Текст книги "Воин-Врач V (СИ)"

Автор книги: Олег Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Воин-Врач V

Глава 1
Змеиный клубок

Витебск прошли быстро, даже причаливать не стали. С берега сообщили, что тесть давно в Полоцке, ждёт великого князя и дочку с внуком, поэтому Дарёнка только помахала знакомым да подружкам и пригласила в гости прямо с насада, который хода особо и не замедлил. Зря Всеслав переживал, что после той истории с расстрелом они с сыном станут бояться водных путешествий. Жена, если что-то то плохое и чувствовала, виду не подавала, а Рогволод ходил по лодье и вовсе по-хозяйски, правда, косолапя чуть в силу малого возраста и лёгкой волны, да за лавки иногда держался. Но вид при этом имел важный донельзя, поистине капитанский. И весело смеялся, когда здоровые дядьки с почтением и поклоном освобождали ему проход. Сынок оглядывался на шедшего позади князя с такой радостью и гордостью, что на сердце теплело у каждого, кто видел это.

И тут, под ясным голубым небом, меж покрытых яркой сочной зеленью берегов Двины, заорали иволги. С трёх, кажется сторон.

Я едва не выпал из князя на дно насада, если такое в принципе могло случиться – так быстро он двигался. Крик птиц ещё летел над водой, а Всеслав уже прижимал к груди сына, сидя под тем бортом, что был ближе к берегу. И говорил ему что-то совершенно спокойным мягким голосом, вроде как спрашивая, хочет ли тот тоже научиться так ловко прыгать, как тятя. При этом цепко осматривая насад, выхватывая обострившимся зрением и оценивая двумя памятями сразу увиденное. Не выпуская из правой руки отцова меча.

Справа под бортом лежали жена и дочь, тараща во все стороны огромные напуганные глаза. У них обеих страх медленно отступал, когда замечали Чародея, который что-то тихо говорил сыну, осторожно отводя лезвие меча от жадно протянутых к нему маленьких пальчиков. Над ними сидели пригнувшись Вар с Немым. У Вара по мечу в каждой руке, у Яна только в левой. Правой он зажимал рану между шеей и плечом. Над ключицей пробило, кость скорее всего цела, крови немного, не срочно.

У мачты стоял один из гребцов, удивлённо глядя на правый берег. Под бородой у него торчал хвостовик арбалетного болта. Который, видимо, и удерживал тело вертикально. Судя по движениям рук и ног – спинной мозг перебит, не жилец, и я ничего не сделаю.

Слева, от рулевого весла, донёсся глухой стон сквозь сжатые зубы. Короткий взгляд туда. У кормчего болт в плече, сустав наверняка разворотило. Сложно, но можно будет собрать, наверное.

Вдоль правого борта, подняв щиты, стояли пятеро Ждановых. Над их плечами, встав на скамьи гребцов, и в щели между щитами выглядывали Яновы снайпера и он сам. Остальные копейщики выстроили вторую стенку в проходе, за которой скрючившись, сжавшись, замерли оставшиеся в живых гребцы.

– На три па-альца правее, в ве-е-реске. Слева напра-а-во, на две ладо-они. Бей! – скомандовал протяжно Янко.

Пять болтов вылетело разом, причём один из стрелков выпустил свой в прыжке – выглянуть было не откуда. В щит вонзилась лишь одна ответная стрела. Снаружи донеслись крики раненых.

– Полторы ладо-они влево, плете-ень там, трава-а светлее. На ладонь. Бей!

Ещё пять слитных щелчков едва взведённых арбалетов – и с берега долетел истошный вой. А следом за ним – звуки боя. Хотя нет, скорее резни.

– Чисто! – голос Рыси звучал так равнодушно, будто он проверял, хорошо ли отмыли котлы при кухне. Значит, воевода был в бешенстве.

Посадив Вольку на сгиб левой руки, закрывая неосознанно от переставшего быть опасным берега, Всеслав поднялся. Справа насад обошли две задних лодьи, перекрывая корпусами. Шедшие впереди поднимали вёслами белую пену, выгребая против течения задом. Хотя у них обе стороны были по форме одинаковыми, откуда рулевое весло спустили – там и корма. Сейчас рули-кормила были подняты.

