Текст книги "Воин-Врач VI (СИ)"

Автор книги: Олег Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Пусти обогреться, святой отец, – произнёс вдруг невнятным голосом маленький. По-датски. Увидев здоровенного монаха, что вылезал из погреба, прижимая к широкой груди терявшийся на её фоне бочонок. Объёмом где-то на две корчаги, два ведра. Слепой повёл головой примерно в ту сторону, куда обращался хромой.

Великан-священник явственно вздрогнул, услышав обращение. На родном языке. С выговором уроженца острова Шеллан, откуда родом был и он сам.

Поставив на землю бочонок, монах выпрямился. Поменяй эти серо-бурые тряпки на приличный доспех – сразу станет понятно, что перед тобой настоящий морской бродяга из лучших, лихих и матёрых, дублёный, литой. Ему бы ещё бороду чуть укоротить, трубку в зубы, фуражку на затылок и синий якорь на предплечье толщиной с бедро обычного человека. Хотя да, в этом времени не носили фуражек. И трубки были без надобности – удачливый аферист и мореход из Генуи ещё не перешёл океан, промахнувшись мимо Индии и попав на Карибы. До этого ещё четыре сотни лет где-то. Или поменьше, если всё сложится удачно.

– Откуда ты родом, сынок? – прогудел священник. Да, при здешних каменных стенах, высоких сводах и акустике таким голосом только и проповедовать. Бас был густым и хрипловатым. Кажется, такой называли бархатным.

– Дом моего отца неподалёку от Роскилле. Со скал видно простор Большого Бельта, – отозвался хромой тут же, быстро обернувшись на слепого. Который ткнул ему в спину кулаком. Чтоб не забывал про акцент.

– Добрые места, бывал там, – едва ли не напевно протянул здоровяк. А ладони его скрылись в широких рукавах одеяния. – Каким ветром тебя занесло в эти края?

– Мы с другом ходили на драккаре Ульфа Поджигателя. До той поры, пока он не надумал добраться до земель русов. Они выстроили богатый город в устье Даугавы, в Венедском заливе. С трёх лодий нас выжило только двое. Теперь ходим по земле и везде славим имя Господа, даровавшего чудесное спасение. Он сподобил и до этих краёв добраться, – спокойно рассказал маленький. Слепой грустно кивал за его спиной.

– Пойдём в мою скромную обитель, сынок. И друга бери. Придержи только дверь мне, несподручно с бочонком.

Он наклонился и подхватил свою ношу так, будто в ней было пусто. Низенький, подпрыгивая, одолел три ступеньки, на которых слепой едва не растянулся, споткнувшись.

– Проходите, дети мои, – прогудел из-за их спин настоятель.

Зал скромной обители поражал. Доспехи и оружие на стенах, здоровенный дружинный стол с крепкими лавками. Шелк и бархат на ложе в углу. Сзади гулко стукнул засов, опустившись в пазы.

– А теперь по порядку, ребятки. Кто послал, откуда и зачем.

Обернувшись значительно быстрее, чем полагалось хромому со слепцом, странники едва не упёрлись в острия болтов двух тяжёлых арбалетов, что смотрели им в лица. Не дрожа в крепких руках старого Стиганда. Бывшего капеллана войска короля Кнуда Великого. Архиепископа Кентербери.

Глава 9
Вот так сюрприз

– Ты чего это, святой отец? – с очень натуральным испугом воскликнул хромой. – Сам же пригласил войти!

– Войти-то вы вошли. А вот выйдете ли – будет зависеть от того, что и как расскажете, – самострелы, из каких только с крепостных стен стрелять, положив на твёрдый камень, в мощных руках не шелохнулись. – Ты, мальчик, ещё мамке подол мочил, когда я таких как вы к старой Хель отправлял.

– Мы свои, мы Господу молиться… – продолжил было уверять низенький. Но тут слепой положил ему на плечо ладонь, а как будто рот зажал.

– Странники мы, святой отец. Со Пскова. Пришли на змеек говорящих поглядеть, что на двух ногах ходят, – совершенно спокойно проговорил безглазый.

– О как, – взлетели брови старого викинга. – Русы? Здесь?

