Текст книги "По дороге к высокой башне (СИ)"

Автор книги: Олег Будилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Ополчение все пребывало. Мы смотрели на вновь прибывших с чувством превосходства, словно ночь, проведенная на стене, сделала из нас бывалых воинов. В этот раз среди пополнения было много взрослых мужчин. На второй день осады жители Пауса перестали отправлять на стены младших сыновей и захребетников, потому что решили подзаработать сами. Жадность победила чувство самосохранения. Бедный люд не захотел оставаться в стороне, когда увидел, что город готов раскошелиться. Из вновь прибывших никто не собирался драться всерьез. Ополченцы думали, что просидят на стене несколько дней, отъедятся за городской счет и вернуться по домам, чтобы потом, сидя на лавочке, рассказывать соседям о выдуманных подвигах. Говорили, что скоро должен прибыть из столицы огромный обоз, который везет выкуп для кочевников – множество серебряных слитков и прочих драгоценностей. Мы так и не смогли узнать была ли в этих словах хоть толика правды, потому что совершенно неожиданно степняки пошли на штурм. Мои предположения не оправдались, они не стали дожидаться темноты и атаковали днем. Кочевники напали в полной тишине – не трубили рога, не грохотали барабаны. Просто без всякого предупреждения степная армия двинулась к стене. Казалось, что какая-то неведомая сила одновременно шепнула каждому степняку нужное слово, подала тайный знак к атаке. Наши часовые даже не сразу поняли, что происходит. Вдруг ни с того ни с сего кочевники оказались под стеной и когда прозвучал сигнал тревоги было уже слишком поздно. В небо взвилась туча стрел. Степняки из задних рядов били "навесом", а те, что оказались под стеной целились в бойницы и в проемы между зубцами. Захваченные врасплох ополченцы ничего не могли поделать. Щитов у нас не было, поэтому прикрыться от падающих сверху стрел было нечем. Казалось, что на нижней стене в первые минуты погибло не меньше половины защитников.

Нам с Холином здорово повезло. Перед самой атакой мы присели у стены, чтобы перекусить припасенной с утра колбасой, поэтому вражеские стрелы нас не задели. Когда раздались первые крики я в ужасе прижался спиной к холодным камням и затаил дыхание. Вокруг творилось что-то невообразимое. Казалось люди обезумели. Одни падали на пол и закрывали головы руками, чтобы спастись от стрел, другие бежали по проходу, толкались и кричали, пытаясь пробиться к единственному выходу, ведущему в город, но падали замертво на полдороги или добравшись до заветной цели молотили окровавленными кулаками в закрытую дверь. Из всех, кто оказался на нижней стене не растерялись только командиры. Бывалые воины без страха вставали в полный рост и выкрикивали команды, пытаясь остановить обезумевших ополченцев.

– Не вставать, не вставать! – кричали старики и махали руками показывая, чтобы горожане приседали, как можно ниже, – не поднимать головы!

– Великие боги помогите мне неразумному, – зачастил я скороговоркой и закрыл глаза, чтобы не видеть, как вокруг падают раненые и умирающие. От страха я вообразил, что сейчас нас всех перебьют.

Атака степняков застала врасплох ополчение, сконцентрированное в нижнем укреплении, но вставшие на защиту города немногочисленные дворяне-воины и городская стража оказались готовы к нападению. Сверху ударили арбалеты, загрохотали магические жезлы. Стрелков в верхнем укреплении и в сторожевой башне было достаточно, поэтому десятки арбалетных болтов и огненных искр обрушились на атакующих. Хлопки магических жезлов, крики раненых и стоны умирающих слились в ужасную какофонию. Грохот стоял такой, что у меня заложило уши. Верхние зубцы заволокло дымом.

Не знаю, что заставило степняков отступить. Возможно они не ожидали, что получат такой отпор, а может быть изначально не собирались штурмовать стену. В любом случае они отошли, оставив в поле под стеной десятки мертвецов.

