Текст книги "Сухопутные крейсера"
Автор книги: Олег Дрожжин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
Глава четвертая
В СТЕПЯХ МОНГОЛИИ
Советские Канны
Второе боевое испытание советским танкистам пришлось держать через год в степях Монголии. Это тоже очень далеко от Москвы.
Потерпев неудачу у озера Хасан, Япония решила «попытать счастья» на границах Монгольской народной республики (МНР). Это дружественное нам государство расположено в средней части Азии. На севере оно граничит с Советским Союзом, на юге – с Китаем и на востоке – с Маньчжоу-Го. В восточной части МНР поблизости от границы протекает небольшая река Халхин-Гол. Она впадает в пограничное озеро Буир-Нур. Вот этот район и избрали японцы для военного «опыта».
События начались 11 мая 1939 года внезапным нападением японцев на пограничные заставы МНР в двадцати километрах к востоку от Халхин-Гола. Силы были очень неравные, и группы пограничников монгольской народно-революционной армии после ожесточенного боя должны были отступить.
Нападая на МНР, японцы забыли, очевидно, о словах И. В. Сталина, который 1 марта 1936 года в беседе с американским журналистом Говардом сказал:
– В случае, если Япония решится напасть на Монгольскую народную республику, покушаясь на ее независимость, нам придется помочь Монгольской народной республике… Мы поможем МНР так же, как мы помогли ей в 1921 году.
Одиннадцать дней спустя, 12 марта 1936 года в Кремле был подписан протокол о взаимной помощи между СССР и МНР.
Еще через три года создалось такое положение, когда дружественному государству потребовалась наша помощь, и она была оказана без промедления. Подошедшие монголо-советские войска вступили в сражение с японцами. Бои продолжались несколько дней и привели к тому, что территория МНР была очищена от японских войск.
Однако японцы на этом не успокоились, объясняя свой неуспех простой случайностью. Им казалось, что все благоприятствует как раз им, а не нам. И это было верно. Место событий находилось в шестидесяти километрах от железной дороги на японской стороне, а на советско-монгольской – в семистах. Разница очень большая! Чтобы подвозить людей и боеприпасы, нам нужно было совершать на автомобилях по грунтовой дороге рейсы протяжением в тысяча четыреста километров в оба конца, японцам же – только сто двадцать. Местность за рекой Халхин-Гол была холмистая, кое-где покрытая лесами и, следовательно, удобная для постройки укреплений и обороны, по эту сторону Халхин-Гола простирались степи, укрыться здесь было очень трудно.
Казалось, сама природа подсказывала японцам, что обороняющиеся здесь не справятся и обязательно будут разбиты, нужно только собрать кулак побольше да покрепче. И генерал-лейтенант Камацубара, руководивший операциями японцев, быстро и решительно принимал всяческие меры для достижения успеха.
Но получилось наоборот.
22 мая на территорию Монгольской народной республики вторгается целая дивизия в полном составе. Ее отбросили.
Тогда Камацубара подтягивает из района Хайлара мощную технику – артиллерию, танки, бронеавтомобили, авиацию, и 28 мая снова бросает свои войска в наступление. И снова они оказались разбитыми.
После этого на фронте устанавливается на целый месяц некоторое затишье. Камацубара собирает еще большие силы. Новое наступление начинается 2 июля и скоро заканчивается для наступающих событием, которое вошло в историю под названием Байн-Цаганского побоища.
Байн-Цаган – возвышенность, на которой японцам было нанесено жестокое поражение.
Генерал-лейтенант Камацубара все еще не теряет надежды. В августе под его командованием собираются крупные силы – две пехотные дивизии, шесть кавалерийских полков, мотомеханизированная бригада с танками и бронеавтомобилями, тяжелая артиллерия, авиация. А люди какие в этих частях – всё отборные! С ними много можно сделать. Камацубара готов к новому наступлению.
Но тут в последней десятидневке августа происходит нечто такое, чего Камацубара не предусмотрел. Событие это можно сравнить лишь с тем, которое имело место более двух тысяч лет назад и известно в военной истории под названием «Канны».
