Текст книги "По дороге к высокой башне (СИ)"

Автор книги: Олег Будилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

– А твои предки вместо того, чтобы бегать по горам в поисках божественного откровения сидели в лесах и копались в отбросах, – говорил мне Химон, – и теперь из-за своей лени они обречены вечно ковыряться в грязи. Поэтому учись раз у тебя появилась такая возможность, тянись к знаниям, пока тебя не изгнали из монастыря за обжорство и нерадивость.

Мой бывший наставник был совершенно прав, но не смотря на все старания монахов, я оставался беспокойным и бестолковым послушником, ленивым и безответственным. В вопросах моего воспитания учителям не помогли ни розги, ни наказание голодом.

Химона я нашел возле маленькой хижины. Он варил похлебку из моркови и брюквы.

– Здравствуй, брат, – сказал я, подходя к нему.

Монах-земледелец был все еще крепок. Он давно потерял все зубы, поэтому выглядел старше своих лет.

– Садись, шалопай, – сказал он и похлопал по маленькой деревянной скамейке.

Когда книжники поняли, что я не гожусь для того, чтобы переписывать священные тексты меня отправили помогать Химону. Работа на огороде считалась тяжелой и грязной, поэтому послушники воспринимали ее, как каторгу. Мне было не привыкать возиться в земле и, хотя здесь я тоже не прижился, но сохранил с монахом дружеские отношения. Несмотря на то, что Химон обломал о мою спину не одну хворостину я был по-своему к нему привязан.

– Это тебе, – я сел и протянул ему лепешку.

– Вот спасибо, – обрадовался монах, – похлебку будешь?

– Буду.

Он знал, что я всегда хочу есть. Кормили в монастыре плохо. Послушник должен в первую очередь заботиться о душе, а не о собственном брюхе, но моему телу было мало одних молитв и миски жидкого супа. Если бы я не принес с собой лепешку Химон не пригласил бы меня за стол. Старик не отличался гостеприимством, но понимал, что, если сейчас не угостит меня, в следующий раз я приду с пустыми руками. Наливая похлебку в деревянную миску, он зорко следил за тем, чтобы мне досталась одна вода без гущи.

– По делу пришел или как? – спросил он не раньше, чем выхлебал половину своей миски.

– Ты много знаешь о кочевниках. Скажи они могут напасть на монастырь?

Химон утвердительно кивнул головой.

– Могут. Всегда могли.

– Но ведь у нас с ними мир.

Монах долил себе похлебки и зачавкал разваренной брюквой.

Я терпеливо ждал.

– Для них мира нет. Степь любит войну. Она ей живет.

– А они смогут захватить монастырь? – спросил я.

– Конечно.

– Но ведь владыка нанял стражников.

– Мусор, – проворчал монах, доел остатки супа и облизал ложку, – не солдаты, а ботва. Хотя от ботвы тоже может быть толк, – Химон шмыгнул носом и с тоской посмотрел на пустой котелок, – но от этих вояк толка не будет.

Я надолго задумался. Все, что говорил монах подтверждало мои опасения.

Химон отставил в сторону котелок, облокотился о стену хибары и вытянул толстые ноги. Он прикрыл глаза словно собирался вздремнуть, но я видел, что старый пройдоха внимательно наблюдает за мной.

– Я думал кочевники тоже хотят мира, – сказал я, – все живы, торгуют друг с другом, всем хорошо.

Монах захохотал так, что затряслась хижина.

– Что смешного? – не понял я.

– Дурак ты, – беззлобно сказал Химон и почесал толстый живот, – зачем торговать, если можно отнять?

– Но ведь погибнет много людей, – не сдавался я, – степняки потеряют хороших воинов.

– В жизни радости нет, – монах вздохнул, – я прозябаю в этой мерзкой хижине и ем похлебку из брюквы, а кочевник спит под открытым небом и жрет протухшее вяленное мясо. Нам всем будет лучше, когда мы окажемся на том свете.

– Варварам лучше не будет, – буркнул я, – им гореть в преисподней.

– У них другая вера, – монах назидательно поднял вверх указательный палец, – там для праведников свой загробный мир, где в избытке кислое лошадиное молоко и жаренное мясо.

– Тьфу, – меня передернуло, однажды я попробовал любимый степняками напиток из лошадиного молока и меня чуть не вырвало, – откуда у них праведники?

