Текст книги "Воин-Врач VI (СИ)"

Автор книги: Олег Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 7
Как в проруби

– И вообще, жениться тебе надо! – неожиданно резюмировал Всеслав, после того, как они помолчали некоторое время. Обдумывая и будто примеряя на себя образ птицы в ночном заснеженном чёрном лесу.

– С какой это стати? – искренне удивился воевода.

– С молодецкой да богатырской, ясное дело, – улыбнулся князь, когда силуэт друга в потёмках приосанился и ухарски тряхнул гривой.

– Семьёй жить – красота, друже! И проще гораздо, чем бирюком-то. Вопросов меньше в разы́. Не надо башку ломать, с какой бабой под боком нынче засыпа́ть, а с какой завтра, не то, что ты маешься, бедолага, каждый день, – продолжал он, глядя на то, как блеснули в ночи́ Рысьины зубы. – И про золото не придётся переживать. Они, ведьмы, знаешь как ловко с ним? Что ты! Мигнуть не успеешь, как придётся за новым ехать.

– Да ну? – удивился Гнат.

– Ну да! – уверенно подтвердил Чародей. – Старое-то либо закончится, либо надоест на одно и то же глядеть. Их, брат, удивлять надо и баловать. Тогда мир да лад будет, любовь крепкая да жаркая.

– А если без золота? – полез было спорить по всегдашней привычке он.

– А если без золота, то жаркая, но некрепкая. И до поры. А если кроме шуток, Гнатка, то семья, что любовь да покой душе дарит, дороже всех благ и даров этого мира. И не только этого, – уже серьёзно добавили мы со Всеславом. И голос общий наш на последней фразе пустил над чёрной водой неожиданное эхо, отразившись сам от себя.

Лодьи, шедшие тремя группами, чтоб не привлекать лишнего внимания совсем уж большими силами, встретились под утро за островом, который Крут, нанеся его на нашу походную карту на финальной перед выходом рекогносцировке, назвал Дешелинг или Скильге. Рысь тогда едва не плюнул, перекосившись. Но потом названия реперных точек на маршруте стали ещё хуже и длиннее. И этот длинный песчаный дюнный островок он заранее окрестил «с килькой». Хотя её там, кажется, не было.

В здешних водах можно было запросто напороться на фризских торговцев или германских воинов. И те и другие были нам совершенно без надобности, хоть и шли наши корабли под датскими и норвежскими флагами и без щитов по бортам. Но, как сказал Свен, принять такую тьму драккаров за торговцев или рыболовов мог только слепой, очень издалека. В полной темноте.

У песчаных берегов острова «с килькой» осмотрели все лодьи и починили те, что требовали ремонта. И те, что могли бы запросить его в ближайшее время. Перед нами лежало открытое и огромное море. И островов дальше по маршруту не предвиделось.

Олаф взял кормчих, что бывали в здешних водах. И клялись Богами, что проведут нас в стороне от любых из известных торговых путей. И едва на Востоке чуть засветлело, наш караван отправился в путь, прямиком к вражьим берегам.

К концу вторых суток «травить за борт» перестали и вагры, и наши. У некоторых, непривычных к долгим морским переходам, обнаружилась предсказуемая и вполне ожидаемая идиосинкразия к «большой воде» и разным видам ка́чки, которой Нордзее в эти два дня удивляло даже матёрых морских волков. Сухопутные же наконец перестали быть объектами их отраслевых насмешек. Часть пообвыклась, а остальным просто нечем стало.

Кормчие удивлялись: казалось, что и ветер, и течение задались одной целью – как можно быстрее доставить нас к побережью Британии. Под парусами мы двигались со скоростью, какой не помнил никто, бывавший в это время года в этих местах. Но только ночами. При свете дня паруса убирали, чтоб не привлекать лишнего внимания. Но и тогда вода сама несла нас навстречу цели. Правда, как они это определяли посреди синей бесконечности, я понять не мог никак. Не мореман я, всё-таки.

Когда под вечер прямо по курсу появились какие-то далёкие облака, Крут уверенно заявил:

– Почти добрались.