С берега донёсся крик сокола, а следом за ним, чуть дальше вперёд, проухали два филина.

– Насады в круг. Княжий посредине. Лютовы остаются, остальные за мной! – отчётливо, сухо, как неживой, скомандовал Рысь и шагнул через борт.

Следом за ним тенями, только что не кувырком, слетело ещё с десяток нетопырей. Раздался плеск вёсел и из-под борта вышла долблёнка, направившись к берегу, пеня носом воду. Я вспомнил, что на трёх насадах были прицеплены позади такие. Гребцы и кормчие с тех лодий ещё жаловались, что тяжелее идёт, править неудобно. Гнат всегда делал вид, что жалоб этих не слышал.

– Лесь, брата прими. Дарён, помогай, – Всеслав шагнул к стонавшему рулевому.

– Тому вон, – скривившись от боли, кивнув на приколотого к мачте гребца, промычал он, – помоги. Я не денусь никуда.

– За того Господу молись. Отошёл он. Будешь мешать мне – следом отправишься, – проговорил Чародей, уже срезая ему рубаху с плеча.

Больше капитан советов не давал.

Вар помог ему улечься на настеленные прямо на днище прожаренные простыни, каких с нами ехал небольшой запасец на всякий случай. Кожаные короба вроде ранцев полной герметичности, конечно, не давали, но всё лучше, чем никакой. Рядом разложилась наша военно-полевая скатка, от одного взгляда на содержимое которой кормчий побелел и зажмурился. Молча. Дарёна, опустившись рядом, положила ему ладони на виски и запела. Лицо капитана чуть расслабилось.

Вар полил на руки сперва мне, а после и себе, поморщившись от крепкого хмельного духа. Сунул было здоровую руку и Янко Немой.

– Нет, друже, на этот раз без тебя. Смени лучше княжну в охране княжича да сюда пришли. Рукой не шевели, следом тобой займусь, – проговорил я, не оборачиваясь, прикидывая линию разреза.

Леся примчалась сразу, протёрла руки спиртом, высоко, по локоть, как учили, и замерла с тампоном в хвате-зажиме.

Кормчему повезло. Не сильно, но всё-таки. Могло и артерию распороть, и кость раскрошить. Но наконечник лишь распорол суставную сумку, повредил несколько сухожилий и намертво застрял в треснувшей от удара лопатке. Разобрались в шесть рук быстро, и шила Леська сама. Но только верхний шов, наружный. По соединению сухожилий опыта у неё не было, да и мышцы шились иначе. Заложив дренаж, притянули согнутую в локте руку к груди и туго зафиксировали. Месяц покоя, это как минимум. Хотя, может и нет. Почти каждый из прооперированных мной за это время поправлялся заметно быстрее, чем это было привычно в моём времени. Не иначе – экология. Ну не колдовство же?

С Немым я вообще ничего не делал, только Лесе подсказывал, и всего два раза. Обработала раневой канал и зашила рану она самостоятельно. Ян сидел не шевелясь, как мраморный, и только изредка поглядывал за пальцами дочери, будто шила она ему рубаху, а не шкуру.

С берега долетел соколиный крик. Вар тут же оказался у борта, куда, размывшись, подошёл и я. На воду с того берега столкнули долблёнку, что набирала ход в нашу сторону, а с земли махал руками один из нетопырей.

– Взяли живых. Один из них плохой совсем. Воевода просит глянуть, вдруг получится не дать ему за Кромку сбежать? Обидно будет, если так легко отделается.

В скупом на эмоции голосе телохранителя почудилось искреннее сожаление. Что враг и убийца может геройски помереть от ран, миновав все занимательные здешние аттракционы вроде плах, колёс, крюков, колов и дыб.

– Хватай набор, глянем. Раз Гнат просит – надо уважить, – согласился Всеслав. Друг редко просил о чём бы то ни было, а к действиям необдуманным был и вовсе непригоден, профессионально. У него каждый шаг был просчитан вперёд минимум на пять, а то и семь, да с вариациями.

На берег домчали быстро, по высокой траве наверх поднялись тоже шустро, бегом.