Да, владение датским на уровне родного не входило в широкий круг Всеславовых талантов и умений. Понимать – понимал, а вот говорить ловко не выучился. Поэтому и взял с собой Лиховоя. Тот знал до диалектов шведский, датский, норвежский и германский. Помимо того, что был из Ти́това десятка. Следовательно, знал и умел гораздо больше.

– Я сейчас медленно руку правую подниму и к лицу поднесу, не стреляй, – скорее предупредил, чем попросил слепой. Старик лишь легко кивнул, отступив на шаг назад, к запертой двери. Наконечники болтов по-прежнему не качались, внимательно глядя промеж глаз гостям. Ну, у кого были глаза, конечно.

Незрячий, как и обещал, поднял плавно и спокойно ладонь, приложил к левому виску́ и отвёл. Вместе с рыбьей кожей, налепленной поверх глаз. Которые теперь очень пристально смотрели на архиепископа. Тот сжал зубы и моргнул дважды. Ну а как же – чудеса из святого писания наяву глядеть не каждому выпадает. Этой краткой доли мгновения хватило невысокому для того, чтобы оказаться за спиной старого викинга, прижать узкий длинный нож тому над кадыком и плавно, ласково даже отвести чуть выше и левее арбалет, нацеленный на великого князя.

– А теперь мы, Стиганд, за стол сядем да поговорим толком, без этой лишней суеты со стрелами в морды. Угостишь гостей, как древние законы велят? Мне твой строгий пост по душе, самому разве так попоститься? Эвон как тебя разнесло-то, аскета.

Всеслав повернулся к настоятелю спиной, прошёл пару шагов и сел за стол. Но не на хозяйское место, а по правую руку от него.

– А чтоб тебе проще было, да не в ущерб чести, что тебя два калеки до́ма обставили, я остальных покажу. Опусти оружие.

Спокойный голос с еле уловимой толикой гипнотического воздействия на архиепископов, видимо, не работал. А вот голова у деда, несмотря на многолетний строгий пост, наоборот. Он плавно развёл руки в стороны и опустил арбалеты. Которые осторожно, по одному, принял невысокий.

– Чисто, братцы, – чуть громче сказал Чародей. И старик заметно вздрогнул. Не тогда, когда трое на верёвках спустились с потолочных лаг-балок. И не тогда, когда ещё двое выступили будто прямо из глухих пустых углов. А когда один, перемазанный сажей, как настоящий чёрт, шагнул прямо из очага, появившись там беззвучно в облаке золы.

– А кто ты таков будешь, чтобы я делил с тобой кров и пищу? За долгую жизнь я навидался всякого, поэтому извини уж, не с каждым за стол сажусь, – хрипловато, но спокойно внешне сказал хозяин.

– Очень правильный обычай у тебя, Стиганд Секира, – кивнул Всеслав, отметив, что от старого прозвания, которое помнили редкие считанные единицы, священник вздрогнул ещё раз. – Если не ошиблись те, кто говорил мне про тебя, то станет яснее, если глянешь на перстень мой.

И он повернул на левом указательном пальце неразличимый под грязью и пылью странствий ободок кольца. Вынырнула наружу из кулака печать, блеснув тусклым старым золотом. По лёгкому взмаху правой ладони исчез нож из-под бороды архиепископа и нетопырь из-за его спины. И два осадных арбалета из-под ног.

Старый воин и политик неторопливо шагнул ближе к столу, вглядываясь в лежавшие на столешнице руки. Покрытые пылью и грязью руки бродяги, слепого калеки. С золотой древней печатью на перстне, что в образ странника не вписывалась совершенно.

– Вот оно как. Что ж, я рад приветствовать тебя на земле англов, великий князь Всеслав Брячиславич. Не ошиблись и те, кто говорил о тебе мне. Ты умеешь удивлять, – тяжело усаживаясь в кресло произнёс он.

Два вождя, старый и относительно молодой, смотрели дру на друга изучающе и откровенно оценивающе, не скрывая и не стесняясь этого. И оба явно были довольны произведённым впечатлением. Первым при встрече, самым важным.

