Текст книги "Воин-Врач V (СИ)"

Автор книги: Олег Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Иностранные делегации начали разъезжаться на пятый день. Количество договорённостей и взаимных обязательств поражало. Ярослав, Злобный Хромец, говорят, «рожал» свою редакцию «Русской Правды», свода законов и уложений, четырнадцать лет. Там у него были нормы от уголовного до семейного права. Мы управились с «Полоцким Кодексом» за четыре дня. Да, многие условия были проработаны ранее. Но в этом же году, при встрече во Владимире-Волынском, и «досогласовывались» уже в «телеграфном» режиме. Скорость, непривычная и невозможная для одиннадцатого века. Очередное преимущество Всеслава лично и огромной махины от Скандинавии до Адриатики в целом. Закреплённые письменно договорённости касались внешней и внутренней политики каждой из стран-участниц, стратегических и процессуальных моментов, пошлин и беспошлинных зон, военной помощи и чёрта лысого. Под последним можно было понимать вообще любого врага, не только тайного пока Архимага из Кентербери. Союзное государство могло в очень сжатые сроки «ощетиниться» на любом проблемном и даже потенциально проблемном участке общей границы, что сухопутной, что морской, такой военной силой, что была способна очень неприятно удивить любого нынешнего гегемона. Огорчить до́ смерти, фигурально выражаясь.

И проверить слаженность действий этой махины мы собирались в самое ближайшее время, на совместных учениях.

За Ла-Маншем.

Глава 9
Высшая экономика

Барон Роже де Мортемер остался, когда вся свита и охрана королевы Анны покинула Полоцк. Перед ними лежал долгий путь на Родину. Родину её сына, если быть точным. А для неё самой, Анны Ярославны, меньшой дочери великого князя, прозванного потомками Мудрым, а современниками – Злобным Хромцом, на те самые земли, куда отправил её отец нести тяжкую и почти всегда незримую службу в должности ночной кукушки. Жены короля, которая подчас может влиять на политику сильнее любого из вельмож. И защищать интересы родной страны лучше некоторых армий.

Роже в первый же день после отбытия французской делегации побил все рекорды шпионской производительности труда: был выпнут из мастерских, поочерёдно, Свена, Кондрата и Ферапонта. Выхватил мокрой тряпкой от Домны, дважды. Первый раз – когда озадачился принципом работы подъёмника с ледника до кухни и местом расположения самого́ ледника. Второй – когда пытался успокоить и усыпить бдительность зав.столовой довольно двусмысленными, вполне французскими, комплиментами. И под занавес встретил совершенно неожиданно и нечаянно воеводу Рысь, ровно так же случайно прогуливаясь возле тех подвалов, где начинался тайный ход к складам с громовиком и лабораториями наших необщительных химиков. Гнат лаконично объяснил барону нежелательность нахождения зарубежных гостей в некоторых местах великокняжеского подворья. И прозрачно, как он умел, обрисовал озабоченность княжьих ближних людей и князя лично вопросами безопасности. Пояснив, что та озабоченность росла и ширилась с каждым лишним словом каждого лишнего прогуливавшегося в неположенных местах иностранца. Слово «лишний» в устах воеводы звучало одинаково похоже на «нежелательный», «испытывающий терпение» и «готовый вот-вот покинуть этот гостеприимный двор. И мир». Роже де Мортемер намёк понял и даже извинился с церемонным поклоном. Усевшись на скамеечке возле крыльца со смиренно-благостным видом паломника, наслаждавшегося видами святой обители и тёплым, почти совсем летним Солнцем. Здесь его, умиротворённо-одухотворённого, и заметил Чародей.

Всеслав Брячиславич, великий князь Полоцкий и Всея Руси, как начали именовать его с лёгкой, но очень продуманной подачи патриарха, вышел из-за одной из построек подворья. Барон готов был поклясться – за тем теремом был глухой тупик без окон и дверей, и не было ровным счётом ничего интересного, кроме какого-то скучного инвентаря. Та пара тачек, мётлы и лопаты внимания зарубежного шпиона предсказуемо не привлекли. На что и был расчёт. В галереи-переходы под двором можно было попасть из нескольких комнат великокняжеского терема. А выйти из них в нескольких десятках мест, от Софии Полоцкой до трёх торговых площадей и пары пристаней на Двине. Под землёй то и дело сновали тройки и пятёрки нетопырей, не то за какими-то своими надобностями, не то просто патрулируя. Спутнику Всеслава экскурсия по невидимому, тайному городу понравилась вполне, и он решил обязательно расширить подобные «коридорные системы» у себя дома.