Наверху, за прибрежными кустами, сквозь которые проломились лосями, открылась картина, от идиллии далёкая. С точки зрения обычных людей. Для нетопырей же всё было спокойно и привычно. Ну, мёртвые, ну, калечные. Ну так это ж враги, им такими быть и положено. Вот и лежат, как сложили. Кроме четверых, что сидели связанными. И одного, что бился в припадке, кажется, под тремя аж Гнатовыми, что держали руки, ноги и голову. Без видимой охоты, но крепко. Воевода приказал. Таким голосом, что переспрашивать или, оборони Боги, отказываться дураков не нашлось.

– Тот, Слав, – кивнул на трясущегося Гнат. Явно находясь в чрезвычайном напряжении, раз при своих назвал друга по имени, а не по должности. Такие его оговорки Всеслав помнил все, все шесть, эта седьмой была. И лучше бы было ему их не помнить.

Я «шагнул» вперёд князя, и тело Чародеево поднесло меня к припадочному. В котором что-то мне не понравилось, настораживало, но вот что именно – пока понять не получалось.

– Говори, – обратился я к Рыси, беря дёргавшегося за запястье.

– Целый был, по башке не били, жути не нагоняли, даже больно сделать не успели, – начал Гнат. Явно тяготясь последним моментом и ярко желая эту недоработку исправить. – Щёлкнули хлебалом. Сперва Гришка вон, когда не запихал ему в пасть ни палки, ни тряпки какой. А потом и сам он. Клацнул зубами – и с тех пор лежит, трясётся.

Волны судорог ломали крепкое жилистое тело, поднимали над ним не самых худосочных Гнатовых демонов. Но что-то продолжало меня настораживать.

– Тащи давай шибче, потом расскажу, коли успеем! – долетел с берега знакомый хриплый голос Ставра. – Сердцем чую – беда рядом, шевели ты копытами!

Над кустами появилась невозмутимая голова Гарасима, а следом за ней и лицо старого убийцы. И по тому, как расширились вдруг его глаза, я понял – прав был старый чёрт, рядом она. Совсем рядом. Потому что в это время тянул вторую руку пощупать пульс на сонной, пока мужика, кажется, стало чуть реже потряхивать. И в тот миг, когда распахнулись широко глаза ветерана, понял я, что же так необъяснимо напрягало меня. Судороги были ненастоящими. Очень похожими, для обычного человека и неотличимыми. Но врачей учат не только распознавать симптомы, но и тому, что и как их вызывает. И рывки припадочного ни на одно из тех объяснений не походили. Не все мышцы работали, и не так, как если бы ими управляла неподконтрольная разуму нервная система. Лежавший прикидывался.

И тут случилось сразу много всего.

Эпилептик распахнул глаза. Видимо, от того, что Солнце било в них из-за моей спины, зрачки его показались мне крошечными, врачи такое сразу отмечают. А потом он раскрыл рот, и оттуда показались два змеиных зуба, тонких и длинных. Блестевших в ярких лучах потёками слюны на серебристом металле. Качнув головой, он совсем легонько, кажется, задел запястье того самого Гришки, что держал его сверху. И парень застыл, вытягиваясь в струну рядом с лежавшим.

Тот, кто держал ноги, отлетел, кувырнувшись через плечо и тут же вскакивая, еле вывернувшись из стального захвата колен и голеней. Ноги фальшивого припадочного двигались необъяснимо быстро и гнулись, кажется, во все стороны. А сам он вытянул шею, склонившись рывком, и тяпнул меня за руку.

Вернее, почти тяпнул, потому что рука, вслед за мной всем, отлетела назад. Кто-то рванул князя за одежду так, что крепкая ткань треснула, а зубы щёлкнули. Хорошо, что молчал – так и язык откусить можно было.

Уже летя спиной вперёд, заметил, как рванулся из короба Ставр, зацепившись руками за край и вскинув себя над ним. Ладони его выстрелили тут же вперёд, будто ударив молниями. Только не длинными, белыми и ветвистыми, а короткими и еле различимыми. Безногий убийца метнул ножи с обеих рук, будто застыв на миг в самой верхней точке после чудовищного подскока. Но справа что-то звякнуло.

