Текст книги "Вне закона"

Автор книги: Олег Приходько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

19

Евгений был уверен, что Киреева будет отсыпаться сегодня весь день. Судя по наряду и помятому виду, эта ночь была проведена ею в компании и наверняка не без спиртного. Уезжать он не отважился, но в слежке позволил себе сделать некоторое послабление. Отогнав машину на нечетную сторону улицы, купил в киоске «Русскую мысль» и стал читать, изредка поглядывая на подъезд и проезжающие машины.

Так прошел час. За это время из подъезда вышли мальчик с собакой, бабушка с молочными бутылками, семья с двумя детьми; вошли – молодой человек со спортивной сумкой, тщедушный чеховский персонаж в очках и плаще с поднятым воротником и дородная женщина в зеленом пальто с букетом гвоздик.

Прогуляв утром Шерифа и выложив в его миску припасенную для экстренных случаев литровую банку «чаппи» (которую пес проглотил шутя, пока Евгений шнуровал кроссовки), сам он остался голодным. Выпитая час тому назад чашка кофе ощущения сытости не прибавила. Улучив минуту, он побежал к коммерческому киоску на углу и, не долго думая, купил пластик сыра в целлулоидной обертке и банку «колы».

Однажды чувство голода и такой же, как сегодня, марш-бросок к коммерческому киоску привели его к большим неприятностям (не сказать, едва ли не стоили жизни). Наученный горьким опытом, Евгений ни на секунду не выпускал из вида отрезка улицы с интересовавшим его подъездом пятого дома. Судьба словно решила компенсировать ему ту давнюю неудачу: на сей раз, не побеги Евгений к киоску – упустил бы Светлану Николаевну, как пить дать! Длинный пестрый троллейбус как раз поравнялся с подъездом, когда она выскочила оттуда и помчалась к остановке. Если бы он оставался в машине, троллейбус перекрыл бы ему обзор и он тщетно просидел бы в машине до вечера, даже не подозревая, что объект слежки ускользнул.

Опешив от той стремительности, с которой женщина мчалась наперегонки с троллейбусом, Евгений остановился. И только когда она отъехала, рванул, что было сил, к машине, враз позабыв о голоде.

Если Киреева пыталась скрыться от него, обнаружив слежку (что можно было допустить только теоретически), то она была просто идиоткой: объект в таком пальто для преследователя – что маяк для корабля, можно идти за ним на дистанции в двести метров и не потерять ни в какой толпе. Тем более копна волос с рыжиной, да при ее-то росте!..

«Значит, ей кто-то позвонил… что-то случилось… Странно, что она не поехала на машине… Впрочем, если учесть бурную ночь, ничего странного…»

Киреева вышла из троллейбуса у метро. Это обрадовало Евгения, еще накануне присмотревшего возможность подобного маршрута, место законной парковки было подготовлено, и на то, чтобы поставить машину, потребовалось не больше одной минуты. Быстро сбежав по эскалатору, он успел засечь, как она вошла в электричку, и вскочил в соседний вагон.

Дальше начались загадочные маневры. Светлана вышла на «Тимирязевской», не спеша перешла по подземному переходу Дмитровское шоссе и направилась в сторону академического парка. Временами останавливаясь у витрин и киосков, она подолгу рассматривала товары, дважды заходила в магазины, но ничего там не купила и ни с кем не встречалась. Не было похоже, что она что-то ищет – не за покупкой же, в самом деле, выбежала из дома сломя голову? Даже если подруга оповестила ее по телефону о том, что в Дубках выбросили дешевое французское белье или дорогие якутские алмазы. Либо она путала следы (и делала это так умело, что ей мог бы позавидовать любой профессионал из ЦРУ, работавший на ФБР по заданию ФСБ), либо коротала время, оставшееся до встречи с тем, кто не дал ей выспаться. Побродив минут сорок по парку, она дошла по Соломенной Сторожке до кинотеатра «Эстафета» и направилась в кассовый зал.

Евгений неотступно следовал за ней, благо за все время она ни разу не оглянулась. Она купила билет на полуденный сеанс, он сделал то же самое. Предъявляя билет контролеру, неожиданно вспомнил далекое детство, – должно быть, тогда он был в кинотеатре в последний раз и смотрел не иначе как «Чапаева».

