Текст книги "Воин-Врач VI (СИ)"

Автор книги: Олег Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Воин-Врач VI

Глава 1
Юрьев-Северный

Свена задержали в проливах шторма́. Я было удивился сперва, но потом и сам вспомнил, и Крут с Хагеном подтвердили – такое в этих широтах случалось частенько. Когда ты стоишь на берегу, а вода темнеет прямо на глазах, вслед за небом, рябь на ней, только что тихой и чистой, становится гуще и крупнее, а потом волны украшаются белыми коронами пены. За считаные часы, если не меньше. Так вышло и на этот раз.

Флотилия датского короля вышла из Роскильдского порта и направилась на север, обходя-огибая острова по короткому знакомому пути, который на этот раз вышел длиннее обычного. Уже на выходе из Эресунн поднялся встречный ветер. Воины взялись за вёсла. Из них, едва ли не рождённых на палубах драккаров, волн и воды не боялся никто. Думали, между островов будет поспокойнее. Так и вышло. Но стоило добраться до Фемарн-Бельт, как поднялся настоящий шторм.

Две лодьи выбросило на скалы, несмотря на то, что кормчие и команда знали эти воды, как свои дома́. Но когда с чёрных небес стеной льёт вода, волны перемахивают через борта́, а Триждырождённый Тор прямо над головами сражается с Ёрмунгандом, вышибая из его каменной чешуи молнии длиной с великую реку Гу́дэноэн, даже до́ма становится очень неуютно.

В короткую передышку-просветление, почти дойдя до Кильской бухты, случилось и то, чего так опасался, но ждал Свен Эстридсон.

– Сам Тор против этого похода! – проорал Гунар Южанин. Родом с земель саксов, он давно был в дружине своим.

– Это он сам тебе сказал? – насмешливо уточнил кто-то. – Или ты узрел своего хилого Бога, который брякнулся с небес, не успев увернуться от Мьёлнира?

– Колдун русов зачаровал старого Эстридсона! Он ведёт нас на погибель! – продолжал реветь Гунар. И его было отлично слышно на половине судов.

– Иди сюда и скажи мне это в лицо, трусливая баба! – рыкнул король. Знавший по опыту, чем могут закончиться такие выступления, если их вовремя не пресечь.

Южанин перелетел черед ряд скамей и направился к нему плавным, неспешным шагом, будто перетекая с одного места на другое. Держа перед собой меч.

– Кто ещё думает, что я веду вас на погибель, а не к победе, достойной самых славных саг? – ровным голосом, перекрывшим гул ветра, что снова начал усиливаться, спросил Свен.

Команды грянули его имя, топая ногами, грозя пробить днища лодий. Ничто так не поднимает авторитет, как прилюдное убийство оппонента, конечно. Король обтёр неспешно лезвия секиры об одежду неудавшегося бунтаря.

– Ту́шу в воду. Пусть кормит рыб, трусливая тварь. А голову укрепить на носу. Чтоб посмотрел, какую победу прозевал из-за собственного страха. Всегда знал, что все южане – слабаки, – резюмировал он. – Приналяжем на вёсла, братья! Иначе вся слава достанется русам, руянам и шведам!

Появление в бухте Шлезвига датской армады поутру выглядело чудом. Начинавшее подниматься Солнце озарило ровную, как зеркало, поверхность воды. Которую трудно было разглядеть, потому что лодий на ней было столько, сколько никогда не бывало раньше. И команды судов под стягами четырёх вождей перекрикивались вполне спокойно, явно не планируя нападать друг на друга. Потому что враг у них был общий, и находился точно перед ними. А когда со стен донеслось то змеиное шипение, сомнений в этом не осталось ни у кого.

– Ян, две дымных вверх, третьей огненной – убить, – едва слышно скомандовал Чародей, не двинувшись и не повернувшись.

Город взвыл в священном ужасе, когда над стенами, высоко, оглушительно хлопнув, стали расползаться серые клубы густого дыма. Которые, при до́лжной доле паники и фантазии, вполне можно было посчитать демонами или ещё чем-нибудь потусторонним, от привычных картин боя и осады далёким чрезвычайно. И эту самую нужную долю мы, очевидно, не зря усиленно создавали тут вторые сутки. Заполошные крики из-за стен говорили, а вернее орали об этом вполне отчётливо. Но Всеслав думал вовсе не о произведённом впечатлении. Он буквально впился глазами в чёрный знакомый хвостовик третьего болта, что сорвался с Янова самострела.