Глаза за движениями на берегу не успевали. Только смазанные тени и звуки удавалось хоть как-то распознать изумлённому мозгу. Вот кровавая дуга от живота одного из нетопырей, того, что удерживал припадочного за руки, взмывает вверх. Вот падает в траву один из ножей, сбитый мечом. Нетопыриным мечом, что сперва сменил руку, а после убил хозяина, покорившись чужой злой воле. Вот скользят с боков, с самых границ поля зрения, новые тени, но вряд ли успевают к тому, со змеиными клыками, что уже поднимает меч надо мной. Вот горло его перехватывает узкая полоска, вдавливая кожу под бритым не по-здешнему подбородком. А вот моя собственная нога, ставшая уже Всеславовой, прямо из положения лёжа на траве влетает в колено змеезубого, с отвратительным хрустом ломая его. Такой перелом я, пожалуй, не соберу… Как и того, кто получил тычок сталью в живот. Там точно аорта перебита в области печёночной артерии, а то и обе они…

Всё это произошло, кажется, за одно мгновение, если не меньше. Столько движений, звуков, смертей. Но в памяти отложились образы как-то странно. Будто время то замедлялось, почти останавливаясь, то чуть ускорялось. Такое бывает, когда в крови больше адреналина, чем эритроцитов, как говорил в шутку мой учитель-академик. А потом скорость восстановилась, приблизившись к привычной.

– Язык, жало ему прикусить не дай! – заорал Ставр, вися в руках Гарасима, что поймал своего седока над самой землёй. Досталось и ему, – Вперёд давай, хрена ли замер-то⁈

Припадочный, что, кажется, на сломанную ногу внимания не обратил вовсе, обмяк в петле, что стягивал на его шее Гнат, оскалившийся так, будто планировал вот-вот перегрызть тому глотку. Или вовсе откусить голову. В руке голобородого, в той, где только что был чужой меч, торчало три швырковых ножа: между лучевой и локтевой прямо над кистью, в плече и в локтевом сгибе. Этот, в локте, был самым большим и едва не отрубил её. Сустав перебил точно – при движении было видно, что болталось всё ниже него только на коже и оставшихся мышцах.

– Арканами его, падлу! – продолжал вопить старый диверсант, дёргаясь в сильных руках великана, будто забыв, что бежать на подмогу ему нечем.

Закатившего глаза эпилептика растянули на траве на четыре стороны. Нет, на три – к почти отрубленной руке петлю цеплять не стали. Над горлом сошлись крест накрест два меча, вбитые в дёрн, которые держали двое Гнатовых.

– Убрать железо! Вскинется – сам себе башку отхватит! – Ставр вносил коррективы на ходу.

Мечи вылетели, на место их тут же встали сулицы, метательные копья. Об их твёрдые, обожженные над огнём, древка точно было не порезаться. Но и выбраться из-под них, сложенных под углом, можно было, только оторвав себе голову. Но для этого надо было чем-то упереться в землю. И быть при этом в сознании.

– Клещи давай! – хрипел безногий, которого Гарасим осторожно опускал на траву возле растянутого тела.

В вытянутую руку его сами собой легли щипцы, какими на углях поворачивали подковы. В инвентаре нетопырей у мирного кузнечного орудия профиль был другой, конечно. Вот по нему старик и работал. Во второй руке у него появился короткий нож с лезвием, похожим на сапожное, на один скос, только подлиннее.

– Взнуздайте его, чтоб не свёл челюстей! – скомандовал дед. – Только смотреть мне, змеиных зубов не касаться!

И этот приказ выполнили тоже мгновенно. Одна петля легла за клыками верхней, вторая – нижней челюстей. Отхватив ножом лоскут толстого кожаного поддоспешника под самым подбородком, а точнее – под скрещенными древками копий, Ставр положил его на левую ладонь, а правой влез в пасть припадочного. Тот лежал недвижно, хотя, судя по толчкам крови из ран на руке, был жив. С противным хрустом, от которого Всеслав сморщился, изо рта голобородого вытянулись клещи с зажатой в них странной конструкцией. С теми самыми серебристыми змеиными клыками.

Отложив очень осторожно лоскут с ними в сторону, старый убийца полез обратно. На этот раз, помогая себе ножом. Смотреть на это, кажется, было тревожно даже Гнатовым.

– Фу-у-ух, – долго выдохнул Ставр, утирая рукавом пот со лба. – Кажись, всё. Кончились.