Это был рослый мужчина крепко за тридцать, с длинными светлыми усами, отливавшими золотом и медью. Серые глаза его то темнели, то светлели, почти до прозрачности. Твёрдые линии скул и подбородка, выбритого не по современной русской моде, глубокие вертикальные морщины меж бровей и от крыльев носа к уголкам рта, какой-то специальный, отличающийся от хитрого или задумчивого, прищур – все эти детали вместе никак не позволяли опознать в нём рыбака, лодейщика или, скажем, булочника-пекаря. Или обычного ратника. И даже на необычного, вроде Гнатовых, он не походил. А по тому, как от лёгкой и мерной, неспешной поступи его веяло звериной ловкостью и силой, было понятно, что мужчина этот, с длинной прядью густых светлых с проседью волос на макушке бритой наголо головы, здешнему князю, вождю, колдуну и воину, вряд ли сильно уступает. Пожалуй, разгорись между ними спор или, упаси Боги, бой – мало кто осмелился бы подойти ближе.

Но ни спора, ни драки между вышедшими из тупика властителями, по счастью, не было. Всеслав заканчивал какую-то фразу, начало которой никто на подворье не слышал.

– Да голову я ему оторву – и всех делов-то!

– Что, даже пополам рвать не станешь? Чтоб потом одной половиной в другую? – с улыбкой отозвался усатый чуть глуховатым голосом. Который при необходимости явно мог перекрыть и рёв бури, и грохот камнепада.

– Ну, или так, – улыбнулся в ответ и Всеслав. Искренне радуясь, что с этим гостем удалось установить если не прямо дружеские, то хотя бы добрососедские и вполне приятельские отношения. – Гляди-ка, на ловца и зверь! Позволь представить тебе, дру́же: барон Роже де Мортемер. Доверенное лицо моей тётушки Анны, храбрый и справный воин, розмысел и доглядчик. Личины меняет так, что и лихозуба провести может, я сам видел. И поёт хорошо.

– Рад нашему знакомству, барон, – сдержанно и весомо проговорил сероглазый, глядя на спешно поднявшегося и подобравшегося тёткиного шпиона. На хорошем французском. За эти дни я прилично освежил в памяти старые знания и вдоволь наобщался с Анной Ярославной и её менестрелями. Отличий в языке, конечно, хватало, но изъясняться так, чтоб было понятно без толмачей, у князя вполне получалось.

– А это, Роже, мой добрый друг и брат Крут Гривенич, властитель земель прибрежных, островов и вод на Варяжском море, – представил спутника ошарашенному барону Чародей.

Француз слышал о тех племенах, что занимали северное побережье, гранича с пруссами, поморянами, германцами и датчанами. Знал про их невероятно богатые торговые порты и святилища на островах, главным из которых называли Рюгенское, где, говорили, высились до неба статуи Богов из чистого золота, с глазами из лалов и изумрудов, величиной с человеческую голову.

Но увидеть живьём правителя тех благословенных земель, да так, чтоб после поведать о нём кому-то ещё, кроме трески и сельдей, очень мало у кого выходило. Вождь объединённых племён склавинов-русов всегда возглавлял боевые походы, но никогда – торговые. Если кому-то из жадных покорителей ветра и волн вдруг взбредало в голову напасть на лодьи под приметными красно-белыми парусами и со знаком многоликого Бога над мачтой, можно было с полной уверенностью денег такому мореплавателю в долг больше не давать. Потому что обычно и трёх седмиц не проходило, как виновного в нападении на торговые караваны русов наказывали. Длинные и на диво быстроходные лодьи руян-ругинов находили обидчиков везде: в открытом море, на защищённых пристанях, в тайных бухтах и заливах, о которых знали считанные единицы даже из своих. И чаще всего ватаги мстителей вёл сам Крут. Говорили, правда, с ещё меньшей охотой и уверенностью, что он не то входил, не то возглавлял тайный Совет Старейшин, состоявший сплошь из вовсе уж отъявленных колдунов и шаманов. Некоторым из них было по нескольку сотен лет от роду.

