Текст книги "Вне закона"

Автор книги: Олег Приходько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Олег Игоревич Приходько
Вне закона

1

Президент был как настоящий. Такая же сивая шевелюра, такие же маленькие плутоватые глазки, утопающие в складках одутловатого лица, только вместо дежурной улыбки – маска страха. Хотя личный телохранитель не проявлял и тени беспокойства, Положив руки на панель перед пуленепробиваемым ветровиком, вглядывался в горизонт, где с минуты на минуту должен был показаться спасительный мост.

В сущности, ситуация не выходила за рамки штатной, трасса была проработана по всему маршруту следования. Если бы нападение произошло на другом отрезке, служба охраны действовала бы по другому варианту. Сейчас же головной машине предстояло резко затормозить перед мостом, пропустить лимузин с президентом и перекрыть въезд.

Эскорт атаковали с обеих сторон. Базукой вывели из строя два «ЗИЛа». Со скрежетом посыпались в кювет пылающие мотоциклисты.

Стрелка спидометра коснулась отметки 120.

Пули стучали по броне головной машины уже вдогонку. Шеститонка завизжала покрышками, рванулась под прямым углом и, пропустив лимузин, рванула на середину трассы, подставив борт преследователям. По ту сторону километрового моста садился транспортный «стрекозел», отверстым черным задом поворачиваясь навстречу драгоценному гостю. Едва лимузин влетел в его чрево, вертолет стал уходить резко влево и вверх, выплюнув на взлете термическую кассету, – не приведи, Господи, чтобы кому-то пришло в голову сбивать винт «стингером».

Внизу догорали машины. Мелькали проблесковые маячки и белые халаты. Фигурки становились все меньше и меньше, пока совсем не скрылись из виду, а через минуту исчезли и из памяти президента. Он оторвался от иллюминатора, водрузил привычную улыбку на прежнее место. И тут произошло неожиданное. Здоровенный охранник в маске стал спиной к кабине, вскинул короткоствольный «АК» и всадил одиночный заряд промеж генеральских бровей. Телохранитель дернулся и застыл.

Измена в штатные ситуации не вписывалась, вертолет исчезал в неизвестном направлении…

В дверь постучали, вошел посетитель, и телевизор пришлось выключить.

– Это я, – сипло сообщил красноносый мужик лет пятидесяти. Рожа его была заметно помята.

– Оплатили?

– Закрыто уже. Я вам так отдам, а?

Хозяин кабинета крупными глотками осушил стакан воды, не отрывая взгляда от засиженной голубями крыши противоположного дома.

– Ладно, я выпишу квитанцию.

Окошко выходило на замкнутый двор, посреди которого громоздилось презатейливое сооружение из ржавых мусорных контейнеров.

Мужик помялся у двери, звякнул торбой с пустыми бутылками и, расстегнув драповое пальто, должно быть, помнившее первомайские демонстрации хрущевских времен, принялся шарить по карманам. На стол легло несколько десятков смятых купюр, зазвенели тяжелые монеты.

«Тоже мне, охранники, – думал юрисконсульт, глядя на разборку котов с голубем на помойке. – Карате, фуэте. А президента просрали».

Голубь взмыл, разбрасывая перья. Коты сцепились друг с другом.

«Как в кино», – усмехнулся юрисконсульт, поневоле сравнивая то, что увидел по телевизору, со сценкой на дворе.

Сифонило из всех щелей. Заклеить окошко было некому, спасали войлочные опорки и душегрейка.

– Садитесь, чего стоять. В чем вопрос?

Мужик крякнул, сдернул ленинскую кепку с лысеющей немытой головы и примостился на стуле.

– Того… братана у меня, стало быть, засудили, – вздохнул он. – По сто шестой.

– Кого убил? – зевнул чиновник, доставая из ржавого, незакрывающегося сейфа бланк квитанции.

– Бабу свою, – тяжко вздохнул посетитель и поспешил заверить: – по нечаянности!.. Теперь вот два года исправработ припаяли.

– Присудили.

– Чего?

– Паяют в мастерской.

– А, ну да, да. А ребятишки что же? Ребятишек-то куда? Несовершенные еще, с голоду помрут. Я ведь их на пенсию не…

– Фамилия как?

– Чье? Мое?

– Не мое, а моя. Твоя то есть.

– Батурин. Джек Иванович. По паспорту. Кореша… нет, товарищи Димой зовут.