Светлана подошла к буфетной стойке, купила, стакан соку.

Евгений сел на банкетку возле окна с французской шторой, развернул «Русскую мысль».

«Подойти сейчас да познакомиться, – промелькнула в голове типично русская мысль. – А что?.. Так, мол, и так… Понравилась. Вас, случайно, не Светой зовут?.. Где-то я вас видел. Вы, случайно, не в 345-й школе учились? Нет?.. Жаль… А в Зарайске на даче Пименова Валентина Ивановича не бывали?.. А это, случайно, не ваша фотография у меня в кармане оказалась?..»

Мелодичный звонок позвал зрителей в зал. До самого начала сеанса никто к Светлане не подошел, она никого не высматривала. Когда стемнело и на экране возникли титры, сидела одна, рядом были свободные места.

Евгений устроился позади нее, тремя рядами выше. Развалившись в кресле, достал из кармана сырок и стал есть, поглядывая то на экран, то на Кирееву.

Фильм назывался «Телохранитель» и был состряпан на киевской студии Довженко. И хотя Евгений к киногурманам себя не относил, с первых же кадров понял, что никогда подобного дерьма не видел. Почти до середины фильма он старался разобраться, кто здесь герой, кто телохранитель, кто на кого работает и кто кого и от кого охраняет. К героям, вероятно, следовало относить тех, кто чаще всего появлялся на экране. Он засек время и стал считать частоту появления каждого. Вначале получалось, что героем был какой-то алкоголик, который пил водку, изрекал банальные псевдофилософские сентенции и то и дело падал с раскладушки. Но в конце концов этого героя сбросили с вертолета, и стало понятно, что он не главный. Какой-то человек (то ли гэбист, то ли мафиози) сказал по этому случаю фразу: «Какого парня потеряли», из чего можно было сделать вывод, что погибший был его собутыльником. Дальше чаще других стал появляться еще один тип, который занимался чем угодно, только не охраной. К тому же он едва ли был профессионалом: пьяный отпрыск какого-то ответработника, к которому его непонятно с какой целью приставили, одним ударом сбил этого «телохранителя» с ног, выстрелил в него и поехал себе кататься с девицами. К сожалению, фильм на этом не кончался – героя вылечили. В больнице его навестил генерал КГБ, которого Евгений вначале принял за мафиози, и поручил ему войти в доверие к некоему престарелому военспецу с целью получения секретной информации…

Семь из пятнадцати зрителей, клюнувших на название, откровенно спали. Двое в заднем ряду целовались. Пятеро смотрели на экран отсутствующим взглядом, никто из них не смеялся, и Евгений понял, что фильм – не комедия. Светлана сидела неподвижно, к концу сеанса стало ясно, что она пришла сюда отоспаться.

Финал фильма превзошел все ожидания. Персонаж (слово «телохранитель» здесь, очевидно, употреблялось в каком-то иносказательном смысле) откопал в куче мусора некий длинный предмет, напоминавший фаллос и микрофон одновременно, поставил его на треногу и направил на окно одной из квартир. Тут же за кадром послышался заплетающийся голос какого-то алкоголика, и надо было обладать очень богатым воображением, чтобы догадаться, что голос принадлежит давно усопшему генсеку Брежневу…

Зрители, шокированные халтурной продукцией украинского кинематографа, расходились молча.

«Лучше бы она пошла отсыпаться на трио бандуристов!» – с досадой подумал Евгений, выходя на улицу.

В течение следующего часа вслед за Киреевой ему пришлось зайти в кафе на Астрадамской, доехать троллейбусом до Бутырского вала, купить в гастрономе «Арктика» пачку чая себе и банку «чаппи» Шерифу, съездить на Савеловский вокзал, вместе с подопечной изучить железнодорожное расписание, минут двадцать посидеть на деревянном диванчике в зале ожидания, побывать на старом Миусском кладбище, трижды приблизиться к ней на расстояние вытянутой руки, когда она подходила к телефонам-автоматам и тщетно пыталась до кого-то дозвониться…

На третий раз по звуку номеронабирателя Евгений догадался, что звонит она к себе домой. Это многое проясняло: Киреева спешила вовсе не на просмотр «телохранителя по-киевски», а просто убежала из дома и слонялась по городу без какой бы то ни было цели, опасаясь возвращаться. Звонки ее были не иначе как наивной проверкой – если бы кто-то и организовал в ее квартире засаду, то едва ли стал бы снимать трубку.