Мы со Всеславом поверили морскому демону на́ слово. Ни я, ни Чародей и представления не имели о том, как тут было принято находить дорогу. Ни памятных мне по книгам компа́сов, ни секстантов или прочих нивелиров с астролябиями, или чем там ещё полагалось определять местоположение посреди мокрого бездонного нихрена, я не видел. Обветренные хмурые бородачи смотрели на Солнце и звёзды через серебряные кольца на верёвочках. Наблюдали за горизонтом над резными досками, чёрными от времени. Следили за движением каких-то щепочек в плошке с забортной водой. Для меня всё это выглядело точно таким же невероятным колдовством, как для них то, что ветер и течение играли за нас. Оставалось только надеяться на то, что впереди не Франция, не Бельгия и не Португалия. Хотя нет, до той вряд ли бы успели, за два-то дня.

В потёмках подошли к высокому берегу, который отличался от чёрной воды только тем, что скалы не светились еле различимыми призрачными зеленоватыми отблесками. Ориентируясь, кажется, больше на слух и на удачу, драккары повернули налево, к югу, и пошли вдоль берега. Чёрного, таинственного, молчаливого чужого берега, откуда не доносилось ни звука, кроме шума волн, и где не было ни огонька. Яновы вглядывались в ночь меж установленных обратно на борта щитов так, что даже глазам было больно на них смотреть.

Под утро армада прошла устье какой-то речушки. Оттуда потянуло дымом и жильём, хотя ни огней, ни голосов по-прежнему не было. Наша, очень значительная по этим временам, военная сила прошла мимо в густом тумане, и вёсла снова шелестели в такт волнам и не громче их.

За тем устьем, когда уже наполовину вышло Солнце, разгоняя утренние сырость и туман, нашлась приличных размеров заводь с россыпью больших и малых островков. Мелкие были похожи на Днепровские или Двинские почти как две капли воды. Только кусты вереска как-то иначе выглядели, да деревья попадались вроде бы знакомые, а вроде и нет.

Отряды Гнатовых и Крутовых вышли на берега и пропали. Да так, что и не поймёшь – туман прибрал, или сквозь землю провалились. Но ясно было, что незамеченным к лагерю не подобраться ни человеку, ни зверю. Хотя, глядя на дежурных-караульных Яновых, я бы и за птиц не поручился.

После недолгого совещания над походной картой перекусили и завалились спать. На твёрдой земле как-то сразу резко и отчётливо становилось понятно, что болтаться по ночам на воде, как… безрадостно, в общем, болтаться – это совсем не то, для чего создавали нас Боги. На травке лежалось значительно лучше, удобнее и увереннее. Да и просто на земельке.

К вечеру ушедшие нетопыри и руяне вернулись, появившись из ниоткуда привычно неожиданно, снова едва не до икоты перепугав караульных из северных стран. Но принесённые ими кабаны и пара оленей смазанную радость встречи тут же размазали обратно. Ну, то есть мгновенно примирили друг с другом разведку и сторожей. Пока воины насыщались, мы снова пробежались по плану.

– Спустимся до Темзы, перемахнём залив – и всё, – уверял Олаф, тыча в карту.

– Что – всё? – недовольно пробурчал Свен. Кажется, в этом походе он принял на себя функции Ставра: брюзжать, гундеть и ставить под сомнение даже очевидные вещи. Хотя по возрасту, вроде, и рановато было.

– На место прибудем, – чуть удивлённо пояснил старшему товарищу и коллеге норвежский хёвдинг.

– Ранним утром, не жравши, после ночи на вёслах. На земли Ёрмунгандовых детей, – не унимался конунг.

– Ну пошли обратно тогда, чего? Олени у них вкусные были, – предложил язвительно шведский ярл.

– Вот что, – не принял иронии Свен, – дождёмся прилива. С ним выйдем в море. По высокой воде зайдём сразу в Ставр-реку, закрепимся на берегах. А там уж решим, что дальше и как, на драккарах или лесами, по суше.

Вариант «война план подскажет» понравился всем. А за то, что вспомнил про здешние приливы, конунга поблагодарили от души. Так всё и сделали.

