Текст книги "Воин-Врач VI (СИ)"

Автор книги: Олег Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Шшшто? – теперь шипение звучало чуть растерянно. Если змея вообще может растеряться.

– Вот заладил-то… Всссё, говорю же! Привет передавал, в гости звал тебя Джаспер. Сейчас и свидитесь.

– Где? – он остановился. Поворачивая медленно голову из стороны в сторону, потягивая воздух носом. Странно вздёрнутым, острым и почти без спинки. От чего морда была ещё сильнее похожа на змеиную. И всё дольше задерживался на правой, наветренной стороне. Больше медлить было нельзя.

– Стоять, паскуда! – врезал по ушам каждому на площади и в соборе рык великого князя.

Плывший, словно не отрывая ног от утоптанной земли, маг дёрнулся, сбился с шага. Но не остановился. А Всеслав сделал осторожный, маленький шажок назад.

– Ты сссам призвал меня, руссс. Теперь не сбежишшшь! Примешшшь волю Великого Тёмного Князя! – глаза почти без зрачков, хоть на таком расстоянии этого и не было видно, впились в нас. Наверное, это должно было походить на гипнотический взгляд удава на кролика. Но только кроликов тут не было. Был волк.

– Я сам великий князь, змеиное отродье. И воля у меня своя. И на моей земле другой нет, не было и не будет! – рокотало набатом над площадью. А он был крепок, этот маг. Любой, кого я знал, или замер бы на месте, разинув рот. Или бежал в обратную сторону. А этот только чуть скорость сбавил.

– Сейчассс посссмотрим, – оскалился он.

– Нет. Уже не посмотришь. Волею моих Богов – сгинь, лихозубый бес!

Отцов меч поднялся и указал точно в середину груди лысого. Который лишь прибавил скорости. Но слова «нет, не было и не будет» были сигналом запалить фитили. А «бес» – к выстрелу. Первому, с которого всё должно было начаться. И Ян снова не подвёл.

Еле заметный дымный след за чёрным хвостовиком, что вылетел из глубины чьей-то горницы на втором поверхе-этаже, в сотне с лишним шагов от скользившего через площадь зме́я, видели, наверное только мы. Ну, и другие Яновы. И нетопыри, наверняка уже разинувшие рты и зажавшие уши, как на учениях. Те, кто смотрел в эту сторону из-за спины мага Хайда, увидели лишь, как по взмаху меча русского князя лысого смело с ног так, будто конь в грудь лягнул обоими копытами. А потом никто из них ничего не понял и уже не увидел.

Допросив старшину торговой стражи, умолявшего пришить ему ногу, или хотя бы отдать, чтобы он мог похоронить её по-людски, мы узнали многое. Сведения такие бывают ох как полезны, если достаются людям знающим и опытным. Рысь и его десятники были и теми, и другими. Только вот насчёт того, как толмачить кличку-прозвание мага, разошлись во мнениях. Один говорил, что у них так землю измеряют, вроде нашей десятины. Другой – что так зовётся у англов выделанная шкура. Третий – что этим словом там говорят «спрятаться, притаиться». К одному мнению так и не пришли. Не пришёл к нему и сам маг.

Грянул нежданный в летний полдень при чистом небе гром. Да так, что качнулись стоявшие вкруг площади домА, а несколько прилавков и пару телег, стоявших вблизи, разнесло на доски и щепки. А когда чуть развеялся серо-белый дым, стала заметна фигура русского князя. Он стоял на одном колене, склонив голову за руками, скрещенными перед собой. Сжатые кулаки держали два меча, лезвия которых шли параллельно предплечьям, и со стороны казалось, что это разворачивались светлые блестящие узкие крылья.

На том месте, где вот только что был подбиравшийся к Чародею лихозубый бес, дымилась земля. В яме, куда можно было бы и телегу загнать, вместе с конём. Только самого мага не было ни в той яме, ни рядом, ни в отдалении. С верхних окон собора это было видно отчётливо. Северный колдун Хайд спрятался. Да ловко так. Раскидав всю свою шкуру вместе с костями и требухой почти на целую десятину. Кто-то в соборе, кого, видимо, причастило в морду кусочком бенедиктинца, заходился в крике, срываясь на визг.

