Текст книги "Остров без тайн"

Автор книги: Олег Коряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Исчезнувший ручей

Утром, когда «Мирный» подошёл к разветвлению Светлой, Данко скомандовал:

– Прямо!

До этого – и вчера, и позавчера – он приказывал сворачивать налево или вправо – в один из протоков, а тут приказал: «Прямо!» Звеньевой любит, чтобы каждый раз что-нибудь было по-новому.

Через минуту «Мирный» уткнулся в берег мыса Песчаного.

Небольшие волны, подпирая друг друга, взбегали на пологий берег, задерживались на нём мгновение и, вдруг обессилев, медленно сползали обратно, шурша песком. А навстречу им к берегу катились одна за другой новые, такие же игривые и беззаботные.

Песок у берега был тёмный от влаги, а дальше – светло-жёлтый. Он расстилался широкой чуть бугристой полосой, сверкающей бесчисленными солнечными искрами. Эта полоса упиралась в холм, по краю которого, среди высоких и густых трав, росла черёмуха, а дальше тянулся березняк с тёмными вкраплинами сосны.

От этого мыса было хорошо видно, как понижался остров слева направо, в южную сторону,– словно гигантский корабль, получивший пробоину, грузно осел на правый борт, замер так и вот стоит уже тысячи лет, зарастая мхом, лесом. Слева, словно круча неведомого берега, нависла громада горы Таёжной, а вдали, уплывая в белесо-голубую дымку далей, раскатились волны Уральского хребта…

Данко с Юрой в этот день должны были наносить на план береговую линию правого протока.

– Сбор у залива Лазарева по свистку! – крикнул звеньевой вдогонку товарищам.– Юра, готовь инструмент.

Инструмент – это планшетка, визирная линейка, карандаш .для нанесения плана, компас для точной ориентировки и длинный шест для измерения глубины реки. Нужны бы ещё часы – они необходимы при определении быстроты течения. Но часов нет, а вместо них есть счёт по секундам: раз-и, два-и, три-и…

Наносить на план береговую линию трудно: она извилиста, и нужно быть точным, терпеливым и не бояться кропотливой работы. Данко далеко не всегда терпелив, но именно поэтому он выбрал для себя такой труд. Последнее время он вообще старался делать то, что потруднее. Если хочешь стать капитаном дальнего плавания, надо тренировать и закалять волю, привыкая к трудностям, заранее.

Юру он взял к себе в пару не случайно. Не только потому, что Юра – его друг. Очень важно было, что Юра – величайший аккуратист. Если работаешь с ним, можно быть спокойным, что в расчётах не будет ни одной ошибки. А ведь план острова они составляли не для себя – для всех; тут обязательно надо быть уверенным, что в плане, действительно, нет ни одной ошибки.

Работу они начали так. Встав у крайней точки мыса Песчаного, расстояние до которого от «базы экспедиции» было промерено ещё вчера, Данко нанёс на план береговую линию до первого изгиба реки. Юра тем временем шагал уже туда, отсчитывая метры. Данко, подойдя к нему, нацелился визирной линейкой на следующий изгиб берега. Юра немедленно двинулся дальше.

Так они прошли вдоль берега около ста метров, потом вернулись и забрались в лодку. Данко грёб, а Юра, устроившись на корме, измерял глубину реки посредине.

Чтобы установить быстроту течения, они через каждые сто метров бросали в воду ветку и считали, за сколько секунд она проплывёт определённое расстояние.

Такая работа выпала Юре и Данко.

Попутно они наносили на план топографические значки, которыми обозначали то, что им попадалось на пути,– кустарник, лес, песок, болото, луг…

Они почти не разговаривали. Разговаривать было некогда. Работа, хотя и по-разному, увлекла обоих.

Когда Данко, прищурив свои зоркие серые глаза, нацеливался по визиру на береговой изгиб, он был полон лёгкого мечтательного вдохновения. За чертой знакомого леса чудились ему далёкие, ещё никем не исследованные берега, и ласковый шорох волн звучал суровой музыкой морского прибоя. Данко не замечал, как невольно пружинятся мускулистые ноги, не чувствовал, как сжимается рот, не смахивал с высокого лба беспокойную прядь волос,– он весь был поглощён своим делом и весь устремлён вперёд. Едва наметив на плане линию, он уже шагал к намеченному месту и с шага переходил на бег, нетерпеливый и стремительный.