– Скажи, добрый Стиганд, где мы маху дали, кроме того места, когда Лиховой забыл про датский выговор? – вполне вежливо поинтересовался Всеслав.

– Костыль. Костыль свежий, не истёртый ни подмышкой, ни внизу. Но даже если калека себе новый ладит взамен сломавшегося, он наверх кожу нашивает со старого, – так же благодушно отвечал архиепископ. – И слепые когда по всходу поднимаются, носок выше тянут. Не видят же ничего, вот и ступают с запасом, чтоб не навернуться.

– Вот ведь верно говорят знающие люди: «век живи – век учись, всё равно дураком помрёшь», – ухмыльнулся Всеслав. И тут же, без паузы, не убирая улыбки, спросил другим голосом, пустым, – а ещё они говорят, что дьявол кроется в мелочах.

Старый великан посмотрел на него из-под бровей искоса, но промолчал.

– Сынки, там за второй дверью справа кухня. Не в тягость если, принесите блюдо со стола нам с вашим князем. Да бочонок, что я возле двери позабыл, – тоном доброго дедушки попросил викинг. И одобрительно поглядел на то, как сместились вдоль стен наши воины, направив на указанную кухонную дверь оба трофейных самострела. Лиховой поднял бочонок, за которым наполовину скрылся, без звука и видимого напряжения, и поставил в вежливым поклоном перед хозяином. А потом подошёл к кухне и пробурчал, пнув в дверное полотно из толстых плах:

– Немил, хорош там жрать в одну харю. Выходи с харчами, не ты один оголодал!

Под удивлённым, но, кажется, одобрительным взглядом архиепископа дверь раскрылась, медленно и по-нетопыриному беззвучно, и оттуда вышло ещё трое наших. С запрошенным блюдом. И ещё с двумя. И поставили их, подойдя, перед нами.

– Молодцы, парни, ловко! А где повар мой? – весело спросил Стиганд, в руках которого из ниоткуда возник приличный нож. А за спиной – две молчаливых тени, одна из которых была вся в саже.

– В погреб полез, в тот, что за малой печкой, неприметный такой, – ответил Немил.

Его датский хромал сильнее, чем Всеславов, но и такого хватило, чтоб архиепископ вздрогнул в третий раз и уставился на него очень пристально и неприятно.

– Не подумай дурного, хозяин, живы все, и стряпухи, и сторожа твои, – поспешно продолжил нетопырь, показывая пустые ладони в мирном жесте. – За ними там остальные наши смотрят, со всем вежеством и заботой. И не взяли мы оттуда ничего, ни единого солида, ни одного денария.

Последние слова он говорил, глядя уже на Всеслава. Который чуть прикрыл глаза, давая понять, что намёк на то, какую-то часть из тайников святого отца удалось обнаружить, не упустил.

– Ну что ж, – помолчав, побуравив ещё некоторое время глазами нетопырей, начал Стиганд, – раз под кровом моим не пролилась кровь, не было проявлено неуважения и грубости, во славу Господа приглашаю я вас, добрые вои, за стол.

И он благословил наш постный полдник: трёх запечённых молочных поросят и двухведёрный жбан эля.

Наши сидели за дальним концом, над двумя обглоданными свинками, переговариваясь так, что ни понять их, ни услышать было невозможно. Показательно не глядя в нашу сторону.

Архиепископ подумал, пожевал губами и поднялся с хозяйского кресла, усевшись напротив гостя. И подал пример не смущаться, а есть, пока дают. Всеслав, сполоснув и утерев руки и лицо, не стал ни скромничать, ни стесняться. После вчерашних кебабов в животе ничего не было, а почти сутки минули.

– Что за нужда привела тебя так далеко от дома, княже? – вполне миролюбиво спросил архиепископ. Насытившись, утолив жажду и теперь ковыряя в зубах ножиком в локоть длиной.

– Замело, святой отец, в края мои редкую древнюю сволочь, – размеренно начал Чародей, подняв на него взгляд. – Лихозуба, каких у нас полтораста лет не встречали. Тот, последний, громко выступил, много вреда нанёс Руси одним-единственным убийством подлым.