Как только стрелы степняков перестали сыпаться с неба командиры бросились поднимать людей. Многие ополченцы, так же, как и я оказались совершенно не готовы к ужасам войны и теперь боялись вставать в полный рост и приближаться к бойницам.

– Хватит валяться, трусливые ублюдки! – кричали командиры, раздавая направо и налево пинки и зуботычины, – к оружию!

Люди не могли поверить в то, что обстрел закончился, они неохотно вставали и в ужасе оглядывались по сторонам. Не знаю, как Холин, но я с большим трудом заставил себя подняться. Признаться, мне здорово помогла полученная от командира увесистая оплеуха.

Мертвых ополченцев нужно было убирать со стены и заниматься этим кроме нас было некому. Мне не хотелось прикасаться к погибшим товарищам, а Холин наоборот с радостью согласился вступить в похоронную команду. Позже он объяснил мне зачем ему это понадобилось. Пока мы перетаскивали мертвецов к выходу из башни команда Холина выносила тела в город и складывала у стены. Поглазеть на покойников собралась целая толпа, подходили бедняки, живущие по соседству, торговки и ремесленники с ближайших улиц. Кто-то узнал друга, кто-то родственника. Скоро над площадью стали раздаваться горестные крики мужчин, плач и причитания женщин. Воспользовавшись суматохой Холин сумел улизнуть от старика командующего похоронной командой, добежать до первой попавшейся харчевни и купить там пару кровяных колбас и небольшой бурдюк с вином.

– Убить нас могут в любой момент, – сказал он, передавая мне еду, – так хоть пожрем напоследок, а то деньги Химона пропадут зазря. С тебя четыре медяка.

После нападения степняков людей на стене стало значительно меньше. Перепуганные ополченцы собирались небольшими группами, что-то обсуждали вполголоса, заговорщицки оглядываясь по сторонам. Большинство наемников старались держаться подальше от бойниц и поближе к выходу со стены. Мы с Холином расположились возле потухшего очага, развели огонь, благо дров было достаточно, и принялись за еду. Меня всего трясло, хотя холода я не чувствовал. Холин трещал без умолку. Он рассказывал о том, как горожане оплакивали погибших, о том, что в харчевне полно народу, а в городе много пьяных и о том, что все только и говорят о скором прибытии обоза с выкупом. Я задумчиво кивал головой, но совершенно его не слушал. Мимо прошел какой-то старик с ведром, он посыпал песком оставшиеся на проходе кровавые лужи. Увидев, что мы едим он остановился и спросил, – как Вы можете жрать после всего этого?

– Иди отсюда, – напустился на него Холин, – старый дурак.

Я угрюмо грыз колбасу и думал о том, что, раньше живя в монастыре готов был с утра до вечера рассуждать о величии бессмертной души, а теперь мечтаю только о том, как бы набить свое ненасытное брюхо. Что же случилось со мной? Что происходит с этим городом, если единственная цель живущих в нем людей заработать немного денег и спустить их в ближайшей таверне? Неужели бедняки так живут везде, даже в столице? Зачем я так яростно рвался из монастыря в этот ужасный мир?

– Почему ты не ешь? – спросил Холин.

В задумчивости я откусил всего пару кусков да так и застыл, сжимая колбасу в правой руке.

– Не могу. После всего, что мы сегодня видели еда в горло не лезет.

Холин пожал плечами. Для человека, который только что перетаскал целую гору трупов он был на удивление спокоен.

– Подумаешь, нас никто на стену силком не тащил, знали на что шли.

Я не стал ему напоминать о том, что большинство горожан, да и я в том числе, никогда не собирались становиться воинами и оказались здесь благодаря случайному стечению обстоятельств.

– Дай выпить, – попросил я, и когда Холин протянул мне бурдюк сделал большой глоток.

От вина стало значительно легче. Казалось, что скрытая во мне пружина стала потихоньку разжиматься. По крайней мере руки перестали дрожать.