Уставшая, безразличная ко всему, она добралась по Сущевке до «Рижской» и спустилась в метро.

20

В двенадцать часов дня Севостьянов вернулся домой. На этот раз его сопровождал Рэмбо – старый, проверенный рецидивист, которого после очередного налета едва удалось откупить у милиции.

Невозможно определить то состояние, в котором пребывал Севостьянов после загадочного убийства Чалого. Где-то он вычитал, что собака, нападая, защищает вовсе не хозяина, а себя – страх рождает агрессию. Правда, страха Севостьянов не чувствовал, он давно уже свыкся с мыслью, что если его когда-нибудь возьмут, то платить придется за все сполна, накрутят по полной и возврата уже не будет: слишком много народу полегло, слишком много крови пролито и пальчиков оставлено.

Нет, он не чистоплюй Язон, этот уйдет вчистую, сомнения нет. Подставить едва ли подставит, но вытаскивать из цугундера не потужится. А потому, положившись раз и навсегда только на себя, Севостьянов денег на подкуп не жалел.

Рэмбо был жесток. Рта понапрасну не раскрывал, любил работать в одиночку, но работал, не в пример Чалому, без ума. Тот в недавнем прошлом был спецназовцем, видел столько крови, что перестал отличать ее от воды из крана. С ним и посоветоваться было не грех. Ха, Чалый! Он всегда выходил сухим из воды, никогда и нигде не засвечивался. Под стать ему был разве что Барракуда. «Углы» были матерыми и злыми. Бывшие сотрудники спецслужб, невостребованные явно продешевившим на сей счет государством, были опытными и расчетливыми, но когда дело касалось их обидчиков, в злости «углам» не уступали.

Чалый превосходил Рэмбо во всем. Как он погиб, для всех оставалось загадкой.

Трезвея час от часу, Севостьянов силился разобраться в происшедшем. Того, что Язон пригласит Кирееву на деловую встречу с Дьяковым и Погорельским, ни предположить, ни объяснить он не мог. И это после подозрения, высказанного им на совете!.. После провала, который предстояло уладить на пикнике с китами, заплатив половину стоимости товара.

Вчера, увидев в доме Кирееву, Севостьянов почувствовал, как у него подкосились ноги. Что Язон хотел этим доказать? Кому? Севостьянову?.. Ты, мол, ее подозреваешь, а я за нее спокоен. Глупость. Или сам проверял?.. Севостьянов видел, как вслед за Светкиной «хондой» Барракуда покинул двор на пименовском «мерседесе». Но это было уже после того, как он послал Чалого… на смерть. Если бы знать, что все-таки там произошло, и кто его, такого опытного, уделал! Тогда бы удалось сориентироваться, подготовиться к удару, действовать, а не мотаться по квартире в бессильной злобе, будто раненый зверь.

