасплох и заставляет вздрогнуть. Пытаясь в последний раз приободрить девушку, Семеняк остановился и взял ее за руку. А та уже и сама шагнула за спину своего спутника и испуганно прижалась к нему, непроизвольно ища у мужчины защиту от опасности…

"Знакомые" ефрейтору балагур Ганс и плотник Бруно к этому времени сменились, и проверять документы у ранних путников вышли другие фрицы. На это раз втроем.

– Аусвайс!

Используя прежний опыт общения, Степаныч снова вытащил кисет с табаком.

– Битте…

– Курево, это хорошо, – не стал отказываться от угощения солдат, стоящий ближе всех, с лицом, сильно побитым оспой, принимая из рук Семеняка кисет. – Но для прохода одного табака мало. Нужны документы и разрешение. Без документов дальше идти нельзя. Возвращайтесь назад… – он махнул рукой в обратном направлении.

– Данке, – кивнул Степаныч, указывая рукой на север. – Выспа…

– Нет, туда нельзя! – помахал указательным пальцем немец. – Домой идите…

– Погоди, Карл, – придвинулся ближе другой фашист, моложе, но с погонами старшего солдата. – Глянь, какая милая мордашка у селяночки. Если им так уж приспичило на тот хутор, так пусть малышка нас попросит. А мы, так уж и быть: снизойдем, сделаем исключение.

Говоря все это, немец как бы случайно поддел стволом автомата подол платья Лейлы и потащил его вверх, насмешливо усмехаясь и не отрывая взгляда от ее глаз.

Девушка покраснела и поспешно отшагнула назад. Но с той стороны к ней уже приближался третий солдат. Предвкушая потеху, он передвинул оружие себе за спину и широко расставил руки, готовясь принять девушку в объятия.

Лейла взвизгнула.

– Что у вас там происходит?.. – поинтересовался кто-то, и из кустов на дорогу вышел офицер. Совсем молодой парень, наверно еще даже не бреющий щек. С одного взгляда он оценил обстановку и недовольно поморщился. – Франк, опять вы с Гансом взялись за старое? Никак угомониться не можете? Это ж не Россия, где все было позволено. Чего к людям пристали? Пусть себе идут… Небось, торопятся, раз до рассвета поднялись…

– Да она сама не прочь с парнями покувыркаться, господин лейтенант… – как можно убедительнее заговорил старший солдат, немного понижая голос. – Гляньте сами, как глазками по сторонам стреляет… Разве ж можно такую без обыска отпустить? Прикажите Карлу с Гансом этого ее отца или деда в сторонку отвести, а мы б тем временем с малышкой столковались. Уж поверьте моему опыту, покажите ей десять марок и ведите собирать цветочки…

Не понимая ни одного слова, Лейла почувствовала, что в их, поначалу так отлично сработавшем, плане теперь что-то не заладилось. И, доверяя женской интуиции, младший сержант Мамедова одарила молоденького немецкого офицера мимолетной, робкой улыбкой. Но взглянула на него при этом так, что лейтенант вмиг приободрился и развернул плечи.

– Черт меня возьми, Вассермюллер, ты и в самом деле знаешь толк в этих делах… Десять марок говоришь? Не слишком ли дешево за такую красотку?

– Так у войны свои расценки, господин лейтенант. Где ей еще удастся подзаработать? Девок много подросло, а мужиков-то и нет… – тут старший солдат понял, что разговор с вполне безобидного направления сейчас может соскользнуть в русло политики, и поспешил сменить тему. – Жаль, что вы разрешили на ужин НЗ использовать. С тушенкой да шоколадом мы бы с этой селяночкой еще скорее нашли общий язык.

– Ладно, поглядим… – офицер расстегнул пуговицу нагрудного кармана френча и вытащил оттуда портмоне. Покопался в нем немного и выудил купюру достоинством в десять марок. Портмоне спрятал обратно, а деньги показал девушке. Догадываясь, что это означает, Лейла мгновенно покраснела и потупилась. Больше от возмущения, чем стыда, но тут был важен сам факт. Лейтенант довольно хмыкнул. – Хорошо… Парни, отведите старика к нам. Можете его обыскать и допросить… Только не бить, это приказ! А ты, Франк, не уходи никуда, тут постой.

– Слушаюсь, господин лейтенант! – откозыряли солдаты.

– Давай, пошел…

Ганс повел стволом автомата в сторону леса, а рябой Карл не двузначно ткнул Семеняка своим оружием в бок, отталкивая от Лейлы.

– Шагай, шагай, дед… Дай молодым о любви поговорить… Не убудет от внучки-то. Еще и денежку заработает… А лейтенант у нас хороший, зря мухи не обидит.

– Битте!

Затягивая время, Степаныч, как подрубленный, рухнул на колени и попытался обнять немецкого офицера за ноги. Тот едва успел отскочить. Степаныч попытался ползти за ним, но солдаты с хохотом подхватили его подмышки и потащили в лес. На дороге осталась только испуганно-растерянная Лейла, немного смущенный лейтенант и, повернувшийся к ним спиной, скабрезно ухмыляющийся и все знающий об этой жизни, старший солдат вермахта Франк Вассермюллер.