– У кочевников все по-другому. У них кто больше убьет неверных тот и праведник.

– А кто такие неверные? – задал я глупый вопрос.

– Мы с тобой.

Я надолго замолчал. От страха в груди сжался ледяной комок.

– Все равно, – упрямо сказал я, – наша вера истинная, а они безбожники и гореть им в огне.

Химон не ответил и принялся ковырять пальцем в носу.

– Что это ты степняками заинтересовался, – наконец спросил он, – случилось, что?

Я беспокойно заерзал. Мне не хотелось рассказывать о происшествии в покоях владыки. Как ни крути, но утром я совершил грех подглядывая за понтификом. Конечно богов не обманешь, они все видят с высоких вершин, но чем меньше об этом будут знать обычные люди, тем лучше. С другой стороны, Химон уже почувствовал неладное и теперь просто так от меня не отвяжется, поэтому я решил ограничиться полуправдой.

– К владыке утром гость приходил. Он сказал, что варвары могут на нас напасть, – буркнул я.

– С чего это? – удивился монах.

Я пожал плечами.

– Вроде, как великий хан при смерти, а его сыновья хотят нам войну объявить.

– Ну дела, – монах покачал лохматой головой, – а что за гость такой? Наверно какой-нибудь богач?

В глазах Химона мелькнул живой интерес. Иногда зажиточные жители Пауса приходили в монастырь целыми семьями. Чаще всего это происходило во время церковных праздников, но случалось, что паломники заходили и в обычные дни. Купцы хотели получить благословение перед крупной сделкой, дворяне помолиться за врага убитого на дуэли, девушки выпросить у богов жениха, женихи – богатое приданное, пожилые матроны – долгих лет жизни. Они одаривали монахов деньгами, просили почитать молитвы за живых и усопших, угощали послушников различной снедью и сладостями. Наверно старый пройдоха подумал, что сможет чем-нибудь поживиться. Такие, как он не стеснялись хватать паломников за рукав и выпрашивать угощение. К тому же Химон всегда мог найти предлог для того, чтобы появиться в монастыре.

– Настоящий вельможа, – сказал я, – с охраной.

– Видел я тут одного на дороге, – сказал монах, – коротышка в коричневом плаще.

– Нет. Этот высокий весь в зеленом.

– А охраны много?

– Целый отряд.

Химон разочаровано пожевал губами. От таких гостей не получишь ничего кроме тумаков. И все-таки ему было интересно. Он любил сплетни, а все новости доходили до монаха – земледельца последним.

– А о чем они еще говорили? – с жаром спросил он.

– Я только про войну слышал.

Химон досадливо крякнул.

– Эх ты, глухая лягушка! Такой разговор интересный, а ты все прослушал! Вот я бы ни одного слова не пропустил.

Наверно в монастыре не нашлось бы второго такого грешника, как Химон. Как и откуда он попал к владыке монах никогда не рассказывал. Говорили будто бы их что-то связывало, но подробностей никто не знал. Сплетен и слухов ходило много, но доверия им не было. Одно я знал совершенно точно, если бы не заступничество владыки старого греховодника давно бы изгнали.

– Ладно, – монах зевнул, обычно после еды он пристраивался подремать, – помой посуду и ступай. У меня дел много.

Я подхватил котелок и миски, и направился к маленькому озерцу. Круглое словно тарелка и мелководное оно разлилось справа от хижины возле капустных грядок. Раньше, когда я жил с Химоном, то обычно купался в нем и стирал одежду. Сам монах мыться не любил.

– А что делать, если кочевники и правда придут? – спросил я на ходу.

Монах громко рыгнул.

– А что мы с тобой, дурачок неразумный, можем поделать? Ступай в монастырь и молись, может быть пронесет.

Признаться, другого совета от старого обжоры я и не ждал.

Когда я вернулся к хижине Химон уже разлегся под навесом и храпел во всю. Я поставил посуду на стол и пошел по своим делам. Нужно было возвращаться пока меня не хватились. Я выбрался на дорогу и остановился. Впереди лежала бескрайняя степь, а позади возвышались городские стены.