Пока Роже пытался выставить ставшие вдруг непослушными ноги в позицию, подобающую для учтивого поклона легендарному морскому демону, которого боялись даже датчане, Всеслав громко позвал на всё подворье:

– Выйди-появись, воевода Рысь!

– Звал ли, княже? – обманчиво-мягкий, чуть ли не мурлычущий голос за спиной опять спутал барону все карты и ноги. Твёрдая ладонь поддержала его, едва не упавшего набок. Ладонь, хозяина которой за спиной и в поле зрения только что не было, в этом Роже готов был поклясться.

– Звал, Гнат, хорошо, что быстро явился, – кивнул, пряча, кажется, улыбку Всеслав. – Барон, просьбишка у меня к тебе будет малая. Не откажешь ли?

Формально, повелевать и приказывать подданным и уж тем более доверенным лицам тётки он не мог, даже тем, кто продолжал висеть набекрень, пойманный клешнёй воеводы. С лицом, очень похожим на то, какое было на нём, когда он недавно подбирался с тылу к шипевшему и плевавшемуся ядовитому карлику. Поэтому по правилам этикета и хорошего тона, какими часто пренебрегали западные правители, князь поинтересовался вполне культурно.

– Почту́ за честь быть тебе полезным, светлейший принц! – с вежливым поклоном отозвался француз. На родном языке. Видимо, переволновался.

– Сейчас мой добрый друг Рысь проводит тебя мимо двух комнат. Там ждут встречи со мною люди, разные, двое. Мне нужно, чтобы ты посмотрел на них мимоходом, не привлекая их внимания и стараясь остаться не узнанным. Сможешь ли?

– У меня будет немного времени, чтобы привести себя в порядок? – голос менестреля стал тусклым и плавным, чем-то даже похожим на Гнатов.

– Немного. Я был бы признателен тебе, барон де Мортемер, если бы ты рассказал мне и Круту Гривеничу всё, что знаешь об этих людях. Думается мне, что тебе вполне могло случаться видеть, а то и беседовать с ними обоими.

Пока Всеслав говорил это, Роже дёргал себя поочерёдно то за воротник, то за рукава у плеч, то за пояс. При этом ткань другого цвета сперва покрыла ему спину и грудь, затем руки, а после словно расправилась из-под ремня, превратившись в подобие монашеской сутаны. Подняв медленно, с профессиональной понятливостью и солидарностью с Рысью, стоявшим рядом, правую руку, он надвинул неизвестно откуда взявшийся капюшон на лицо. Склонил голову, и из-под накинутой тёмной ткани повисли спутанные седые и грязные пряди волос. Другого, не такого, какие были на голове барона, цвета.

– Я готов выполнить твою волю, великий князь! – голос, что донёсся от замершей в глубоком поклоне фигуры бродячего монаха, был старческим, высоковато-подрагивающим, одышливым и, кажется, готовым вот-вот зайтись в кашле.

– Ай да хват! – с искренним восхищением воскликнул руянский князь, гроза морей.

– Говорю же, тётка кого ни попадя оставлять доверенным не станет. Не знаю, как те двое, а я б тебя вряд ли узнал бы, Роже. Когда в следующий раз с леди Алис об заклад биться будешь – имей в виду, – произнёс с улыбкой Всеслав.

– Леди Алис? – с интересом уточнил Крут.

– Да было дело… Пошли, сядем где-нибудь, перекусим, да и расскажу заодно, – положив руку на широкое плечо гостя, кивнул головой в сторону всхода в терем Чародей. И они поднялись, обойдя так и стоявшего внаклон шпиона и ухмылявшегося в бороду Гната.

