Текст книги "Воин-Врач VI (СИ)"

Автор книги: Олег Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 2
Знакомство с соседями

– Чего смурной такой, Гнатка? – спросил Всеслав у воеводы.

Они стояли на крепостной стене, на том самом отрезке, каким она улыбалась, как ледняк-хоккеист, тем местом, где недавно были все зубы, а теперь зияла прореха. Плиты внизу, ступени всхода и бортик оттирали от остатков викария вчера и сегодня утром вполне тщательно, но кое-где нет-нет, да и встречались бурые пятна. И брызги.

– Да вот думаю, как Кентербе́рю ту наречёшь ты. Юрьев-Дальний? Юрьев-через-Па-де-Кале? Юрьев-у-Вильгельма-под-ж… Хм. Нет, длинно выходит, – вздохнул Рысь, трогая руками осколки каменной кладки и измеряя пальцами что-то, понятное ему одному.

– Рано прежде срока размышлять о таком. Дойти сперва надо, осмотреться, – растерялся Чародей, и вправду не думавший в ту сторону. Уж я-то точно знал.

– Ага. А там пустить одну-две стрелочки вострых, разворотить ими стену каменную двухаршинную, разуть всех, и пусть монахи босичком по камушкам побегают, – с наигранным воодушевлением подхватил Гнат, не отрываясь от своих замеров.

– Да, неплохо бы вышло, – согласился великий князь, – но, кажется мне, там так не получится. Повозиться придётся.

– Придётся так придётся, мы повозимся, мы не гордые, – Гнат стрельнул глазом на гору добра, что вытащили из Хольстеновых закромов.

Про гору – это не для красного словца было. Едва ли не половина воинов, все, кто не был занят в дозорах или в карауле, начали потрошить Рудольфовы заначки ещё вчера. И продолжали сейчас. И, со слов Рыси, ещё денька два им потребно было. Или три.

– Это ж ведь ещё про Лешко и его ребяток никто не знает, – вздохнул воевода и передёрнулся.

– Вернулись они? Ладно ли всё? – уточнил тут же Всеслав.

– Пришли ночью, живы-здоровы, – кивнул Рысь.

– Птички? – спросил великий князь.

– Все целы. Там у третьей, у Стрижа, при разборке чего-то треснуло, но уж сладили они.

– Чего говорит Икай наш?

– А чего он скажет? «К выполнению задачи готовы! Пьиказывай, Ыысь!» – очень похоже изобразил он старшину летунов, так, что и сам разулыбался вместе с другом детства. – Всё, что потребно было, в чиннаборе нашёл.

Мой привычный термин «ремкомплект» тут не прижился, но и так было вполне ясно, о чём шла речь.

– Ну, добро́. А хмурый-то чего всё равно? – даже сквозь привычную с детских лет чуть хитроватую улыбку пробивалась его задумчивость.

– С Яном Стрелком говорил. Впервые его таким видал. Пришлось фляжку доставать даже, – будто нехотя начал Гнат.

Всеслав насторожился. За поддержание боевого духа в десятках отвечали десятники, в сотнях – сотники. Воевода отвечал за всех и каждого, включая великого князя. И если его озаботило состояние старшины стрелков, значит дело было серьёзным. Ян был самым невозмутимым в дружине. Его, кажется, ничем нельзя было ни удивить, ни напугать. Он не увлекался сверх меры ни хмельным, ни девками, ни охотой-рыбалкой. И улыбался-то на княжьей памяти всего несколько раз. Когда мы сговорились о мире с латгалами. Да когда передавала родня его гостинцы с родных краёв. В основном, рыбу копчёную, которой он тут же с радостью делился.

– Ну? – с лёгким удивлением протянул Всеслав.

– Вот тебе и ну, – кивнул Рысь. – Он как увидал, чего болтом с твоим да волхвов Арконских колдовством наворотил, вовсе разговаривать перестал. Хоть и до той поры треплом сроду не был. Еле растеребил его вчера. Да уж сегодня почти.