Лодий в реку набилось так, что и мост нужен не был. Вдоль берегов шли те, у кого осадка была самая малая, которым для высадки достаточно было чуть нос повернуть и вёсла выставить. За вторым поворотом Ставра, тёзку которого поминутно поминал Рысь, на берега́ посыпались дозорные, снова пропав во тьме. Позади нас осталась пара рыбацких деревушек и какое-то селение покрупнее, но оттуда ни увидеть, ни услышать наше продвижение не могли. Впереди оставался финальный рывок. Но бросаться сломя голову в логово лизозубов не торопились даже горячие скандинавские парни. За нашими спинами восходило Солнце. Мы ждали новостей от разведки. И дождались.

Они опять стали появляться, как грибы в детских мультиках: бац – и стоит на пустом месте, окрестности озирает. А потом донёсся шум. И из перелесочка рысцой выскочили двое, таща за углы какой-то куль. Который сдавленно и жалобно вещал что-то на здешнем. Я, знавший по-английски только хэллоу, плиз, сенькью, ну и ещё Черчилль, Тетчер и Чемберлен, и то услышал знакомое слово.

Из развязанного мешка показалась сперва чёрная курчавая причёска, потом характерный вполне нос, а за ним – два вытаращенных круглых чёрных глаза. На кельта торчавшая голова похожа не была никак.

– Чего за чёрта притащили? – со свойственной деликатностью поинтересовался у запыхавшихся своих Рысь.

– А! Пгесвята́я Дева Маги́я! Гу́сы! – выдала голова. По-нашему. Но со знакомым дефектом речи, к образу подходившим вполне.

– Тьфу ты, и здесь они! А ты никак кгещеный? – моментально сориентировался Гнат, скопировав манеру речи. И, неожиданно, издевательски-елейную интонацию Кисы Воробьянинова, когда тот беседовал с отцом Фёдором.

– Я смигенный тогговец Самуил, и я имею сказать два слова великому князю Вячеславу Бгячиславичу! – выдала единым духом голова из мешка.

– Тю! Шоб ты – и всего два? – поразил её лингвистикой и орфоэпией воевода. – Вытряхивай его, братцы, а то торчит, как жаба из пруда.

Нетопыри с улыбками выполнили приказ, выкатив нам под ноги толстенького невысокого мужичонку, который тут же завертел во все стороны головой, глядя на воинов, но в первую очередь на представительных и дорого обмундированных мужчин прямо перед ним. Сам он одет был тоже не в рванину. Как говорили бывавшие в этих местах северяне, двухцветную одежду себе мог здесь позволить не всякий.

– Слушай сюда, Сёма, – задушевно начал Всеслав, разом приковав к себе внимание чернявого. – Я – князь Полоцкий. Со мной мои друзья и братья, конунг датский Свен Эстридсон, хёвдинг норвегов Олаф и ярл шведов Хаген Тысяча Черепов. С нами войска. Ты, я так думаю, не просто так тут гулял вдоль берега ночью, любуясь красотами родного края?

Торговец хлопал глазами, подрастеряв, кажется, национальные черты вроде мгновенной реакции. В мешке он казался более убедительным.

– Налейте выпить ему и дайте перекусить, – велел Чародей. – А то и вправду не по-людски как-то.

Самуил с трудом поймал пухлыми пальцами лафитничек, понюхал, зажмурился и выпил. Потом вытаращился ещё сильнее, чем из мешка только что, и вцепился зубами в предложенный ломоть ржаного. Прожевал откушенный кусок, спрятал бережно за пазуху оставшееся под повышенно эмоциональный вздох Рыси, оправил на пузе короткую курточку и начал.

– Дядя Абгам пегедал, шо ви забегёте нас с пгоклятого о́стгова.

– Всё так. Если вы будете мне полезны, – внимательно, неторопливо и со значением проговорил Всеслав.

– Будем! Вот шо я вам скажу, уважаемые…

Сёма и его родственники, те самые три семьи, про которые говорил непростой галантерейщик из Полоцка, вели торговлю разным товаром и имели свой гешефт на этом берегу Па-де-Кале уже лет десять. И видели своими глазами все особенности внутренней политики Вильгельма. Поэтому и искали любую возможность покинуть остров, становившийся всё менее гостеприимным. Но король запретил вывозить со своих земель своих подданных, посадил в каждом порту по банде негодяев и пустил по городам других, что вырывали последний кусок из голодных детских ртов. Открылся неожиданный нюанс: за время нашего похода три семьи по пять-семь душ чудесным образом разрослись почти до сотни. И оставить на «ве́гную неминучую погибель», по эмоциональному выражению Самуила, никак нельзя было никого, ни маленькую Сарочку, на тётю Хаю, ни даже глухого дедушку Изю, старого жулика, шоб он был здоров ещё сто лет.