– Гляди-ка, повезло нам, Крут. Зная барона, можно было от него и ещё какой-нибудь личины ждать. Мог Рысь и медведя в поводу́ привести, пожалуй, а тот бы нам с тобой про Карла Великого с Гуго Капетом поведал. С франкским прононсом, – весело сказал Всеслав, завидев Роже, что входил в двери зала, открывшиеся совершенно бесшумно. Следом за менестрелем втекли и заняли места возле входа Вар и Ян Немой.

– Судя по его лицу, он признал кого-то из тех двоих, друже, – внимательно глядя на француза, проговорил Крут. – А то и обоих-двух. И вряд ли они оказались лучшими друзьями.

– Верно говоришь, – веселье из голоса великого князя пропало мгновенно. – Подойди, барон, сядь с нами, угостись едой и питьём.

Пока Роже без всякого энтузиазма жевал горсть закинутых в рот незаметным движением маленьких бутербродиков с красной икрой на чуть поджаристых хлебцах, так идеально подходивших к приличному разговору, когда не требовалось набивать брюхо впрок, оба правителя изучали его без стеснения. Версия руянского князя казалась вполне верной. Француз, привычно вежливо, но чуть по-деревянному поклонившись, сел на лавку напротив них и принялся есть. Явно не чувствуя ни вкуса, ни аромата, не отдавая должное здешним разносолам привычным «о-ла-ла!», какими так забавляли меня его земляки. При взгляде на франков, что восхищались икрой, ветчиной и дивными русскими тинктурами-настойками, мне непременно шли на ум памятные с прошлой жизни актёры: маленький лысый комиссар жандармов, журналист, ловивший вместе с ним Фантомаса, громогласный блондин-полицейский в кожаной куртке, с большим револьвером и с перебитым носом. Они в фильмах моей молодости вот точно так же причмокивали, щёлкали пальцами, закатывали глаза и не говорили – пели это самое «о-ла-ла!».

Барон уныло ковырял ложкой разварного осетра, когда Всеслав решил, что пауза и без того достаточно затянулась.

– Сыт ли ты, гость дорогой? – уточнил он, в основном для того, чтобы привлечь внимание и вывести франка из столь глубокой задумчивости.

– Благодарю, светлейший князь, твоя кухня не оставит равнодушным ни одного завзятого гурмана моей Родины, – отозвался вежливо шпион, «включаясь». Хоть и медленно.

– Расскажешь ли, кого повстречал?

– У тебя очень… неожиданные гости, княже… – пожалуй, навскидку на ум шло очень мало вещей и обстоятельств, что могли бы смутить и озадачить международного нелегального разведчика до такой степени.

– От то беда, – сочувственно вздохнул Чародей протяжно с неожиданным характерным южнорусским го́вором. – Понаехало народу – мама дорогая! Куда ни плюнь – непременно в короля попадёшь, или в королеву, что недопустимо, конечно же. На худой конец – в князя или родовитого аристократа древних кровей. Или вообще, упаси Бог, в патриарха с волхвом, они всю дорогу рука об руку ходили. Тут – викинги, первая тройка, там – лихозубы, каких на Руси полтораста годов видом не видывали. И не говори, Роже, гости у меня занимательные собрались.

Слушая эту реплику, руянский князь сперва фыркал, а потом уж и вовсе хохотал. Взгляд, который Роже переводил со Всеслава на Крута, был скептическим настолько, что вполне мог быть расценен, как непочтительный. Собравшись, видимо, с силами, барон начал говорить, ровно и монотонно, стараясь не окрашивать свою речь яркими эмоциями, свойственными его народу. Ей, речи его, и без эмоций содержания хватало.

– Из земель фризов прибыл к тебе, великий князь, торговец Винсент, известный так же среди своих земляков, как «скупой Винни», а по всем прочим землям, как «Винченцо Мне-всё-равно». Потому что ему и вправду всё равно, кроме золота. Он торговал оружием и конями, даже фризскими жеребцами, продавать которых Торговый Совет запретил, назвав величайшей ценностью. Он продавал зерно и муку в неурожайный год, обрекая на голодную смерть своих же. Он покупал и перепродавал на невольничьих рынках Генуи, Константинополя и Каира рабов любых племён и кровей. Говорят, женщины и дети славянских земель ценились особо.