Он вспомнил вчерашний вечер в подробностях. Как, увидев Кирееву, подозвал Чалого. Ему ничего не нужно было объяснять, он был соавтором маленькой провокации с горе-сыщиком, красная цена которому – сто баксов в базарный день. В то, что он дотянулся до особняка, верить не хотелось, но ему было поручено следить за каждым шагом Киреевой, и… чем черт но шутит! «Проверь, – сказал Севостьянов Чалому. – Дурак не дурак, а чтобы нас с тобой, а тем более Погорельского с Дьяковым, здесь засек, совсем ни к чему. Еще возьмется личности устанавливать, наломает дров». Чалый улыбнулся. «Понятно, – сказал. – А хорошо бы, Алик Романович». – «Что?» – «Чтобы он здесь оказался».. – «То есть?» – «Зачем мы ему деньги платили? Вот и представился случай Светкин «хвост» Язону показать». Нет, Чалый определенно заслуживал большего, чем имел. Голова! Умел силки расставлять. «А если он на нас с тобой укажет? Думаешь, не поверит ему Язон?» «А мы сделаем так, что не укажет. Я внешнюю «зачистку» на себя возьму. Если вдруг обнаружу его – сообщу по рации, но охранникам Язона близко подойти не дам. Устрою ему «попытку вооруженного сопротивления». А там – в цистерну, с мертвого-то какой спрос?» Знал бы Валера, что в этой цистерне сам свою могилу найдет! «Чем же ты докажешь, что он именно за ней сюда прителепался?» – спросил Севостьянов. Чалый довольно осклабился: «Во-первых, не думаю, чтобы он ее фотокарточку догадался дома оставить. Во-вторых, с утра ее Барракуда пас. Я его хватку знаю: если этот придурок хоть раз где-то мелькнул, Барракуда опознает. Что мы теряем? Все равно его отсюда выпускать нельзя. Если он сюда добрался, где гарантия, что на этом остановится?» Был еще один вариант разделаться с «подкидным» – уплатить ему обещанную сумму да отпустить с миром. Пригрозить, чтобы держал язык за зубами. Но говорить об этом Чалому Севостьянов не стал, зная заранее, что тот с такой расточительностью не согласится. «Тихо сможешь сделать? Без пальбы?» – спросил он. Глаза Чалого округлились: «Ды вы что, Алик Романович? Обижаете. Он же лох конторский! Как два пальца обоссать». На этот раз подвела Чалого самоуверенность, погорел парень, как танкист в Грозном. Да сейчас не в нем дело, а в его рации, пистолете и удостоверении. Почерк уж больно не юрисконсультский, если это и в самом деле сделал Столетник, то он опасен. Избавляться от него нужно немедленно. А если кто-то другой?..

Ночью втихаря Севостьянов пытался дозвониться Столетнику домой, но трубку никто не снял. Или он находился у Светкиного дома на Лесной, или следовал за ней из Зарайска. Хотя… что-то тут не вязалось. Не поехал же он за ней на такси, увидев, как та садится в «хонду»? Да и с Чалым, что ни говори, а этому «подкидному» не совладать. Дело пахнет не иначе как контрразведкой.

В дверь трижды позвонили. Условный сигнал. Рэмбо, сменивший Чалого на должности личного телохранителя и по этому случаю получивший бутылку греческого коньяка, находился в маленькой комнате у двери. Услышав сигнал, пошел отворять. Севостьянов мельком увидел его сквозь приоткрытую дверь кабинета и еще раз отметил про себя видимое преимущество спецов перед «углами»: Чалый никогда бы не позволил себе высунуться с неприкрытым АПС под мышкой. Для Чалого это было оружие, для Рэмбо – игрушка.

Вошел Серега Журавлев, молодой пацан из охраны, которого Севостьянов давно присмотрел для себя. В деле Журавлев еще не участвовал, но парнем был неплохим, четко знал, кто намазывает маслом его бутерброд, и обо всем, что узнавал, непременно докладывал.

– Там переполох, Алик Романович, – с порога сообщил он смущенно. – Барракуда два дня с Киреевой глаз не спускал и выследил…

– Сядь, – раздраженно приказал Севостьянов. Экивоков терпеть не мог. – Что выследил? Толком говори.

Рэмбо, блестя сальной мордой, дожевывал в дверях «салями».

– Света на «контрика» работала.

– Что?!.

– Короче, ночевала она в «Северной» с одним. Барракуда его тачку обшарил, пока они там шуры-муры и всякое такое. Пропуск какой-то нашел и выяснил, что «люкс» в гостинице за ФСБ закреплен.

– Как выяснил?!

– А я знаю?

– Но это точно?

– Если Барракуда так сказал, – подал голос Рэмбо, – значит, точно. Сам «чеканил», дело знает.

– Тебя пока не спрашивают, – с тихой угрозой, чувствуя, что теряет над собой контроль, бросил Севостьянов. – Еще что?