Чародей молчал. А я вспомнил некстати, что многие из изобретателей или первых испытателей серьёзного оружия заканчивали свои дни в сумасшедших домах. И физики, и солдаты. Взять хоть тех лётчиков-янки, что отбомбились по Японии. Физики в моём понимании все были не от мира сего, как, пожалуй, любой увлечённый своим делом до умопомрачения человек. Но вот военные лётчики, все, каких я встречал, оставляли впечатление людей цельных, разумных и морально устойчивых. Хоть до баб встречались большие охотники и среди них.

– Сам сидит, а у него руки ходуном, Слав. Я такого сроду не видал за ним. А если, говорит, оно так у парней моих в ту́лах или подсумках жахнет? Что мы скажем Перкунасу? Нам и говорить-то нечем будет, – Рысь говорил серьёзно, не изображая Янового протяжного акцента, как обычно.

– А ты чего? – спросил Всеслав.

– А чего я? Надел морду камнем, как ты учил, да отлаял его сперва. Мол, с таким князем за спиной сомневаться – дурнем быть. И что с Богами ты накоротке, сам ихнему всё объяснишь, приди нужда. И про безопасность ещё эту, при обращении с громовиком, подробно, как в грамотках у них пи́сано.

Ну да, всегда помогало: сомневаешься – читай Устав. Поэтому и начали мы с князем в этом времени прививать основы грамотности раньше и едва ли не насильно. Оно же всегда так: если в газетах прописали – брехать не станут. Ну, в мои молодые годы, по крайней мере, было именно так. Это потом уже пошли всякие скандалы, инфо́ и прочие жёлтые листки.

– Построишь наших, как повечеряют. Ещё раз напомню каждому. И проверим боезапас лишний раз. Стрелять не станем, нечего зазря тратить, самим мало, так что мишеней да чучел не ставь, как в тот раз, – велел великий князь.

– Сделаю, – кивнул привычно Гнат. И добавил, не удержавшись от брюзжания, – мало ему всё. В три стрелы город взяли, добра вон за неделю не вывезти. Огневых болтов семь раз по семь осталось, у них там, за́ морем, поди, городов-то столько нету.

– Запас-то то́рбу не дерёт, ни есть, ни пить не просит, – ответил Всеслав старой, как выяснилось, нецензурной, но крайне убедительной поговоркой, не став говорить последнее строчки. Гнат и так фыркнул совсем по-мальчишески, как тогда, в детстве, когда они вместе прятались на крыше от Третьяка, сперев что-то в кухне-поварне у стряпух.

Инструктаж и занятия по военно-политической воспитательной работе прошли успешно. Яновы перестали вздрагивать, глядя на то, как крутил великий князь над головой торбу с огненными болтами. Да, их по-прежнему нельзя было бросать, сдавливать и нагревать, требовалось ежедневно проверять на предмет появления на бумажных гильзах масляных пятен или, оборони Боги, капель нитроглицерина. Но бояться оружия, даже такого мощного, не следовало. И все это поняли. И поверили Чародею, как и всегда.

Ян Стрелок подошёл после занятий и сам повинился, что слабину́ дал. Отчитывать его и в мыслях не было, за правду ругать в дружине было не принято. Всеслав спокойно и убедительно, помогая чуть гипнозом, повторил слова о том, что исправное оружие – друг и помощник, а неисправное – враг и предатель. Уходил к своим старшина латгал привычной лёгкой и неслышной кошачьей поступью со всегдашним своим невозмутимым выражением на бесстрастном твёрдом лице. И эту победу, кажется, великий князь счёл ничуть не меньшей, чем захват Шлезвига. То есть теперь уже Юрьева-Северного, конечно.

Следующее утро удивило гостями. Постояв на мессе в соборе, которую проводил один из датчан, не то войсковой капеллан, не то ещё кто другой по должности, вышли на площадь. Народ, убедившийся лично, что дикий рус из дальних краёв не стал и вряд ли собирался мешать молиться Господу, Богоматери и привычным святым, почувствовал себя чуть увереннее. И улыбки на их лицах при встрече или при взгляде стали немного свободнее и честнее. До этого кланялись так, будто доской по затылку получили.