Чародей поднялся на обе ноги и привычно встряхнул резким движением мечи, как после схватки, чтобы сбросить вражью кровь с доброго железа. Но прятать их не стал. Послушал чуть, как к завывавшему в храме добавилась ещё пара-тройка. Наверное, отошли чуть, ещё что-то от пастыря змеиного внутри разглядели. Стрелять оттуда, кажется, было уже некому. Всеслав развернулся и спокойно зашагал с площади прочь. И лишь дойдя до того угла, из-за которого выходил навстречу частично испарившемуся магу, покосился за спину. И прорычал:

– Быть месту сему пусту!

Глава 6
Не Юрьев

Всеслав, помню, глядя на чертежи, что выводили его собственные руки, и слушая объяснения, произнесённые им сами́м, изумлялся внутри. И тому, как из старых тряпок и опилок можно делать баснословно дорогую бумагу. И тому, что одно железо, сваренное с другим железом и специальными камнями, становилось третьим. И что варить его можно и нужно было по-разному, с печки, горны и тигли для этого ладить по-особому. То, как смешанные жиры, порошки и едкие жидкости становились громовиком-динамитом, поражало его до сих пор. Особенно тем, как вела себя эта пластичная, безобидная внешне, масса. Которой, впрочем, было всё равно. Как говорил в давно прошедшем будущем мой старший сын: ты можешь понимать или не понимать химию и физику, можешь верить, а можешь и не верить в электричество – им всё равно.

Динамиту было совершенно точно всё равно. И поражал он любого, оказавшегося в удачной для него и фатальной для себя зоне гарантированного поражения.

Поэтому маг Хайд, поймав болт с зарядом в солнечное сплетение, в полном соответствии с законами физики оторвался от земли и полетел воздушным змеем туда, куда был направлен импульс, переданный снаряду Яновым самострелом. Только низенько-низенько. И ненадолго.

Поэтому же начавшиеся в сотне с лишним метров за моей спиной химические реакции продолжились, посетив внутренний мир монаха-бенедиктинца. И завершились выбросом энергии. Хорошим таким, мощным. Познакомив близко всю соборную площадь с гнилым естеством мистера Хайда.

Стоило нам с князем скрыться за угол, пока звучал ещё над храмом рык последней фразы–заклятия—пророчества, как щёлкнули разом четыре тетивы из четырёх разных окошек. Здесь тоже прекрасно знали, что стрело́к, скрытый в глубине неосвещенной горницы, почти неразличим, в отличие от сидящего на коньке крыши или торчащего с подоконника. Поэтому и эти выстрелы ни заметить, ни помешать им, никто не мог. Судя по воплям из-за стен, там уже никто ничего не видел. И помешать тоже ничему и никому способен не был.

Собор Святого Николая поймал в ответ на те, что метали из него лихозубы, всего четыре стрелы. Две разом, и две с небольшими задержками – дистанции у Яновых чуть отличались.

Юго-западный угол охнул и просел, ощерившись наружу брёвнами, будто тоже выпустив змеиные зубы. Дёрнулся и покосился крест. Вместе с крышей.

Грохнуло ещё дважды, почти одновременно. И крыша провалилась внутрь. Вспыхнув мгновенно, дружно, с каждого угла, вся разом.

Мы стояли вокруг молча. Нестерпимый жар от сухих смолистых брёвен почти скручивал волосы и бороды. Дышать было нечем. Но мы и не дышали. Слушая гул пламени, треск искр и вой жареных гадов. Из погребального костра Яна Немого не выбрался ни один. Ни один не спрыгнул с жертвенной лодьи. Перкунас принял жертву.