В процессе этого картавого монолога, ближе к финалу, на каменно-спокойном изначально лице Рыси начали подрагивать некоторые мышцы. Но неземное терпение воеводы было вознаграждено.

Эти знали всё. Вообще всё, что касалось численности и дислокации. Они знали, где именно в Йорке был Вильгельм, сколько воинов у него было с собой, сколько каталось по графству и сколько могло бы прийти на помощь аббатству. Если просьбу ту гонец сможет доставить. А это было очень сомнительно, потому что Сёма, вытянув из-за пазухи, с другой стороны от той, куда запрятал ломоть хлеба, довольно подробную схему местности, всё быстро, но вполне обстоятельно показал и рассказал. Не обратив внимания на Гната, жесты которого уже отправляли на некоторые из называемых точек и ориентиров молчаливых нетопырей.

Переведя дух и выхлебав целый ковш воды, он кратко завершил презентацию так:

– Два дня, тги от силы, и почти вся солонина у коголя́ начнёт пованивать. Чегез пять дней воины начнут гопта́ть. И дгиста́ть.

Неожиданное обещание лупоглазого заставило весь штаб измениться в лицах. Свен поднял правую бровь, Олаф – обе, Хаген, всё порывавшийся не то что-то уточнить, не то вставить, закашлялся. Всеслав с Гнатом переглянулись и улыбнулись совсем одинаково. Так, что смотревший на них торговец разным товаром громко сглотнул. Но продолжил.

– Об ту же пгимегно по́гу в бочонках с жигом для каши дочегпают до чегвяков и кгыс. Всё, больше мы ничего пгидумать не успели, – завершил он доклад.

– Я почему-то думаю, что этого хватит, – чуть отстранённо предположил Олаф. И спорить с ним желающих не нашлось. Даже прокашлявшийся Хаген молчал. Наверняка думая о том же, о чём каждый из нас. О том, что никогда, никогда мы не поручим войсковое снабжение тем, кто меньше запросит, или щедро поделится. Вот она, бесспорная важность и значимость тыловых служб.

– Это хорошие новости, Сёма. А как выглядит Архимаг? – спокойный вопрос великого князя дёрнул саботажника, как будто током, здесь пока почти никому неизвестным.

Он знал численность аббатства чуть хуже. По разным данным там было от четырёх до пяти сотен монахов и послушников. Но ни точного количества, ни разбивки по званиям не установить даже глазастым родственникам галантерейщика. Но упрекать их в том было нельзя. Поди их сосчитай, одинаковых и в капюшонах, которые на улицу только по ночам и выходят. Рассказал Самуил только про настоятеля, того самого Стиганда, что нашёл свой путь ко Господу, отойдя от мирской грязи и суеты. Прихватив с собой на ход ноги дружинную казну. Теперь он сидел безвылазно на монастырском подворье, на службы не ходил и паству не окормлял. Тщательно подбирая на диво дипломатические выражения, Сёма посетовал на то, что в духовной борьбе настоятель прежний окончательно подорвал здоровье, и вынужден теперь поддерживать его постом. Строгим. Со слов торговца, уже три года, как пастырь принял обет и перебивался только с жареной свинины на эль. И лишь последнее время стал позволять себе ещё и всеславовку, цена которой тут, за морем, достигала уж вовсе каких-то диких значений.

Торговец, дядин племянник, явно расстроился тому, что после блестящего доклада о проделанной работе Всеслав в два вопроса выбил из него всю спесь. Мы же с князем думали о бывшем викинге, что сидел в этих краях уже давно. Но строгой диете. Поддерживать которую было ох как накладно, и не только для печени. И всё то, что слышали от отца Ивана и Буривоя, складывалось постепенно в интересную стёжку-дорожку.

– Нет! – воскликнул вдруг Рысь. А мы только сейчас заметили, что Сёма замолчал и все здесь смотрят на Чародея, задумчиво прищурившегося.