Месть за внезапное нападение не заставила себя долго ждать. Со смотровых площадок верхнего укрепления ударили тяжелые арбалеты. Длинные стрелы, обмотанные горящей паклей, посыпались на лагерь степняков. Болты пробивали тканевые борта кибиток, вонзались в высокие колеса, прошивали насквозь шатры, нанизывали словно на вертел тела зазевавшихся кочевников. Тяжелых арбалетов на стене было немного, поэтому серьезного урона живой силе противника они нанести не могли, но от зажжённых просмоленных тряпок в лагере степняков начался пожар. Теперь уже стало совершенно очевидно, что не будет никакого обоза и выкупа, что отныне две армии будут истреблять друг друга до тех пор, пока одна из них не дрогнет и не отступит. Горожане без жалости уничтожали оставшееся в поле имущество. Горел не только лагерь степняков, но и брошенные за стеной дома и купеческие склады. Кочевники без страха бросались в огонь, выводили упирающихся лошадей, оттаскивали пылающие кибитки, опрокидывали дымящиеся шатры. Действуя быстро и слаженно, они довольно быстро справились с пожаром. Похоже им удалось избежать серьезных потерь в лагере, а о сгоревших постройках они не особенно заботились. К чему им несколько домов, если они собирались захватить целый город? Глядя на мечущихся кочевников, я испытал ни с чем не сравнимую радость. В почти молитвенном экстазе я даже забрался на зубец стены и что-то кричал, потрясая кулаками. Невероятный душевный подъем, которой я испытал при виде разорения вражеского лагеря, одновременно обрадовал и напугал меня. Многие на стене радовались погибели чужаков, но никто не выражал свои эмоции так бурно, как я. Когда я, смущенно улыбаясь слез со стены Холин удивленно посмотрел на меня и покачал головой.

– Что?! – с вызовом спросил я.

– Ничего, – юный стражник крякнул, – вот ты разошелся.

Наступило затишье. Кочевники разбирали лагерь, с полей тянуло гарью. Не думаю, что мы смогли нанести большой урон вражескому войску. Тяжелых арбалетов у нас было совсем мало, а из обычных степняков на таком расстоянии было не достать. Пожгли немного и то хорошо. В следующий раз крепко подумают прежде чем идти на приступ. Не знаю, как остальным, но мне было жалко уничтоженного пригорода. Сухая древесина хорошо горела, в небо поднимался густой черный дым.

Мы с Холином честно отстояли до темноты в карауле, и командир отпустил нас отдохнуть и погреться у очага. Новых ополченцев городские власти не прислали, поэтому возле костра нашлось для нас место. Ключники запаздывали с ужином и Холин начал недовольно ворчать. За день я ужасно устал от его нытья и жалоб на дырявую одежду и плохую кормежку.

– Слушай, – не выдержал я, – сколько можно о еде говорить. Дай тебе волю весь мир сожрешь!

Юный стражник обиделся.

– Чего это ты на меня взъелся? Сам что ли есть не хочешь?

– Не хочу, – буркнул я и сунул ему в руку кусок колбасы с утра завалявшийся в мешке, – на держи.

– Спасибо! – мальчишка повеселел.

– А что ты удивляешься, – спросил он, – вот тебя сколько раз в день в монастыре кормили?

– Три.

– А меня один. У нас ведь бывает, что вообще на зуб положить нечего. Денег не заработал сиди голодай, поэтому и стараемся наесться впрок. Да и вообще какие у бедняков радости? Поел, поспал в тепле вот и все.

Конечно Холин был прав и последние годы мне жилось намного лучше, чем ему. Просто я никак не мог привыкнуть к тому, что все наши беседы сводились к еде. Хотя, о чем могли разговаривать два совершенно разных человека волею судьбы, случайно оказавшиеся вместе. Не о молитвах же мне с ним говорить и не о бессмертной душе. И все-таки нескончаемая болтовня о трудном быте городских стражников действовала мне на нервы.

– Зато вам жениться можно, – сказал я, чтобы уйти от надоевшей темы.

Среди молодых монахов о женщинах говорили постоянно. В силу возраста меня этот вопрос не особенно волновал, зато послушники постарше ни о чем другом думать не могли и часто до глубокой ночи говорили о женских прелестях. Обет безбрачия не давал нам права жениться, но кто же может помешать монаху мечтать?