Трижды гремело вдали. И мы вздымали мечи, будто указывая дорогу вражьим душам. Изо всех сил надеясь, что к Богам отлетят только они. Но, видимо, Свен оказался прав. Слова старого конунга тоже оказались пророческими. Богам сегодня было весело. Они ограничились чужаками, сохранив жизни всем нашим. Прискакавшие нетопыри принесли хорошие вести. И одного сильно контуженного и несильно обгоревшего лихозуба. Разобрать его вопли было трудно, но мы никуда не спешили, а слушать внимательно Гнатовы учились, кажется, раньше, чем говорить и ходить. Бегать и стрелять, рубить и колоть. Но всё, что от них требовалось, знали и умели гораздо лучше многих.

– Кликни всех, Гнат. Заканчиваем здесь и идём дальше, – велел Всеслав, когда стало ясно, что от взятого «языка» мы больше ничего не узнаем. И по кивку великого князя то, что осталось от последнего в Рибе лихозуба, улетело почти в самую середину огромного тлевшего костра на месте бывшего собора Святого Николая.

– Уже, сразу, – привычно отозвался из-за плеча Рысь. И, судя по голосу, улыбнулся. Впервые за день.

Донеслись голоса, послышалась отрывистая датская и шведская речь с разных сторон. Хаген и Крут шагали во главе своих от причалов, Свен со старым другом Нильсом выходили с той улицы, что вела к лесу. И все как один смотрели на пожарище. И ямищу посреди площади, которую невозможно было вырыть за такое короткое время. И на необычные, но довольно однообразные узоры на окрестных стенах и крышах. Красно-бурые.

– А повезло вам, Нильс. Я думал – хуже будет, – заключил датский конунг, осмотревшись. – И дел-то всего, что церковь заново отстроить. И яму зарыть. И стены с крышами отскрести как-то. Нет, определённо повезло. Ляхи, я слышал, до сих пор думают, как им две крепости да два белокаменных собора из щебня и пыли обратно собрать.

– Брехня! – не выдержав, влез Рысь. – Одну только церкву развалили! И крепость не всю, ворота только. Ну, и стены там маленько… Но вторая вообще как новенькая! Почти.

– Вот и я говорю: повезло городу, – привычно оставил последнее слово в споре за собой Свен Эстридсон. – Как назовёшь его, брат?

Всеслав проследил за ручейками дыма, что убегали в ярко-голубое небо. Оттуда, где жар пожарища уже не был нестерпимым. Поднял взор ввысь. И улыбнулся, словно прощаясь со старым другом.

– Янхольм. На гербе рыбку нарисуйте. Он любил рыбку.

Путь до устья Эйдера занял остаток дня. Погрести пришлось от души, река хоть и несла воды к Северному морю уверенно, как и всегда, но не так быстро, как нам требовалось. А когда драккары один за другим вдоль южного берега вышли на открытую воду, мы увидели, что успели все. И наша сводная эскадра, и флот Олафа, короля Норвегии.

Справа от нас уходила к окоёму-горизонту бескрайняя гладь Нордзе́е, как его уважительно называли местные. В лучах заходящего Солнца смотрелось это величественно и непривычно для наших, сроду столько воды не видавших. Викинги бурчали что-то одобрительно-позитивное, мол, добрый знак, приветливо встречают нас морские ду́хи. А Всеслав смотрел внимательно на цепочку корабликов, пытаясь определить расстояние до ближайшего. В поле, в степи, в лесах, где приходилось заниматься таким же делом, глазомер сроду не подводил. Тут же будто отказывался работать.

– Крут, далеко до них? – правильно, не знаешь сам – спроси у того, кто знает.

– Вёрст десять, Слав, не больше. Двигайте за нами, поздороваемся с Олафом. Он, наверное, устал тут скучать без нас, – откликнулся со своего драккара морской демон, явно знавший о воде побольше нас, сухопутных да речных.