Священник отложил сабельку—зубочистку, сложил руки на столе и слушал, не перебивая.

– А тот, какого я повстречал, надумал и вовсе худое. Жену мою молодую с сыном малым, да вторым, какого она в ту пору под сердцем носила, извести́.

Всеслав нарочно держал ладони лежавшими на столешнице плашмя, не держа в них ничего. Чтобы ненароком не сломать и не раздавить во прах. Так зол был от одних воспоминаний о том нападении и ночном походе по Двине под Леськины песни.

– И потом ещё несколько паскуд попалось мне. Вызнал я, из какого гнезда приползли те гады, да вот и пришёл поглядеть на хозяина их. И сделать так, чтоб зла на земле стало меньше. Гораздо.

Последнее слово мы неожиданно для себя самих произнесли хором. И в глазах святого отца напротив впервые за всё время, кажется, промелькнуло опасение.

– Я знаю, о чём ты говоришь, Всеслав, – медленно, осторожно произнёс он. – Ты первый, кто за всю долгую историю ядовитых аспидов сам, своей волей, пришёл к ним в самое сердце. О том, что скрывают стены этого аббатства, знает во всём мире душ пять-десять от силы. Хотя в том, что в большинстве из тех знающих есть ду́ши, я всё чаще сомневаюсь. В тебе вот точно есть. И не одна, кажется.

Во взгляде его не было угрозы, вызова или сухого научного интереса. Там рождалась надежда. И Всеслав приложил ощутимое усилие, чтоб не выдохнуть длинно, опустив плечи, или широко улыбнуться с облегчением. Радоваться было рано. Но то, что самый сомнительный участок по задуманной нами стёжке-дорожке мы, кажется, проскочили без потерь, требовало срочно сделать что-то из перечисленного.

Он носил дневную печать, а не ночную. Как предупреждал тогда отец Иван, не все латиняне были нам непримиримыми врагами, не каждый из них требовал проведения месс на латыни и ратовал за то, что все остальные учения, кроме римского, папиного, были опасной ложью и ересью. Сохранялись те редкие, кто верил в белого Бога, а не в его слуг в золотых или серо-бурых одеяниях. Одним из таких уникумов оказался на наше счастье и архиепископ Кентерберийский. Человек с непростой судьбой и опытом, которого хватило бы на десяток жизней попроще. Этот опыт и эти знания стали тем, чего нам недоставало до приведения амбициозного и излишне авантюрного плана в порядок. В относительно полный порядок.

Стиганд поведал о том, как узнал сравнительно недавно о чёрной тайне собора, о том, что скрывал он ещё глубже, под известными погребами и подземельями. Но в сами́х катакомбах святой отец не бывал. Он вообще теперь очень мало где бывал на территории аббатства. И сам каждое утро удивлялся, вознося хвалу Господу, тому, что снова проснулся живым. Но, видимо, договориться о получении титула архиепископа с Римом у носившего ночную чёрную печать пока не выходило. И старый викинг продолжал оставаться нужным. По странной прихоти или ещё какой-то причине его не убивали. Хотя те, кто вылезал из тайных нор ночами, могли. Но будто ждали, пока он сам сведёт себя в могилу своим строгим постом.

Он поведал о том, что новый фактический архиепископ по имени Ланфранк словно зачаровал Вильгельма, пробрался к нему в ближний круг и стал правой рукой. Или даже головой. Не было уверенности у викинга в том, что решения последних трёх лет король принимал самостоятельно. Слишком уж бесчеловечными и людоедски-жестокими они были. У Бастарда было, конечно, трудное детство, ему выпало много испытаний, которые могли бы свести с ума или сделать зверем любого. Но совершать странные поступки, рубить, резать и жечь людей целыми поселениями, не щадя младенцев и никчёмных стариков, он начал лишь с появлением Ланфранка. Или проявлением. Судя по тому, как хорошо он владел информацией и ситуацией на острове, новый настоятель аббатства прожил в этих краях долго, не показываясь до срока на глаза. Скрываясь в пещерах, в лесах и на горах. Или под землёй.