– Кто? – непонимающе уточнил тот нетопырь, что держал верхнюю верёвку.

– Зубы. Вынимайте уздечку, ребятки. А на руках-ногах шнурки не трожьте. Гнат, пошли кого на лодьи, пусть цепей притащат живо.

– Деда… А это чего сейчас было? – спросил Рысь, внимательно глядя на безногого. Который убирал в кошель окровавленные зубы, бережно и неспешно вытирая их по одному, пристально и очень придирчиво разглядывая каждый. Будто себе выбирал.

И этот вопрос, судя по сошедшимся на старике взглядам, очень волновал не только воеводу.

Глава 2
Эхо давних времен

– Лихозуба взяли. Живьём. Славная добыча, редкая, – Ставр продолжал протирать тряпицей вырванные и вырезанные из чужого рта зубы. И уже второй откладывал отдельно, не в кошель.

– Кого? – таким изумлённым Всеслав не видел друга ни разу за всю их совместную биографию.

– Лихозуба, – хмуро повторил безногий, присматриваясь к очередному белому трофею очень внимательно. Его он тоже отложил в сторону, продолжая говорить. – Белого Бога слуги их ещё лихозубыми бесами звать стали. И не сильно ошибались. Бесы и есть, самые настоящие. Бывало, по нескольку сотен разменивали на одну такую тварь.

– Их же не бывает… Это страшилки бабьи, – выдохнул Гнат еле слышно, как человек, у которого начала разваливаться на куски привычная картина мира. И он пытался цепляться за те куски, знакомые и понятные. Потому что за ними открывался мрак и ужас непознанного.

– А тут сплошь они одни и собрались, страшилки-то, – с невообразимой задумчиво-отрешённой брюзгливостью парировал ветеран, – нетопыри трёх колен, Чародей-оборотень, да лихозуб вон живой… пока. Одно к одному. Кроме тебя. Смешилка бабья.

Очередная издёвка-провокация безногого пролетела мимо онемевшего Гната, как стрела сквозь густой туман, незамеченной.

– Последнего живьём лет полтораста назад взяли, да с лихом. Не успели повыспросить ладом да толком тогда. Стамир говорил: коренными зубами тот тогда язык себе сжевал да кровью изошёл. Так, что наши и рядом стоя не учуяли, пока с лица не спал, да не обмяк в цепях, – дед говорил размеренно, как былину пел. Судя по круглым глазам, этой истории не знал даже верный Гарасим. Гнатовы – тем более.

– Полтораста с лихом? Это что ж выходит… – Рысь всегда умел выделять главное. Даже с вытаращенными глазами и разинутым ртом.

– То и выходит, – буркнул дед, бросив на воеводу резкий короткий взгляд. Кажется, одобрительный. – Олег Вещий вот на такую же змеюку наступил тогда. Не имел он привычки по жальникам да курганам босиком шляться, как волхвы потом придумали. Под ноги да по сторонам кругом тоже смотрел в оба – не чета нынешним.

Ставр явно был готов оседлать любимого конька «Нонеча не то, что давеча», но неожиданно сменил тон.

– К тебе, Гнат, упрёка нет и быть не может. Сроду не бывало, чтоб живого лихозуба нетопыри в ближнем бою брали два к одному. Тогда, на Ладоге, говорили, четыре десятка полегло, а там из первейших были люди, не то, что…

Ветеран, будто почуяв, что разговор снова свернул не ко времени в привычное ему стариковское русло, замолчал.

– Небывальщина, – проговорил Рысь, даже не стараясь придать привычный невозмутимый вид лицу.

– Гришке с Ванькой про то расскажи, – буркнул старик, дёрнув бородой поочерёдно в сторону мертвецов. – Вечная им память, справные были вои. А тебе, воевода Гнат Рысь, поклон мой и уважение. Со шлеёй-то это ловко ты. Да и повезло тебе крепко, что грабку-то ему ножами мало, что напрочь не отняли.

Хвалить кого-либо долго старый убийца не умел и учиться явно не планировал.