Мне вдруг вспомнились не ко времени строки классика про «и царицу и приплод тайно бросить в бездну вод. 'Это кто ж такое окаянство удумал, чтоб детей топить?» – насторожился Всеслав, будто ныряя в мои воспоминания. «Да бабы какие-то не поделили князя» – максимально кратко резюмировал я шедевр русской словесности. И улыбнулся, вспомнив, как сердился старший сын, когда только научился читать. У всех приличных предыдущих сказок названия были значительно короче: Колобок, Теремок, Репка, просто и понятно. А тут тебе и царь, и сын его, не простой, а славный и могучий богатырь, и царевна прекрасная. Но после такой заманухи, да полистав великолепные иллюстрации Назарука, отложить книжку он, конечно, уже не смог.

Олаф стоял на носу своего корабля неподвижно. Не кричал и не махал руками, как Хаген, начавший орать что-то приветственное едва ли не за полкилометра. И, присмотревшись к лицу его, мы с великим князем уверились полностью в том, что морской руянский волк ошибся. Хёвдинг норвежской дружины тут не скучал.

– Что стряслось? – сходу спросил Чародей, едва перескочив на норвежскую лодью. Как объяснял Крут, на море были такие правила: если ты поступал в чью-то рать или ватагу, то нужно было доложиться командующему флотом. И не орать через борт, а перейдя на его судно, явив вежество и уважение. И пусть фактическим главкомом тут был Всеслав, он перешёл по сложенным вёслам на корабль союзника. Удивив того. Но почувствовав, что мериться шпагами, эполетами и треуголками сейчас точно не стоило. И вновь не ошибся.

Закрыть бухту пришло четыре десятка драккаров. На плаву осталось три. Дойти до Дувра без особенных проблем могло два. Лихозубы очень настойчиво хотели прорваться с вестями. И именно поэтому мы не встретили в бывшем Рибе, нынешнем Янхольме, того десятка лодий, о которых узнали в Юрьеве-Северном. Радовало то, что пройти норвежский заслон у них не вышло. Не радовало всё остальное.

Они и впрямь отлично плавали и забирались на борта, сжимая в кулаках ножи, вбивая их в дерево, подтягиваясь и повторяя движения так, будто дельфинами из глубины взмывали. И оставались ядовитыми, даже проплавав в море почти сутки. С воинами Олафа повторилась история Хагена и Будивоя. Каждый хотел попасть в саги, вырвав жало слуге Ёрмунганда. Но попасть удалось только во владения великанши Хель, владычицы царства мёртвых. Многим.

Хёвдинг называл каждого, поимённо. Рассказывал, кто из каких краёв был родом, чем были славны их предки. И все как один союзники, датчане, шведы, руяне и вагры, слушали его со вниманием и почтением к нему и к его павшим воинам. У многих из которых не осталось могилы на берегу. Но к этому вольные морские бродяги севера были вполне привычными, это тревожило, кажется, только Будивоевых. Тех, кто вызвался заменить в походе сводной рати четыре десятка Гнатовых, оставшихся беречь мир и покой в Юрьеве-Северном и Янхольме. Хоть и шептался народ, что против людей руса-Чародея умышлять зло вряд ли найдутся желающие. Больно уж быстро, ярко и громко заканчивались те, кто решил навредить ему.

Великий князь велел прикатить бочку всеславовки. На такую тьму народу едва хватило по малому серебряному лафитничку. Но их, и напиток, и ёмкости, передали на соседнюю лодью, а с неё дальше. И из посуды, из какой не побрезговали отведать вожди, принял с благодарностью и уважением махонький глоточек живого огня каждый. И это будто ещё сильнее объединило воинов разных стран. Тризна по ушедшим друзьям и братьям и клятва отомстить тем, кто был виновен в их гибели.

– Чего ты там ёрзаешь? – недовольно спросил Всеслав у воеводы.

– Да понять не могу, как они умудряются все такого храпака давать? – ещё недовольнее отозвался Рысь, крутясь под покрывалом так, будто лежал на тюфяке, набитом не сеном, а битым стеклом и ежиными шкурками.