Нехватку эмоций в голосе рассказчика компенсировали выражения лиц слушателей. Ни Всеслав, ни Крут не были из тех, кто мог и собирался спокойно выслушивать подобное.

– Последние пять или семь лет он работал напрямую со Святым Престолом, меняя золото Нижних Земель на благословения и разрешения на торговлю в землях, куда свет истинной веры только-только начал проникать. Проповедники, аббаты и монахи тех краёв, рассказывали дикарям, как хорошо, сладко и сытно живётся в странах, осенённых святой благодатью Господа. Люди Винсента с радостью набирали желающих посетить те страны. И отправляли прямиком к ромеям или кафрам, муринам по-вашему. Семейных брали с особой охотой.

В руках Крута хрустнула деревянная корчага-кружка. Взвар из вишни и смородины потёк на белую скатерть, оставив на ней тревожного вида красное пятно. На которое никто не обратил внимания.

– Земли фризов богаты и обильны. Но закрома их полнятся не только тем, что дают земля и море. Там очень много тайн и загадок. И вещей, что меняют хозяев слишком быстро, оставляя за собой кровавый след. У них есть люди при каждом из крупных дворов Европы, они давно и успешно дают деньги в рост монархам, невзирая на то, куда те собираются их тратить. Лишь бы вернули с оговоренным прибытком. Или отдали то, что обещали в залог. Поэтому многие лены, герцогства, графства и баронства на самом деле принадлежат не тем, кто правит на них.

Всеслав протянул усатому князю, чьими потемневшими глазами начинала глядеть на бледного барона сама смерть, платок, чтоб утереть руку. Тот принял его с недоумением, только сейчас заметив раздавленную кружку.

– Второй, – сухо и бесцветно спросил Чародей. И голос его очень подходил к глазам руянина. И к его собственным, серо-зелёным, в которых, кажется, стал больше золотистый ободок вокруг зрачка.

– Николо Контарини, двоюродный брат самого́ Доменико, тридцатого дожа Светлейшей Республики Венеции. Власть семейства Контарини сильна, крепче генуэзцев. Я до сей поры слышал, что их представители такого уровня выбирались настолько далеко от родных берегов лишь трижды. Два раза на переговоры с Византией, и единожды – на встречу с германским императором. И результаты всех трёх встреч были на́ руку им, а не тем, кто звал их договариваться. Они седьмой год властвуют на Адриатике полностью и безоговорочно. Властвовали, да. До тех пор, пока твои, великий князь, степные друзья не прогулялись по тем краям. И пока ты не даровал своим южным друзьям-югославам Каринтию, Истрию и Карниолу. Полагаю, это, скажем так, всерьёз обеспокоило Большой Совет.

– Что за Большой Совет? – скрипнул глухо Крут.

– Семьи нобилей, высшей знати. Только их члены могут входить в него. От каждой из трёх сотен семей кто-то участвует в Совете. Вместе они решают все вопросы республики, но главное слово всегда остаётся за дожем. Хоть и говорят, что он там только для виду, для того, чтобы у власти было лицо, и желательно – одно. На деле же власть Доменико безгранична, Большой Совет у него в кармане, а из шести членов Малого Совета, самого ближнего круга советников, у четверых – одна и та же фамилия: Контарини.

– Что с работорговлей в Венеции? В «Светлейшей Республике»? – после довольно долгой паузы спросил Всеслав. И голос его разнообразием красок не блистал по-прежнему. Но злые кавычки вокруг названия торговой державы слышны были вполне.

– Сейчас для них это не первый и не десятый источник доходов, поэтому если кто и промышляет, то се́мьи, от настоящей власти далёкие, по старой памяти, как вы говорите. Лет сто назад из Пражского Града приходили толпы славян. Там тогда основали обитель бенедиктинских монахов, во Бржевнове, – ответил барон. С тревогой посмотрев на Чародея, чьё лицо при упоминании католического монашеского ордена приняло очень опасное выражение. – Они сильны на морях, разогнали почти всех пиратов в своих во́дах и очень внимательно следят за тем, чтобы ни у кого, кроме них, не появлялось возможности торговать и грабить на их землях.