– Адрес?

– Тутошний. Вот в этом доме живу, в том подъезде, на четвертом. Квартира двадцать восемь.

– Батурин Джек Иванович. Получено девять тысяч двести рублей… И что же вы хотите узнать?

– Ну… может, отписать куда? Чтоб ребятишек-то… условно или как…

Юрисконсульт пересчитал деньги, положил в коробку.

«Срань господня, – подумал. – Снимали бы лучше про этого мужика. Эка невидаль – президент. Ну и пусть себе летит на своем большом вертолете к …»

– Пьет? – спросил у мужика.

Тот кивнул, засучил клешнями по бедрам.

– Сильно?

– Когда как.

Юрисконсульт сложил документацию в сейф, сверху поставил коробку с выручкой. Несмотря на яркую вывеску маленькая конторка во дворе была нерентабельной, того и гляди закроют и помещение «новым русским» в аренду сдадут. И всего-то пользы от нее – вот таких, как этот, за бутылку «пшенки» от неприятностей оградить.

– Значит, наказание брату в виде цвух лет исправительных работ определили?

– Говорю ведь. А ребятишки…

– Ладно, – махнул рукой чиновник и посмотрел на часы. Уже пять, рабочий день кончился.

«Что ж твой брат раньше о ребятишках не думал?» – хотел было спросить, да воздержался, от морали до старости один шаг, как от старости до полного забвения.

– В наркологическом диспансере на учете состоял?

– Кто? Я?

– Брат, при чем тут вы?

Мужик потупился, вывернул клешни ладонями вверх, да так и держал, будто только что ошпарил кипятком.

– Давно его с работы-то выгнали?

– С год – посетитель неожиданно вскинул голову и в упор посмотрел на чиновника. В глазах – никакой надежды, только мольба: ты последний, кто может подсказать.

– Слушайте меня внимательно. Суду нужна бумага. От членов семьи, профсоюза…

– Да у него только дети малые, а в профсоюзе не состоит.

– От органов опеки и попечительства, прокурора…

– Не дадут, – взгляд потух, как догоревшая свеча.

– Вы что, были уже там?

– Не был.

– Сколько детям лет?

– Десять пацану, пятнадцать дочери.

– Пусть племянница погладит вам брюки и постирает рубашку, пока вы будете чистить ботинки. Потом побрейтесь, примите душ – и вперед. Не дадут эти – шагайте в лечебное учреждение, где брат состоит на учете. Нужна бумага, по которой его признают ограниченно дееспособным.

– И что?

– В случае совершения преступления лицом, злоупотребляющим спиртными напитками и ставящим в связи с этим свою семью в тяжелое материальное положение, суд на основании приговора установит попечительство, согласно Указу Президиума от восьмого… Я вам запишу…

Мужик следил за пером, как кот за теннисным мячом на корте. Потом взял бумажку.

– Спасибо.

– Квитанцию не забудьте.

– Да нет, не надо мне.

– Вы это бросьте, гражданин, – сдвинул брови юрист. – Дача взятки, статья 174 Уголовного кодекса. Хуже, чем жену убить.

Посетитель схватил квитанцию, торопливо спрятал в карман.

– Если что, я могу?..

– Девять двести – в сберкассу, ко мне с копией платежного поручения. Всего доброго.

Он смотрел во двор вслед уходившему мужику и думал о нерасторопных охранниках, позволивших захватить президента страны. «Один из себя мессию строит, а тысяча его пасет. И каждый со значением, каждый думает, что если бы не он…»

В фанерную перегородку постучали. Условный сигнал. В смежной комнате базировалась жэковская бухгалтерия.

– Спасибо, девушки, – юрист направился в дальний угол к телефону.

«Девушки», младшей из которых перевалило за девяносто, собирались уходить, перекладывали кефир из холодильника в авоськи.

– Алло… Я… Помню… Часиков в восемь… Рано?.. А работа?.. А как же… Будь… Алексею звонил?.. Ладно, Вадиму я сам… Пока.

Простившись с «девушками», он вернулся в свою конуру, сменил опорки на новенькие туфли, душегрейку – на кожан. Перед зеркальным осколком на сырой стене пригладил седеющие волосы. Потом привычным жестом включил старенький датчик БК—1М, хоть и ненадежно, но все же блокировавший фанерную дверь и зарешеченное, никогда не мытое окошко.