Канны – небольшое селение в древней Италии. Здесь в 216 году до начала нашего летосчисления встретились два враждебных войска – римское и карфагенское. Римлянами поочередно командовали консулы Эмилий Павел и Теренций Варрон.
Во главе карфагенян стоял выдающийся полководец Ганнибал. Несмотря на молодость – ему шел только двадцать восьмой год, – Ганнибал уже одержал над римлянами две блестящие победы.
В третий раз снарядили римляне еще большее войско и двинули его против Ганнибала. Римская армия состояла из семидесяти тысяч прекрасно вооруженных бойцов, среди которых было шесть тысяч всадников. У Ганнибала было сорок тысяч пехоты и десять тысяч кавалерии, а всего пятьдесят тысяч человек – почти в полтора раза меньше.
И все же Ганнибал принял бой. Искусно маневрируя своими силами, он окружил римлян кольцом и уничтожил почти всех своих врагов.
Вот это и есть «Канны» – окружение противника и уничтожение его.
Мысль о «Каннах» пришла в голову командующему советскими войсками, ныне генералу армии Жукову, после того как японцы проявили крайнее упорство. Задуманная операция была блестяще проведена.
Ответное наступление советско-монгольских войск началось 20 августа 1939 года. Японцы неожиданно для самих себя оказались окруженными со всех сторон. Ганнибал бросил в тыл римлянам свою конницу – Жуков сделал то же самое. Только конница его была стальная – бронеавтомобили и танки. Более того, с самолетов были спущены еще парашютисты.
Восемь дней продолжалось наше наступление. С каждым днем огневое кольцо вокруг противника сжималось все больше. Японцы дрались отчаянно. Но на них с неба сыпались бомбы; отовсюду падали артиллерийские снаряды; потоками лились пули; шипели жгучие языки огнеметов; наседали стальные громады танков. Грохот орудий, треск пулеметов, крики, стоны не прекращались ни днем, ни ночью.
31 августа все закончилось. По предложению японской стороны и здесь – на далекой границе Монголии – наступило перемирие.
Слово Сталина было твердо выполнено.
Схема августовской операции у реки Халхин-Гол 20–31 августа 1939 года: 1 – граница между Монгольской народной республикой и Маньчжоу-Го, 2 – удары частей Красной армии и частей МНР, 3 – японские части.
Первая встреча
Тысячи бойцов, командиров и политработников за действия у Халхин-Гола получили высокую правительственную награду. Самым выдающимся из выдающихся присвоено звание Героя Советского Союза.
Вот один из них – капитан Ильченко. Невысокого роста, с мягкими, приветливыми чертами лица, с тихой, спокойной, даже медлительной речью, он был грозою противника.
Среди танкистов, находившихся у границ МНР, Ильченко первый получил боевое крещение. В то время, в звании старшего лейтенанта, он был командиром танковой роты, входившей в состав танковой бригады комбрига Яковлева.
19 июня около полудня Ильченко получил приказ отправиться с небольшой частью своего подразделения к озеру Буир-Нур и оказать помощь отряду Прокофьева, на который наседали впятеро большие силы японцев.
Через две минуты шестерка колесно-гусеничных машин, вытянувшись в ленту, понеслась в северо-восточном направлении. Предстояло пройти более ста километров. С безоблачного неба солнце лило потоки жгучих лучей. Воздух раскалился до сорока градусов. Через час хода внутри танков от солнца, от моторов стало так жарко, что дышать было нечем. Пот застилал глаза, рубашки от пота промокли.
Остановиться бы, передохнуть… Но в голове командира только одна мысль – скорее вперед, там требуется наша поддержка. И машины мчатся.
Вот уже пройдено пятьдесят километров… семьдесят… Еще немного, и цель будет достигнута. Но моторы не выдерживают жары. Вода в радиаторах двух машин закипела. Ильченко на минуту задумывается: что делать – остановиться ли всем и ждать, пока моторы остынут, или же бросить отставшие танки и продолжать путь с остальными. Верх берет второе решение.