– Язон рвет и мечет. Приказал Барракуде Светку в особняк доставить. Хочет допросить. А она, видать, почуяла и слиняла. Теперь Барракуда у нее на хате сидит, дожидается. Переполох, в общем.

Севостьянов терялся в догадках. По всему выходило, что он попал в точку, сам того не подозревая.

«А Барракуда все-таки лев, – подумал он с завистью. – Чутье звериное. Всем этим на сто очков фору даст, глазом не моргнет. Не понятно только, как «подставного проморгал»… А может, «подставной» там и не появлялся? Решил на шару куш сорвать?.. Ничего, выяснится. Если действительно так, он не только аванс вернет, но и сам штуку ребятам выложит!»

– Фамилию этого чекиста при тебе не называли? – спросил Севостьянов у Журавлева.

– Нет. Язон его «армяном» назвал.

– Как?

– «Армян». Может, кавказец? Барракуда его до самого дома довел и адрес выяснил. Я так думаю, Язон кончить его прикажет.

– Меньше думай, больше проживешь, – посоветовал Севостьянов.

Прозвише чекиста настораживало. Он вспомнил, что Аракелов внешне был похож на армянина. Да и отчество у него было нерусское – то ли Саркисович, то ли Самвелович… «Можно просто Эдик», – вспомнился первый день их знакомства. Отчества своего Аракелов стеснялся. Севостьянов безвольно опустился в кресло.

– Налей коньяку, – попросил он Рэмбо. – Мне и ему.

– Мне не надо, я за рулем, – отказался Журавль.

Значит, связь Светы с Аракеловым продолжалась? Впрочем, она ведь этого не скрывала. Но до сих пор Севостьянов почему-то надеялся, что она блефует. Если же тот, кого Язон с подачи Барракуды окрестил «армяном», действительно окажется Аракеловым, ему, Севостьянову, хана. Уж Язон-то ее раскрутит на всю катушку. И правда о сотрудничестве с КГБ вылезет наружу. Все, что она выболтала Аракелову о «Руно» и Язоне, будет списано на севостьяновский счет…

Это каюк! Прошлое постучалось в дверь. Язон эту дверь отворит и…

Севостьянов взял стакан с коньяком, выпил мелкими глотками, слыша, как зубы стучат о стекло. «Семь бед – один ответ», – решил он.

– Тебя Язон за мной прислал?

– Разве я не сказал?

– Не сказал.

– При вас с ней говорить хочет, – как-то робко объяснил Журавлев.

Минут пять Севостьянов сидел молча. Потом тяжело встал, подошел к картине на стене. Не таясь, нажал на основание рамы, послышался щелчок, и картина поднялась параллельно полу. За ней оказалась желтая дверца металлического сейфа. Набрав шифр из семи знаков, Севостьянов открыл сейф и отсчитал пять стодолларовых бумажек. Затем медленно, в каком-то сомнамбулическом состоянии проделал все в обратном порядке и бросил деньги на журнальный столик перед Журавлевым.

– Позвони ему… – начал он, но охранник замотал головой.

– Он звонить не велел. Опасается, что Киреева куда-нибудь жучок запрятала, потому и меня прислал.

– Тогда пойди куда-нибудь пообедай, а часика через полтора поезжай обратно. Скажешь ему, что меня дома не нашел. Ясно?

Журавлев кивнул.

– Деньги возьми. Ты их заработал, – тоном, не терпящим возражений, приказал Севостъянов и поторопил охранника: – Давай, давай! Исчезай по-быстрому.

Выпроводив Журавлева, он вернулся в комнату и в упор посмотрел на Рэмбо.

– У тебя надежный человек в Москве найдется?

Рэмбо кивнул. Севостьянов прошелся по комнате, отогнув край занавески, выглянул в окно.

– В общем, так, Рэмбо. Без лишних слов. Делай, что хочешь, но эта баба доехать до Зарайска не должна.