Пауза, последовавшая за рассказом Роже де Мортемера, затягивалась. Вожди восточных и западных славян смотрели друг на друга не мигая, будто забыв о существовании барона. Который и дышал-то через раз, явно не горя желанием, чтобы два этих смертельно опасных зверя вспоминали о нём. На его Родине и в других просвещённых странах было в порядке вещей, чтобы гонцу или вестнику, принёсшему не самые приятные сведения, рубили голову. А ему своя, пусть и не новая, неоднократно побитая и потрёпанная жизнью, была ещё дорога́.

Глава 10
Реэкспорт по-нашему

– Пожалуй, прав ты был, Крут. Просто оторвать башку будет как-то не по-нашему, не по-божески. Теперь думаю вот, на ремни распустить, узенькие такие, или рыжих муравьёв в печень ему подсадить? – от звука, с каким прозвучали эти Всеславовы слова, Роже де Мортемер, бесстрашный и многоопытный разведчик, шумно сглотнул и ёрзнул в кресле, неожиданно ставшим неуютным. Будто на голом камне сидел. Остром и горячем.

– Про муравьёв мысль интересная, не пробовал. Пока, – глухо, но как-то ощутимо кровожадно, ответил руянский князь. – Ох и выдумщик ты, друже, ох и затейник. Наплачутся враги с тобой. Кровушкой.

Судя по барону, даже молчаливое участие в беседе, даже просто присутствие в этом зале тяготили его неимоверно.

– Да, боюсь, мало будет. Другие продолжат дела́ скупого Винни. Тоньше надо. Думать надо крепче, – закончил мысль Крут.

– И снова прав… Вар. Глеба, Буривоя и отца Ивана. И Ставра, конечно, – размеренно, будто забивая гвозди в крышку домовины-гроба или заступ в могильную землю, распорядился Чародей. И продолжил, обращаясь к князю морских языческих волков. – Помнишь Ставра? Он в части паскудных смертей большой знаток, редкий. Уж подскажет так подскажет. Пожалеем, что обедали. А патриарх нужен, чтоб не ходило слухов потом, что я в одном шеломе всё это варево заварил. Чуть сложнее, когда в землях твоих больше, чем одна вера. Но куда как выгоднее выходит, когда Перуновы, Велесовы да Стрибожьи потомки на рать да на пашню выходят с теми, кому Белый Бог по́ сердцу, вместе, а не по очереди. Когда друг после дружки дома́ не перемывают да дымом не окуривают всякий раз. Быстрее выходит и правильнее. Богам-то всяко виднее, нечего и злить их попусту. На Александровой Пади – ты слышал, верно? – Великого Тенгри дети с нами вместе были. Так ещё справнее получилось. Без них мы папских недобитков по сию пору ловили бы, а так – раз! – Чародей хлопнул по́ столу, заставив барона подпрыгнуть, – и все дела́. И в курган ту падаль стаскивать конным куда как сподручнее было, чем пёхом по сугробам-то. Поздорову, други! Хорошо, что недалече оказались.

Всеслав поднял руку, приветствуя входивших. Глебка сразу подошёл и сел рядом, глядя на отца в ожидании. Понимая, что просто так, забавы ради, тот Вара не прислал бы. А Лютов нетопырь не примчал бы с такой скоростью, что испуганные крики дворни ещё звучали по терему, когда они уже бежали обратно к залу.

Буривой поприветствовал князей поклоном, чуть глубже привычного, и сел напротив Крута, потянувшись за взваром. Нахмурившись при виде красного пятна на белой скатерти.

Патриарх перекрестился на образа́ в красном углу, поклонился и разместился напротив Глеба. Оказавшийся меж двух столпов веры Роже де Мортемер будто разом вдвое меньше стал, умудрившись поклониться каждому из вошедших, не успев даже вскочить на ноги.

– Где Ставра Гарасим носит? – вроде бы спокойно спросил Чародей. Но великий волхв ответил поспешно:

– Ве́сти с юга пришли, княже. Кораблики чужие повдоль югославских берегов ходить взялись чаще нужного. Сейчас вы́знает всё и тут будет.