Третий щелчок тетивы, совпавший с хлопка́ми над городом, услышали только те, кто стоял рядом, и то не все. Бо́льшая часть смотрела на клубы́ серо-чёрного дыма и слушала вопли жителей города. И лишь Чародею, Рыси и самому́ старшине стрелков звук именно этого выстрела был важнее всего прочего вокруг. И только они, пожалуй, разглядели стремительный росчерк с нашей палубы в сторону крепостной стены.

Снова время будто стало киселём, что лениво и неспешно тянулся от горшка к кружке. Вкусный, холодный, кисловато-сладкий, тот так же приковывал к себе внимание и будил голод и жажду. На этот раз жажда была другой.

Стоявший на стене меж зубцов заметил стрелу. И даже начал уворачиваться от неё. И от обычной, лу́чной, наверняка ушёл бы. Но Сил и Свен хлеб свой ели не зря и лучшие дома́ в кузнечной слободе имели тоже не зря. Они вообще ничего зря не делали, не те были люди. Мне показалось, что болт летел вполне себе со скоростью автоматного трассера. Ясно, что быть такого не могло в принципе – не те материалы, не та баллистика, да всё не то, включая это «кисельное» время, которое хотелось подгонять криком и пинками. Лихозуб, который явно был обучен владеть своим телом гораздо лучше простых и даже непростых ратников, от этого снаряда увернуться почти успел. И это было очень важное «почти».

Они, Яновы и сам старшина, тренировались по пути, стреляя в деревья по берегам Двины. К каждому болту были примотаны камушки или глиняные палочки, повторявшие весом и аэродинамикой, разумеется, очень условной, боевые заряды. И там, на ходу, с двигавшихся лодий, у них тоже выходило вполне прилично. Из тех двух десятков на брата, что взяли на пристрелку, совсем уж «в молоко» ушёл от силы один десяток. На всех.

Время, что, кажется, само наблюдало за этим нашим выступлением с небывалым интересом, будто бы ещё замедлилось. Раздались медленные, долгие, издевательски долгие контрабасные щелчки ещё нескольких тетив. Мы со Всеславом сжали кулаки до боли и закусили губу, сощурившись, будто это могло помочь видеть лучше.

Тяжелый наконечник лениво пролетел между зубцами стены и ткнул легонечко лихозуба, сместившего голову и почти скрывшегося за каменной кладкой, в левое плечо. Ян метил в корпус, зная, как многие опытные стрелки, что его убрать с линии выстрела быстро гораздо сложнее, чем руку, ногу или морду. И как всего несколько десятков человек в этом мире и в этом времени, старшина стрелков точно знал свойства нового оружия. И время горения запала. И снова рассчитал всё идеально.

Левое плечо, повинуясь жуткой силе самострела, что прислал в него этот болт, дёрнулось и вытянуло, улетая назад, голову с оскаленным в неслышном крике и заметной даже издалека злобной ярости ртом, откуда, кажется, блеснув на Солнце, показались железные змеиные зубы. Три болта с чёрным оперением так же медленно, будто очень нехотя, пробивали грудину, скулу и шею. Брызнули красные капли. А потом догорел запал.

Судя по тому, что ближний к падавшему внутрь крепости лихозубу каменный зубец смело́, развалило по камню и бросило в сторону берега, заряд был хоро́ш. Оседавшее в серо-белом облаке дыма розовато-красное облако кровавой взвеси говорило о том же самом. Низкий гул, стоявший у нас со Всеславом в ушах, превратился в истошный вой и визг. Значит, время перестало валять дурака и набрало-таки привычную скорость.

– Вот это да, – проговорил Крут, глядя на потихоньку развеивавшееся дымное пятно. На том месте, где вот только что почти спрятался за несокрушимым камнем жуткий и смертельно опасный противник. На том месте, где теперь не было ни одного, ни другого.

– Не уполз, гад! – радостно рыкнул Рысь.

– Улллете-е-ел. Почти ве-е-сь. Там но-о-оги должны были оста-а-аться, – судя по обострившемуся акценту, Ян сильно переживал, хоть внешне виду и не подавал.

– Жопа, – выдохнул Хаген Тысяча Черепов, не уточнив, что именно подразумевал: отдельную теперь часть лихозуба или ситуацию в целом.

– Её ннне заме-е-етил, – с возвращавшимися нордическими спокойствием и тактом ответил Янко.

А потом со скрипом и лязгом дёрнулась громада моста. И толстенные витые канаты стали опускать его в сторону причалов. А стоило брёвнам спуститься, не успев ещё даже коснуться земли, как по ним повалили люди.