Через полчаса закипела вода еще в одном радиаторе. Оставили и этот танк. Ильченко боится, как бы не сдали моторы последних трех машин. Отдает приказ уменьшить скорость. Посмотрел на часы – четыре. Солнце клонится к западу.
Наконец слева вдали заблестела обширная водная поверхность. Это было озеро Буир-Нур. Значит, теперь уже близко. Счетчик пути отметил сто пройденных километров. В пять часов вечера танки подошли к реке Халхин– Гол.
Где же отряд Прокофьева? Где японцы?
Никого и ничего не видно. Все кругом пустынно.
Берега реки поросли камышом. Танк Ильченко направляется к реке. Нужно перебраться на ту сторону. Но тут с машиной командира происходит крупная неприятность: танк попал в болотце, и гусеницы забуксовали. После нескольких попыток выбраться водитель заявил, что без посторонней помощи ему не обойтись.
Ильченко опять в раздумье. Если приняться за вытаскивание увязшего танка, на это уйдет не меньше четверти часа, а может случиться и так, что застрянет и второй танк. Тогда дело уж совсем надолго затянется. А ведь Прокофьеву нужна помощь сейчас.
Ильченко бросает и этот танк – пусть ему помогут оставшиеся, – пересаживается в другой танк и с двумя машинами отправляется дальше.
Реку Халхин-Гол перешли вброд. Потом встретилась еще одна река – поменьше. Перебрались через нее. Высунувшись из люков, Ильченко и командир другого танка смотрят по сторонам. Отряда Прокофьева нет как нет. Кругом степь, покрытая травой. Впереди пологая невысокая возвышенность. Направились к ней, чтобы с нее осмотреться. Вдруг из-за холмика показались три всадника. Подошли к ним. Это монгольские бойцы – цирики.
Ильченко обратился к ним с вопросом:
– Товарищи, где тут отряд лейтенанта Прокофьева?
Те в ответ что-то говорят по-монгольски. Ильченко ничего не понимает. Видимо, и цирики не понимают по– русски. Пришлось для разговора пустить в ход руки и изобрести русско-монгольские слова.
– Совет цирик? – спрашивает Ильченко и обводит рукой по горизонту.
Всадники заулыбались и показали на запад. Потом руками изобразили в воздухе дом и обвели впереди дома линию.
– Япон цирик? – допытывается Ильченко.
Лица всадников сразу помрачнели. Их руки протянулись туда же – к западу. Один из всадников провел в воздухе линию и произнес слово «гол» (река), потом над этой линией потыкал пальцем, говоря: «Япон цирик, япон цирик».
Все танкисты давно уже знали, что слово «гол» по-монгольски значит река. Ильченко обрадовался. Объяснения цириков он понял как нельзя лучше: отряд Прокофьева находился возле какого-то дома, перед ним река, а на том берегу японцы.
Круто повернув налево, танки на полном газу помчались к западу. Через пять минут впереди показалась группа деревьев, а за нею и в самом деле какой-то дом, низкий и длинный, как потом выяснилось, ламаитский монастырь. Чуть дальше извивалась узкая полоска реки.
Замедлив ход и скрываясь в низинах, танки подошли к монастырю. Их встретил сам лейтенант Прокофьев. Из краткого разговора выяснилось, что советско-монгольский отряд состоит всего из двух взводов пехоты и тридцати монгольских кавалеристов-цириков. У японцев же пехоты целый батальон и еще четыре пушки.
– Вы с ними что-нибудь сможете поделать? – спросил Прокофьев.
– Конечно! – с деланной уверенностью ответил Ильченко.
Однако в глубине души он не очень верил в успех борьбы двух танков с четырьмя пушками. Будучи отличным стрелком, он знал, что одна противотанковая пушка может вывести из строя полдесятка танков, если они идут на пушку в лоб.
Нужно было как-то отвлечь внимание артиллеристов, чтобы напасть на них врасплох.
Но как это сделать?