Юра делал своё дело сосредоточенно, не торопясь, но у него всё получалось так же складно и быстро. Маленький, худой, угловатый, он шагал как только мог шире, и от этого казался очень серьёзным и важным. В точном, аккуратном расчёте, в мгновенных и безошибочных вычислениях было для него своё упоение, чуть сдержанное, суховатое, но всё же волнующее, радостное.

Друзья ни о чём не разговаривали. Им было некогда. Только иногда Данко покрикивал:

– Идут дела, контора пишет!

Или спрашивал:

– Юр, сколько накрутили?

У Юры отличная память. Хотя промерено уже много отрезков береговой линии, он каждую секунду мог назвать размер любого из них и сообщить общую сумму.

Он уже начал уставать. Но звеньевому об этом не заикнулся. А Данко видел это, но тоже молчал: Юру нужно тренировать. Пусть потерпит сейчас, зато потом ему будет лучше.

Они всё шагали и шагали вдоль Светлой. Изредка им попадались выходившие по своим азимутам к берегу реки Саша с Сеней. Вторая пара – Ваня и Петя – промеряла сегодня северную часть острова.

Время от времени Данко на лодке или вплавь искал брод… Он только что вышел из воды на «Большую землю» – на правый берег Светлой – после неудачной попытки найти хорошую переправу, когда из леса выскочил Саша и закричал:

– Данко! Сюда! Мы потеряли ручей…

– Что потеряли?

– Ручей!

Данко не понял. Но голос у Саши звучал взволнованно, сам он был какой-то взъерошенный, растрёпанный. Звеньевой не стал больше переспрашивать, а прыгнул в воду и побежал к противоположному берегу.

– Сейчас! – закричал он и… провалился в какую-то яму. Она была глубокой, и вода закрыла голову Данко.

Но что значит глубина для отличного пловца! Данко моментально поджал под себя ноги, резко выпрямил их, взмахнул руками, ещё раз… Почему он всё еще не на поверхности?..

И тут ему показалось, что какая-то неодолимая сила тянет его вниз.

Данко рванулся, движения его стали быстрыми и резкими. Пошёл вверх. Вот и поверхность. Он жадно глотнул воздух и снова почувствовал, что его тащит обратно. Хотя теперь это ощущалось уже не с той силой, как внизу, под водой, но всё равно было страшно. Данко изо всех сил начал работать руками и ногами, поплыл и вдруг шаркнулся о дно. Встал – волнёшки бурлили чуть выше щиколоток. Ноги дрожали… Передохнув, Данко поплыл к острову.

Саша был вовсе уж не так взволнован, как это показалось вначале. Рядом с ним стоял теперь и Сеня. Лица обоих выражали удивление и некоторое расстройство.

– Ручей пропал,– сказал Саша звеньевому.

– Как пропал?

– Так пропал. Исчез. Был – и нету. Мы по азимуту шли – а его нет.

– Да,– подтвердил Сеня,– шли, а его нет.

– Данко, ты куда это нырял? – спросил Юра.

– Нырял?.. Ага. Там яма.

– А почему лицо у тебя такое бледное?

– Ничего не бледное. Дай-ка план. Надо отметить эту ямину… Вы хоть искали его, ручей-то? – повернулся он к Саше.

– А как же иначе? конечно, искали. Вон там он течёт.– Саша махнул рукой на восток.– Мы недавно там проходили. А выше нету. Удивительно! Да?

Данко накрутил на палец мокрый чуб, скосил глаза на Юру:

– Пойдём сходим?

– Пойдём сходим,– согласился Юра.– Только ты выжмись. Майку выжми и трусы. А яму я уже отметил.

Они пошли в глубь острова, но не к тому месту, откуда только что прибежали Саша и Сеня, а восточнее, вправо, и скоро вышли к ручью.

– Вот, видите,– сказал Саша.– Течёт. А выше – нету.

– Ну, пойдём выше.– И Данко круто свернул влево, вверх по течению ручья.

По берегам его росли ольха и осина, то тут, то там лежали плоские обкатанные камни, покрытые пышным мхом ядовитого зеленовато-жёлтого цвета.

– Смотрите, источник! – закричал Саша.