Телохранитель не пошевелился, в раздумье наморщил лоб. Такая постановка вопроса была ему в диковинку, он считал, что в фирме все действуют по единому плану. О конфронтации Севостьянова с Язоном до сих пор знал только Чалый, но и он не был посвящен в истинную причину этих разногласий. Знал, что в свое время Язон прибрал Севостьянова к рукам, заставил работать под своим началом, присвоив львиную долю прибыли под угрозой разоблачения. Знал и о том, что займет место Барракуды, как только Севостьянов сменит Язона. И не задавал лишних вопросов, потому что был профи высшей категории.

Но теперь Чалый был мертв.

– А… Барракуда? – осторожно спросил телохранитель.

Севостьянов оторвался от окна, смерил его тяжелым взглядом.

– Барракуда меня не интересует, – сказал твердо. – Не будет Барракуды – будет Рэмбо. Кирееву убрать!

21

С той минуты, когда Евгений понял, что Киреева никуда не спешит, а скорее, наоборот, тянет время, слежка превратилась в неприятную прогулку, вроде прогулки по тюремному двору: и там, и тут маршрут не зависел от воли «гуляющих». Давно известно, что человек, идущий без цели, в никуда, устает быстрее. Правда, цель у Евгения была, но зависимость от того, что предпримет Киреева в каждую следующую минуту, какой фортель выкинет (вдруг сядет в такси и исчезнет в неизвестном направлении?), создавала нервное напряжение. Он подумал, как, должно быть, устала она – невыспавшаяся, запуганная, загнанная в угол какими-то обстоятельствами.

Бесконечно затянувшееся шатание по улицам скрашивал только… сам город. Город, в котором Евгений вырос, который любил и знал, как свою биографию, со всеми его тупиками и закоулками. Как бы ни менялась Москва, как бы ни переименовывались ее улицы, проспекты, площади и станции метро, она стояла все на той же земле, все так же блестели купола ее церквей, и люди оставались теми же, что и прежде, во времена Пожарского и Минина: их объединяла преданность родному городу, способность находить друг друга и браться за руки, чтобы сообща противостоять чужеродным на этой христианской земле правительствам, сопротивляться (не молча, как в провинции, а во всеуслышание) всему, что так или иначе сковывало свободу выбора и действий. Беженцы-миллионеры не приживались, ибо приходили в этот чужой для них монастырь со своим провинциально-местечковым уставом. Между тем, Москва подчиняла всех своему уставу и распорядку, так сложилось веками, и того, кто не хотел или не мог этого понять, безнадежно отторгала. Москва требовала от каждого заботы, и медленно, подобно тихой воде, которая точит камень, выживала приехавших ее покорять.

По улицам на расстоянии ста метров друг от друга бродили двое: один – подчинившийся городу и растворившийся в нем, другая – пожелавшая подчинить загадочный вековой город себе. И город превратил их в разноименные заряды, притягивающиеся по незыблемым законам природы, соединил в такой несуразной и такой затянувшейся слежке.

Смеркалось. Наступило то самое время суток, что было так не по душе Евгению. Пригашенный небосвод равномерно окрасил дома, деревья, одежды и лица неприглядным серым цветом. Фонари между тем еще не включили, и только желтые автомобильные глаза да витрины и окна, освещали Долгорукого. Междучасье коротко, но и его нужно пережить.

Евгений ускорил шаг, на Миусской площади сократил расстояние вполовину. На углу Светлана неожиданно перешла на противоположную сторону Лесной. Поглядывая украдкой по сторонам, стала, обходить дом по кругу. В окнах ее квартиры было темно. Постояв с минуту после того, как Киреева вошла в подъезд, Евгений побежал к троллейбусу.

Нежинские «жигули» стояли на том месте, где он их оставил. Он обошел их, с удивлением отметив, что не только колпаки и зеркало, но даже забытые стеклоочистители остались нетронутыми. Доехав до Миусской, свернул на Лесную и остановился в ста метрах от подъезда Киреевой. Между ним и подъездом стоял белый «мерседес». В салоне на секунду вспыхнул огонек, обнаружив человека за рулем. Судя по силуэту, это был мужчина высокого роста. Время от времени тонированное заднее стекло светлело – человек курил. Стоять здесь было опасно: если он имеет какое-то отношение к Киреевой, то засечет «жигули» наверняка, и тогда преследование будет практически бессмысленным. Нужно было обогнув «мерс», доехать до перекрестка и оставить машину где-нибудь на Миусской, но едва Евгений включил двигатель и показал левый поворот, из двери подъезда вышли двое. Держа Кирееву под руку ее вывел детина, на котором вчера был серый мешковатый костюм. И хотя сейчас он был одет в кожаную куртку, чтобы узнать его, Евгению достаточно было одной секунды.