Спрыгивая с края моста, неслись они с криком и плачем к берегу, на бегу́ срывая с себя опо́рки и обмотки, лапти и кожаные поршни. Отшвыривая их или наоборот прижимая к груди. Падая с разбегу на землю. На то самое место, куда указал вчера ужасный Чародей. Город Шлезвиг свой выбор сделал.

– Эх, надо было воев вокруг поставить. Разбегутся ж, крысы! – едва ли не с тоской вздохнул Свен Эстридсон.

Рысь глянул на него через плечо с причудливой смесью удивления, раздражения и глубокой озабоченности. Он вообще не любил, когда ему советовали те, кто не входил в наш с ним негласный ближний круг, где были сперва сотники, князь, дедко Яр и дядька Третьяк, а относительно недавно добавились патриарх Всея Руси и великий волхв. Ну, и мастера́, но исключительно в части, качающейся. Ни главы сопредельных стран, ни их воеводы, Гнатовы коллеги, в этот самый ближний круг не входили точно.

Он подшагнул поближе к носу, встав чуть впереди великого князя, приложил ладони ко рту и крикнул пронзительно и звонко соколом. И лес, окруживший крепостную стену, начал отзываться такими же криками. Справа налево, с востока на запад раздавались отрывистые голоса хищных птиц. И те будто слетались к городу. А из-за деревьев и кустов начали появляться первые русские ратники. Они стояли, конечно, не вплотную, не плечом к плечу, не «мышь не проскочит». Но к мышам тут как раз претензий-то и не было, пусть бы и скакали, хоть стадами. А вот выбраться незамеченным человеку из этого оцепления не вышло бы точно.

– Близко встали. Часть может подземными ходами уйти, – тщательно скрывая заметное смущение, для вождя нехарактерное, пробурчал Свен.

Гнат снова обернулся через то же самое плечо, но теперь во взгляде добавилось неискреннее сочувствие.

Перекличка соколов добралась до западного берега и будто отодвинулась назад. Следующие голоса зазвучали почти на пределе слышимости, словно птицы таились в лесах за одну-две версты от города. На то, чтоб соколиные крики достигли восточного берега, обойдя крепость по большому кольцу, ушло прилично времени, достаточно для того, чтобы лодьи с вождями пристали к остаткам правого причала, на которых уже лежали свежие брёвнышки, а поверх – щиты с гербом города. По ним на берег и сошли.

Наши криками и жестами перераспределяли босых и перепуганных горожан с места на место. Движение это сопровождалось поворотами Яновых с самострелами. И неприятно кольнуло мою память, вызвав там ассоциацию с гестаповцами, что окружили деревню и сейчас начнут искать партизан или связных. Но совершенно внезапно память, уж не знаю, моя, Всеславова или обе сразу, лягнулась в ответ. Наши отряды тоже занимали города, походив по долинам и по взгорьям. И очень вряд ли шли первым делом в библиотеку, храм или краеведческий музей. Но в фильмах и образах моей молодости про конвои и оцепление ничего не было. Там народ встречал советских солдат с цветами. Про заградотряды и прочие ужасы и бесчинства стали говорить и показывать гораздо позднее. Зато как…

Всеславу моя задумчивость была малопонятна. Он цепко, как стрелок, осматривал крытые и открытые галереи крепостной стены. Внимательно, как торговец и строитель – остатки причалов. Задумчиво – гомонящих горожан, что, кажется, начинали понемногу успокаиваться, поняв, что сейчас и, возможно, даже сегодня больше никого громом и молниями убивать никто не собирается. Потому что он как-то удивительно быстро ощутил себя хозяином и этого места, и этих людей. И принял ответственность. И мучаться-метаться Родей Раскольниковым ему было незачем и некогда. Он с самого детства совершенно точно знал, что он право имеет.

Шум поднялся внезапно, от небольшой группки людей, одетых дороже и богаче прочих. Самый дородный и мордатый из них орал неожиданно высоким хрипловатым тенорком что-то про «невместно» и «да как вы смеете». Глядя на мечи нетопырей рядом с ним было предельно ясно, что они готовы по первому слову десятника, сотника, воеводы или батюшки-князя этот звонкий репродуктор обесточить. Или даже динамик ему от остального корпуса отмахнуть одним ударом.

– Кто таков? – повысил голос Всеслав, привлекая внимание.

– Я старшина торговой стражи! Меня в этом городе знает каждый! Мой род древний и уважаемый, и стягивать сапоги, как последний босяк, я не стану!

Верещал он на странной смеси плохого русского, вагрского, датского и германского, но смысл был понятен и так.

– Немил, мне нужна его левая нога, – тем самым голосом, от которого, кажется, и ветер замирал, проговорил князь.