Ильченко предложил такой план действий. Оба танка выходят из-за монастыря в разные стороны. Левый появляется на одну-две минуты раньше. Его задача – привлечь на себя внимание японцев. Правый же должен повести уничтожающий огонь по японской артиллерии. В этом танке башенным стрелком сам Ильченко, заряжающим у него Козлитин, командир танка. Своего заряжающего Козлитину пришлось высадить возле той машины, что увязла в болотце.
Солнце совсем низко над землей. От его прикосновения загорелись на западе легкие облачка. Утих ветер. Даже приостановилась перестрелка. Все имело мирный вид. Выкурив по папиросе и пожав друг другу руку на прощанье, – ведь кто знает, уцелеют ли они в предстоящем бою, – танкисты залезли в свои машины.
По сигналу Ильченко первый танк пошел в обход монастыря с левой стороны. Через минуту вправо двинулся второй танк. Люки плотно закрыты. Ильченко прильнул к оптическому прицелу. Повернул башню влево. Сердце у него бьется учащенно и сильно, будто кто-то его сжимает в кулаке. В сознании мелькнуло худое лицо матери– уборщицы, вспомнилось трудное детство без отца. Вдруг до слуха донесся орудийный выстрел, за ним быстро последовал другой, третий… Началось! Японцы заметили первый танк и теперь бьют по нему.
– Скорее! – крикнул Ильченко.
Танк увеличил скорость, потом стремительно повернул влево. Мелькнули фигуры красноармейцев. Они лежали в небольших ямках и стреляли по противоположному берегу реки. Через прицел Ильченко скоро увидел японское орудие. Оно направлено куда-то влево, конечно, на другой танк. Вот из его дула полыхнул язык пламени. Ильченко нажал педаль. Выстрел!
«Ах, досада! Перелет…»
В этот момент танк остановился. Козлитин проворно сунул в пушку новый патрон. Второй выстрел! На этот раз столб земли и дыма поднялся в том месте, где было японское орудие. Танк уже движется дальше. Потом на секунду останавливается и опять идет. Ильченко с остановок посылает в противника снаряд за снарядом. По броне забарабанили пули. Японцы заметили и эту машину. Вот перед танком брызнул фонтан земли. Это разорвался японский снаряд. Водитель потянул правый рычаг. Танк обогнул фонтан. Ильченко раз за разом дает еще два выстрела: бах! бах!..
Глянул в триплекс на другой танк. Тот движется. Его пушка дохнула огнем. Значит, там все в порядке. У Ильченко на душе стало легче. Скоро японская артиллерия замолчала. По танку все еще барабанят пули. Ильченко приказывает водителю идти на ту сторону.
Увидев, как оба сухопутные крейсера полезли в воду, японцы оставили свои прибрежные позиции и быстро откатились назад. Ильченко пустил им вдогонку несколько снарядов, но не преследовал. Солнце уже коснулось горизонта; с реки потянуло прохладой; скоро станет темно. Зачем рисковать машинами, тем более, что основная задача, поставленная командованием, выполнена.
Открыв люк, Ильченко проехался в танке по берегу. В окопах лежали убитые японцы. В одном месте он увидел две исковерканные пушки. Двух других не было. Вероятно, их японцы прихватили с собой. Позади окопов в лощинке стояли три грузовика. Подъехали к ним. Никого! На машинах ящики с продовольствием и боеприпасами. Ильченко залез в кабину одного из грузовиков, нажал стартер. Мотор завелся. На второй грузовик полез Козлитин. К третьему подошел командир второго танка. Моторы на всех трех грузовиках работают.
– Ну, что ж, ребята, поехали домой! – предложил Ильченко.
Через четверть часа возле монастырского здания остановилась целая колонна машин – три грузовика и два танка.
Красноармейцы и цирики с веселыми шутками горячо благодарили танкистов. Так закончилась первая встреча Ильченко с противником.
Через полчаса подошли и отставшие машины. Теперь все были в сборе.