– Чего сразу нет-то, – недовольно буркнул великий князь, явно раздосадованный тем, что не успел додумать мысль до конца. Но бросать её он точно не собирался.

– Ну нет, княже! Ну пожалуйста, скажи «нет»! – взмолился воевода, удивляя королей. – Я же знаю этот взгляд! Ну давай просто, скучно и неинтересно громом и молниями там всех побьём, спалим к псам всё и всех, что останется – и домой, а? Ну хоть бы раз, твою-то в гробину, ну хоть бы разочек… – совсем уж горько закончил он, закрыв лицо ладонями.

– Не ной, Рысь. Не за тем мы так долго по морям болтались, как… не за тем, короче, чтоб слушать, как ты на судьбину горемычную свою тут жаловаться будешь! – осадил его Всеслав. – А скажи-ка мне, Сёма, сколько в Дувре стоит кораблей? И есть ли у тебя мыслишки, как нам передать весточку одну? Но шоб бикицер. Тёте. В Париж.

Глава 8
План подсказала не война

До городу Парижу, как кошка с собакой в одном из любимых мультфильмов моего старшего сына, голуби экспрессом не летали. Дикое время, никакого прогресса, я уже, кажется, говорил. И когда торговец сказал о том, что прямого сообщения нет, выругался даже Свен, не говоря уж о Хагене. Зато оба замолчали, чтоб не спугнуть удачу, когда Сёма продолжил.

Из Дувра птички летали до Кале. А вот оттуда уже хоть в Париж, хоть в Лилль, хоть в сам Руян, древнюю столицу норманнов. И, по словам того же торговца разным, очень разным, как выяснилось, товаром, послание, отправленное сегодня до полудня, к вечеру будет уже у портовых франков, а назавтра – у столичных. Ну, то есть, конечно, не у франков, а у его единоплеменников. А те уж должны были как-то передать сведения королеве Анне. И то, как говорил об этом Самуил, почему-то нам со Всеславом сомнительным не показалось. Не было в его голосе ни бравады, ни похвальбы. Он даже задумался над задачей, хотя до этого времени почти всегда сперва начинал говорить, а додумывал и дошлифовывал мысль уже на ходу, пересыпая ответ междометиями, вроде «Ой-вэй», или явно нарочно сбиваясь на здешний диалект. Который и так-то мало кто разбирал, а уж в его «кагтавом» исполнении – и подавно.

Но на этот раз он прямо заметно и серьёзно думал. И ответил лишь через несколько долгих минут, в течение которых Хаген дважды порывался помочь торговцу собраться с мыслями вручную, а Олаф и Свен его удерживали. Вернее, и мы со Всеславом прекрасно это видели, все трое только делали вид, пусть и вполне убедительно. Да, игра в доброго и злого полицейского появилась гораздо раньше самих полицейских.

– А дельце может выгогеть. И я пгокляну сам себя на семь колен в обе стогоны, если пгойду мимо такого. Дядя Абгаша обещал гагмидег, но шоб столько шухега – не пгедупгедил. Я бегусь доставить вести! – и он тряхнул головой. Если забыть о национальной принадлежности говорившего, такое движение можно было вполне посчитать безрассудным и отчаянным. Зная же, что говорил и тряс гривой здесь не Джон, не Ганс, не Франсуа и не Ваня, мы с князем определили этот жест, как отчаянный, но вполне рассудительный, взвешенный и признанный выгодным. На этом и решили сыграть.

– Что ты хочешь за помощь, Самуил? – спросил спокойно Всеслав, глядя прямо в ярко горевшие чёрные глаза.

Мгновенно включившаяся оценочная реакция была видна невооружённым взглядом и, кажется, даже слышна́: в тёмной голове будто костяшки счётов кто-то скинул влево, все разом, и начал отщёлкивать направо, как у тёти Зины в том чипке при гарнизоне на берегу озера Ханка.

– Дело сложное, небывалое. Такое сладить – многое нужно. Знания, люди, смелость, – вот как он умудрился выстроить фразу без единой сложной для него буквы «р»? Но как-то справился. И продолжил. – Попасть в покои дамы Анны – не пустяк. Ты бы сам смог? – и он прищурился на нас с князем, думая, что выгадал время на раздумья. Не угадал.