Вряд ли многие из местных поняли, что произошло. Даже из тех, кто стоял рядом. Что-то свистнуло, и возмущённые крики мордатого оборвались, а сам он упал. И захлопал ртом, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха. Глядя на лежавшую рядом левую ногу, отрубленную под коленом. И на то, как ритмично, часто, с плеском выстреливали на зелёную траву алые струи из культи.

– Босая, – закончил тем же тоном просьбу Чародей.

Нетопырь провёл мечом, с которого неуловимым движением стряхнул предварительно красные капли, по расшитому голенищу, вспоров его так, что ногу даже не тронул. И тем же мечом повернул её так, чтобы ступня оказалась видна великому князю. Который сильнее сжал зубы, увидев на ней знакомое старое клеймо в форме свернувшейся змеи.

– Жгут. Проследи, чтобы он не забыл ничего рассказать, Рысь, – теперь в тоне его чувствовалась ярость.

– Сделаю, княже, – кивнул Гнат и сделал пару жестов левой ладонью. В правой у него был меч.

Боль дошла до мордатого только сейчас, и он завизжал свиньёй на бойне. Склонившийся уже над ним ратник коротко ударил сперва под бороду, оборвав крик, и тут же в живот, перебив и дыхание. Продолжавшего хлопать беззвучно ртом старшину торговой дружины с умело и быстро наложенным жгутом утащили за шиворот к мосту двое руян. Предварительно дождавшись кивка от Немила. Которому перед этим кивнул Рысь.

Через некоторое время, когда народ только, вроде, чуть подуспокоился, в лесу на севере что-то громыхнуло. Учитывая то, что порох и динамит на ближайшие несколько десятков тысяч километров были только у нас, вопросов вроде «кто стрелял⁈» не возникло. Возникли другие. Но их почти моментально снял Гнат, снова крикнув соколом. Прослушав внимательно ответ, будто и впрямь понимал по-птичьи, кивнул успокаивающе князю и подошёл ближе, сопровождаемый вытаращенными сверх всякой меры глазами жителей.

– Ладно всё, княже, наши все живы, – начал он с расстояния в пару-тройку шагов. И чуть громче, чем следовало бы. В спину ему очень внимательно смотрели шведские и руянские воины. И горожане, но те – с ужасом.

– Никак и впрямь соколиный освоил? – спросил с улыбкой Всеслав. Но так, чтобы кроме воеводы никто не услышал.

– Да где уж мне, тёмному, – вернул улыбку Гнат. – Еле-еле сокола от иволги да сойки отличаю.

Если я правильно понимал логику распределения людей, ратники рассаживали их по, грубо говоря, местам проживания. Те, кто жил в кузнечной слободе, сидели отдельно от рыбаков, торговцев и пивоваров. И это было вполне разумно, потому что почти сразу после рассадки, наши узнавали, сколько человек не хватало в той или иной группе. Собирали словесные портреты-описания и передавали поисковым группам. Глядя на ногу, оставшуюся от звонкого тенора, которую убирать никто не собирался, запираться и молчать никто как-то не надумал. Наоборот, вываливали на Гнатовых всё: подозрения, предположения и давние обиды на соседей. Тех, кто не сидел рядом босиком. К вечеру люди, объединённые таким стрессом, уже чувствовали себя семьёй, прошедшей вместе суровое испытание. И нашим помогали деятельно и, кажется, вполне искренне, от души. И, поскольку Стокгольма в этом времени пока не было, синдром этот вполне можно было назвать Шлезвигским. Но я был врачом другой специализации, а Всеславу было вовсе не до придумывания названий всякой ерунде.

– Слушай меня, люд честной. Благодарю я вас за подмогу посильную, да за то, что упорствовать не стали в заблуждениях, какими смущал вас вор и лжец Рудольф с убийцей и лиходеем Гаспаром, что обманом и кривдой сидел здесь викарием!

Чародей говорил, а люди внимали. Именно так: не слушали, не прислушивались, не пропускали мимо ушей, а чутко и тревожно внимали, ловя каждое слово великого князя или толмачей, что с некоторой задержкой переводили речь на три наиболее распространённых здесь наречия.

Всеслав думал было свалить происки лихозубов на всех католиков сразу, и пусть разгребают потом, как сами захотят. Но увидел, как истово крестятся не только взрослые, но и дети. И решил не ломать им оставшийся мир. Да и сколько там его оставалось? Владетель здешних земель, Рудольф Хольстен и викарий Гаспар оказались злодеями и душегубами! Один продавал в далёкие земли людей, живых детей и девушек! А второй творил такое, что его яркая и запоминающаяся кончина, воспоминания о которой вгоняли в крупную дрожь каждого, не казалась уже такой жестокой.