– Алесевы спят, что ли? – почему-то казалось, что Всеслав искал повод, чтоб сорваться на кого-нибудь. Или не казалось.

– Не греши на воев, князь, несут службу справно все. Просто часть из весте́й особливой важности старым письмом пи́сана, не все владеют пока, то моя вина, – склонил голову Буривой. Прекрасно понимая, что гроза будет непременно. И пытаясь вывести из-под неё старого безногого друга.

«Подыши-ка носом, друже. А я пока поговорю о пустяках разных вместо тебя. Пустишь?» – спросил я Всеслава.

«И то верно. Крут вон корчажку раздавил, а я б тому фризу, которому и так „всё равно“, кадык бы смял сейчас с радостью. Умом понимаю, что неразумно, а поделать ничего не могу, зло берёт! Давай сам, Врач.» – ответил князь, передавая мне «штурвал».

– Скажи, Глеб, что мы сейчас покупаем у фризов, и через кого? – великий князь Полоцкий показательно медленным движением положил ладони на стол и повернулся к сыну. Буривой коротко выдохнул.

– По убыванию: соль, скотину породистую, кожи со шкурами и лён, – без подготовки и раздумий начал княжич. Золотая голова у парня! – С солью, если я правильно понимаю, мы разберёмся в скором времени. А вот коровёнки справные у них, хорошие, хоть и возят редко.

– А с нашим льном что не так? – удивился я. Чтоб в Белоруссии, да льна не было? Хотя да, тут совсем недавно и соли не было. И до сих пор нет. Но будет. Значит, будет и лён.

В это время в двери вошли быстрым шагом Алесь, связист-кавалерист, и Ставр на груди у Гарасима. Лица у всех были виноватыми, и на заросшей дремучей шерстью будке лесного великана это смотрелось вовсе уж неожиданно. Безногий же убийца как-то неописуемо сочетал неубедительное раскаяние с кипучей жаждой деятельности. Но по останавливающему взмаху княжьей ладони все расселись за столом. Молча. А Глеб продолжал.

– Долгунец-то и у нас хороший вызревает, да только поло́тна ни в какое сравнение не идут. У них ровнее да светлее выходят. И кожи мягче выделывают. Вроде.

– Вроде или мягче? С Третьяком о том поговори. Если кто слух пускает, что за морем работать умеют, а у нас только лес валить способны, да и то криво – надо сыскать таких рассказчиков. Дядька Гнат в том поможет. Двоим-троим языки вокруг шеи обмотает – остальным проще будет правду принять, а не вражьи сплетни. Если и впрямь по-другому как-то выделывать научились – узнаем да переймём, у нас дурных нема. Что одним человеком сделано, то другой непременно повторить сможет, дай только срок, – фраза из моей памяти пришлась вполне кстати, вон, закивал даже патриарх.

– Ставр, Гнат. Решите мне задачку: есть в устье Двины ходкая на диво руянская лодья с ватагой верной. Есть пара десятков нетопырей. Есть в городках Утрехте или, скажем, Тильбурге на торгах тамошних те, кто знают, у кого купить кожи лучшей выделки да полотно льняное первейшего сорта. Вопрос: сколько потребно времени, чтоб сговорить да доставить ко мне сюда три или пять семей из тех, кто секретами выделки да ткацкого ремесла владеет?

В повисшей паузе было слышно, кажется, как скрипит кожа на лбу барона де Мортемера – так широко он распахнул глаза.

– По́ морю об эту пору дотуда дён за восемь дойдём, – откашлявшись, начал Ставр. Рысь молча кивнул. – Там носа́ми поводить – дня три-четыре. Да на обратный путь седмицы полторы. Если б так их скрасть, без сговору – денька два сберегли бы, думаю.

– Шесть дней дорога туда, восемь, от силы десять – обратно, – проговорил уверенно Крут. – «Рёрега» своего дам, да Прави́лу в кормчих поставлю. Верно говорю.

Брови француза упёрлись в линию роста волос. Рот открылся.

– А, может, гостинчик возьмём, а, княже? – с затаённым восторженным азартом спросил безногий террорист. – Да какой собор их тамошний или хотя бы монастырь завалящий бахнем? Чтоб озерцо вышло, как в Люблине, а? Там вода близко, живо наберётся!