На высокой пустой стене заканчивали монтаж экрана-стенгазеты, привычного и ставшего неотъемлемым теперь элемента каждого из наших крупных городов. На собранной уже правой части двое Гнатовых, висевших на верёвках, выводили синим ленту Днепра и красным – княжьи знаки над Киевом, Черниговым, Полоцком. С земли их работой руководил устно десятник, делая в командах долгие паузы. Князь-батюшка не одобрял, когда бранились при бабах и детворе, а их внизу толпилось видимо-невидимо. Ключевые фразы и обороты из наставлений приходилось исключать, что воина заметно тяготило.

– Слав, гости к нам, – прозвучало сзади. Совершенно неожиданно, но времена, когда Славка пугался Гнатки, давно прошли.

– Мирные, или полетать хотят? Частично, – спросил он, не оборачиваясь. Рысь фыркнул, как… Да как рысь он и фыркнул.

– Да нет, вроде, вежливо пришли. На лодье стоят, ждут, примешь ли. У нас с причалами пока негусто там.

– Кто хоть?

– Будивой с воеводой, его признали. И с ними, вроде как, сам Энгельгард пожаловал. По словам тех, кто его воочию видал, похож. Хотя мне они, рыжие да белобрысые, все на одно лицо, – удивил нежданным шовинизмом Гнат.

– Ну, зови. Посмотрим и на его одно лицо, и на прочих, – хмыкнул Всеслав и пошёл ко всходу на городскую стену. Беседовать на фоне выбитого крепостного зуба, кажется, входило в привычку.

С Будивоем говорили первым. Он показался сперва кем-то средним, между бригадиром бурлаков-лямщиков и разбойником с большой дороги, но с первых буквально фраз впечатление это поломал. Оказалось, что за сугубо бандитской мордой срывался вполне себе острый политический ум, а здоровенные лапы с обломанными ногтями могли не только отнимать, но и бережно хранить, и даже делиться. Сговорились на том, что он останется в Юрьеве-Северном кем-то вроде мэра с правами и обязанностями в части гражданского управления и социальной политики. Мою же, хозяйскую, волю в городе оставался изъявлять и контролировать исполнение десяток Гнатовых, с чрезвычайными, ясное дело, полномочиями. Хорошо, в общем, пообщались, конструктивно. А его очевидный скепсис по поводу мирного совместного проживания представителей разных конфессий удалось преломить старой военной шуткой про «чем бы дитя не тешилось, лишь бы не руками». И новой в этом мире правдой о том, что Боги сами разберутся, кто из них главнее, приди им в головы такая блажь. Нам тут в Их дела там лезть без надобности. Над первым вождь вагров от души похохотал, а над вторым серьёзно задумался. Пообещал встретить и помочь тому, кого пришлёт Стоимир. Ве́сти на Аркону отправили ещё вчера. А кроме этого Будивой рассказал много интересного и очень своевременного про саксонского графа, что с недовольным красным лицом стоял под стеной, по которой мы прогуливались. И сведения эти оказались кстати.

– Я – граф Энгельгард. В эти края меня отправил император Священной Германской Римской империи для защиты и помощи местным дика… населению, – поправился он почти вовремя.

– Я – великий князь Полоцкий Всеслав Брячиславич. Выиграл эти земли в хнефтафл у их хозяина, Свена Эстридсона, повелителя Дании, – в тон ему, торжественно и гордо ответил Чародей. И мы с ним оба насладились выражением тщательно, но безуспешно скрываемой растерянности на кирпичной роже германца.

– Я сердечно благодарю моего венценосного брата Генриха и тебя, его верного слугу, за защиту и помощь здешним людям, – на последнем слове был сделан упор.

Да, момент был рискованный. И в части возвышения князя, пусть и великого, на уровень самого́ императора, и в определении слугой графа, что чувствовал себя здесь полновластным хозяином. Но, судя по тому, с какой опаской и уважением он проходил мимо дыры в крепостных зубах, Всеслав решил, что можно и так. И не ошибся. Ни оспаривать титулы, ни возмущаться или оскорбляться граф и не подумал.

– Я здесь для того, чтобы познакомиться с новым соседом и узнать твои планы касаемо этих земель и людей, – выделил он голосом последнее слово, явив себя вполне обучаемым. Но вопросом, заданным сразу и в лоб, здо́рово пошатнул в на веру в его дипломатические способности. Хотя это было даже к лучшему. Тратить остаток дня на то чтоб выслушивать бестолковые красивости и выговаривать такие же в ответ, не хотелось совершенно.