От неожиданности Холин поперхнулся.

– Вот уж радость великая лишний рот в дом тащить! Была бы моя воля вообще бы никогда не женился.

– Кто ж тебя заставляет, – удивился я, – или отец тебя может продать родителям невесты, как продал нас в ополчение?

Холин фыркнул.

– Запросто. Сговорятся и женят, а мне потом мучайся. Отцу все-равно лишь бы приданное хорошее дали. Может вообще мне какую-нибудь страхолюдину подсунет.

– Ты что же сам себе подругу выбрать не можешь? – удивился я.

– Это только дворяне сами выбирают, а у нас старшие уговариваются, – ответил мальчишка, – бывает только на свадьбе невесту и увидишь.

Холин запихал в рот остатки колбасы, прожевал и тяжело вздохнул.

– И почему я не родился дворянином, вот у кого жизнь интересная. Все как один воины, владеют настоящей магией, сильные, смелые, богатые, сами себе жен выбирают.

– Не скажи, – буркнул сидящий рядом дядька, – у них жизнь тоже не мед. Вот ты, если степняки в крепость ворвутся бросишь все и сбежишь, а дворянину нельзя. Позор несмываемый.

Раньше ополченцы держались особняком и рта без нужды не раскрывали, но сегодня после пережитого ужаса все старались быть ближе друг к другу, поэтому на стене завязывались новые знакомства и люди встревали в чужой разговор без всякого смущения. Никто не был против. За дружеской беседой время летит незаметно и не так страшно думать о том, что будет завтра со всеми нами.

– И что? – с вызовом спросил Холин.

– А то, что ты спрячешься, а дворянин будет до последнего биться и умрет, потому что клятву особую дал.

Мой приятель не нашелся, что на это возразить. У костра возникло неловкое молчание. Казалось все задумались над тем, какого это исполнить такую клятву. А я вспомнил Химона стоящего в проходе возле дверей, ведущих в покои владыки и еще раз мысленно помолился за него.

– Зато у них денег много, – сказал молодой парень сидящий справа от меня.

– Это у купцов много, – не унимался пожилой ополченец, – а дворянам король крохи платит, да говорят еще и задерживает.

– Что же они бедствуют? – со смешком спросил кто-то.

– Нет конечно, – согласился мужичок и пошевелил угли палкой, – дома им за счет города строят, почести там всякие, то да сё.

– А ты откуда все это знаешь? – с сомнением спросил Холин.

– В услужении был вот и знаю, – огрызнулся дядька, похоже его задело, что другие отнеслись к его словам с недоверием.

Я смотрел на огонь и размышлял над словами наемника. Конечно я много читал о дворянах, но в книгах писали в основном о героических подвигах на поле брани, а о жизни и быте воинского сословия в них почти ничего не было. Как все эти годы жил Химон? Ведь он действительно богачом не был, денег в тайнике нашлось совсем мало. О чем старик думал, о чем мечтал, что стало с его родными и близкими?

К нам подсело несколько ополченцев и у огня сразу стало тесно.

– А еще я слыхал, – сказал незнакомый молодой паренек, – что дворяне наследство кому хочешь оставить могут, даже простолюдину. Главное слово заветное знать. Вот захочет дворянин тебя наследником сделать, позовет и слово это скажет.

– Враки все это, – не согласился мужичок, который казалось знал все на свете, – ну знаешь ты слово, а делать то с ним что? Кому назвать?

– Вот этого я не знаю, – огорчился парень.

– Говорю же враки.

– Это правда, – сказал я.

В свое время в одной из книг я наткнулся на похожую историю. Фиолин мудрый описывал случай, когда бастард стал наследником известного рода.

– Каждый дворянин-воин владеет тайным словом, которое принадлежит его роду. Оно записано в скрижалях. Оставляя родственнику имущество он обязательно это слово должен назвать.

– Вот! Я же говорил, – молодой ополченец обрадовался неожиданной поддержке.