– И тебе, княже, поклон. Знатно ты приложил паскуду, по сию пору треск в ушах от ходули-то его. Не сробел. Мало кто, говорили, в глаза им, змеям, глянув, да на зубы, коленками не слабел. А ты, вон, сам его расслабил-подломил. Вот уж и вправду из чудес чудо, – он явно до конца не верил в случившееся, даже закончив перебирать вражьи зубы, из которых в стороне лежало уже пять.

– Вели страже в три кольца стать, чтоб в одном, двух и трёх перестрелах, – будто опомнившись, прохрипел Ставр воеводе. – Самых зрячих на холмы да сосны загони. Они, твари эти, по одной не ползают, не меньше трёх в клубке бывает. Как спознают, что живой их у нас – беда будет.

– Уже, сразу, – ко Гнату медленно, но возвращались привычные собранность и невозмутимость.

– Добро. Восемь десятков вёрст пройти осталось. Это водой, берегом много больше. Про нападение что известно? – похоже, дед решил провести совещание-планёрку прямо над неподвижным лихозубом. Хотя какие там теперь зубы, одно лихо и осталось.

– Засидки давно сделаны, по уму. Трава на плетнях, дёрном крытых, вовсе неразличимая. На двух чуть подвяла – не то полить забыли, не то ещё что. По ним и обнаружили. Как только полезли из-под них оружные – всех и взяли. А их, паскуд, ещё три отряда по берегу таилось, успели стрельнуть, – Рысь говорил спокойно, хоть и без удовольствия.

– Видал я те засидки, – кивнул Ставр. – На княжьи зимние, с намороженным льдом, похожа задумка. А вообще давишний способ, ещё до Рюрика так торговых гостей, бывало, встречали. И не найти ведь, пока сами не полезут.

– Гнат, разошли конных по хуторам вокруг, где кузни есть, – вступил наконец в разговор Всеслав. Подсмотрев в моей памяти кое-что из арсенала сапёров Великой отечественной. И тут же адаптировав под Средние века. – Пусть сладят вроде иголок или гвоздей, но с палец толщиной и длиной с локоть. Десятка два. К шестам примотать, дозорным выдать, кто по берегу пойдёт. Будут идти да под ноги тыкать, где что заподозрят.

– Долго выйдет, – с сомнением глядя на князя протянул Ставр.

– Я так понял, с этими зубастыми быстро можно только на тот свет. Я не спешу, – отозвался Чародей, глядя, как воевода втолковывал что-то двум своим, ставя задачу, объясняя на пальцах. И локтях.

– Верно говоришь, княже, – кивнул ветеран. – Вот гляди-ка.

И он начал по одному поднимать пять выдернутых зубов.

– В этих трёх – отрава лютая. Самим им не грозит она, привычные они к ней, а другому кому малой капли хватит, как Гришке вон. И спасения от неё нету. В каждом зубе – сотни по три смертей, если с запасом даже брать. В этом вот – иголок малых пучок, видишь? Тем же ядом мазну́ть, в сапог или на перила положить – и всё. А ещё, говорят, мастера они трубки ладить из веток, да иглами теми плеваться из них. А такую диковину я сам и не видал, слышал только от стариков.

Из последнего зуба он извлёк, поддев ножом, что-то наподобие серебристого шарика с горошину размером, осмотрел его внимательно и то ли нажал, то ли повернул. А шарик рассы́пался, превратившись то ли в толстую нитку, то ли в тонкую струну, длиной в полторы пяди или около тридцати сантиметров.

– Кованая, – с тайным восхищением произнёс старый диверсант, держа в тёмных пальцах небывалую редкость. – Тонкая работа. Можно голову отхватить, можно деревце спилить, или руки-ноги, как ты, княже, своей проволокой.

Я присмотрелся. Это и вправду была цепь, но кто мог сковать такую без микроскопа? И кто сварил такую сталь, чтоб при таком малом сечении пилила кости? Вопросов с каждой минутой становилось всё больше.

– Давай-ка с начала самого, дядька Ставр, – попросил Всеслав. Именно попросил, а не повелел и не приказал. Потому что был твёрдо уверен: не дёрни чуйка старого безногого убийцу на берег – приказывать и повелевать было бы некому.