– Для начала я спущусь по Тренену до Эйдера. Там мы условились встретиться с моим другом Олафом, королём Норвегии. Он, наверное, уже дожидается меня, – легко ответил великий князь. Давая понять, что к масштабам императоров был ближе, чем могло показаться с первого взгляда.

– Для чего? – снова прямо спросил Энгельгард. И сам поморщился от того, как грубо и по-солдафонски это прозвучало.

– Рыбалка, – прежним тоном откликнулся Всеслав. Но пояснил, пожалев графа, у которого, кажется, слышно было, как трещали мозги, – хотим сплавать южнее, по пути Рагнара Кожаные Штаны. Погощу там у тётки, королевы франков, и тем же путём вернусь домой.

Энгельгард молчал, сурово разглядывая князя из-под густых белёсых бровей. Глаза его, водянисто-голубые, изо всех сил старались изобразить властный и проникновенный, в самую душу, взгляд правителя. Получалось из рук вон плохо. Больше было похоже на того самого губернатора, что вручал мне награду. Занимаемый пост был ему вели́к, как старый растоптанный валенок отца, в который можно было залезать двумя ногами сразу, скрываясь в нем почти по пояс.

Тому, тяжёлому номенклатурному работнику, явно было бы больше по душе строить дома и дороги, а в перерывах между трудовыми подвигами отдыхать на природе, с рыбалкой и прочими доступными и понятными милыми сердцу и желудку, но губительными для печени радостями, в компании начальника милиции, главврача райбольницы и директоров хлебозавода, леспромхоза и карьеруправления. А не вручать, облившись импортным одеколоном для того, чтоб перебить хоть немного лютый перегар, незнакомым людям серебряных птиц с двумя головами.

Этот, тоже не лёгкий и не маленький, с такой же красной личностью, аж целый граф, наверняка был бы рад чему-то похожему. Но положения, такие разные на первый взгляд, одинаково обязывали их обоих. Но, кажется, в отличие от губернатора, у этого были шансы. И чуть поправить ситуацию было вполне в наших с князем силах. Значит, надо было пробовать. Нет, не пробовать. Надо было делать.

В письме, полученном от него, том, что читали так внимательно Всеслав, Крут и Хаген, были некоторые осторожные намёки на то, что внешне верный и преданный слуга императора имел внутри определённые сомнения в том, что именно в этих, далёких от столичного Аахена, краях власть Генриха сильна. И нужна в принципе. А ещё меня, помню, смутило то, что буквы были выписаны с тщанием и прилежанием, украшены виньетками или как там называются эти ажурные хвостики? Стоявший сейчас перед нами германский шкаф-буфет не создавал впечатления тайного любителя каллиграфии. Значит, оформлять послание помогал кто-то ещё. Или помогала.

– Ладно, шутки в сторону, сосед. Я помню, что было в твоей грамотке. Жена или подруга? – решил Всеслав сблизить манеры общения.

– Подруга. Почти жена, – попыхтев гневно, но больше смущённо и удивлённо отозвался граф.

– С родных краёв или здешняя?

– Здешняя, – кивнул он покаянно.

– Мудрая баба. У здешних это бывает часто. Хотя, ваших я особо и не знавал никогда. Но не о том речь. Звать как? – в упор спросил Чародей.

– Милонега, – явно нехотя отозвался Энгельгард.

– Доброе имя. И мысли добрые у неё. Значит, о том, что в этих землях вряд ли сохранится власть Генриха, она подсказала?

– Вдвоём решили. Был давеча проповедник проездом, из самого́ Рима, Вечного города, в Сигтуну, ко шведам. Наговорил всякого. А верно ли, что на Александровой Пади войско папы было в сорок тысяч ратников? – в глазах его не было недоверия. Была какая-то обречённая жажда истины.

– Ну-у-у, – Всеслав помахал ладонью неопределённо, чуть поморщившись. Не подтвердив, но и не опровергнув сказанного. – Так скажу: курган на их могиле высотой будет побольше, чем собор здешний. Раза в два.

Правда была чистая. Ну, если считать от Днепровского берега до вершины дуба, что посадили на самой макушке получившейся немалой горушки по совету Буривоя.