Из-под тяжёлой каменной глыбы выбегал неширокий ручей. Это как раз и был тот самый ручей, вдоль которого они шли.

– Как же так? – удивился Сеня.– Ведь ручей берёт начало выше, около скал, и там он тёплый, почти горячий.

– Так это знаете что… – начал Данко и остановился.– Он под землёй течёт. Это на Урале часто встречается. Понимаете? Под землёй.

Сеня хлопнул себя по лбу:

– Как же это мы?..

– Такие уж мы недогадливые. Ясненько? – Саша засмеялся.– Пошли искать, где он прячется под землю!

Все двинулись по лесу. Пройдя несколько шагов, Данко закричал: «Стойте, тише!» и припал ухом к сырой замшелой земле. Сначала он слышал только сопение ребят, шелест листвы и ещё какой-то неясный шум, потом до слуха его явственно донеслось приглушённое взбулькивание воды. Рядом припал к земле Сеня.

– Журчит! – радостно закричал он.– Ребята, журчит!

– Ну теперь-то, понятно, что журчит,– отозвался Саша.– Нет чтобы раньше догадаться!

Мысленно продолжив линию течения ручья, они скорым шагом двинулись вперёд. Шли, а ручья всё не было. Впереди уже заблестела вода Светлой у мыса Песчаного.

– Он, наверное, под землёй вот так… – И Юра рукой показал как – змейкой.– Надо рассыпаться цепью.

Они рассыпались цепью и пошли в обратном направлении.

– Ура! Нашё-ол! – заорал Саша через некоторое время.

Все бросились к нему.

Устремившись по островному склону вниз, ручей мчал свои лёгкие светлые воды меж зелёных кустов и вдруг проваливался в землю. Он стекал туда через край довольно широкого отверстия в камнях.

Разведчики сгрудились вокруг. Звеньевой лёг на землю и заглянул вглубь.

– Там, должно быть, пещера,– сказал он и приготовился спуститься.

– Осторожнее, Данко.– Юра придвинулся ближе.

Данко спустил ноги вниз и стал шарить ими. Ноги касались дна, и тёплая вода ручья обмывала их. Ухватившись руками за край отверстия, звеньевой сунул ноги вперёд по течению ручья. Повернувшись вниз животом, он упёрся руками в дно и огляделся. Неровный узкий ход тянулся под землёй, и по нему всё так же легко и весело струилась вода, исчезая где-то во тьме. Оттуда веяло холодом и плесенью. Данко стал пятиться на четвереньках – и раза два ударился спиной о камни. Ход становился всё уже и постепенно сворачивал вправо. Дальше продвигаться было невозможно. Тогда Данко пополз обратно, теперь уже лицом вперёд. Яркий свет ударил в глаза…

Следом за Данко все поочерёдно залезали в чёрное каменное отверстие и выбирались оттуда мокрые и грязные.

– Вот теперь понятно, почему в источнике вода горячая, а там, дальше, холодная,– сказал звеньевой.– Под землёй-то она быстрее остывает.

– А воду мы наберём в пузырёк,– подумал вслух Юра,– и увезём в город на исследование. Да?

И все немного помолчали, представляя себе, как в лаборатории скажут: «А знаете, эти ребята сделали замечательное открытие. Это очень редкая целебная вода»… Или что-нибудь в этом роде.

А почему бы и нет? Вполне может быть такое.

– Вот лагерь тут построят, и у нас будет свой источник. Как в Кисловодске. Удивительно. Да?

Тут Сеня стал беспокойно оглядываться по сторонам, словно выискивая что-то и, наконец, озабоченно спросил:

– А как же мы теперь его на план наносить будем, если он под землёй и его не видно?

Ну, если этот вопрос так озаботил Сеню, значит, планом острова он увлёкся всерьёз! Саша подмигнул товарищам и снизу вверх провёл пальцем по собственному носу.

– Раньше батьки с вопросами не лезь,– сказал он.– Специальный знак есть – пунктир. Означает: река идёт под землёй. Ясненько?

– Верно? – обрадовался Сеня.– Ну, тогда всё в порядке.

– В полном! – подхватил звеньевой.– Даёшь по этому случаю обед.