Изменения в поведении и проводимой политике короля и сподвигли старого викинга к изысканиям. И он узнал и про выжженные клейма на ступнях, и про то, как доброе и чистое имя святого Бенедикта оказалось ширмой, за которой таилось столько ужаса, тьмы, зла и боли, что и представить себе было невозможно. Эти знания, снова в полном соответствии с книгой Кохелета-Экклезиаста, принесли пастырю печаль, отдаление от короля и ежедневное ожидание расправы. Равнодушные монахи, у которых в глазах почти не было видно зрачков, доходчиво объяснили, что уплыть с острова, уехать из графства и даже просто выйти с подворья викингу больше не удастся. Странные, долговязые и тощие, они оказались быстрыми, как молнии, и сильными, как злые шторма родных морей. Которые всё чаще снились старому Стиганду ночами. Наложить на себя руки ему не давали заповеди, в которые он поверил, и баранье упрямство, с каким родился. Он молился и надеялся на то, что Всеблагой Господь услышит его и подаст знак, пошлёт помощь. А что вместо ангелов прилетели Чародеевы нетопыри – ну так неисповедимы пути Господни.

Мы проговорили до глубокой ночи. Выпущенные из подвала стряпухи помогли поддержать и разговор, и крепость духа в постящемся опальном архиепископе. Копчёными свиными рёбрышками и блюдом отбивных, которое заняло чуть ли не половину стола. Сторожа́, два здоровенных глухонемых датчанина, сходили в уличный погреб за элем. А Всеслав, когда беседа приняла уже более доверительный характер, достал из-за пазухи флягу. Заставив святого отца снова истово возблагодарить Господа и ещё сильнее укрепив в нём всё нараставшую веру в чудеса.

А наутро стальной старец, не нарушая обета, внедрил пенного под холодную свининку и дополнил вчерашний план парой деталей. Будто он вовсе и не храпел тут так, что мебель жалобно скрипела, а исключительно дорабатывал детали операции, самоотверженно не смыкая глаз. Истинно старая школа. И помочь нам он согласился вчера не в обмен на обещание вывезти его домой, в Данию, и не на то, чтоб оставить в целости и сохранности всё, что он тут заботливо скопил и преумножил за годы службы. А за то, что Всеслав рассказал, как обстояли дела в Юрьевах, Русском и Северном, и Янхольме. И дал слово великого князя в том, что при успешном выполнении задачи здесь, в Кентербери, станет так же. Или очень похоже.

Картинка на листе бумаги, нарисованная карандашом, вызвала в старце ещё одну жаркую и вполне искреннюю хвалу Господу и всем святым сразу. Восхищало его всё. И баснословно дорогая, хоть и шершавая писчая поверхность серовато-бежевого цвета, появившаяся из-за пазухи мнимого вчерашнего слепца. И чудо-палочка, что оставляла не ней чёткие и заметные линии, кружки и стрелы. И сама схема, изучив которую трижды вдоль и поперёк, со всех сторон, он задумчиво протянул:

– А по-нашему выходит. На самой границе между отвагой и безумием. И на пару шажков за пределами возможного для смертных. У тебя в роду датчан не было? – и он с хитрецой прищурился на Всеслава.

– Это у датчан в роду славяне были, – улыбнулся Чародей. – Так что удивим мразей по-родственному, от всей щедрости душевной.

– Уверен, что получится? – в который раз за последние дни поинтересовался очередной уроженец северных земель.

– Полностью. А уж как именно – вечером узнаем. Но я себе не прощу, если выйдет, что мы все в такую даль приплыли, чтоб подохнуть бесславно. Значит, пока не победим, помирать никак нельзя нам.

– Не смей помирать прежде смерти, – с неожиданной твердостью, резко контрастировавшей с предыдущей хитрой улыбкой, оборвал его архиепископ. – Старые Боги и те, кто был им верен, так учили. И Христос заповедал нам так же. Пока ты жив – смерти нет. Она придёт – тебя уже не будет. Живым нет ходу к мёртвым и наоборот. Так заведено, так было, есть и будет.