– И что, в твоём войске потерь и вправду не было? – разговор явно доставлял ему почти физическое неудобство. Но привычка идти до конца брала верх.

– Проповедник так сказал? – уточнил удивлённо и недоверчиво великий князь.

– Да нет, – отмахнулся граф, тоже поморщившись, но недовольно, – тот плешивый наплёл, что ценой сорока́ тысяч жизней верных католиков остановила мать-церковь и отцы-прелаты бесовский натиск дикарей-язычников, что хотели все храмы пожечь дотла и заставить добрых христиан пить сырую кровь и жрать человечину, как у них принято.

– Пф-ф-ф! – возмущённо фыркнул Чародей, удивив собеседника. А потом, помолчав, удивил ещё сильнее.

– И то – брехня, и другое. Три брехни, одна другой глупее! Человечины мы не едим. Чанов с кровью питьевой много вокруг видишь?

Граф честно обвёл взором и крепость, и берег снаружи городской стены, помотав затем головой отрицательно.

– На карту вон глянь на стене, – указал великий князь на стенгазету. Энгельгард дисциплинированно посмотрел, куда просили.

– Справа – наши земли. Слева – Генриховы и латинян. Как сам думаешь, нужна нам чужая земля, если своей вон сколько, и народ в городах живёт широко, привольно, а не на головах друг у дружки?

С глазомером у саксонца явно было всё в порядке. И он снова замотал головой. А на словах про скученность и нехватку места в городах ещё и вздохнул глубоко.

– И про потери – брехня, – резюмировал Чародей, добавив в голос печали, чем сразу привлёк внимание графа. И в глазах его, водянисто-голубых, кажется, мелькнуло сочувствие.

– Хаген, – горько вздохнув, выдал Всеслав.

– Чего – Хаген? – едва слышно переспросил Энгельгард, точно помнивший, как только что видел и здоровался за руку со шведским вождём. Который был вполне себе живым. Хотя кто знает, чего можно было ожидать от этих колдунов?

– Легендарный северный ярл, Хаген, тогда ещё известный как Рыжебородый… – он вздохнул ещё горше, и граф замер, прикрыв рот широкой ладонью строителя, перестав дышать от напряжения.

– Во-о-от такой мозоль кровавый набил себе. Два! На каждой руке! А ты думал – легко отчекрыжить целую тыщу латинских бестолковок тупым топором⁈

Да, номер вышел вполне в духе Глебки, среднего сына. Хотя, теперь уже не среднего, а второго. Видимо, и яблоня от яблока тоже находилась где-то неподалёку.

Глава 3
Выход с силой

– А правда то, что каменную стену – одной стрелой? – этот вопрос ошарашенный граф задал явно по инерции, на автомате. Полученных сведений ему и так было заметно лишку.

– Кроме того, что не стрелой, а арбалетным болтом – правда, – подтвердил Всеслав. И продолжил уже серьёзно. – Пойдем-ка, сосед, вниз. Ветерок поднимается, да и время обеденное. Разговор важный будет, не натощак такие вести.

И мы спустились к столу, что накрыли прямо на площади, с видом на стенгазету.

За столом разговор и вправду получился и живее, и продуктивнее. А под конец и откровеннее. Поняв, что русы здесь на самом деле «проездом», местные чуть выдохнули и успокоились. Узнав новые правила игры, вполне несложные, пообещали их всячески соблюдать. Драть три шкуры, и даже одну, с них никто не собирался, а потерпеть без пиратства и грабежа, получив взамен кратный рост торговли, промышленности и сельского хозяйства, казалось не такой уж и сложной задачей. И спорить с новыми хозяевами этой земли, которых всячески поддерживали и с которыми соглашались короли Дании и Швеции, а с ними и ночной кошмар торговцев-мореходов, сам Крут Гривенич, никто не собирался. Будивоя вполне устроил предложенный пост, а Энгельгарда – статус доброго соседа. А под конец и вовсе интересно вышло.

– Говорят, крепости и за́мки на твоей земле диковинные стоят, крепкие на удар да удобные для житья. Не расскажешь ли? – с дальним прицелом спросил Всеслав.