– Бахнем. Обязательно бахнем. Но потом, – успокоил я разошедшегося, едва на стол не влезшего старика. Краем глаза отмечая, как жадно пьёт, обливаясь и шумно, по-конски, сглатывая и отдуваясь, тёткин барон. – Гнат, займись сразу, не дожидаясь наших с заморскими купцами разговоров. Крут, от твоих с кем ему говорить?

– Яробою передай, – руянин снял с пальца золотой перстень с чёрным камнем и подвинул по столу воеводе. Судя по тому, с каким выражением лица смотрел на украшение Буривой, это был карт-бланш весомее, чем красная книжечка со щитом и мечом в моём времени. Гнат принял вещицу с поклоном, бережно убрал за пазуху и вышел. Да так, что дверь не только не скрипнула, а, кажется, даже не открывалась.

– Алесь, Ставр. Верным людям передать: через вторые-третьи руки купить лучших мясных и молочных коров, числом не меньше двух десятков. Будут свиньи, овцы, да хоть куры с гусями какие диковинные попадаться – брать и их. Сговориться с лодейщиками моим именем, чтоб не дурили и цены не ломили, дескать, «скотина всё загадит» и «у меня лодья, а не хлев плавучий». Дайте понять вежливо, что дело важное, державное. Станут кобениться – бесплатно кораблики заберу, плавать дальше только на льдинах смогут, по весне. И чтоб…

Я задумался и не заметил даже, как сменил меня «за рычагами» Всеслав, продолжая с того места, что вызвало мою заминку:

– И чтоб меж Ярилиным днём и Купалой, после Троицы, уже здесь всё это богатство мычало и блеяло. Через год-другой-третий сами племенной скотиной расторгуемся. И народу подспорье, ежели коровки вдвое-втрое больше доиться начнут.

Алесь со Ставром только кивнули.

– Глебка, придумай да на бересте разложи, как умеешь, чем бы нам селянам помочь, чтоб лён растить да ткать захотели? Земли́ у нас хватает. Лес потребен ещё долго будет, строиться только начали, почитай, полей больше станет. Надо только по уму дерева́ сводить, не по холмам да буеракам, а с равнин начинать, чтоб пни пожгли, распахали – и сей-сажай на здоровье. Подъёмные им какие-нибудь, от податей освободить, лабазы на пристанях выделить. В общем, сами думайте. Но чтоб через пару лет покупали не мы, а у нас. И лучше, чтоб не снопами, а полотном, да крашеным – оно дороже. Или одёжу готовую, половики, да эти, как их… На стены в Европе от сквозняков вешают, – Всеслав защёлкал пальцами, вспоминая.

– Шпале́ры. У нас их ещё называют «гобелен», – мёртвым голосом произнёс Роже.

– Вот, точно! У Шарукановых войлочные, у нас льняные, шерстяные, ещё какие-нибудь измыслишь. Нарисуют душеспасительное чего-то: королей там, святых, императоров великих, охотничьи сцены, с патриархом вон посоветоваться надо. Не грех ли, владыка, коли начнём мы картины дивные, вытканные цветными нитями, за рубеж продавать? Духоподъёмные. Адовы корчи там, му́ки грешников, Михаила Архангела над Александровой Падью, баб в мыльне?

Вид того, как вытянулись с последними словами Чародея лица советников, был неописуемым. Замычал Гарасим, что вместе с куском буженины, кажется, едва не откусил себе два пальца.

– Ежели только допрежь того, как ткать, получат мастера благословение, – тщательно откашлявшись, ответил патриарх максимально постным тоном.

– Это уж без всяких сомнений! Какое богоугодное дело, да без благословения? – улыбнулся Всеслав, заметив, что Крут и Глеб сдерживают смех из последних сил. – Ладно, то – дела будущие. Сладь мне, княжич, грамоту справную, как нам ткачам с кожемяками подсобить. С лесорубами да пильщиками вышло, должно и тут получиться. А мы в те края что возим?

– Янтарь, меха и зерно, – так же влёт ответил сын, скрывая улыбку.