И, заложив четыре пальца в рот, он лихо, громко засвистел. Это был сигнал к сбору на обед, которого ждали, наверное, и Петя с Ваней, бродившие где-то по северному краю острова.

Как поссорились Петя с Ваней

Собственно, ссора началась ещё днём. Петя увидел в кустах горихвостку и, сунув компас в карман, бросился в кусты.

Промолчи Ваня, Петя бы, наверное, вернулся скоро. Но Ваня заворчал:

– Слушай, нам с тобой не за птицами бегать поручили, а снимать план острова.

Петя огрызнулся:

– Это вы с Данко сами себе поручили, а я не поручал. Я бы на Медвежьем только птицами и занимался.

– Затвердил: «Медвежий» да «Медвежий»! Постановили: Скалистый – значит, Скалистый.

– Ну и занимайтесь своим Скалистым! – Петя засвистал, потом начал подкрадываться к перелетавшей с ветки на ветку горихвостке.

Прошло, наверное, полчаса, а то и больше, прежде чем он вернулся к Ване, и они вновь принялись за промеры. Петя попытался разговаривать, как будто ничего особенного не произошло. Ваня возмущённо сопел, но молчал. Он молчал упорно, долго и вдруг за обедом, сидя уже в кругу звена, сказал:

– Нет, Петя, видно, ты неисправимый. И, значит, не уважаешь товарищей. Я тебе это прямо при них говорю… Сегодня целый час за пичужкой гонялся,– пояснил Ваня и снова к Пете:

– Ты не думай, что я такой мелочный – из-за пичуги. Дело не в пичуге, дело в принципе.

Петя вскипел:

– Ну и наплевать на твой принцип! И если ты так говоришь, никакой ты мне не друг. Вот и всё!

Ваня отвернулся и промолчал. Саша сказал угрюмо:

– Ты, Петька, дурочку не валяй. Задаваться начинаешь.

Петя вызывающе бросил:

– Ну и что же!

И тут разразилась буря:

– Как это «ну и что же!»?

– Мы тебя в два счёта одёрнем! Ясненько?

– Надо – так и на совет отряда вытащим.

– Нашёлся какой батько Махно! Анархист!

– Стоп! – крикнул Данко. И в наступившей тишине сказал, глядя в чуть растерянные глаза Пети. – Вот что, Пётр.– Это у Данко получилось совсем, как у Бориса.– Вот что. Если ты, верно, позабыл о пионерской дисциплине, так мы тебе напоминаем. И всё. Понятно?

– Понятно,– почти машинально ответил Петя.

Больше они об этом не говорили.

Настроение у Пети сделалось скверное, однако он ещё хорохорился. Когда Данко напомнил всем, чтобы не опаздывали к отъезду в лагерь, Петя заворчал:

– Не понимаю, что за порядки. Мы же всё-таки разведчики. А ночевать каждый раз возвращаемся в лагерь. Как будто первоклашки какие. И почему Данко согласился?

Звеньевой не откликнулся. За него ответил Юра:

– Ты рассуждаешь, как твои пичужки. Надо же понимать. Ведь если нам разрешат ночевать на острове, все в лагере полопаются от зависти. Надо же думать о других.

– Он о других думать не привык, он – только о себе…

Ваня хотел произнести эту фразу ядовито, а получилось печально.

Чуть позднее Петя отозвал в сторону Сеню.

– Слыхал, как задаются?.. Вот мы ведь с тобой правильно тогда говорили, что не нужен нам этот Скалистый. На Медвежьем делали бы что хотели, а тут…

Сеня промолчал.

– Слушай, давай, знаешь, что сделаем? – Петя перешёл на полушепот.– Давай свою экспедицию организуем, на Медвежий… Думаешь, не получится? Еще как получится! Мы окажем, что соберём для школы такую коллекцию – ещё лучше, чем в зоомагазине. И соберём. И нам разрешат. Ещё кого-нибудь третьего возьмём – у нас дело пойдёт, знаешь, как! А они пусть по азимутам тут топают… Давай?

Сеня засопел.

– Нет,– сказал он,– я не согласен.

– Трусишь?

– Нет, просто не согласен. Всё-таки звено… Мы ведь тоже члены звена… А потом… это… я не против, чтобы по азимутам…

– Струсил,– убеждённо и с явным презрением процедил Петя.– Чижик!..