И граф залился белобрысым красномордым соловушкой, увлечённо объясняя способы и приёмы каменного зодчества. Пусть и сбиваясь чаще обычного на родную лающую речь. Но в целом было более-менее понятно.

– Ловко, – с уважением похвалил Чародей, – у нас так не строят. А могли бы, да жаль, науку передать не́кому. Подумай, Энгель, посоветуйся. Вдруг решишь на юго-восток сплавать? Для начала в гости, осмотреться, а там – как пойдёт. На солёных морях воздух полезнее, земля там родит небывало много хлеба, рыбы полно́. А городов да портов-причалов, где мне очень пригодились бы строения, с твоими знаниями и умениями возведённые, на Руси столько, что за семь жизней не построить, – князь говорил спокойно и уверенно, глядя на карту. И даже гипнозом не пользуясь. Потому что, и это было совершенно понятно по графу, в том не было никакой необходимости. А когда Всеслав достал берестяной блокнот и карандашом набросал там контуры пирсов и складов, что уже были выстроены в Олешье, в устье Днепра, и предложил саксонцу прикинуть, какого типа зАмок лучше бы смотрелся в той местности и в том рельефе, стало совершенно ясно – клюнуло, причём хорошо так, уверенно.

– А правду говорят, что ты можешь мёртвых оживлять и безногих ходить заново учишь? – несмело спросил Энгельгард, что уже совершенно не возражал, когда князь называл его для краткости просто «Энгель».

Мы неторопливо шли вдоль крепостной стены, и он указывал, где и что следовало бы переделать, улучшить или усилить. Эскиз будущей цитадели в устье Русского моря при этом держа у груди, в подаренном блокноте, и время от времени поглядывая на чудесную штуку «карандаш», так удобную для черчения, которая не крошилась, как уголь, и не ставила кляксы, как перо. Остальные участники обеда, предсказуемо плавно перетёкшего в ужин, или разошлись по зАмку, или остались за столом, или перебрались на свои лодьи. Некоторым, как ни странно, на ровных кроватях, крепко стоявших на твёрдых каменных плитах, не спалось. То ли дело – на свежем воздухе, под плеск волны в борта, покачивание и мерный храп дружины? Ну, кому что, конечно.

– Оживлять мёртвых могут только Боги, сосед. Я своими глазами такого ни разу не видел, а чего не видел – того стараюсь на веру не принимать, – медленно ответил Всеслав, всматриваясь в собеседника. Того что-то крепко заботило, не сказать тяготило. Странно, вроде как всё самое важное уже решили. И что с собой их с Милонегой заберём на обратном пути, и что путешествие и проживание будет за наш счёт – ушлый граф, видимо, имел правильную, хоть и довольно раздражающую многих привычку проговаривать «на берегу» всё, до самой последней мелочи.

– А ходить? – в голосе его мне почудилась скрытая, потаённая надежда на чудо. «Внимательно, друже. Что-то важное будет сейчас!» – предупредил я Всеслава, хотя он и сам, вроде, почуял что-то подобное. Ну, или у меня подсмотрел.

– Мои люди умеют делать новые ноги. Протезы из дерева, кожи и железа. Бегать и плясать на них особенно не получится, но я близко знаком с парой безногих, которых теперь на взгляд никто от обычных людей не отличит, – ответил Всеслав. А я вспомнил, что у того же Шила, например, один из первых прототипов шарнирного сустава характерно пощёлкивал, и приходилось часто смазывать салом или дёгтем. На последующих моделях звук был уже почти не слышен. И дёгтем не воняло.

– Сынок у нас… У Милонеги… Да у нас, как родной он мне стал уж… В общем, ходит он плохо. Ножку подволакивает.

Было видно, что говорить о таком граф явно не планировал. Но и случай упустить не мог, всё из-за той же привычки идти до конца. И то, что рассказывать о таком ещё вчера незнакомому человеку с дурной славой, прибывшему чёрт знает откуда и уходившему чёрт знает куда, ему очень неловко, тоже чувствовалось.

– С рождения? Сколь зим ему? – «вылез» я с профильными вопросами вперёд Всеслава. Но тот не спорил.