– Буривоя бы попросить, да они с Яром в Полоцке давно, сбитнем, поди, наливаются да всеславовкой, – оптимизмом и человеколюбием Ставр по-прежнему не поражал. Но и ломаться долго не стал. А тех вещей, о каких он поведал, хватило бы фантастам и прочим альтернативным историкам моего времени для того, чтоб вконец разувериться в себе и пойти в слесаря́ или дворники. Такой истории не один летописец не выдумал бы. И ни один голливудский музыкант-учитель-журналист-конспиролог с «коричневой» фамилией, по чьим бестселлерам снимали картины с Томом Хэнксом в главной роли.

– Давняя история, братцы, древняя. Белого Бога слуги их и бесами кличут, и детьми нечистого, и даже первородным злом. Наши же издавна врагами звали. Слыхал я от стариков, что, дескать, те, кто давным-давно отправляли с наших земель воинов в полуночную да закатную стороны, велели змеезубых сторожиться да убивать везде, где ни встретят. Тех вон, что смирно лежат, разуть да глянуть – наверняка на левой ступне знак их выжженный будет, вроде змейки. Давно обычай тот взяли, народ клеймить, как скотину. И всё равно находятся слуги и рабы для них. Страх с человеком жуткие вещи вытворяет.

Рассказ безногого лился мерно и спокойно. Но прежде, чем начать его, он проследил, чтобы перевязанного лихозуба стянули доставленными с насадов цепями по рукам и ногам, в рот ему самолично запихнул деревяшку, да не ветку свежую с дерева, а кусок ясеневого древка от копья, сухой и твёрдый, как камень. Такой и с зубами-то не больно разгрызёшь. А потом затолкал в уши растопленного и начавшего застывать воску, щедро, от души. Затем натянул на голову безразличному внешне бывшему припадочному мешок. И только после этого начал говорить.

– Потом, говорили, опять они шкуры да личины сменили, змеи эти. Был в латинских землях паренёк один. Уверовал он крепко в Белого Бога, решив твёрдо, что с остальными каши не сваришь. Поселился в пещерке возле озерца. Начал к нему народец ходить, за волхва его почитая. Монахи из соседней обители прознали о том, да зазвали отшельника к себе настоятелем. Он пришёл. Да в вопросах и взглядах богословских разминулись они. Монахи были уверены, что работать должны послушники и прихожане, а их святой долг – духовные песни петь, жрать да спать вволю. А новый настоятель велел всем трудиться, а жирным соням да жадинам-скопидомам вдвое крепче…

– А дальше? – как-то по-детски прозвучало от кого-то из Гнатовых.

– Так ясное дело. Отравили монаха того, отшельника-то. Всегда так было: наладился один жить – один и живи. Но с этим-то ещё хуже вышло. Монастырь-то тот одним из лихозубьих оказался. Они давно смекнули, что в их старую сказку не верят уже. Про того весёлого Бога, которого гиганты сожрали, а отец его, самый главный Бог, вроде батьки-Перуна нашего, обратно оживил. Ну да, трудная байка. Из чего оживлять-то, когда сожрали? Да молиться ему ещё потом… Срам у них, в латинских землях, спокон веков, сынки! – резюмировал дед, едва не отойдя от основной темы.

– Титаны? – переспросил Всеслав, вспоминая читанные не по разу истории древних греков.

– Ага, и это слово тоже было, – согласился Ставр. – Гиганты, великаны, титаны – все по-разному говорили. Да не перебивай ты, я и сам собьюсь! О чём бишь? А! Так вот. Извели негодяи монаха, а сами под его именем собрали не один монастырь, а целую дюжину, всю окру́гу под себя подмяв. И стали в тех землях силой великой сперва, а потом и не только в тех. И было то за три сотни, тридцать лет и три года до того дня, когда Олег Вещий Скальдира в Киеве порешил, а город сам под руку маленькому Ингварю отдал, как и обещал батьке его, Рюрику.

Было слышно, как шелестят листья на кустах. Как всхрапывают за деревьями кони. Как перекрикиваются на воде лодейщики. Здесь же, на берегу, стояла мёртвая тишина. Мы слушали деда, что толковал о людях и событиях, древних даже для одиннадцатого века. А я в очередной раз понял, что летописи, дошедшие до моего времени, были в гораздо большей степени художественной литературой.