Странно, никогда до этого самого дня ничего не могло помешать ему ни спать, ни есть. Об этих уникальных талантах начальника у нетопырей ходили байки и легенды. Но негромко, от греха. Княжья память подтверждала – почти не врали. Гнатка на его глазах ухитрился сожрать кусок мёда величиной чуть ли не с голову, вися на согнутых ногах на ветке высокого старого ясеня. Который в это самое время тряс внизу Третьяк, немилосердно ругаясь. Сам Славка в это время покатывался от смеха на крыше отцова терема и доедал свой кусок, поменьше. Случаев же, когда сну и приёму пищи ничуть не мешали недавние или предстоящие сражения, трупы друзей и врагов, вообще было не сосчитать.

– Отойдём-ка, друже, – потрепал он шевелившийся и брюзжавший клубок под покрывалом. Откуда тут же показалась растрёпанная Рысьина голова.

Они стояли на носу, плечом к плечу. Прохладный ночной ветерок обдувал лица, шевелил бо́роды. Мерно скрипели за спинами вёсла «дежурной смены» – караван двигался вдоль берегов Дании и ночью. И сейчас, в непроглядной темноте, которую силились, но никак не могли осветить мириады звёзд, пересекал устье Эльбы. Широкое, вёрст двадцать в этом месте. Траектория была сложной, нужно было обойти одни какие-то острова и выйти к другим, а те, другие, должны были скрыть нас от Генрихова берега, до которого в узких местах было от силы версты три–четыре. Но за навигацию и доставку отвечали другие люди, понимавшие в этом не в пример больше нашего, поэтому ни мы с князем, ни Рысь с десятниками, в обсуждения морских волков и демонов не лезли. Ещё одна старая как мир воинская мудрость: едет – едем, встанет – пешком пойдём.

– Говори, Гнат, – сказал Всеслав, когда молчание уже начало действовать на и без того натянутые нервы.

Звука голоса великого князя совершенно точно не слышал никто, кроме воеводы. Они давно научились говорить так, чтобы не бояться чужих ушей, задолго до того, как в этом появилась реальная необходимость. В этом времени, кажется, любая детская игра, будь то прятки или горелки, преследовала единственную цель: дать ребёнку шанс прожить подольше. Это в моём спокойном будущем стало по-другому. И то лишь ближе к тому времени, как я покинул его. Что мне самому, что детям моим не раз приходили на помощь навыки драться, быстро бегать и хорошо прятаться. И только под конец понаросли дети этих, как их, дьяволов… Гаджетов, во! Которые ни костёр в лесу развести, ни рыбу без удочки поймать. Словом, ни выкрасть, ни покараулить, как почти дословно говорил тот самый авторитетный гражданин, которому я давным-давно спас пса-питбуля, что поймал пулю, адресованную хозяину. Гражданин тот давно и прочно стал уважаемым господином, бизнесменом и меценатом. И борцом за экологию. Тогда можно было бороться за неё за государственные деньги. Он, кажется, получил такой грант на модернизацию и автоматизацию своего мусорного полигона, что и сам задумался: а стоило ли бегать под пулями и молотками раньше? Можно ведь было просто подождать, и Родина сама начала бы снабжать страждущих дикими деньгами, только делись. А на свалки свои как раньше не пускал ни экспертов, ни экологов, так и потом не начал. Мало ли, каких шкафов и скелетов в них там не накопилось со всего района.

– Душа не на месте, Слав, – так же неслышно отозвался бесстрашный и невозмутимый Рысь.

– Чуешь чего? – даже я почувствовал, как прижались по-волчьи уши Чародея.

– Наоборот, Слав. Ничего не чую. С того, знать, и ёрзаю…

Всеслав молчал. Он точно знал, когда друга стоило торопить, а когда, как сейчас, не стоило.

– Янко Немой, доброй памяти ему, вроде, бирюк бирюком был. А и у него родня осталась, есть, кому помянуть. Сестёр трое, да два брата, ты их помнить должен.