«Буду в 12», – написал он на клейкой бумажной лентe и, повесив замок, заглянул в стекляшку в конце коридора.

– Слышь, Андрей Егорыч, – спросил у дежурного, ты про президента кино смотрел?

– Ну, – сосредоточенно вылавливая в термосе жирный кусок мяса, откликнулся тот.

– Чем там дело кончилось? Телохранителя пришили в вертолете, а дальше я не досмотрел.

– А, так он же сам все это и подстроил.

– Кто?

– Президент.

– Ну да?!

– Точно.

– Зачем?

– Ясное дело, чтоб руки себе развязать. Чрезвычайку ввести, парламент скинуть. Короче, порядок в государстве навесть.

Юрисконсульт помотал головой, поскреб в затылке.

– Да-а, – вздохнул, – дела. Семьдесят второй пахнет.

– Чего?

– Организационная деятельность, направленная к совершению особо опасных государственных преступлений. От десяти до пятнадцати или вышка с конфискацией имущества. Ладно, Егорыч, пока!

Егорыч застыл, не донеся ложку до рта.

– Так они ж негры, у них, наверно, по-другому, – сказал он вслед.

Снова была осень. Тридцать третья на его счету. Сухая, солнечная и по-особому унылая – такой, во всяком случае, ока кажется человеку, который устал радоваться просто небу, просто солнцу и тому, что еще не умер.

«Это как посмотреть, – сказал кто-то внутри. – У тебя, в отличие от этой старухи с протянутой рукой, контора имеется. Даром что государственная, зато почти своя, спокойная. Ты до Христовых лет дожил, а многим этого было не дано. Да и в миссии своей земной с Христом, почитай, сравнялся. Людей учишь, как правильно жить, как не оступиться, неприятностей избежать, к кому обратиться. Он тоже своего рода юрисконсультом был: статья первая – не убий, статья вторая – не воруй…»

– Мне колбасы вон той, из останков, отрежьте полкило.

– Из каких еще останков?

– Я не знаю, из каких. Написано «Останкинская»…

– В кассу.

Прикупив в бакалее длинных макарон – трубочками, как в детстве, он перебежал через дорогу и вскочил на подножку до отказа забитого троллейбуса.

Дома его ждал сонный пес. Квартира хранила запах подгнившего от частого мытья паркета и изредка появлявшихся здесь женщин. Они были не из тех, что ждут. Правда, была одна такая – он хранил ее письма и фотографии. Предстоящая поездка к ней казалась единственной радостью, способной изменить жизнь к лучшему.

Пес положил мохнатую лапу на край кухонного стола.

– Имей терпение, – засовывая в кипящую воду макароны, сказал хозяин. – Слушай. Тебе нужен сертификат установленного образца из Кинологического совета. Понял?

Пес кивнул.

– Это еще не все. Ветеринарная справка от врача. Завтра пойдем в лечебницу к Преображенскому.

Пес замотал головой.

– Пойдешь как миленький!.. Дальше. В сертификате я должен сделать отметку об обратном ввозе. Не вздумай там остаться, иначе я понесу ответственность по статье 113 Таможенного кодекса. Пошлину не платим. На пошлину купим в «Ласточке» антрекотов на дорогу.

При слове «антрекоты» пес завилял хвостом.

– Все. А пока – макароны по-флотски.

Обедали молча. Хозяин листал потрепанный детектив с интригующим названием «Мертвые не кусаются». Тщательно вымыв посуду за собой и спиногрызом, направился в комнату. Нанес несколько ударов по кожаному мешку, с удовлетворением отметив, что боль в ребрах, все еще напоминавшая о прошлогоднем поединке, притупилась.

«Неужели уже год, Пьер? – мысленно обратился он к фотографии на стене. – Неужели… завтра… год?..»

Сделал несколько звонков. Частично деловых, а в основном праздных, потому что все, кому звонил, сами знали о месте и времени встречи. Переодевшись в спортивный костюм, отправился на пробежку.

– Пошли, лодырь, – позвал пса.

Былые тренировки с полной нагрузкой теперь заменил легкий джоггинг – километров через пять начинали болеть отбитые легкие. Но и это было победой: еще полгода назад он не мог пробежать и двух.