– Ему четвёртый годик идёт. Когда бегать только начинал, упал, расшибся. Тогда мы как раз в город заходили. Шумно было, – глаза Энгельгарда говорили о том, что будь его и Божья воля – он многое бы отдал за то, чтобы дружины саксонцев в тот год либо вообще не появлялись в бухте Экерна, либо занимали города вагров менее безжалостно. Расшвыривая конями и копьями баб и детишек.

– Я не колдун и не Бог, Энгель. Но я умею лечить многие травмы и болезни. Лечить, живых. Не исцелять чудом, не отращивать отрубленные руки-ноги и не воскрешать покойников. Можешь показать, как именно он ходит?

Окинув округу заметно смущённым и взволнованным взором, граф сделал несколько шагов.

– Я пойду этим путём обратно, домой. Если Богам будет угодно, чтоб я сладил задуманное и вернулся живым. Мы сговорились о том, что ты и Милонега пойдёте с нами на Русь. Мальчонка-то наверняка один тут не останется. А там, дома, посмотрим, что можно сделать. По тому, что ты показал, судить трудно, а ждать, пока за ним пошлют да доставят, мне не с руки совсем. Каждый день задержки множит возможность того, что Вильгельм прознает о нас и начнёт готовиться. Тогда мы обратно вернёмся очень вряд ли, – и Чародей задумчиво замолчал. Молчал и Энгельгард, чуя, что встревать с вопросами рано. Рус сказал не всё. И не сказал главного.

– Я не буду врать тебе, что сын обязательно будет хорошо ходить, плясать и бегать. Но я могу обещать, слово дать, что посмотрю его сам, а дома покажу другим знающим. И мы вместе сделаем всё возможное для того, чтобы помочь твоей беде, сосед.

Я снова говорил чистую правду. И он это чувствовал. И очень, нестерпимо сильно, хотел верить и надеяться на чудо. Которого не будет, об этом я сразу предупредил. Судя по походке, у мальчика был подвывих бедра или дисплазия тазобедренного сустава. Возможно, врождённая, или после травмы. Сложно. Очень сложно, особенно с врождёнными, если мальчонке уже четыре года, и всё это время сустав разрушался.

Но ставить диагнозы по походке, не видя пациента, я себе никогда не позволял, ни в будущем, ни теперь. Я и раньше не верил гадалкам и экстрасенсам, что по фотографии «снимали и портили». Не верил я и в остеопатов, и в мануальную терапию, правда, но ровно до тех пор, пока Саша, зав терапией в моей родной больнице, не отучился по обоим этим спорным направлениям. И не поставил меня на ноги, когда в очередной раз разбил радикулит, причём даже быстрее, чем обычно. В общем, к неклассическим методам лечения, которые опирались на токи, энергии, вибрации и прочие материи, каким меня не учили, я относился с недоверием. Но хотя бы отрицать их эффективность перестал. А вот учиться так и не собрался. Поздно в моём тогдашнем возрасте было переучиваться с доказательной медицины на новомодную. Хотя, изучив переводы ведьминых записей, сделанных тем толмачом, что нашёл Шарукан, с удивлением узнал, что те методики были совсем не новыми.

Энгельгард, граф Экерны, властелин Рачьей бухты и сопредельных земель, гениальный архитектор и строитель-виртуоз, смотрел на меня неотрывно. И в его водянистых глазах было значительно больше влаги, чем обычно. И та надежда, которую он так старался скрыть даже от самого́ себя, расцветала во всю мощь. Потому что словам страшного колдуна, отрицавшего то, что он колдун, хоть только что признавшего, что разворотил каменную кладку одним арбалетным болтом, он поверил сразу и безоговорочно. А вера, надежда и любовь, как известно, родные сёстры. Любовь к незнакомому мне пока мальчику и его матери помогла родиться той вере в возможный благополучный исход. А уже та вера родила надежду. Как сказала бы Домна: здоровенькую такую, бОльшенькую.

– Я верю тебе, Всеслав. Я принимаю твоё слово, и в ответ повторяю сказанное мной. Генрих не узнает ни от меня, ни от моих людей о том, что в Шлезвиге поменялся хозяин. И что самого́ Шлезвига больше нет, а есть новый город Юрьев-Северный. В котором простой люд впервые на моей памяти не боится и не проклинает тех, кто два дня назад пришёл занять эти земли. И занял почти без крови. И вовсе без крови невинных. Я дождусь тебя. И пойду с тобой.