Мы с князем кивнули оба. Оба увидели в его памяти тех, о ком шла речь. Тогда только начинали замиряться с латгалами, убеждая их перейти под руку Полоцка, до той-то поры всё стрелялись да рубились. Всеслав удержал руку Ждана с копьём над одним из раненых. Тот и оказался Яновым младшим братом. Тогда Немой, ещё не ставший немым, вышел из леса и показал знаками, что готов поменять себя, здорового воина, на раненного парнишку. С той поры и пошло на лад с их племенем.

– Он захоронку достал в Полоцке, как уходили. И со своими родне отправил. Они там, наверное, на то золото город построить смогут. Как чуял что-то Немой. И молчал.

Молчали и мы, слушая солоновато-сладкий морской воздух. Не обращая внимания на неловкую двусмысленность сказанного Рысью.

– У меня, Слав, кроме тебя и твоих, и нету никого. Мне ни память, ни науку передать некому. И золота копить я так и не выучился, – неожиданно прерывисто вздохнул он. И вздох этот прозвучал громче, чем всё сказанное.

Дикого мальчишку отец привёз из похода не то на куршей, не то на кого-то поближе. Родители его тогда сгинули, а шустрого мальца Брячислав Изяславич велел взять с собой в Полоцк и приставить к делу. И выучить ремеслу, какое по́ сердцу придётся. Только ему самому об этом ничего не сказал, понятно. Так и появился у Славки сперва соперник по играм, а потом и лучший друг, после того, как они расквасили друг дружке носы́.

– Дурь городишь, Гнатка, – отозвался-таки Всеслав, прямо щекой и ухом чуя его взгляд искоса. – У тебя родных – вся дружина. Ты своей наукой такой тьме народу жизнь спас, что память про тебя жить точно будет дольше, чем мы с тобой. А золота, думаю, мы обратно повезём столько, что самим бы места в лодьях хватило.

– Думаешь? – он только что носом не шмыгнул, как в детстве.

– Знаю, братка. Эта мразота, как отец Иван говорил, давно там сидит. Нор нарыли под монастырём – стае кротов только обзавидоваться. Но золото без доброй цели – не на пользу. Пропьёшь или потеряешь, – уверенно сказал Всеслав. И удивился тому, как я хмыкнул внутри. Потому что не знал этой хохмы про сельского мужика, которого в городе триппером наградили. Про который в этом благословенном времени, впрочем, тоже не знали.

– Цель? – переспросил Гнат, насторожившись.

– Да. Как в битве. Есть цель – есть, куда стрелу пустить. Нет цели – потеряешь стрелу зазря. А мы ведь воины, друже. И жизни наши – те самые стрелы и есть. Жалко зазря. По одной у каждого, запасной нет.

– А счастье? В чём счастье наше, Слав? – и я почувствовал то же, что и Чародей. Который впервые в жизни слышал голос лучшего друга с такими интонациями. Будто он говорил не с тем, с кем воровал мёд и яблоки. А с кем-то несоизмеримо бо́льшим.

– Счастье… – Всеслав поднял глаза к чёрному небу. А я вдруг вспомнил книгу, великолепную, одну из любимых, читаную давным-давно. И даже вздрогнул внутри от того, насколько к месту оказалась и та замечательная история великого автора, и память о ней. И показал эти воспоминания князю, открыв их перед ним.

– Складно, гляди-ка, – будто себе под нос пробормотал Всеслав. Рысь приблизился, хотя, вроде, и некуда было ближе подходить, вплотную почти стояли, и склонил голову.

– Помнишь ли, друже, на Немиге тогда стояли, в лесу? Небо такое же было, высокое, тёмное да безлунное. Твои говорили, два дня до прихода Изяславичей. Так и вышло. В ту ночь, кажется, последний костёр жгли, потом уж ни огнём, ни дымом себя не выдавали.

Гнат кивнул, слушая друга, затаив дыхание.

– Тогда пичужка малая над костром пролетела. Откуда и взялась-то средь ночи? Счастье, Гнатка, оно как то тепло, что пичужка та почуяла, над огнём пролетая. На миг малый. Лишь невозможное греет душу воина. Лишь погоня за ним.