Легко представлять себя свободным человеком сидя в монастыре и совсем другое дело по-настоящему решиться на побег. Во-первых, через городские ворота просто так не пропустят, нужно заплатить за вход, а денег у меня отродясь не было, а во-вторых монахи сразу бросятся в погоню, когда хватятся. Конечно можно было попытаться проскочить в город с каким-нибудь караваном, но я понимал, что сделать это будет довольно трудно. Чтобы затеряться в толпе нужна мирская одежда, а взять ее было негде. К тому же затянули осенние дожди, и торговцы перестали ходить в степь. Когда ударят настоящие холода, разбитые дороги подмерзнут и ноги носильщиков перестанут вязнуть в жидкой грязи, караваны опять потянутся из города, но это будет еще не скоро. Большой мир казался мне чем-то нереальным. Конечно я помнил, как жил с родителями на ферме, как шел с караваном в монастырь через все долину, но с тех пор прошло столько времени, что яркие воспоминания детства стали казаться сказкой, пустым вымыслом, глупой песенкой, спетой ярморочным певцом.

Химон дал хороший совет. Сиди, молись и боги позаботятся о тебе. Может быть он прав и не стоит мне, жалкому червяку, бороться с судьбой? Если боги уготовили всем нам смерть от руки кочевников не лучше ли смириться с неизбежным и вознестись вместе с братьями? Может быть умирать всем вместе будет не так страшно?

Пока я шел небо затянуло тучами и опять пошел дождь. На мое счастье охрана укрылась от непогоды в караулке. Из кустов хорошо было видно огонек в сторожевой башне. С большим трудом я забрался на мокрую и скользкую иву, прополз по ветке, зацепился за стену, подтянулся и юркнул между зубцами, ободрав брюхо о каменный парапет, потом замер на стене, подождал удобного момента, когда во дворе никого не будет, и спрыгнул вниз на кучу соломы.

Пробираясь обратно в монастырь, я промок до нитки, поэтому на вечерней молитве дрожал от холода. И все-таки я радовался тому, что сумел поговорить с Химоном. Трудно было держать в себе страшную тайну. После ужина и молитвы мне стало легче и укладываясь на жесткое ложе в сырой и холодной общей спальне я уже почти не боялся. Каждый день и час боги проверяют нас и сурово карают тех, кто пытается избежать ниспосланных свыше испытаний.

Беспокойные гости ушли рано утром. Я видел, как важный вельможа простился с владыкой и в сопровождении охраны покинул монастырь. Вооруженные до зубов воины прошагали мимо, громыхая по мостовой тяжелыми сапогами. Я смотрел им вслед, пока не закрылись ворота, а потом опять принялся мести двор. Дел у меня было по горло. Братья заметили, что вчера я плохо выполнил свою работу, поэтому сегодня спуску мне не давали.

Теперь каждый день я истово молился и очень надеялся на то, что боги усмирят степь и мирная жизнь продлится еще немного, по крайней мере до тех пор, пока я не состарюсь и не умру естественной смертью. Я никогда не понимал, как можно молиться сразу за всех, за процветание целого города или за здоровье жителей долины. Когда просишь только за себя можно со временем понять помогли тебе высшие силы или нет. Например, попросишь, чтобы в супе тебе попался кусочек мяса и однажды он там окажется. Пусть и не сразу, но все-таки. А как узнать услышали тебя боги или нет, когда просишь за всю страну? Может быть в столице что-нибудь и изменилось, а у нас в монастыре нет. И все-таки боги меня не услышали. Может быть я неправильно молился, а может быть в шуме ветра они не разобрали мой тихий голос.

После разговора с Химоном прошло несколько дней. Мой страх перед кровожадными варварами начал проходить, как вдруг однажды на взмыленной лошади из степи примчался всадник и заколотил нагайкой в ворота. Его сразу впустили. Судя по узорам на халате и по заостренным носкам сапог к нам прибыл посланник великого хана. Выглядел он усталым, видимо скакал не один день, длинные волосы спутаны, лицо в пыли. Гонец с трудом слез с лошади и направился к храму, в руках он держал кожаный мешок. Его провели в трапезную и послали за владыкой. Я подметал двор у восточной стены, поэтому мне было хорошо видно через узкое окошко, как появился понтифик, как он вздрогнул, услышав короткий рассказ гонца, как схватился за грудь, когда кочевник развязал тесемки мешка и показал ему то, что находилось внутри. Разговор со степняком занял всего несколько минут. Посланник бросил мешок на стол, без всякого почтения развернулся и вышел. Мне показалось, что владыке стало плохо, потому что сопровождавшие его монахи загалдели, подхватили старика под руки и куда-то увели. Меня распирало от любопытства. Что привез посланник? Почему монахи так забеспокоились? Я прислонил метлу к стене и юркнул в маленькую потайную дверь, которую использовали уборщики. Даже у таких недостойных червяков, как подметальщики были свои секреты. В трапезной не было ни души. Я в два прыжка оказался у стола, схватил мешок и заглянул внутрь. В нос ударил тошнотворный запах. В мешке лежала отрезанная голова любимого лекаря верховного владыки.