2

Пименов нервничал, и у него были на то веские основания, хотя никто не догадался бы о его состоянии ни по тону, ни по выражению глаз. Он умел владеть собой, тон всегда оставался ровным, взгляд проницательным. Умение слушать и предвидеть удерживало его во главе акционерного общества «Руно» почти семь лет. Он подбирал кадры и распределял акции, а потому считался хозяином по праву. Львиная доля дивидендов распределялась по его усмотрению и оседала в карманах нужных людей. О том, кто были эти люди, знали только избранные. Знали они и об истинном источнике прибыли, хотя опытные производственники и финансисты догадывались, что ни цистерны с полиэтиленимином, ни сухогрузы с хайпалоном не способны приносить такие барыши, даже если возвращались в страну с тоннами бумаги и гектолитрами красок и клеев. Но вопросы задавать было не принято – каждый, кто хотел знать больше, чем отводилось штатным расписанием, по меньшей мере устранялся от дел.

Валентин Иванович ничего не повторял дважды и никогда не менял решений. Для одних его слова были руководством к действию, для других означали приговор. За глаза его звали Язоном. Счета в банках Авиньона и Сарагосы еще не могли обеспечить ему безбедную старость, и он понимал, что там пополнить их удастся едва ли. Так что идти на попятную было рановато – слишком долог и тернист оказался путь к нынешнему положению.

К тому же – Светлана, залог безоблачной старости. В жизни Пименова ей отводилось все больше места.

С часу ночи, когда его потревожили звонком, Пименов не сомкнул век. Впрочем, состояние волчьей напряженности уже давно не позволяло испытывать полноценного удовольствия от сна.

Он допил коньяк, погасил «Гавану» в тяжелой пепельницe-черепе. Глазницы черепа при этом зловеще сверкнули – загорелась лампочка, подарок из МТУ 30/25-а. Сзади за Пименовым стояли два мордоворота в мешковатых костюмах – проверенные, без комплексов, люди.

Ровно в восемь прибыли посланцы из Питера.

– Вчера на таможне в Бресте была задержана крупная партия нашего груза, – без обиняков начал Пименов. – Махров из Киева получил повестку в прокуратуру. Наложен арест на склады во Франкфурте.

Гольдин опустился на стул.

– Помоги ему встать, – обратился Пименов к телохранителю. – Ему, кажется, стоять тяжело.

Гольдин вскочил, не дожидаясь помощи.

– Подозреваете кого-то из нас? – не глядя на патрона, спросил Севостьянов.

– Пока не найдется виновный в утечке, никаких действий. И никаких поступлений на ваши счета! Или уберем иуду, или я уберу всех вас. Вы меня знаете, – Пименов направился к выходу, предоставив им самим разбираться в происшедшем.

И только после того, как за его телохранителями закрылась дверь, собравшиеся позволили себе сесть. Тягостная тишина повисла надолго.

– Семь лет, – вздохнул Гольдин. – В Бресте перед прибытием груза заменили наряд… Если Язон не отмажется, дело можно считать проигранным.

– Поменять партнеров и каналы транспортировки все равно придется. – Севостьянов начал издалека. – Сейчас и это невозможно: засыпались окончательно, по управлению пройдет директива, продукцию станут шерстить на всех таможнях.

– Мне кажется, вопрос поставлен иначе, – осторожно вставил Адамов, отвечавший за балтийский «куст».

– На всех нас такие дела, что закладывать товар – себе же «вышку» подписывать. Невыгодно никому.

– Акционеры, – выдохнул Адамов первое обвинение, – сверху решили прикрыть, жареным запахло. По-крупному играют, а крайние мы.

– Их счета от нас далеко, там рука руку моет, – направлял разговор Севостьянов. – Предложено столкнуться лбами. Перегрыземся – и только.

Все воззрились на Севостьянова.

– Мне не нравится эта баба, – понизил голос Севостьянов. – От смерти синдиката Язону проку мало. Ушел бы втихую. Официально-то, без протоколов!.. Но Язон сам не в себе. Провал тянет миллионов на пять как минимум.

– А Света при чем? Ей все это зачем? – недоумевал Адамов.

– Мало ли… События торопит, чтобы отвалить. А может, и просто боится.

Все переглянулись. Похоже было на правду. Каждый шаг любого из них был известен другому. За семь лет новое лицо мелькнуло впервые, к тому же – баба.

– Нет, – возразил Гольдин и прикурил. – Или она в штате и появилась не случайно…

– Или что?