– Только вот простолюдину никто этого слова не скажет, – ухмыльнулся я и процитировал слова трактата, – ибо только равный может наследовать оружие, землю и дом.

Наконец появились ключники и принесли дрова, кашу и вино. После еды мы с Холином легли у костра, прижались друг к другу для тепла и постарались уснуть. Я довольно быстро задремал и кажется даже успел увидеть короткий сон, когда приятель ткнул меня локтем в бок.

– Что такое? – спросил я, повернулся и недоуменно захлопал глазами.

– А здорово было бы, если бы Химон тебе тайное слово сказал, – мечтательно произнес Холин.

– Какое слово? – не сразу понял я.

– Ну то с которым дворянином становятся. Ты бы мог сойти за вельможу, говоришь красиво, книг много читал.

– Да ну тебя, – я опять повернулся к нему спиной и попробовал устроиться поудобнее, – какой из меня дворянин? Мечом не владею, магии не знаю.

– А все-таки, – не унимался Холин, – ты бы стал воином, а я к тебе в услужение пошел. Представляешь, какая бы у нас жизнь началась, если бы Химон на прощание всего одно слово сказал?

Я надвинул капюшон на глаза и зевнул.

– Ну так не сказал же.

У очага было тепло, кто-то все время подбрасывал дрова, поэтому ночью я просыпался только два раза. Рядом храпели ополченцы, тихонько посапывал Холин. Всякий раз открывая глаза я видел вышагивающих на стене часовых и опять проваливался в черную пропасть без сновидений. Утром меня кто-то грубо потряс за плечо, я хотел было возмутиться, но человек зажал мне рот ладонью.

– Молчи и слушай, – прошипел встревоженный голос, я не сразу узнал командира, – тихо разбуди остальных. Кочевники что-то готовят. Вставайте к бойницам и заряжайте арбалеты.

С большим трудом мне удалось растолкать товарищей, утренний сон крепок.

Из степи наползал туман. Я до боли в глазах всматривался в белое облако и зябко поеживался. Холин стоял рядом и стучал зубами от холода. Ополченцы проверяли оружие, поправляли кожаные шлемы и нагрудники, боязливо выглядывали из-за зубцов. По проходу прошли два старика развешивая на крюках колчаны с запасными стрелами. Беспокойство командиров передалось и мне, казалось, что под стеной действительно что-то происходит, до нас долетали обрывки непонятных разговоров, где-то поблизости звенела сбруя, фыркали лошади.

Неожиданно вся долина взорвалась злобными криками, засвистели камышовые свистульки, загудели рога, ударили барабаны и прямо на нас из тумана вынырнули степняки. Пехотинцы тащили заготовленные заранее штурмовые лестницы, всадники готовились стрелять и натягивали короткие луки.

– К бою, – закричали командиры, размахивая красными флажками, – к бойницам, к бойницам!

Я высунулся между зубцами и прицелился в одного из кочевников. Лица противника я не видел, мешала надвинутая на глаза меховая шапка.

– Не ждите команды, – приказал кто-то из старших, – стреляйте по готовности.

Я выстрелил. Расстояние было небольшое и я попал с первого раза, правда ни туда куда целился. Арбалетный болт угодил кочевнику в ногу. Я не слышал его крика, но видел, как он повалился на землю, выпустив из рук приставную лестницу.

За вчерашний день я научился заряжать и разряжать арбалет. После тренировки болели пальцы. Хорошо, что нам выдали специальные рукавички, а то бы я точно поранился. Чтобы зарядить настоящий боевой арбалет нужно специальное приспособление, особый ворот, который натягивает тетиву. Наше оружие было попроще и все-таки обращение с ним требовало определенной сноровки.

– Арбалетчики стреляй! Камни кидай! – кричали командиры.