После того, как гонец уехал в стенах монастыря поднялась невероятная суматоха. Сначала шесть раз ударил маленький колокол созывая к владыке монахов шестого круга. Я с удивлением смотрел, как почтенные старцы семенят к храму. Приученные ходить медленно и с достоинством сегодня они спешили изо всех сил, смешно перебирая слабыми кривыми ногами, многие опирались на сучковатые палки. Видеть это было так непривычно, что несколько младших послушников прыснули со смеху самым неприличным образом.

Убирая двор, я старался не смотреть на окна трапезной. Страшный мешок все еще лежал там на одном из столов. Вспоминая пережитый ужас, я понимал, что надолго запомню пустые глаза мертвеца и кошмарный запах. За что кочевники убили лекаря? Неужели он не смог помочь хану? Что же теперь будет?

Когда колокол прозвонил для монахов четвертого и пятого круга я перестал махать метлой и удивленно уставился на колокольню. Это что же получается, старики еще не вышли, а звонарь уже зовет следующих братьев? Такого в монастыре еще не случалось. Все важные новости владыка обсуждал только со старшими, а уже они потом рассказывали остальным то, что считали нужным. Никогда прежде на совет не приглашали представителей разных кругов. У каждого в монастыре были свои обязанности, каждый из нас знал свое место и собраться вместе мы могли только во время общей молитвы или в трапезной.

"Может быть владыка решил отслужить молебен по невинно убиенному лекарю? – подумал я и почесал затылок, – но тогда позвали бы и нас. Да и не стал бы он так стараться ради простого лекаря – не велика птица".

Если бы я только мог проникнуть в общую залу! Там тоже была потайная дверь и даже, наверное, не одна, но кто же даст от нее ключ сопливому уборщику. В предвкушении чего-то страшного и необычного засосало под ложечкой. Меня распирало от любопытства, поэтому я отставил надоевшую метлу, поднялся по лестнице, ведущей на стену и затаился в тени сторожевой башни, отсюда хорошо просматривался весь двор. Пусть меня накажут за то, что оставил работу, зато, когда монахи выйдут из храма, я все увижу своими глазами и не пропущу ничего важного. Похоже многие послушники рассуждали так же, как я, потому что они тоже стали бросать свои дела и подходить к центральной лестнице.

Время тянулось бесконечно. Монахи не выходили и мне уже стало казаться, что они просидят в церкви до вечерней молитвы, как вдруг дверь распахнулась и на пороге показался брат Нимас. Он быстро сбежал по лестнице, промчался через двор, махнул стражнику, подождал пока откроют ворота и выскочил из монастыря. С того места, где я сидел было хорошо видно, что Нимас побежал в сторону города. Он считался самым быстрым ходоком. Знать бы зачем владыка отправил скорохода в Паус.

Я думал, что сейчас и остальные появятся, но двери за бегуном захлопнулись и опять наступила зловещая тишина, нарушаемая только кашлем простуженных послушников. Удивленные и напуганные они почти не разговаривали друг с другом. Мне было холодно сидеть на сырой каменой лестнице, поэтому я бегом спустился вниз, взял у амбара охапку соломы, вернулся назад, застелил ступеньку и устроился поудобнее.

Через какое-то время опять открылась дверь и во двор выбежал старший ключник. Старик со всех ног бросился к сараю на ходу вытирая пот с покрасневшей лысины. Он загремел ключами, распахнул ворота и принялся выкатывать одну за другой ручные тележки. Обычно их доставали во время уборки урожая или тогда, когда нужно было отправлять гонцов в город, чтобы пополнить запасы. Овощи, овес и кукурузу собирали с собственных полей и огородов, но мяса, сыра и вина мы сами не заготавливали, поэтому раз в месяц на базар отправляли несколько человек. Мне тоже приходилось пару раз ходить с братьями за продуктами.