Вечером, вернувшись в лагерь, Петя и Ваня отправились в живой уголок. Сначала ушёл один, потом другой: не вместе. Ваня начал раскладывать по папкам образцы собранных днём растений. Петя подлил птицам воды, потом принялся обрабатывать для коллекции добытое им яйцо иволги. Обыкновенной иглой он проколупал в его широком тупом конце отверстие, затем проткнул заострённый конец. Прижав его к губам, он стал дуть, и из широкого отверстия потекли сначала белок, потом желток. Делал это Петя для того, чтобы освободить яйцо от его содержимого, иначе оно испортится, протухнет.

В это время в комнату вошла Соня Клюшкина. Она была членом натуралистического кружка и, кроме того, особо интересовалась успехами Вани.

В кружок её «завербовал» Петя. Это было так. Увидев однажды, что Соня с любопытством разглядывает резвушек-синиц, кувыркавшихся в клетке, он стал рассказывать ей об этих птицах. Соня заинтересовалась. Но когда Петя сказал, что каждая синица уничтожает в день в среднем около тысячи насекомых – разных гусениц, червяков и жучков, девочка не поверила. Сказать прямо, что не верит, она не посмела – боялась обидеть Петю, но всё же высказала сомнение:

– Неужели? Такая маленькая!? Не может быть,,.

– Вот те на! В книгах же написано. И сам я знаю. Это очень полезная птица. Друг хлебопашца.– Последнюю фразу Петя где-то вычитал.

– Нет, Петя, я, конечно, верю, что она такая полезная, но всё же…

– А хочешь – докажу?

Он побежал к Асе Васильевне, и та разрешила ему отправиться в лес, чтобы провести опыт: узнать, сколько насекомых съедает синица.

Они устроились в «засаде» недалеко от опушки леса. Петя знал, что тут есть гнездо синиц.

– Вот считай, сколько она ползучих гадов уничтожит,– сказал он Соне, указывая на синицу, щебетавшую на ветке.

Весёлая пичуга, конечно, заметила притаившихся за кустом наблюдателей. Она перепорхнула на другую ветку, чуть подальше, повернула голову, скосила глаза и, убедившись, что вихрастый паренёк с толстенькой девочкой сидят спокойно, занялась своим делом. Ни секунды она не была без движения – вертелась, прыгала, перелетала с куста на землю, с земли к гнезду, где попискивали её птенцы, оттуда – на сосну, снова к гнезду, беспокойная, неугомонная, живая.

Казалось, что синица совершенно беззаботна. Но это именно казалось. На самом деле она деятельно заботилась о пище для своих малышей. То и дело в её коротком прямом клювике мелькали какая-нибудь личинка, гусеница, червяк.

– Вот прожора,– шепнула Соня.

– Ты считай, считай,– напомнил Петя.

– Уже больше пятидесяти…

Скоро запел пионерский горн, сзывая всех к обеду.

– Пойдём, нет? – спросил Петя.

Соня сделала большие глаза:

– А как же! Разве можно опаздывать!

Петя поскрёб ногтем нос и нехотя поднялся.

– Можно и пойти. Опыт, считаем, закончили?

По дороге они занялись арифметикой. Расчёт был такой. Они вышли из лагеря в час дня. А сигнал на обед подают в два часа. На дорогу – десять минут. Получается, что за синицей они наблюдали пятьдесят минут. За это время она поймала, по подсчёту Сони, семьдесят шесть, а по Петиному -семьдесят девять насекомых. Петя согласился на семьдесят шесть. Выходит, за каждые десять минут – пятнадцать насекомых, а за час – девяносто. Если считать, что синица трудится двенадцать часов в сутки,– за это время она уничтожает тысячу восемьдесят всяких личинок, жучков, гусениц.

– Ой-ё-ёй,– сказала Соня и даже остановилась.– Тысячу восемьдесят?!

– Вот чудная. Сама же считала!.. Идём.

В тот день Петин авторитет очень поднялся. Соня робко попросила разрешить ей ухаживать за птицами.

И всё было бы чудесно – не случись одна неприятность. Клетка, в которой жил зяблик, сломалась, и Петя временно пересадил его к синицам. Днём в живой уголок зашла Соня, чтобы сменить у птиц воду. Она зашла в комнату и… остолбенела от ужаса.