Степняки были уже под стеной и несколько ополченцев схватили приготовленные заранее тесанные глыбы, с трудом подтащили к проему и сбросили на головы атакующих. Все вокруг кричали – ополченцы от страха, кочевники от злости. Оглушенный и испуганный я заряжал арбалет и стрелял в бегущие темные фигуры. В очередной раз заняв позицию между зубцами я сунулся вперед, чтобы выпустить приготовленный болт, когда тяжелая стрела ударила меня в середину груди. Нагрудник выдержал, наконечник застрял в железе и только оцарапал кожу, но удар был так силен, что я повалился навзничь.

– Ты что это? – Холин склонился надо мной.

– Ничего, – прохрипел я и попытался подняться, хватаясь пальцами за воздух.

Мальчишка помог мне встать и выдернул застрявшую стрелу.

– Легко отделался, – он хлопнул меня по плечу и вернулся на свое место.

А степняки уже установили лестницы и теперь лезли на стену, размахивая кривыми саблями. Падая я выпустил из рук арбалет. Времени на то, чтобы искать его у меня не было, еще минута и нападавшие окажутся на стене, поэтому я выхватил саблю и ткнул ею первого степняка, который показался в проеме. На моем противнике не оказалось никаких доспехов, только толстый халат. Я ударил его в живот и когда обмякшее тело стало уходить назад выдернул клинок.

Это было уже второе убийство, которое мне пришлось совершить. Почти все мои стрелы были потрачены впустую, а те, в кого мне удалось попасть были только ранены и кажется не собирались умирать. Божьей кары я не боялся, потому что не было греха в том, чтобы защищать от врагов свою родину и все-таки сердце мое бешено застучало и чуть не выпрыгнуло из груди. На мгновение мне показалось, что боги вынули из меня душу и подбросили высоко вверх, чтобы она смогла взглянуть на поле боя с высоты птичьего полета и ужаснуться увиденному. Если бы горожане знали сколько воинов пришло из степи, они бы сразу открыли ворота и отдали захватчикам все деньги и драгоценности, которые имели. Невозможно было остановить многотысячную орду. Те же, кто сейчас лез на стены были только маленькой частью вражеской армии, передовым отрядом, брошенным ханами на штурм Пауса.

Стрелы сыпались с неба словно град. Казалось кочевники не думали о том, что могут попасть по своим. Крепость огрызалась из последних сил. С верхних площадок вниз летели арбалетные болты, огненные вспышки расцветали по всей стене, но всего этого было недостаточно для того, чтобы остановить обезумевших от крови степняков. Они несли большие потери, но не желали отступать. Ханы выставили против центральной башни лучших стрелков, которые перебили большинство защитников и не давали оставшимся в живых подойти к бойницам. Если с верхней смотровой площадки вниз еще летели стрелы и камни, то сама башня замолчала. Воодушевленные этой небольшой победой степняки усилили натиск и смогли захватить часть стены. Положение наше стало угрожающим. Ополчению оставалось только умереть, защищая нижнее укрепление, потому что прорваться в город мы не могли, выход из башни был заблокирован. Нашу группу теснили к выходу, но мы упирались, как могли. Слава богам мы с Холином оказались в задних рядах. Я уже был с головы до ног забрызган чужой кровью и почти не чувствовал рук. В общей суматохе и скученности никто не думал об искусстве фехтования, мы просто рубили со всей силы или кололи при любой возможности. Большинство моих противников даже не успевали защититься, потому что в момент нападения думали только о том, как бы не свалиться вниз и поскорее перебраться с качающейся лестницы на каменную стену. Мой нагрудник был весь исполосован режущими ударами, один ремешок порвался и доспехи держались только на добром слове. В тот момент, когда стало казаться, что надежды на спасение больше нет за нашими спинами раздался глухой скрежет и радостные крики. Я оглянулся. Решетка закрывающая проход в башню сдвинулась и стала медленно подниматься, за ней показалась кованная дверь. Не знаю, что произошло, возможно, сломался удерживающий механизм или один из стражников раненый стрелой сорвался с внутреннего балкона и падая выбил клин фиксирующий положение опускающейся решетки. Несколько человек кинулись к двери и склонились над замком. Среди ополченцев было много ремесленников, и я бы не удивился, если бы узнал, что именно они когда-то ковали ключи для этой двери.