Наконец монахи хлынули из церкви. Не знаю, что им сказал владыка, но лица у братьев были серьезные и озабоченные. Несколько человек быстрым шагом проследовали в сторону жилых покоев, а остальные выстроились в цепочку на лестнице и принялись передавать друг другу какие-то тюки, свертки и небольшие сундучки. Монахи помоложе передавали друг другу тяжелые баулы и укладывали их в тачки, а старики зорко следили за тем, чтобы груз был надежно закреплен. Когда катишь тяжелую тележку по ухабам можно растерять часть поклажи, поэтому братья проверяли каждый сверток, обвязывали веревками и затягивали крепкие узлы. Разглядывая толпу, я заметил, как несколько плечистых монахов, помогая друг другу, стали натягивать ремни для переноски тяжелых грузов. Это было уже совсем удивительно. Сначала я хотел подойти поближе, но потом решил, что тогда меня тоже заставят таскать тяжести. Младшие послушники не только забросили все дела, но потеряв всякий страх подошли вплотную к центральной лестнице. Странное дело, на них никто не обращал внимания. Раньше на бездельников обязательно накинулся бы кто-нибудь из старших и заставил работать, но сейчас никому не было до них никакого дела. Видимо странный груз был настолько важен, что мальчишек к нему решили не допускать. Для тележек уже не хватало свободного места, а ключник выкатывал все новые и новые.

Неожиданно я заметил Химона. Он стоял в тени ворот и исподлобья смотрел на мечущихся монахов. Я совершенно не ожидал его здесь увидеть. Интересно, как земледелец узнал о том, что у нас твориться? Неужели зашел случайно?

Работа кипела во всю. Скоро весь двор оказался забит тяжело нагруженными ручными тележками. Несколько братьев навьючили на себя объемные тюки и теперь натужно кряхтели, и потели в ожидании того, когда караван наконец тронется в путь. В том, что монахи собираются в город, уже не было никакого сомнения. Интересно, что они уносят из монастыря?

Пошел дождь. Монахи беспокойно загалдели и стали натягивать на головы капюшоны холщевых курток. Где-то далеко ударила молния и раскат грома докатился до обители. Один из старших воздел руки к небу и затянул молитву дальнего пути. Собравшиеся во дворе подхватили ее, даже послушники запели священную песню. Я скатился с лестницы в тот момент, когда караван потянулся в распахнутые ворота, немного постоял в задних рядах мысленно прощаясь с братьями, но петь не стал, а потихоньку обошел молящихся послушников и подкрался к Химону.

– Здравствуй, брат.

Монах обернулся и смерил меня тяжелым взглядом.

– Здравствуй.

– Ты зачем к нам?

– Не твое дело, – проворчал он.

Я обиженно засопел.

– Где владыка? – спросил Химон не обращая внимания на мои поджатые губы.

– Кажется ему плохо, он внутри, – я кивнул на главный храм.

– Кажется, – передразнил меня монах, – везде суешь свой нос, а толком и не знаешь ничего.

Неожиданно он сгреб меня за рукав и потащил за собой.

– Знаю, что у вас, червяков, есть разные ходы потайные, – прогудел Химон, – проведи-ка меня незаметно внутрь.

Мы воспользовались той же дверью, через которую я прокрался, чтобы осмотреть мешок. Ключ все еще лежал у меня в кармане. Мы быстро прошли трапезную насквозь и оказались на узкой винтовой лестнице. Здесь было темно и сыро.

Химон остановился и припер меня животом к стене.

– Давай рассказывай, что ты там вчера слышал и видел, только все без утайки.

От неожиданности я замешкался, не зная с чего начать, и монах меня хорошенько встряхнул.

– Рассказывай.

Я все ему выложил и о том, как оказался в покоях владыки, и как прятался за портьерой и о чем говорил странный гость, и даже о том, как заглянул сегодня в мешок.

Химон не разу меня не перебил. Он внимательно слушал и тяжело сопел.

– Голову значит привезли, – проворчал он и наконец отпустил меня, – понятно.

Через маленькое слуховое окошко сквозь пелену дождя можно было разглядеть хвост уходящего каравана.