И глядя на кривой коричневый указательный палец, которым он сопровождал своё краткое, но ёмкое напутствие-проповедь, на холодный блеск серо-синих глаз и затвердевшие скулы, было ясно – старый Стиганд Секира, гроза и ужас дальних берегов, безоговорочно верил в то, что говорил.

Глава 10
Пожар в бардаке

О том, как это должно было произойти, сперва долго спорили и ругались с союзниками, временами успокаивая Гната. Он пару раз взрывался и орал, что раз уж тут собрались все такие уверенные в себе, будто бессмертные, то и сломанными конечностями никого не напугаешь. Поэтому он сейчас переломает одному чёртову колдуну руки-ноги, увяжет в мешок и увезёт домой, к жене и детям, про которых тот колдун, кажется, окончательно позабыл. На резонные замечания о том, что у нас были договорённости с королями, королевами и даже с торговцем разным товаром, начинал едва ли не лаять, уверяя, что он лично никому ничего не обещал, кроме матушки-княгини и княжичей, а носатые жулики ему вообще не родня, не сватья и не братья, чтоб заради них соваться в змеиное логово. Еле успокоили.

После того, как в план внёс коррективы архиепископ, Рысь сперва взвыл, потом зашипел, а потом начал сыпать такими словами, что Крут с Хагеном только охали и одобрительно крякали. Но, пусть и не сразу, уняли его снова.

– Ладно, – обессиленно выдохнул он, отдышавшись после финальной, на излёте уже, тирады, где из приличных слов были только предлоги и союзы. – Раз тебе опять все Боги разом взялись так широко улыбаться, то и мне поперёк лезть не след. Приказывай, княже.

И воевода великого князя гулко ударил правым кулаком в грудь, напротив сердца. А следом за ним движение повторили все: наши и союзники, ратники, стрелки, кормчие, князь, ярл, хёвдинг и конунг. Отступать было некуда. Но никто и не собирался.

Слепец, держа руку на плече маленького хромого, вышел из обители настоятеля ранним утром. Оба странника долго и низко кланялись сперва гостеприимному старцу, потом кресту на соборе и каждому монаху, что проходил мимо. А потом вышли за стены и отправились к реке. Там долго рядились с жадным лодочником из-за платы, внутренне покатываясь со смеху. Переодетый Гнат, мешая в кучу датские и шведские слова, обобрал оборванцев почти до исподнего, отводя душу за долгое ожидание. А после лодочка отчалила от пирса при аббатстве и ушла вниз по реке. За вторым поворотом прибавив в скорости значительно, потому что на вёсла сели все трое: и хромой, отвязавший от ноги ножны с мечом, и в очередной раз чудесным образом прозревший слепой. А с берегов время от времени подавали голоса соколы и жаворонки. И слышать их было значительно приятнее, чем сойку-иволгу.

Когда Солнце начало, заходя, касаться леса за левым берегом Ставр-реки, к пирсам одна за другой подошли шесть руянских лодий. Дюжине тут было ни развернуться, ни разгуляться, ни причалить толком. Поэтому «бесовские машины русов» установили по две на каждом корабле. И зарядов было больше. Рискованно, очень. Один неверный выстрел, один бракованный или просто «уставший» ствол – и план можно было перечёркивать. Одна огненная стрела с той стороны, попавшая в ненужное для нас место могла бы поднять на воздух и лодьи, и команды. Мелкими кусками. Но стрел, тем более огненных, с той стороны не было. Не успели они там.

Первый залп, сопровождавшийся адским воем, положил мины точно в ближние башни с торговой стражей и причальной охраной. Из которых, по сведениям архиепископа, змейки на ступнях были у всех до единого. Ворота аббатства, начавшие спешно закрываться при первых звуках обстрела, который здесь явно приняли за что-то магическое, бесовское и очень опасное, вылетели вместе с частью стены. Никто не обратил в сумерках внимания ни на легкий дымок, ни на еле заметные свёртки, не отличавшиеся по цвету от створок, из которых он и струился. В очередной раз повезло: успели и установить, и запалить. Хорошо, что я дома ещё подсказал-научил Свена с Фомой делать простейшие зажигалки, вроде тех, из стреляных гильз, какие мастерили солдаты Красной армии в войну. Спирт был не лучшей заменой бензину или керосину, конечно. Но крайне выгодно отличало его то, что он был.