– Не знаю, не пробовал. Ко мне в гости на Русь она сама приезжала, – легко ответил Всеслав.

И торговец замер, разинув рот. И не двигался до тех самых пор, пока уставший ждать Гнат не помог ему поднять непослушную, ставшую, видимо, очень тяжёлой, нижнюю челюсть. Вежливо. Мечом. Не вынимая, правда, из ножен.

– Ай! – дёрнулся толстячок, едва не упав. – А. Ну да. Великий князь, конунг, хёвдинг, ягл… Кого ещё в гости ждать, как не коголеву, конечно. Но так быстго, как смогу я, вам не успеть. У вас, я так понимаю, ещё здесь дела?

– Правильно понимаешь, Сёма. Поэтому я готов заплатить. Назови цену.

Угольки глаз разгорелись. То, что надо было подсекать, пока клевало, понял каждый из присутствовавших.

– Сложно всё сосчитать, княже. Боюсь пгодешевить, – и он, не сдержавшись, даже подмигнул почти интимно.

– Давай помогу, – включил дурачка Всеслав. – Золото. А?

Самуил благосклонно кивнул, аж прижмурившись, как кот возле сметаны, давая понять, что мы на верном пути.

– Пуд! – вдруг резко и громко бросил, едва не крикнул, Чародей.

– Два! – явно на автомате вырвалось из торгаша.

– По рукам! – и Всеслав протянул сидевшему напротив ладонь. А справа и слева поднялись и побрели в разные стороны Рысь и Хаген, зажимая рты ладонями, чтоб не ржать в голос. На лицах Свена и Олафа сочетались полное удовлетворение увиденным и услышанным зрелищем и даже некоторое уважение.

На пухлом лице расцветали боль и скорбь. Он тоже было зажал себе рот, но было уже поздно, слово-то и впрямь не воробей. И вместо долгого яростного торга он получил то, что получил. Но аппетит, пришедший во время еды, униматься не спешил и отражался в глазах торговца зияющей прободной язвой.

– Не грусти, Сёма. С меня так быстро острого железа столько никто не получал сроду, а ты, гляди-ка вон, за миг всего, да золота, да аж два пуда! – неубедительно успокоил его Всеслав, тряся вялую ладонь. На что торговец только вздохнул протяжно и долго, смаргивая выступившие слёзы. Вот увлечённый человек, а? Прощался с ещё не заработанным золотом так, будто ему ногу оторвали.

Письмо тёте сочиняли всем штабом. Задача была нетривиальная: и мысль донести, и невежливыми не прослыть, и место на шёлковой ленточке сэкономить. Но как-то справились. Решив, что для политесов и прочих дипломатий найдётся время и после, а пока надо было решать вопросы быстро. К этому времени начали поступать первые доклады от Гнатовых. Картинка понемногу вырисовывалась. И в тот рисунок стёжки-дорожки, что пришёл на ум при рассказе о странно постившемся старце, укладывалась идеально. Поэтому и послание, что увёз с собой Сёма в сопровождении четверых нетопырей, оказалось лаконичным:

«Гуляю за речкой. Щедрый край. Все подарки не увезу. Поможешь с кораблями – подарю Дувр. Я тут ещё седмицу пробуду. Всеслав». И оттиск печати с перстня. И пара-тройка неприметных непосвящённому штришков на некоторых буквах. Которые вместе с условленными словами должны были дать понять тёте Ане, что дело серьёзное, и надо спешить. И что людей, доставивших вести, убивать не следует. Хотя бы пока.

Два следующих дня ушли на рекогносцировку. Так детально и пристально она, кажется, не проводилась на памяти Всеслава ещё ни разу. Но мы и логово прислужников древнего зла захватывать до сих пор как-то не выбирались. Не было у нас дома древнего зла. Как добро его в той самой древности седой победило, так с тех пор и не было. Погостить только заезжало, забредало и заползало. С переменным успехом. Не то, что в моём старом-новом времени.