В боевой разведке
В следующие несколько дней японцев не было видно возле ламаитского монастыря. И Ильченко получил приказ перейти на сто километров к востоку, в район возвышенности Хамар-Даби. Там уже стоял взвод старшего лейтенанта Васильева.
Местность здесь была холмистая, почва песчаная, кое– где виднелись заросли травы. Чтобы укрыться от воздушной разведки, пришлось вырыть глубокие ямы с пологим входом и поместить в них танки. Сверху все это закрыли маскировочными сетями.
На расстоянии около пяти километров от горы Хамар– Даба за рекой Халхин-Гол проходила прерывистая линия фронта. Наш левый фланг занимал полк под командой майора Ремизова. Со 2 июля японцы повели новое наступление. Но особого успеха не имели.
6 июля во второй половине дня Ильченко получил приказ с пятеркой машин отправиться в расположение противника и произвести разведку боем. Таким путем майор Ремизов хотел выяснить, какие японские силы стоят перед ним, где и много ли их.
Ильченко разделил взвод на две части. Сам с двумя машинами двинулся вперед по майхану – впадине между холмами – барханами. А три машины под командой лейтенанта Козлитина пошли правее. Обогнув несколько барханов, они должны были повернуть влево и присоединиться к Ильченко.
Майор Ремизов пожелал отправляющимся успеха. С наблюдательного пункта он следил за ними в бинокль. Группа Козлитина через десять минут скрылась за барханами, два танка Ильченко были видны почти все время.
Ильченко был уверен, что как только его машины появятся, они сейчас же будут обстреляны. Однако танки шли и шли, а ни одного выстрела по ним не было сделано. Это удивляло. Ильченко поворачивал башню в разные стороны и через оптический прицел внимательно рассматривал склоны барханов, тощие кустики на них, всякие впадинки. Но нигде ничего подозрительного не видно.
– Странно! – бормотал Ильченко. – Странно! Как будто здесь нет ни одного японца. Или, может быть, они ушли отсюда?
Иногда Ильченко приникал к смотровым щелям. Зрение у него острое. И все-таки никаких признаков жизни не обнаруживалось. Хотелось открыть люк и, высунувшись, осмотреться, однако осторожность не позволяла этого сделать.
Зашли в глубь расположения противника на два километра. Тут должны были присоединиться танки Козлитина. Но их почему-то не было. Повернули обратно.
Идут машины. Впереди танк Ильченко. Старший лейтенант расстроен неудачей разведки. Вдруг его внимание привлекло какое-то движение впереди и справа. Не успел Ильченко всмотреться, как на оба танка внезапно налетел шквал огня, по броне бешено забарабанили пули, земля вокруг закипела от разрыва снарядов.
Танки стали отвечать. Завязался бой. Механик Марцынюк ведет машину зигзагами. Он не видит, где стоят японские пушки. И его танк с каждым зигзагом приближается к пушкам, вместо того чтобы удаляться от них. Положение сразу стало тяжелым. Танк могут подбить. Барханы все такие однообразные, что и сам Ильченко потерял ориентировку.
Как же быть?
Чтобы лучше разобраться на местности, Ильченко приоткрыл люк и на мгновение выглянул, потом захлопнул крышку. Но в тот момент, когда крышка опускалась, по ней снизу полоснула пулеметная очередь. Опоздай Ильченко спрятаться только на сотую долю секунды – и пули срезали бы его голову. Однако и сейчас он не миновал пули. Одна из них, отраженная крышкой, пробила кожаный шлем и ударила в кость черепа. Ильченко успел крикнуть: «Влево!» и потерял сознание.
Марцынюк развернул машину и полным ходом помчался по майхану. Через две-три секунды Ильченко пришел в себя. В глазах у него фонтаном били искры. Приложился к прицелу, нажал педаль. Снаряд, кажется, попал в одно из японских орудий. Но в то же мгновение танк сам вздрогнул от попадания вражеского снаряда. К счастью, повреждение оказалось не тяжелым – снарядом перебило рессору. Танк, замедлив ход, продолжал идти.