Второй залп пришёлся в довольно грамотно выстроенный отряд монахов, выбегавший из пролома стены, перескакивая обломки ворот. Их спешило никак не меньше сотни, вооружённых. Но что такое сто человек для дюжины мин, начинённых мелкой галькой и старыми кольчужными кольцами от ржавых и изорванных броней, оставшихся с Александровой пади? Тех, кого не смело, не разорвало и не посекло, добрали Яновы, чьи самострелы защёлкали со стен почти сразу за вторым залпом. Они взлетели на стены сразу после Гнатовых, а те – вровень с первыми взрывами, под рёв и вой демонов над святой землёй обители. И мгновенно вре́зались-врубились в лучников на галереях и в башенках. Те, в ужасе глядевшие на саму Преисподнюю, что с визгом вырвалась на берег из привычной и знакомой реки, подарили нетопырям несколько таких важных мгновений. Которых вполне хватило Рысьиным лиходеям. Поэтому Яновы выстроились уже на пустых, хоть и грязноватых стенах, следя, чтобы ноги не скользили на блестевшем, красном и липком.

Пока готовили третий залп, снайпера подмели подворье и ту часть собора, что была видна сквозь приоткрытые высокие двери и узкие окна. У этих суровых и опытных воинов не было и тени сомнения или раздумий. Любое движение, любая фигура, попадавшаяся в сектор, поражалась тут же и безусловно. Все прекрасно помнили про того щуплого мальчонку, чью ядовитую голову забрал с собой к Перкунасу Ян Немой.

Волчий вой, жуткий, небывало громкий, со всех сторон и, кажется, даже с неба и из-под земли, пригнул и попрятал в укрытия наших стрелков и разведку. И ночь снова рванул визг и рёв нечистой силы. Но мы-то знали, что это не так. Огонь грязным быть не может. Святое честное пламя запалило фитили и швырнуло ещё дюжину мин через стены, уже бывшие под нашим контролем.

Сводная рать датчан, норвегов и шведов прорубилась к этому времени через южные ворота. Горевшие и частично выбитые взрывом. Под прикрытием Яновых, прочно занявших все высо́ты, это было проще. А с Гнатовыми, что сновали по подворью бесшумно, как самые настоящие нетопыри, тем более. Картины того, как стражник с крестом отбрасывал вдруг лук или меч, пытаясь с растерянным видом поймать начавшие выпадать из распоротого брюха кишки, или другого, что уверенно шагал навстречу викингам с занесённым топором, но уже без головы, явно тревожили даже бывалых морских бродяг. Кроме смазанных, неявных, призрачных теней они никого заметить не успевали. Защищавшие змеиное логово падали мёртвыми, целиком или частями, взлетала фонтанами и плескала, как из ведра, чёрная в темноте кровь. Свистели мечи и стрелы Чародеева воинства. Неразличимого во тьме даже для очень опытного взгляда.

– Костры-ы-ы! – сорванный рык Рыси ударил по ушам вслед за криками умиравших и редкими уже вспышками железного лязга.

Тени, сновавшие вокруг собора, стали крупнее. С их дороги с криком отскакивали даже союзники из тех, кто про эту часть плана не знал или позабыл в суматохе. Большими фигуры были потому, что тащили вязанки дров, ориентируясь в темноте на подворье аббатства, как у себя дома. Крупный план с разбивкой на квадраты рисовали и заучивали не зря. И со Стигандом говорили тоже не зря.

Сгустки тьмы падали с деревянным стуком и шелестом растопочных пакетов, где в промасленной бумаге был маленький заряд пороха, толчёный гриб-трутовик, сухой мох и смола в окружении «гильзы» из звонких и душистых сосновых щепок. Никто не стоял возле охапки дров, колотя кресалом. Не раздувал огня, становясь видимым в ночной мгле. Костры вокруг собора разгорались сами собой и почти одновременно. И стрелы летели только внутрь огненного кольца. За поднимавшимися языками пламени фигуры наших воинов были неразличимы для тварей, сидевших внутри, под защитой каменных стен. Застывшие на галереях и лестницах фигуры Яновых в темноте тоже были абсолютно не видны. И только щелчки тетив, раздававшиеся время от времени, говорили о том, что периметр и само главное здание по-прежнему под наблюдением. Предсмертные крики, иногда звучавшие после звуков удара наконечника во что-то мягкое и сырое, это предположение подтверждали.