– Задержите их, – кричал один, показывая на надвигающуюся волну степняков, – сейчас откроем!

– Стойте! Нельзя! – кричали командиры, но они были слишком далеко и не могли пробиться к башне. Внутри меня все заледенело. Если дверь откроют нападающие хлынут в город и больше никакая сила их не удержит, а если замок не поддастся мы все здесь погибнем. Что просить у богов, о чем молить?

Выбравшиеся в проход степняки откатились назад, чтобы перегруппироваться, а ополченцы отпрянули в сторону освобождая пространство для удара. На мгновение обе армии замерли. С одной стороны, выстроились кочевники, выставив вперед сабли и укрывшись круглыми щитами, с другой горожане с копьями и заряженными арбалетами. В тот момент, когда они бросились друг на друга, замок в двери поддался. Стоявшие под башней ополченцы устремились в образовавшийся проход. Они не захотели умирать на стене, а о том, что будет, если враги ворвутся в город никто из них не подумал. Обезумевшая толпа вынесла нас с Холином сначала на лестницу, потом в нижнюю залу, а оттуда на улицу.

Ополчение вырвалось в город и растворилось в близлежащих улицах. Никому не пришло в голову организовать оборону и остановить бегущих по пятам степняков. Люди были так напуганы, что словно зайцы бросились прятаться по домам и закоулкам. Небольшой отряд, оставшийся на стене, перебили очень быстро, и кочевники хлынули на городские улицы. Паус оказался совершенно беззащитен, потому что ополчение либо погибло, либо разбежалось, а воины, дежурившие в верхнем укреплении, не сразу поняли, что происходит, а когда разобрались, что к чему в городе уже шла резня.

В безумном человеческом водовороте я потерял Холина. Когда неуправляемая толпа выплеснулась на базарную площадь, и растеклась по улицам я оказался совершенно один среди палаток, шатров и торговых прилавков. Еще никто ничего не понимал, и горожане с удивлением смотрели на забрызганных кровью ополченцев. Я столкнулся в проходе с двумя дородными тетками, которые при виде моей испачканной одежды брезгливо поджали губы.

– Пошел отсюда, оборванец, – прикрикнула одна.

Не слушая глупую торговку, я вскарабкался на какую-то бочку, надеясь с высоты разглядеть лохматую макушку своего друга, но за палатками ничего не было видно.

– Пошел говорю, – толстуха замахнулась на меня тряпкой.

Я ловко увернулся и спрыгнул на мостовую.

– Прячьтесь, – на бегу выкрикнул я и метнулся в боковой проход в надежде, что он приведет меня к дому Холина, я был уверен, что юный стражник побежит именно туда, но оказался в тупике, заставленном какими-то бочками. Пока я оттуда выбирался и искал другой путь собравшиеся на площади наконец сообразили, что дело нечисто. Завопили перепуганные торговки, засуетились мелкие лотошники, подхватив тяжелые корзины и задрав длинные юбки бросились в рассыпную служанки, отправленные хозяевами за покупками. Пользуясь моментом мелкое ворье стало хватать с лотков все, что плохо лежит.

Оглушенный истошными криками я свернул на незнакомую улицу. Нужно было как можно скорее уходить с базарной площади. Будем надеяться, что в этой кутерьме боги позволят мне отыскать Холина.

Не знаю, как сложилась бы моя судьба, если бы я повернул не на том перекрестке. Скорее всего моя короткая жизнь закончилась бы в сточной канаве гибнущего города, но миновав несколько улиц я свернул направо и сам того не подозревая оказался в "служилом" квартале в двух шагах от каменной лестницы ведущей в верхнее укрепление. Выскочив из переулка я нос к носу столкнулся с толпой вооруженных мужчин, которые передвигались с такой скоростью, что едва не сбили меня с ног. Теперь, когда враг ворвался в город не было никакого смысла оставаться на верхней стене и многочисленные защитники бросились вниз. Командиры пытались их образумить, но остановить стражников и мобилизованных горожан было невозможно, они больше не слушали приказов. Люди хотели спасти собственные семьи и нажитое имущество. Именно с такой группой я и встретился в "служилом" квартале. Мне пришлось прижаться к стене, чтобы толпа не сбила меня с ног.