– Последние вести, что передавали, говорили, что сейчас главное гнездо лихозубово с латинских земель на запад перебралось. Там, дескать, и народ подоверчивее, и добраться до них труднее. Будто бы, в землях Ка́нта или Ке́нта, но ни как правильно, ни где это, не скажу – не знаю. Слышал ещё, что датчане с ног сбились, то гнездо искавши, и вроде как даже почти нашли. Только вот тех, кто почти нашёл – вообще не нашли, совсем, никого, ни живых, ни мёртвых, ни кораблей их, ни утвари, что после штормов да бурь к скалам прибивает на франкских да фризских землях. А у нас их, лихозубов-то, после Олега почитай что и не видали. Знать, крепко чем-то насолил ты им, княже.

Тишина не нарушалась. Взгляды бойцов перетекли на Чародея неслышно. А сам он молчал. Крепко задумавшись о том, что на доске появились новые сильные фигуры. И новый игрок. Опытный, сильный и злой. И очень опасный.

– Плавают они как? – чуть сипловато после долгого молчания спросил Всеслав.

– Как змеи. Лучше даже. И на двух ножах на борта взлетают вряд ли хуже наших.

– На ходу, сквозь вёсла?

– На ходу – вряд ли. Не делал такого никто, – помолчав, ответил ветеран, буквально впившись в князя подозрительным взором.

– Гнат, отсюда до Полоцка дозвонимся? – продолжая смотреть на спелёнутого в цепи кошмарного убийцу, спросил Чародей воеводу.

– Чего? – не понял тот. И тут же нахмурился, догадавшись, что непривычная фраза опять родилась не из памяти друга детства.

– Тьфу ты! Голубь домой отсюда долетит ли? – досадливо поморщившись, пояснил Всеслав.

– А! Да, долетит. Два их с собой, что дорогу знают, Алеська оставил.

– Так. По руслу дальше проверять узкие места. Щупами, как только готовы будут. Если где из-под земли такая падла вылезет – стрел не жалеть, близко не соваться. Громовиком пусть кидаются, но людей беречь! По пути всем местным передать: я запретил на берегаа́ и на воду выходить. Кто выйдет – враг мне, – и опять Чародей говорил твёрдо, короткими фразами. Будто решение знал давно, а не придумали мы его с ним вот только что.

– В Полоцк весть: будем после рассвета. Вдоль Двины выгнать воев, про щупы те расскажи им. Пусть хоть палками, хоть чем в берега́ тычут, но чтоб проверили на засаду вверх по течению обе стороны, докуда успеют. Но не меньше, чем до устья Бельчанки на том берегу. Стрелков на каждом дереве. Горожанам дать знать, чтоб пришлых не трогали. Постоялые дворы и каждую незнакомую морду – под надзор. Людей хватит тебе?

– Хватит. Там и к деду Яру родни понаехала тьма, и Янкиных столько, что полгорода уж копчёной рыбой провоняло. Времени бы хватило, – судя по привычному юмору, Гнат уверился в том, что князь точно знал, что делает. И его задача была снова простая и понятная: выполнять приказы. Это ему нравилось гораздо больше, чем терять своих в драке с героями сказок, которые не ко времени оживают.

– Что надумал-то? – прохрипел явно заинтригованный Ставр.

– Без остановок пойдём. На вёслах меняться станем. Борта щитами нарастим. Яновых вкруг. Огней жечь не станем – ночь лунная должна быть. В любую тень, в любой плеск – по стреле или болту, не жалеть. И мне плевать, чего там утром найдут: бревно, бобра, сома или рыбака глухонемого. Мы утро в Полоцке встретим, а не здесь, на лугу, как овцы. И не болтаясь на приколе посреди Двины, как это самое в проруби, от каждого звука вздрагивая.

Голос Чародея становился глуше и ниже с каждым словом, привычно приближаясь к рычанию. От которого так же привычно щурились и поводили плечами, как перед сечей, дружинные. Уверенные в князе и воеводе полностью. Если эти сказали, что утром надо быть в Полоцке – значит, так и будет. У них вон люди по́ небу летают, целиком, как Лешко, или вразброс, как латиняне на Александровой Пали. Они вон только что лихозуба живьём изловили, а дядька Ставр ему жало вырвал. С такими начальными людьми бояться или сомневаться – дурнями набитыми быть.