– А вот что, – почва была подготовлена, и Севостьянов заговорил, не таясь: – Сболтнула или нет – не докажешь, а может, и случайно проговорилась. Ей и невдомек, что за ней – хвост. А вычислили всех. Язона тоже. Массированный удар по франкфуртским складам и таможне – только начало. Кто-то очень хорошо поработал.

– Значит, нужно ждать.

– Махров в Киеве уже дождался. Надо эту Светлану прорентгенить как следует.

– Язон не даст, – замотал головой Кропоткин, второй питерский, приехавший с Адамовым.

– Давай тогда тебя сдадим. Или меня. А может, Гольдина?

Идея о том, что любовница шефа – чужеродный элемент, нравилась всем, но как сказать об этом Язону?

– Какая разница, – Гольдин кинул под язык таблетку. – Засветка налицо, утрясать нужно наверху. На самом верху.

– Тебе же по-русски сказали, – вставил Кропоткин, – покуда не найдем утечку, никто ничего утрясать не будет.

– Похоже, Севостьянов нашел.

– Вот и скажи об этом Язону, – хохотнул Адамов и глотнул из золотой фляжки.

Пименов сидел у себя наверху. Говорить ему ни о чем и не нужно было: японский микрофон, установленный в помещении, где проходил совет, улавливал даже потрескивание табака в сигаретах. Телохранитель – любимец Пименова по прозвищу Барракуда – сидел тут же, безразлично потягивая пиво из банки. Другой контролировал коридор.

Поворот оказался неожиданным. Светлана появлялась пару раз на пикниках, и теперь Пименов проклинал себя за то, что не устоял перед соблазном показать эффектную девицу в их обществе. Да еще о делах при ней… Неужели?! Он вспомнил, как они познакомились. Ничего особенного: лето, Неаполь, скучающая разведенная женщина, муж – кэп, плавает где-то в Атлантике, детей нет… Досье на нее он не собирал, поверил как-то сразу. После слов Севостьянова задумался: а вдруг?.. Не слишком ли все гладко получалось с ней с самого начала?..

Пименов покосился на Барракуду: что думаешь? Тот или сделал вид, или действительно не понял. Узколоб телохранитель. Надо будет – убьет, а на роль советника не тянет, нет.

Но если Севостьянов прав, и провал – действительно следствие появления Светланы на горизонте?

– Походи за ней, Барракуда, – вполголоса, боясь пропустить хоть слово из динамика, сказал Пименов.

Мордоворот кивнул.

«Ты акционеров Язона не знаешь, – спокойно рассуждал Адамов на том конце провода. – Уладят с прокуратурой, дело заведут, а потом похерят, профиль поменяют или концы в воду за бугром».

«Вот! – воскликнул Гольдин. – Почему – мы? Палка-то о двух концах. Франкфуртские и засыпали».

«И этот дело говорит, – подумал Пименов. – Стоит мотнуть в большой свет, в круиз, пока они на девчонку компромат будут стряпать. Жаль. Хорошо бы с ней по Майне, на катере…»

Участники совета сдрейфили, конечно. Пименов понимал, что дела никто из них не провалит, но кто тогда? Угроза была стимулом для мозговой атаки. Там, в помещении, завязался сыр-бор, каждый хотел оправдаться. Пименов засмеялся, отключил микрофон.

– Если и в самом деле она, лично порешу. Только скажи, – и он сурово посмотрел на телохранителя.

Барракуда встал с демонстративной готовностью.

Никто из совета о версии Севостьянова Язону сообщать не стал, опасаясь гнева: подозрение тенью ложилось и на него самого. Все подавленно молчали, потом стали выпрашивать побольше времени. Условно решили, что первый провал мог быть вызван стечением обстоятельств. Для выводов нужна цепочка.

– Дорогая цепочка получится, – усмехнулся жадный Адамов. – Золотая в прямом и переносном, так сказать.

– Семь лет под одним богом ходим, – лепетал Гольдин.

– Ищите сами, – обреченно резюмировал Кропоткин. – Найдете – воля ваша.

И только Севостьянов промолчал. Он сказал все – знал, что в комнате установлен микрофон.

3

Кладбище было старым, на нем уже давно никого не хоронили. Подзахоранивали только в могилы родственников.