Через полсотни метров выпуклость бархана скрыла танки от японских артиллеристов. Обстрел машин прекратился. Заряжающий Гребнев начал перевязывать раненого командира. Только он наложил марлю и обернул голову раза два бинтом, как, случайно заглянув в триплекс, закричал:
– Смотрите скорее!
Ильченко наклонился к щели. На расстоянии около семисот метров он увидел нечто такое, от чего по его жилам пробежала волна холода: из-за левого бархана быстро выходили один за другим японские танки – шесть– восемь… десять! Вытянувшись в линию, они повернули башни и открыли огонь. Первые снаряды уже разорвались где-то вблизи танка.
Ильченко с быстротой молнии вскочил, крикнул Марцынюку: «Вперед зигзагами!», повернул башню назад, навел прицел на средний танк и выстрелил. Снаряд разорвался в десяти метрах перед танком. Этого пристрелочного выстрела Ильченко было достаточно, чтобы перейти на поражение. Второй его снаряд точно попал в цель. Японский танк остановился. Ильченко шлет в него еще один снаряд. Второе попадание. Танк загорелся.
Марцынюк меняет курс каждые две-три секунды. Сквозь щель он видит, что пушка второго нашего танка молчит. Она как-то странно повернута книзу. Танк на полном газу мчится на свою сторону.
«Вероятно, подбили пушку», подумал Марцынюк.
Ильченко же, не зная, что он один ведет борьбу с десятком танков противника, продолжал стрелять. Следующие три снаряда он всадил один за другим в соседний с подбитым правый танк. Из него показался огонь.
Повязка с головы Ильченко свалилась. Он почувствовал, как горячая струйка крови побежала по спине. В глазах стало темнеть. В руках появилась дрожь. Слабость усиливалась с каждой секундой. Сжав зубы и собрав силы, Ильченко переводит орудие на тот танк, который был позади первого подбитого. Посылает в него снаряд – промах. Второй – попадание. Третий – промах. Четвертый – опять попадание. Танк загорается.
Ильченко от слабости закрыл глаза. Больше стрелять он не мог. Заряжающий Гребнев заглянул в смотровую щель. Он увидел, как семь уцелевших танков, развернувшись, торопились поскорее убраться за бархан. Гребнев снова принялся перевязывать раненого. Теперь ему ничто уже не помешало.
Когда танк вернулся в свое расположение, майор Ремизов поздравил Ильченко с блестящей победой. Майор видел все подробности боя. Когда появились японские машины и открыли огонь, он думал, что Ильченко пришел конец.
С этого дня японские танки больше не появлялись на участке полка майора Ремизова.
Врачи дали Ильченко на две недели освобождение от боев. Но Ильченко сейчас же после перевязки вернулся к своим людям и машинам.
В дальнейшем Ильченко еще много раз ходил в танковые атаки, и всегда противнику от него доставалось крепко.
Судьба группы Козлитина была печальной. Войдя в расположение противника, танки потеряли ориентировку. Вместо того чтобы идти влево на соединение с группой Ильченко, они незаметно для себя пошли вправо и очень скоро оказались в окружении японской артиллерии. Все три танка, нанеся японцам потери, были подбиты. Экипажи двух танков при этом погибли. Козлитин, его заряжающий и механик-водитель уцелели. Они даже не были ранены. Выбравшись ночью из танка, они направились к себе. Но куда идти, точно не знали и часто натыкались на японцев Конечно, они не шли, а ползли, прислушиваясь ко всем звукам.
Так проблуждали Козлитин и его товарищи четверо суток. На пятые они все же добрались к своим. Ильченко, вся танковая часть, майор Ремизов, красноармейцы встретили их с большой радостью.
Лейтенант Козлитин потом еще не раз участвовал в боях, проявляя выдающуюся храбрость. За действия в районе Халхин-Гола он получил высокое звание Героя Советского Союза.
Исчезнувшая бригада
Боевое крещение Героя Советского Союза капитана Кукина произошло в очень сложной обстановке. Во времена событий на Халхин-Голе Кукин в звании старшего лейтенанта командовал танковой ротой, входившей в состав танковой бригады Яковлева.