Белый «мерс» рывком поравнялся с подъездом. Детина свободной рукой пригнул голову Киреевой и втолкнул ее в салон на заднее сидение.

Задержись Евгений на стоянке, она бы исчезла без его ведома. Нет, за этой девушкой нужен глаз да глаз, приключения случались с ней каждую минуту!

Море огней на Садовом делало слежку напряженной, но в то же время и облегчало ее, позволяя ехать почти впритык к «мерсу». Машины этой Евгений раньше не видел, она вполне могла принадлежать кому-то, кто в круг знакомых Пименова не входил. Кирееву вывели явно против ее воли. То, что это сделал человек, который еще вчера был с нею на даче, совершенно путало карты, но не оставляло сомнений: в «датском королевстве» что-то произошло.

«Мерс» свернул на Кутузовский, увеличил скорость и стал отрываться. Выскочив на Можайское шоссе, водитель пренебрег всеми правилами и помчал по сплошной осевой так, будто и впрямь хотел уйти от погони. Евгений гонки устраивать не собирался и проблемы из этого делать не стал. Едва «мерс» пересек Аминьевское шоссе, понял, куда держат путь похитители прекрасной леди, и уже не боялся их потерять.

Рэмбо взял подельника, с автоматом. Севостьянов велел не торговаться, поэтому о цене договорились быстро. Решили бить по колесам и сталкивать бортом под откос – оставлять свидетелей было ни к чему. Кат (так звали подельника) был в бегах, жил по чужой ксиве. Рэмбо прикармливал его, и теперь Кат оказался у него в долгу.

«Мерс» они подсекли в четырехстах метрах за Немчиновкой. По расчету Рэмбо Барракуда, завидев своего, должен был притормозить – мало ли какие известия вез шефу охранник. Но Барракуда мчал со скоростью сто пятьдесят, на звуковые сигналы и мигание фар «БМВ» не реагировал.

– Давай, Кат! – крикнул Рэмбо, входя в раж. – Сзади! Видишь ее? По стеклам бей!

Кат пристегнул к «узи» магазин в 25 патронов, опустил боковое стекло.

– Ближе! – потребовал он. – Еще ближе!..

Приблизились на расстояние прицельного боя. Кат высунулся из окна, но как только он вскинул ствол и попытался поймать в прицел Кирееву, Барракуда лапищей пригнул ее голову и навалился сверху. В ту же секунду, очевидно, повинуясь команде, водитель «мерса» принял вправо и резко затормозил. Растерявшийся от неожиданного маневра Рэмбо проскочил пятьдесят метров, разделявших машины, очередь пришлась по заднему стеклу и передней дверце, и в тот момент, когда «БМВ» оказался на корпус впереди, в действие вступил Барракуда.

Он выскочил из остановившейся машины и на бегу выпустил из АПС короткую очередь по скатам. «БМВ» ушел резко вправо, перекрыл правую полосу и застыл на шоссе. Рэмбо распахнул дверцу, но выстрелить не успел: пуля пробила горло, он схватился за него обеими руками, выронил пистолет и рухнул головой вниз, точно она сделалась свинцовой и перевесила тело.

Барракуда был профессионалом. Уяснив задание, он умел сосредоточиться на нем всецело, и никакие коррективы, за исключением тех, которые вносил сам, сообразуясь с обстановкой, не способны были помешать его выполнению. Что могло быть причиной отмены приказа, если Киреева была уже в машине и до Зарайска оставалось двенадцать километров?

Ничего. Тем более со стороны Севостьянова, машину которого он узнал сразу и не выпускал из вида ни на секунду. И когда справа показался силуэт со стволом, сразу понял: измена! Барракуда не выбирал случайных людей в напарники. Действия их были точны и слаженны, оба понимали друг друга с полуслова.