Он протянул мне широкую и мозолистую ладонь. Возможно, это было не по правилам, имперским и дворцовым протоколам этого времени, где графам не полагалось здороваться с князьями, тем более великими. Но во-первых, знание этих протоколов не входило в перечень Всеславовых тайных и явных. А во-вторых, плевать он хотел на правила, все вообще, и эти, дворцово-протокольные, в частности. Поэтому шагнул навстречу соседу, крепко сжав сперва его предплечье в дружеском рукопожатии, а потом и обняв крепко. Вряд ли это было в ходу у пап и императоров, в лучшем случае предоставлявших ручку облобызать. Не знаю, ни я, ни Всеслав настолько близко ни с одним из них не сталкивались. Пока.

Энгельгард вздрогнул, поднял руки, подержал их чуть на весу, не решаясь продолжить движение. Но решился-таки. И тоже обнял заморского Чародея. Крепко, по-мужски. По-соседски.

Провожали нас всем городом. Ну, или не нас, а тех, кто подрядился лямщиками-бурлаками, помочь новым хозяевам и их союзникам дотянуть лодьи до Тренена. Но злых или недовольных ни на берегу, ни дальше, как-то не попадалось. Потому что за помощь в переходе русский князь отвалил столько, сколько года за три заработать удавалось не всякому. Причём именно что отвалил – работа, ещё не сделанная, была оплачена вперёд. А заранее были пущены гонцы к ваграм и датчанам, со словами о том, что в Юрьеве-Северном вскоре можно будет очень успешно расторговаться. Через одну-две седмицы можно было ожидать богатых ярмарок. Но товары должны были прийти только с востока, ближнего юга и севера. Западная сторона была блокирована отрядами Будивоя и Эдельгарда, со строжайшими приказами задерживать или убивать любого, шедшего с заката. Вереница руянских и датских кораблей потянулась к Тренену неспешно, но неумолимо, в сопровождении протяжных песен на четырёх языках, что так помогали идти в ногу воинам и землепашцам, рыбакам и охотникам, плотникам и кузнецам. Христианам и язычникам. Русам, руянам, шведам, датчанам и ваграм.

– Ни единой лодочки на всей реке. Передо́хли они все, что ли? – недовольно бурчал Рысь, меряя шагами дно «нашей» лодьи.

– Это вряд ли. Скорее всего, Олаф успел, перекрыл устье Эйдера, – предположил Всеслав, не оглядываясь. Он всматривался в берега, отыскивая поселения, которые попадались неожиданно редко, и запоминая ориентиры.

– Да я про здешних, рыбаков да прочих, – пояснил озабоченность Гнат. – За весь день никого!

– Ну так тут и жилья, как местные говорят, особо и нет в окрУге, – удивился князь.

– Дикий край, тьфу. Закатные земли, что с них взять? В городах друг у друга на головах селятся, а возле речки, где уж точно с голоду не помереть – шаром покати, – негодовал воевода.

– Я думаю, тут Хольстены за пару-тройку лет как метлой всех повымели, чтоб в их дела никто не лез. Вот и не селятся теперь. Это ж не последняя речка в здешних краях. На других-то не убивали да на ветках не вешали, поди, – задумчиво проговорил князь. Провожая взглядом уже пятое или шестое место на берегу, где в траве и кустарнике угадывались остатки построек. А на ветвях деревьев, что стояли ближе к воде, видны были характерные старые шрамы-потёртости. Будто здесь кто-то и вправду плясал в петле. Всю жизнь, до самой смерти. Близкой.

До Холма́, или, как его звали местные, Хо́льма, дошли всего за день. Ну, то есть первые лодьи скатывали в Тренен, когда Солнце ещё не село. Повезло и с погодой, и с грунтом: стояла жара, дождей не было давно, по сухой траве и каменистой здешней почве дубовые катки шли, как асфальтоукладчики в моём времени. Те, что шли следом, вынуждены были даже останавливаться и выжидать: по укатанной передними «автостраде» кораблики только что сами не летели.