Советское командование, готовясь ко всяким неожиданностям, в конце мая отдало приказ комбригу Яковлеву придвинуться к району военных действий. После марша в шестьсот-семьсот километров бригада остановилась вблизи селения Тамсык-Булак, где находились части монгольской народно-революционной армии. Отсюда до фронта оставалось еще не меньше чем сто двадцать километров.
Под Тамсыком продолжались каждодневные ученья. Танкисты старались еще лучше овладеть искусством метко стрелять. Комбриг Яковлев был доволен своими людьми, хотя требовал от них многого.
В один из последних дней июня вся бригада после захода солнца внезапно снялась с места и передвинулась влево от Тамсыка на двадцать один километр. Здесь накрыла ее ночь своим черным пологом.
Когда на другой день взошло солнце, то, к своему удивлению, оно обнаружило, что танковая бригада Яковлева исчезла с лица земли.
Нигде не было видно ни одного танка, ни одного человека.
Не успело солнце выпить росу с зеленой травы, как в воздухе послышался басовый гул моторов. Гул быстро усиливается. Это несутся японские бомбардировщики – шесть троек. С высоты перед ними Тамсык-Булак как на ладони – десяток небольших домиков и два десятка юрт. Но японцев интересует не это. Они ищут танки. И находят их: вот палатки, вот шалаши из древесных ветвей и травы, вот еще какие-то бугорки. Самих танков, правда, не видно, но они, конечно, где-нибудь здесь притаились. На землю с самолетов падают бомбы – залп за залпом. Земля дрожит. Палатки валятся. Шалашики опрокидывает воздушная волна. В домиках Тамсык-Булака со звоном вылетают стекла.
Сделав круг, самолеты еще раз зашли на цель, еще раз сбросили на землю сотню бомб. Улетая к себе, японские летчики весело смеялись:
– Хорошо же мы задали большевикам! Не починить им теперь свои танки.
Но еще веселее смеялись яковлевцы, сидя в узких окопах-щелях на расстоянии двадцати километров от того места, где падали бомбы, предназначенные для них. Тут же в земле в глубоких ямах скрывались и их танки, искусно закрытые сверху маскировочными сетями. Если бы стальные чудовища могли, они бы тоже раскатисто захохотали. Танкисты нарочно оставили на старом месте некоторые признаки своей жизни, и это обмануло японцев.
К бою готовы!
2 июля генерал-лейтенант Камацубара бросил свои войска в наступление. Силы у него были значительные. Японцам в одном месте удалось к вечеру прорваться из-за реки Халхин-Гол на эту сторону и после захода солнца захватить гору Байн-Цаган. Правильнее сказать, это не гора, а высокий обширный холм, господствующий над окружающей местностью. Байн-Цаган можно сравнить с высотой Заозерной у озера Хасан.
Не теряя ни минуты, японцы принялись быстро укреплять захваченную высоту, точь-в-точь как это было на Заозерной: рыли окопы, устанавливали многочисленную артиллерию, пулеметы, опутывали все проволокой.
Советское командование считало необходимым немедленно же контратакой оттеснить японцев с горы, чтобы не дать им закрепиться. Но пехоты, нужной для этого, не было. Она еще где-то только ехала на автомобилях. Тогда командующий фронтом Жуков решил двинуть на японцев танки Яковлева. Это был рискованный шаг. До сих пор танки всегда действовали вместе с пехотой. Существовало мнение, что без поддержки пехоты танки не могут решать крупных боевых задач. Однако Жуков пошел на этот риск. Он знал, что в данном случае успех зависит от быстроты действий и от силы удара.
Приказ о боевом выступлении комбриг Яковлев получил в одиннадцать часов вечера 2 июля. Предстояло проделать ночной марш в сто двадцать километров и к пяти часам утра сосредоточиться в районе колодца Кахейн-Худук, что в пяти километрах от горы Байн-Цаган.