Одна из синиц, вцепившись в спину зяблика, короткими резкими ударами клюва долбила его по голове. Зяблик жалобно и слабо попискивал, тельце его дрожало.

Соня взвизгнула, сердито зашикала, замахала руками. Синица выпустила жертву и перескочила на ветку, закричав тревожное и злое «тер-ррр». Зяблик поник головой, глаза его прикрылись мутной плёнкой.

Соня бросилась за Петей.

Когда они прибежали, зяблик был мёртв. Синица выклёвывала из его продолблённой головы мозг…

Позднее Петя узнал, что в неволе, а иногда и на свободе, эти милые непоседы – синицы ведут себя как хищники и лакомятся мозгом пернатых, нападая подчас на более крупных птиц.

Что же тут особенного? – рассудил Петя.– Ведь кошек или собак мы не перестаём ценить оттого, что они хищники.

Соня, однако, рассуждать так спокойно не могла. Как только она подходила к вольере, перед глазами её вставала эта картина: маленькое дрожащее тельце беспомощного зяблика и синица, вцепившаяся в него. Интерес к птицам у Сони потухал. Петя пытался вновь разжечь его. Он рассказывал удивительные истории про грачей, сорок, иволгу, а однажды, откопав в лагерной библиотеке какой-то старый альбом с рисунками животных и птиц, потешил Соню рассказом о длиннохвостой портнихе.

– Она в Индии живёт, в Гималайских горах. Вот такая маленькая, а хвост – вот такой. А портнихой знаешь почему называется? Потому что портниха. Чего глазами хлопаешь? Шьёт! Не веришь?.. Вот она гнездо совьёт – из шерсти, из тростникового пуха, а потом зашивает его в такой мешочек из листьев. Нитками. А нитки сама скручивает. Здорово, да?

Соня соглашалась с тем, что всё это, конечно, здорово и очень интересно, но на синиц смотреть не желала и вообще отказывалась от всех «птичьих дел». Теперь её больше привлекали Ванины опыты с растениями.

Вот и сейчас, зайдя в живой уголок, она подошла к Ване и стала расспрашивать его о принесённых им образцах для гербария. Спрашивая, она осторожно, словно боясь причинить боль, касалась поблёкших зелёных листков.

– Сонь, посмотри, какое яичко,– позвал Петя.

Соня обернулась.

– Вытащил из гнезда?!

– А что ж особенного? Я ведь гнездо не разорил. Только одно взял.

Соня надулась, засопела и, покраснев, пробормотала:

– Ты, Петя, походишь на своих синиц. Какой-то безжалостный.

Петя собирался, видимо, возразить ей, но то ли не нашёл нужных слов, то ли раздумал – махнул рукой и сказал:

– А ну вас!

Минуты через две он спросил:

– А Ваня, значит, не безжалостный? Растения с корнем вырывать – это ничего?

– Я же для гербария,– тихо отозвался Ваня.

– А я? Не для коллекции, что ли?

– Ну, я ничего и не говорю.

– Знаем, как не говоришь!

– Что ты знаешь? Ну что?

– Перестаньте, пожалуйста, ну, мальчики, ну, прощу вас, перестаньте.

Соня заметалась от одного к другому и была готова заплакать.

Петя усмехнулся, пренебрежительно сказал «Чижики!» и вышел.

Соня сразу присмирела, сделалась грустной.

– Рассердился,– жалостливо сказала она и покачала головой.– Вы с ним поссорились?

Ваня засопел.

– Сам виноват,– пробормотал он.– Со своими птицами и дисциплину забыл, и товарищей.

– И товарищей? – Соня ещё раз горестно покачала головой. Потом она наморщила нос, тихонько подёргала одну из торчавших в разные стороны косичек и спросила с робкой надеждой: -А, может, вы ещё не совсем поссорились? Может, помиритесь?

В это время дверь в комнату приоткрылась, и в щель просунулась тёмная вихрастая голова Пети.

– Там в тумбочке у меня трава твоя всякая, сено,– сказал Петя, обращаясь к Ване, но не называя его по имени.– Ты убери. А то выкину!

И дверь захлопнулась.

Ваня ниже склонился над папками гербария. Соня потопталась в нерешительности.

– Нет, наверно, совсем поссорились,– сказала она и вздохнула.