– Привет, душа Евгений, – буркнул Каменев, пришедший сюда ни свет ни заря. Обросший щетиной, с красными воспаленными глазами, он сидел на камне, который они собирались сегодня устанавливать. – «А на кладбище все спокойненько».

Каменев уже успел уполовинить бутылку. На могиле стоял стакан, прикрытый черным мякишем.

«Душа Евгений» присел рядом, молча выпил. «Состарился без дела, – подумал он о бывшем опере. – И пьет не в меру. Жаль…»

– Нравится мне здесь, – сказал неожиданно Каменев. – Я уж у сторожа справлялся, нет ли вакансий.

Евгений не ответил. Поплевал на ладони, вонзил в землю лопату, которую одолжил у могильщиков. На камне было высечено:

ШВЕЦ ПЕТР ИВАНОВИЧ

1954–1994

Проработали с час, за все это время не обмолвились ни словом. Когда распороли бумажный мешок с цементом и Евгений, прихватив пару ведер, отправился к колонке за водой, явился Илларионов с бутылкой и букетом хризантем.

Петр любил хризантемы.

Подъехали Нежин и Ника. Нежин держался молодцом, шел, почти не опираясь на палку.

– Все в сборе, пора и перекурить, – оживился Каменев. – Наливай, Алеша.

Вдовец Илларионов единственный из всех оставался в строю. Ему бьио по-человечески жаль Каменева и Столетника, не ко времени запросивших у жизни тайм-аут.

– Давно не брился? – как бы невзначай спросил он у Каменева, свинчивая со «Столичной» пробку.

– Бороду отпускаю, – соврал «лев на пенсии».

Илларионов сказал речь:

– Вот и год прошел. Мы все еще живы. – Вздохнул и выпил.

Ника заплакала, прильнула к Нежину. Отставной полковник обнял жену.

К двенадцати камень стоял на фундаменте. Друзья помолчали, стоя у холмика, затем втиснулись в старенький «жигуль».

– Вам детей не пора заводить? – попытался разрядить атмосферу Евгений, когда Нежин вырулил на Камчатскую.

– Уже, – засмеялась счастливая Ника.

– Да ну?!

– А ты, сыщик, не заметил? – улыбнулся Нежин.

– Душа Евгений у нас нянькой будет. Из него хорошая нянька получится, – подначил Каменев.

– Лучше на кухню за молоком, чем в гастроном за водкой, – не остался в долгу Евгений.

– Как девочки, Алексей Иванович? – спросила Ника.

– Спасибо, привыкаем.

Евгений выходил первым.

– Пельменей хочу, – сказал жалобно. – У Кати вкусные пельмени получаются.

– Намек понял, – кивнул Илларионов. – До твоего отъезда созвонимся.

«Без них Пьеру было бы тяжелее под камнем», – благодарно подумал Евгений о друзьях, просеянных сквозь сито Судьбы. Он постоял, проводив взглядом машину, хлебнул напоследок чистого осеннего воздуха и вошел под арку ненавистного двора с мусорником посередине.

– Хватит жрать-то, Андрей Егорович, – сказал он вахтеру вместо приветствия, снимая ключ со щита. – Так ты себе на саван не заработаешь.

В коридоре ожидали двое. Молодой мужчина в длиннополом кожаном пальто выразительно посмотрел на «сейку». Накрашенная девица была юрисконсульту знакома, Евгений кивнул, пропустил ее вперед.

– Ну, что там у вас еще? – спросил он без энтузиазма. – Возбудили дело-то?

Она села на фанерный стул, с неоправданным вызовом закинула ногу на ногу.

– Возбудили. Теперь я заявление забрать хочу, – ответила девица, роясь в косметичке.

Евгений повесил куртку на плечики, запер шкаф.

– Отлично, – сказал юрисконсульт. – И сколько?

– Чего «сколько»? – заморгала та длинными ресницами, рассыпая тушь по щекам.

– Заплатил он тебе сколько, чтоб ты заявление забрала?

Она сняла ногу, криво усмехнулась. Даже сквозь краску было видно, как по лицу расползается румянец.

– А чё?

– Ничё. Так просто поинтересовался. Не отдают?

– Не отдают.

– С судьей поделись.

– Делилась.

– Тогда ничем, как говорится, не могу-с. Дела о преступлениях, предусмотренных частью первой статьи 117 УК, за примирением потерпевшего с обвиняемым прекращению не подлежат. Все?