– Щиты-ы-ы! – на этот раз заревел Свен.

И его викинги покатили, упираясь в борта, телеги с установленными на них кривыми, на скорую руку сляпанными из подручных средств, щитами. Тут были и секции заборов-плетней, и жердяные стены каких-то загонов, и просто тканые или кожаные по́логи, растянутые во всю ширь. Три неестественно прямых тела лежали в кольце костров, убитые лихозубовым ядом из духовых трубок или из чего там ещё плевались злобные мрази из темноты. И даже этих трёх нам со Всеславом было слишком много. Ведь можно, можно же было уберечь и их! Поэтому для того, чтобы никто больше не вытянулся рядом, собор за огненным кольцом и окружили щитами из всякого барахла. За которыми тут же возникли фигуры с самострелами и луками.

Кентерберийское аббатство, собор и пригород заняли ещё до полуночи. Старый Стиганд здорово помог, пройдя лично, своими ногами, все улицы и переулочки, сорвав начисто свой бархатный бас, но доведя до мирного населения то, что это не демоны из преисподней полезли, за них бы он агитировать, конечно, не стал, а пришли на помощь с севера братья во Христе, проведав о том, какие ужасающие паскудства творились здесь при полном попустительстве Ланфранка. Несмотря на довольно спорную аргументацию, сомневаться в словах старого архиепископа, четвёртый год жившего затворником, жители не стали. Стали вместо этого приветствовать и угощать спасителей, порываясь помолиться и возблагодарить Господа вместе с ними. Хотя из тех спасителей молитв, тем более на латыни, не знал почти никто.

Одно дело – захватить, и совсем другое – удержать, как одними и теми же словами, горячась, убеждали нас со Всеславом Свен и Стиганд. Соглашаясь с тем, что достичь поставленных целей – вообще третье. Но к утру, когда начали слетаться с первыми лучами Солнца первые вестовые, стало возможным осторожно надеяться, что два первых дела мы сладили.

Первый, прискакавший с западных пустошей, осторожно раскрыл перед нами кожаный мешок и потянул за торчавший шнурок. Достав оригинальную гирлянду из железных брекетов, густо заляпанных красным. Судя по некоторым экземплярам, доморощенный стоматолог извлекал их не щипцами или ножом, а с помощью монтировки. Которой, как и стоматологов, в этом времени пока не было.

– Сколько? – коротко спросил Всеслав, кивнув на вырванные жала.

– Две дюжины ровно, – ответил вестовой.

– Потери? – ответа на этот вопрос мы ждали и боялись, и не поймёшь ещё, чего сильнее.

– Все живы-здоровы, батюшка-князь, хвала Богам, – улыбнулся впервые парень. И каждый из нас. Воин – удовлетворённо, вожди – с явным облегчением.

– Как было? – да, теперь детали можно было выслушать спокойно. Даже сиплый голос Рыси, сорванный за ночь, звучал как-то неожиданно по-человечески.

Тайные норы выдал Стиганд, богатое военное прошлое которого было не испортить никаким строгим постом. Его верные люди, те самые глухонемые земляки-датчане, что стояли сейчас чуть поодаль, с восторгом глядя на конунга и его воинов, за время затворничества архиепископа излазили округу вдоль и поперёк, заглядывая под каждый камушек, сдвигая каждую травинку. Всего ходов было тринадцать. И мы почему-то решили, что именно столько, чёртову дюжину, их и должно было быть в обители древнего зла.

Западные отнорки обложили нетопыри и стрелки́. Появившихся во тьме лихозубов брать живьём не было ни приказа, ни желания. Дождавшись, когда они соберутся в кучу, обсуждая что-то с мерзким шипением в ночной тишине, их забросали «гром-пакетами», а оставшихся пристрелили с дистанции.