Окажись за рулем «БМВ» Аракелов. все стало бы на свои места: попытка отбить Кирееву была бы вполне объяснимой. Но и узнав Рэмбо, Барракуда оставил анализ происходящего на потом. С момента, когда он покинул салон «мерса», прошло три секунды. Напарника убитого Рэмбо Барракуда намеревался взять живым. Выстрелив в его сторону так, что пуля прошла в сантиметре от уха, он перемахнул через капот… но все неожиданно испортила Киреева. Пригибаясь и визжа, она выскочила из машины, рванула по скоростной полосе навстречу огням одинокой машины, оказавшейся на шоссе. Кату ничто не мешало всадить в нее очередь. И поскольку речь шла о долях секунды, Барракуда выстрелил первым, не прицеливаясь.

– Шар! За ней! – заорал Барракуда.

Рослый и толстый отставной капитан, служивший в охране первого и последнего Президента Большой страны, с неожиданным проворством рванул за убегавшей женщиной. Она успела отбежать метров на десять, споткнулась на ровном месте. Шаров подхватил ее, как тряпичную куклу, заломил руку за лопатки, сгреб волосы и потянул голову назад, будто хотел соединить затылок с заломленной кистью. Не в силах не только кричать, но и дышать, Киреева покорно побежала к машине, выбрасывая колени, как цирковая лошадь.

Барракуда за эти десять секунд успел побросать тела Рэмбо Ката в «БМВ», опрокинул десятилитровую канистру горловиной вниз и, закрепив ее между спинками передних сидении, разбил откидным металлическим прикладом заднее стекло. Брошенная в салон спичка подвела под операцией черту. Шаров развернул «мерс», столкнул «БМВ», и машина, пылая, покатилась под откос.

Времени никто не засекал, но от первого выстрела до мощного взрыва в тридцати метрах от шоссе едва ли прошла минута. И только когда Шаров, набрав сотню в час, отъехал от места разборки полкилометра, Барракуда не смог отказать себе в маленьком удовольствии – без замаха, тыльной стороной ладони ударил Кирееву по щеке, сильно и резко. Настолько резко, что даже напарник ничего не заметил.

Она тут же обмякла и привалилась к его плечу.

За двести метров до Кольцевой на приборном щитке замигала красная лампочка. «Сукины дети! – засмеялся Евгений, увидев, что топливо на исходе. – Ну, народ!..» А он еще удивился, что все – от стеклоочистителей до бокового зеркальца – осталось нетронутым. Но что из бака откачали бензин стало понятно только сейчас. АЗС была совсем рядом, и хотя на оставшемся топливе можно было вполне дотянуть до Зарайска, Евгений решил не искушать судьбу.

Белый «мерс» исчез, гнаться за ним было и бесполезно, и бессмысленно. Заполнив бак, Евгений выехал на шоссе и на предельной скорости помчался по уже знакомому, накатанному маршруту.

В полукилометре за населенным пунктом Немчиновка пришлось остановиться. Два грузовика и три легковых автомобиля стояли на обочине справа. Еще несколько машин остановилось на противоположной стороне. Пассажиры, в числе которых были женщины и дети, высыпали из машин на дорогу и с интересом наблюдали за тем, как водители орудуют огнетушителями, обступив догорающую легковушку. Все возбужденно обсуждали происшествие, давали советы. Пламя не поддавалось. Кто-то из пассажиров побежал к месту происшествия с лопатой наперевес.

– Что случилось-то? – спросил Евгений у женщины, оказавшейся рядом.

– Понятия не имею, – пожала та плечами. – Мы только что подъехали. Говорят, перестрелка была.

– Да ну?

– Стреляли, точно, – заверил немолодой усач, не отходивший от своего «запорожца».

– Вы видели?

– Издали. Не столько видел, сколько слышал. Они – этот вот и светлый, навроде «вольвы», я в них не разбираюсь, – меня перед Немчиновкой обошли. Я держал девяносто, а они – раза в два. быстрее. «Ну, – подумал еще, – недалеко же вы уедете!» И как в воду глядел.

– Так кто в кого стрелял? – уточнил Евгений.