– Чё делать-то?

– А это вы с другом сами решайте. Сидеть ему от трех до семи за изнасилование или тебе отвечать по 130-й за клевету.

Девица прикусила губу, прищурила глазки, точно высчитывала, в чем ее выгода при таком обороте дела.

– За клевету – это как? – допытывалась она.

– Девять тысяч двести рублей в сберегательную кассу.

– Я тебе отдам.

Он подошел к двери, распахнул ее пошире.

– Сверни их трубочкой, – посоветовал напоследок. – Вали отсюда.

– Козел! – фыркнула посетительница и, перебросив через плечо сумочку на длинной цепочке, завиляла бедрами, направляясь к выходу.

– 131-я, часть 1-я – унижение чести и достоинства личности, выраженное в неприличной форме, – спокойно сказал юрисконсульт.

– Да пошел ты!

– Ничего, за год лишения свободы тебя просветят. Любишь кататься, люби и аборты делать.

Он захлопнул за ней дверь, тяжело опустился на стул.

«На-до-е-ло, – стиснув кулаки, Евгений уставился на календарь уходящего года под стеклом. – Тос-ка!.. Чтоб вы провалились со своим бесконечным поиском лазеек в кодексе. Какие это законы?.. Бред свинячий. Бросить все, бросить!.. – он посмотрел на дату намеченного отъезда, обведенную в календаре. – Не вернусь, – решил он вдруг. – Пусть ищут, пусть хоть убьют. Не вернусь!..»

– Можно? – напомнил о себе шкаф в кожаном пальто.

– Докурите там, за дверью.

Посетитель исчез. Жест в коридоре, которым он упрекнул юрисконсульта в опоздании, попытка войти на прием с длинной черной сигаретой, какие курят путаны у Киевского, сделали свое дело: приходилось усилием воли сдерживать раздражение.

Посетитель – отличного сложения, волосы ежиком, перстень-печатка, способная заменить кастет, – вошел и сел, не дожидаясь приглашения.

– Я к тебе по делу, – сообщил он.

– К вам.

– Что?

– К вам, а не к тебе. Это раз. Сюда без дела не ходят. Это два…

– Ого. А «три» будет? – хрюкнул деловой посетитель.

– Девять двести в кассу. Это три.

Посетитель в упор посмотрел на юрисконсульта: «А ну, выдержишь этот взгляд?»

Тот выдержал.

Потом медленно, пуговица за пуговицей, расстегивалось кожаное пальто. Из кармана на молнии с достоинством был извлечен лайковый бумажник. Тысяча долларов – по сотенной, одна за одной – веером легли на стол, а в руке посетителя появилась новая сигарета: право курить было куплено.

– Киллеры напротив, за углом. – уточнил юрисконсульт.

– Киллеры мне не нужны, – сказал тот серьезно. – За такие бабки я сам замочу кого хочешь. Дело куда проще. Богатый клиент просит походить за его подружкой. Где, с кем путается, не больше. Это – аванс за информацию.

Юрисконсульт интереса к деньгам не проявил.

– Клиент обратился не по адресу, – ответил он как можно спокойнее. – Адюльтерами занимаются частные сыскные агентства. Таких сейчас по Москве девятьсот штук. Так что передайте вашему богачу привет. У меня все.

– Так уж и все? – улыбнулся посетитель.

Юрисконсульт встал, подошел к двери, взялся за ручку.

– Погоди. Три тонны за пустяковую информэйшн. Эта и еще две. Мало?

– Повторяю. Я… этим… не занимаюсь.

– А раньше занимался. И неплохо.

– Что было, то прошло. До свидания.

– Так и передать?

Юрисконсульт вернулся и сел за стол. Помолчал, глядя в окно.

– Откуда ему про меня известно? – спросил он.

– Справки навел.

– У кого?

– Значения не имеет.

– Для меня имеет.

– Ну, хорошо. Три года тому ты у его знакомого в конторе работал.

– Вы.

– Что?

– Вы, а не ты. Я из другого кооператива.

Посетитель встал, собрал деньги в бумажник.

– Извините за беспокойство, – чувствовалось, с каким трудом дается ему вежливое обращение. Он достал ручку с золотым пером, записал телефон прямо на обоях у окна. – Если ВЫ передумаете, позвоните по этому номеру. Он не торопится, до завтра может подождать.