В одиннадцать с четвертью сухопутные крейсера двинулись в путь. Дороги никакой не было, шли по целине. Высокая трава хлестала по бортам, как волны на море. В открытые люки струился свежий воздух, напоенный ароматом зелени. С темного неба на танки смотрели звезды и, казалось, вздрагивали от мощного гула моторов.
В движении прошла вся ночь. Первые лучи выглянувшего солнца застали танки на месте сбора. Здесь уже кипела работа: механики-водители заправляли машины бензином, водой, маслом, башенные стрелки и заряжающие протирали оружие, проверяли действие механизмов.
Гора Байн-Цаган, слегка затянутая голубоватой утренней дымкой, темнела у горизонта. Оттуда, как гром от дальней грозы, доносились раскаты орудийных выстрелов. Там кружили самолеты. А здесь заливались жаворонки, купаясь в первых лучах солнца. Кукин, небольшого роста, с продолговатым бритым лицом, стоя у машины, на минуту задумался. Перед ним встало родное село на Оке, близ Мурома. Вспомнились бесконечные корзины, которые искусно плели его отец, мать, братья и он сам, двенадцатилетний мальчик, потом завод, где он работал по ремонту паровозов, наконец бронетанковое училище в Саратове.
Как там было хорошо!
Перед молодым курсантом Алексеем Кукиным, кандидатом в партию Ленина-Сталина, открылся новый мир увлекательной могущественной боевой техники. Раньше он только с завистью читал о танкистах и танках, а теперь сам становился танкистом. Водя машину по полям и оврагам или поражая мишени на полигоне, Алексей почти всегда думал: настанет когда-нибудь час, когда он, по призыву родины, вот так пойдет в бой, нужно только к этому часу как можно лучше подготовиться. И Кукин настойчиво готовился, в совершенстве овладевая боевой машиной.
Теперь в это раннее июльское утро час высшего испытания настал. Какой-то внутренний голос спросил:
«Готов ли ты?»
И Кукин мысленно ответил:
«Да, готов!»
«А если тебя убьют?» тревожно спросил тот же голос.
«Готов ко всему! – почти вслух еще раз ответил Кукин. – Если погибну, то моя кровь будет пролита за великое дело Ленина – Сталина, за дело трудящихся всего мира, за их радость и счастье».
Темное лицо Кукина посветлело. Левая рука его невольно поднялась к груди, и пальцы прощупали партийный билет, спрятанный во внутреннем кармане комбинезона. В этот момент к Кукину подбежал человек в таком же шлеме и комбинезоне. Кукин, выведенный из раздумья, выпрямился. Танкист, приложив руку к шлему, сказал:
– Товарищ старший лейтенант, третий взвод к бою готов!
Еще через несколько секунд было доложено о готовности первого и второго взводов. Теперь сам Кукин побежал к командиру батальона с докладом, что вторая рота к бою готова.
К пяти часам утра была готова к бою и вся бригада. Об этом доложили Яковлеву командиры батальонов. По сигналу тревоги – сбор. Комбриг, высокий, крепко сложенный, обращается к танкистам с краткой речью. Определив предстоящую задачу и выразив уверенность в ее блестящем решении, Яковлев взволнованно воскликнул:
– За родину, за нашего любимого Сталина вперед, товарищи!
В ответ прокатилось дружное «ура».
Потом прозвучала команда:
– По машинам!
Просигналил флажок: «Заводи!»
И стальная бригада тронулась. Командиры танков, высунувшись через открытые люки, руководили движением. Взводы, роты, батальоны, развертываясь на ходу, принимали боевой порядок. Через пять минут после начала движения Кукину представилось грозное и величественное зрелище: множество машин, образовав полумесяц длиной почти в два километра, неслось со все возрастающей скоростью.
Кукин слышал от старых буденновцев рассказы о кавалерийских атаках. Какой ужас должна была наводить на врага лава в несколько тысяч всадников, скачущих во весь опор с саблями наголо!
«А теперь, – подумал Кукин, – на врага несется лава стальных чудовищ. У них вместо сабель пулеметы и мощные пушки. Неужели японцы выдержат наш удар?»