Лодок на реке почти не появлялось. Те, что заплывали, на свою беду или счастье, это ещё как сказать, оставались в гостях. Две деревеньки на побережье и городок выше по течению спорить с толпой вооружённых северян не стали и мирно отошли под нашу руку. Народ, искренне удивившись, что ни грабить, ни жечь, ни насиловать никто никого не начал и не планировал, судя по всему, перестал шарахаться и падать ниц при виде викингов. Начал угощать нормальной едой и элем. За которые воины расплачивались не торгуясь. Девки, завидев ратников, принимались краснеть и стрелять глазками. Хаген говорил, неплохие попадались. Наши плевались, говоря, что не настолько оголодали, чтоб с такими конскими мордами по сеновалам тискаться. Кто бы что ни говорил, а краше наших, русских, точно нигде не попадалось.

Речка Ставр оказалась широкой только в самом начале. Ну, то есть ближе к концу, к устью. Буквально через пару поворотов от нашего первого места базирования она сжимала берега так, что двум драккарам вместе не протиснуться. Злой как собака Рысь по этому поводу не переставал сравнивать её со знакомым нам тёзкой, мол, тоже мне река, одно название, а от нормальной – меньше половины. Сплававшие вперёд на разведку на местных лодчонках и в местной же рванине нетопыри принесли новую схему, где окру́га уже была размечена на привычные мне квадраты, и точную почти до сажени. Над ней и думали, и снова всем штабом. А наутро третьего дня на коренастой кобылке прискакал Сёма.

Его приметили, разминаясь поутру, в густом ещё тумане и под низкими косыми лучами раннего Солнца с Гнатом. Своих тренировочных дубовых плах, понятное дело, из дому не брали – и так за каждый золотник веса на лодьях перед выходом спорили чуть не до драки. Поэтому кто-то вчера вытесал нам инвентарь из местного сырого дерева, вяза, кажется, и пристроил на ночь у берега, чтоб сильнее воды набрал, тяжелее стал.

Мы скользили по траве и мелководью в одних портках, без рубах и обуви. Рысь, намекнув, что дело может застать нас на руянских лодьях, не дав спуститься на мать сыру землю, предложил попробовать свои силы и на технике. Поэтому мы прыгали и кувыркались через спущенные с бортов весла, взбегали по ним же наверх и продолжали дробный перестук там. «Мечи» наши, окорённые–очищенные брёвна, длиной в аршин с осьмушкой, толщиной в полпяди с лишним, кружились с гулом, а встречались с влажным хрустом и брызгами. Воины смотрели за нашими плясками с интересом и азартом, многие разбивались в пары и присоединялись, отойдя поодаль. Рисковать рядом со сливавшимися в круги и петли гудевшими брёвнами дураков не нашлось. Их тут вообще не было. Все дома остались.

– Что скажешь, друже? – утерев речную воду после умывания поданным рушником, спросил Всеслав у Крута.

– Лихие вы, братцы, вот что я скажу, – честно и с уважением признал морской волк, крутя в руках измочаленную деревяшку. Тяжёлую. – Но случись на воде заваруха – у наших привычки побольше по сырым вёслам прыгать.

Не соврал руянин, это у нас с Гнаткой хуже всего выходило. И впрямь не было навыка такого, мы по лесам да полям больше. Ну и по падям ещё иногда. Поэтому в надвигавшемся мероприятии бегать по скользким вёслам никто из наших не планировал. На драккарах должны были остаться только орудийные расчёты.

Запыхавшегося торговца, что тщательно привязал кобылку к кусту наверху обрывистого берега и буквально скатился к нам под ноги, встретили молча. И только правая бровь Свена и раздутые ноздри Хагена выдавали, так скажем, некоторую тщательно скрываемую заинтересованность.

– Пгишёл ответ! – перестав отплёвываться от попавшего в рот песка, выдал-таки он.

Рысь так же молча вытянул руку. Принял переданный бережно, двумя руками, клочок шёлка, осмотрел внимательно со всех сторон и даже к носу поднёс. И лишь затем передал великому князю.

Над развёрнутой на ладони ленточкой склонились головы вождей-союзников. Кроме датчанина, он щурился с дистанции, так ему лучше было видно.

«Будет 50 кораблей. Дай три дня. Береги себя, Всеслав. Королева Анна» – значилось в послании.