– Ты кто такой?!

Кто-то схватил меня за шиворот.

Я постарался вырваться, но рука держала крепко.

Похоже не все сегодня хотели поскорее попасть домой. Рядом со мной остановилось несколько вооруженных до зубов мужчин. Они не были похожи на стражников: короткие мечи, кольчуги или металлические нагрудники, у двоих я заметил арбалеты, а у того, кто схватил меня за поясом красовался магический жезл.

– Я из ополчения.

– Здесь, что делаешь? – сурово спросил дворянин.

– Ищу свой отряд, – соврал я.

– Ерунда, – проворчал один из солдат, – он из тех, кто бросил стену. Приколоть его и делу конец.

Неожиданно дворянин отпустил меня.

– Посмотри на него, – сказал он своему спутнику, – мальчишка весь в крови, а ран на нем я не заметил и у него сабля степняка.

– Тебе приходилось убивать? – спросил он в упор разглядывая меня.

– Да.

– В глаза смотри. Скольких ты убил?

– Троих, – сказал я, но спохватился, вспомнив мертвого кочевника у хижины Химона, – четверых.

– Ого! – присвистнул солдат, который предложил меня заколоть.

– С нами пойдешь, – проворчал дворянин и подтолкнул меня к остальным, – мне кровожадные волчата нужны.

Выхода у меня не было, и я последовал за незнакомцами. Надо сказать, что вели они себя довольно странно. Казалось им не было никакого дела до того, что в город ворвались степняки, по крайней мере они не торопились спасаться бегством или наоборот спешить навстречу врагам. Создавалось ощущение, что у отряда есть задание, какая-то важная миссия, которую он должен выполнить во что бы то ни стало. Группа передвигалась скрытно, избегая центральных улиц. Проводники вели нас проходными дворами и неприметными переулками. В городе я ориентировался плохо, но кажется мы уходили прочь от стены в сторону окраин. По дороге к отряду присоединилось еще несколько человек. Двоих поймали так же, как и меня, остальные пошли с нами добровольно.

Их можно было понять, передвигаться в одиночку стало опасно. В городе творилось что-то невообразимое. Казалось люди обезумели. Прослышав о том, что стена пала, законопослушные граждане решили, что терять им больше нечего. Они хватали обезумевших от ужаса женщин прямо на улицах, врывались к соседям и занимались откровенным разбоем. Задолго до появления кочевников город разграбили собственные жители. Глядя на весь этот кошмар, я больше не думал о том, чтобы отыскать Холина и очень надеялся на то, что с ним все будет хорошо. При случае я собирался помолиться богам за его здоровье и попросить у них совета и помощи. Похоже теперь мне придется заботиться о себе самому и выживать в этом сложном мире в одиночку.

Пробираясь узкими улочками, мы несколько раз становились свидетелями ужасных кровавых сцен. Остановить насильников и мародеров было некому, поэтому опьяненные безнаказанностью мерзавцы ничего не боялись. Занятые своими гнусными делами они не обратили на нас никакого внимания и жестоко поплатились за это. Их прирезали быстро и без лишних разговоров.

На выходе из Пауса порядка было больше, здесь дежурила стража и несколько дворян. Со стороны долины крепостной стены не было. Реку Суру считали надежной естественной преградой, поэтому городские власти не стали тратиться на укрепления и ограничились тем, что возвели по краям моста две низкие деревянные сторожевые башни. Ранним утром поток беженцев был не так силен, но сейчас, когда в городе началась паника на переправу хлынуло сразу много людей. Бегущие от войны жители старались побыстрее перебраться на другой берег и выйти на единственную дорогу, ведущую прочь из города. На середине моста несколько человек упали и не смогли подняться, возникла давка. Стража бросилась расталкивать напирающую толпу, используя в качестве оружия кулаки и древки копий, но перепуганные жители упрямо лезли на рожон.