Найденные в их покоях вещи, записи и другие, так скажем, доказательства сперва изучили князья и короли, с совершенно одинаковыми отвращением и яростью. Разве что Свен скрипел зубами сильнее остальных. Потому что вся эта мерзость творилась на его земле, за его спиной, да ещё и за его же деньги. А после выдали народу. Который не хотел верить до последнего. Но уж больно убедительными были находки…

– Великий король Дании Свен Эстридсон не позволит мне солгать и поддержит. Место это, город, зе́мли и во́ды, передаёт он мне во владение. До той поры, пока кто-то из нас не нарушит данного нами слова. И видоками в том будут ярл Швеции Хаген Тысяча Черепов и князь Руяна-острова Крут Гривенич, – продолжал неспешно Всеслав.

Народ смотрел, как легендарные вожди, воины, властители важно кивали, подтверждая слова чужеземного руса-Чародея.

– Вас, люд честной, я освобождаю моей волей великого князя от податей на три зимы, с этого дня начиная. Снимаю запреты на лов рыбы, на сбор хмеля, на выращивание ячменя, что были здесь при Хольстенах. И с этого дня каждый сможет торговать без пошлины. Думаю, уже к осени пойдут здесь лодьи с западных земель в края датские, шведские и дальше, на Русь.

Это известие, кажется, шатнуло мир местным ещё сильнее, чем то, что вытащили из церковных застенков Чародеевы ратники.

– От вас, люди, мне нужно две только вещи. Вера и Правда! То, что лжецов, предателей, изменников и тайных подсылов я не терплю – вы знаете, – и взоры толпы дёрнулись к шибенице-виселице.

Там висел, зацепленный под рёбра крюком, бывший старшина торговой стражи. Почти весь. А рядом замер на колу желтолицый Рудольф. В мехах и бархате. Как живой практически. Лежала там же и обугленная оставшаяся часть от викария.

– Мы со Свеном Эстридсоном обещаем каждому защиту и справедливый суд. А я клянусь честно служить городу теми же Верой и Правдой, каких требую взамен от вас. Честно ли то?

Согласные возгласы, сперва неуверенные, редкие, слились в один восторженный гул.

– Сладим ряд о том, чтоб всё по чести и по закону было. Вот только не хочу я, чтобы память людей здесь и в других странах хранила паскудства прежних хозяев. У нас принято гнилые и хворые веси-поселения выжигать до земли и саму её снимать на локоть.

Очень убедительно сыгранная задумчивость великого князя будто заморозила слушавших. Тех, кто понимал русский. Всеслав, «держа лицо, исполненное думой», дождался, пока озябут вообще все до единого, дослышав толмачей.

– Будут баять потом: «Это тот самый Шлезвиг, где попы́ девок да детей на ремни распускали…» Фу, пакость! Нет уж! Новый у земли владелец, новые на ней порядки – новому быть и имени!

Он будто загорелся, засветился изнутри, найдя решение, единственный возможный выход. И все поверили ему так, словно он и сам в это верил. Тогда, как говорила княжья память, это было в порядке вещей. Ушёл человек в другие края, принял другое прозвание – и будто сбросил все прошлые грехи до единого. А с ними вместе – родителей, родичей и детей. Бывало так и в моём времени. Но не с целыми городами. Хотя…

– Давеча сынок у меня народился! Ох и ладный вышел! Чистая душа, безгрешная. В его честь, в память предков наших и Богов, нарекаю место это: Юрьев—Северный!

Повисла пауза, да такая, что слышно стало, как орёт по загонам да сараям некормленная-недоенная скотина, от геополитики и политики в целом далёкая крайне.

– Любо ли вам то, юрьевцы? – с преувеличенным энтузиазмом, ухарски аж, воскликнул великий князь.

– Любо! – грянул город.

Ну ладно, не прям сразу грянул. Сперва затянули непривычное для местных слово, своротя́ рты в бо́роды, на́ сторону, будто и не от них звук шёл, наши ратники. Совершенно случайно стоявшие так, что пойди что не по плану – пришлось бы город называть в третий раз. Предварительно заселив кем-то ещё. Но не подвели Боги.

– ЛЮБО!!! – они обнимались и плакали. Они благодарили нового князя и всех Богов разом, от самых первых начиная, кого и звать позабыли как. За то, что вечное ласковое Солнце, синее Небо и бродяга– Ветер оставались рядом. Как и родители, и дети, и соседи, и друзья. И, те же Боги видели, плевать всем было на то, как решил Чародей назвать город.