– Ты уверен? – спросил Свен. У костерка малого сидели только впятером. Наверняка где-то в темноте незримо был и Гнат, и его коллеги, но на огонь глядели только десять глаз. Ну, или дюжина, если мои внутри княжьих считать отдельно.

– Полностью, – кивнул Чародей, не сводя глаз с пламени.

И с рубленого мелко мяса с солью и специями, налепленного на палочку, что уже пахло одуряюще, но ещё было чуть сыровато. В руках у каждого было по такой же. У Хагена уже вторая, первую порцию ярл сожрал, едва чуть зарумянилась, отдуваясь и рыча, уверяя, что горячее сырым не бывает. Это я научил. Завтра намечался трудный день, в наличии послезавтра вообще были вполне себе обоснованные сомнения, поэтому порадоваться вечером хорошим кебабом сами Боги велели. Готовить его я научился в далёком Кабуле своего далёкого прошлого будущего.

– Может, и прав твой воевода? Не стоит играть со смертью? – задумчиво спросил Олаф. В нашей нынешней команде он был, пожалуй, самым рассудительным и молчаливым. После Яна, покойника.

– Может и не стоит. Завтра узна́ю, – спокойно ответил Всеслав, чуть повернув прут с мясом. И хлебнув морсу. Любимого, брусничного. Дарёна в дорогу дала. Скоро закончится запас.

– А с Дувром? – следя, чтоб не подгорало незнакомое лакомство, и повторяя мои движения уточнил конунг.

– Про него послезавтра узнаю, если Боги доведут. Если не доведут – как уговорились, братья.

И Всеслав, подняв и чуть подув на поджаристую колбаску, откусил огненно-горячий и так же наперчёный кусок, пошипел, втягивая воздух мимо него, зажатого в зубах, и начал жевать, прикрыв глаза от удовольствия.

Уговор был о том, что если мы с ним завтра всё-таки доиграемся, то союзники не станут зазря гробить людей под стенами собора, а двинут сразу в порт. Где помогут подготовить и организовать высадку десанта франков. О том, что транспорт придёт не порожняком, тоже давали понять некоторые из немногих слов в тёткиной телеграмме. А там уж, исходя из имеющихся сил и средств, решат: обобрать Вильгельмовы закрома вдоль берега и уйти по-английски или дождаться хозяина и его дизентерийных воинов.

Главное же из уговора этих земель не касалось. Поклялись северяне в том, что приди любая беда, хоть Генрихом её будут звать, хоть ещё как-то, они помогут войсками семье и земле Всеслава. Да, об этом было уже говорено и даже писано тогда, на первом саммите во Владимире-Волынском. Но слова, сказанные в походе у одного на всех огня, и чаша-братина со всеславовкой, в которой смешалась кровь пятерых вождей, значили гораздо больше. Такие клятвы в этом времени не нарушались.

– Говорят, страха не имеют только сумасшедшие. Ты не похож на них. Но на того, кто боится, похож ещё меньше, – неторопливо, с паузами на то, чтоб прожевать, проговорил Свен.

– Верно говорят. А ещё говорят, что вовремя перекованный страх – лучшие меч и броня. Смерть не страшна, братья. Страшна жизнь в рабстве и бесчестии. А мёртвые сраму не имут. Так ещё прапрадед мой заповедал, – ответил Всеслав. И потянулся к плошке с фаршем, чтоб скрутить Хагену третий кебаб.

В открытые ворота аббатства под самый вечер зашли двое странников. Шедший первым был худ и невысок, опирался на криво вытесанный костыль и волочил правую ногу, что не сгибалась в колене. Второй был на полторы головы выше, сложен крепко и шагал очень осторожно. Держа правую руку на плече низкорослого. Вместо глаз у него был жуткий шрам от виска до виска.

Горемыки опустились на три колена на двоих – низенький долго кряхтел, пытаясь поудобнее разместить искалеченную ногу. И потом долго крестились и кланялись собору и кресту на нём. Ну, слепой примерно в ту сторону. Поднимались едва ли не дольше, чем садились, маленький только что не в голос стонал, дёргая за широкую холстинную штанину непослушную конечность. Судя по ним двоим, пришли они издалека, как бы не из-за моря добрались в святую обитель, полную чудес и благодати Господней. И чёртовых лихозубов, о которых в этих землях знали очень редкие единицы.