– Зачем они уходят в город, – спросил я, – что везут?

В темноте зловеще блеснули глаза Химона.

– Ты, что совсем дурак, – он дохнул на меня луковым перегаром, – они вывозят из монастыря казну и священные книги.

– Зачем? – не понял я.

– Степняки развязали войну. Ты думаешь они просто так прислали владыке отрезанную башку.

– Но нас ведь защитят, пришлют гвардию или ополчение, – начал я, но он грубо меня оборвал.

– Потом поговорим, дальше веди.

Мы стали подниматься по лестнице.

– Почему мы прячемся? – спросил я.

– Не хочу, чтобы меня задержали эти глупые вороны, – проворчал старик и я понял, что он имеет в виду монахов шестого уровня, которые сейчас заполонили первый этаж, – придется каждому объяснять куда и зачем я иду, а у меня нет на это времени.

Пока мы поднимались я размышлял над его словами и никак не мог взять в толк, как монахи могли вывести священные книги, если библиотека насчитывала несколько сотен оригиналов и великое множество копий, которые мы делали на продажу. Такой маленький отряд не смог бы вынести и десятой доли всего, что стояло на полках.

– Почти пришли, – сказал я, когда мы выбрались в галерею второго этажа – здесь повернешь направо и все.

– Со мной пойдешь, – буркнул старик.

– Ты что, – испугался я, – мне туда нельзя.

– Со мной пойдешь, – повторил монах и погрозил мне пудовым кулаком.

К сожалению, я оказался прав. Владыке было плохо. Когда мы вошли в покои оказалось, что он лежит на кровати в окружении учеников и лекарей. Заслышав звук открывающейся двери все повернули головы в нашу сторону.

– Что такое, – вскинулся какой-то монах, – как вы сюда попали!? Как посмели...

– Замолкни, – Химон грубо оттолкнул его, я не рискнул следовать за ним и юркнул за занавеску, – не к тебе пришел.

Монахи испуганно шарахнулись в разные стороны.

– Владыка, – сказал мой бывший наставник и опустился на колени.

– Встань, брат, – услышал я слабый голос, – подойди ближе.

Химон подошел к кровати и склонился у изголовья. Он говорил тихо, но я сумел разобрать каждое слово.

– Степняки пришли. Утром я забирался на земляной вал, видел кибитки и множество всадников. Они уже здесь.

– Они прислали голову лекаря, – голос владыки был едва слышен, – война началась. Я отправил братьев в Паус. Они отвезут священные реликвии.

– Думаю, что лазутчики степняков уже перерезали дорогу в город. Боюсь, что караван не дойдет. Нам надо спешить, владыка. Я должен вывести Вас отсюда.

Понтифик всхлипнул.

– Ты думаешь...неужели...помогите им боги.

Он замолчал, наверно ему было трудно говорить.

– Я никуда не пойду, старый друг, – сказал он, – у меня удар. Я все равно умру по дороге. Отправь остальных. Пусть все уходят. Скорее.

Владыка надолго замолчал, и я решил, что он умер, но оказалось старик впал в беспамятство. Из-за занавески я видел, как Химон опять опустился на колени и поцеловал сухую сморщенную руку. Какое-то время он сидел молча, сжимая ладонь старика, потом поднялся, повернулся и направился к выходу.

– Пошли, – сказал он, поравнявшись со мной, – отвыкай прятаться за занавесками, червяк.

Братья, оставшиеся в монастыре, столпились у центральной лестницы. Они говорили все разом, размахивали руками, кто-то даже начал толкаться и потрясать кулаками. Когда мы вышли во двор они загалдели пуще прежнего.

– Тихо! – рявкнул Химон, от его грозного рыка опомнились самые шумный, голоса смолкли, – в монастыре оставаться нельзя. Скоро здесь будут степняки. Владыка велел всем уходить.

– Кто ты какой, чтобы говорить от имени владыки! – вскинулся старший ключник, – почему мы должны слушаться какого-то огородника?!

– Можете не слушаться. Оставайтесь, если хотите, но через пару часов вы все умрете.

Не все поверили Химону. Для большинства он был просто монах – изгой, отправленный на огороды в назидание другим. В монастыре многие надсмехались над ним и не воспринимали всерьез. Я бы и сам наверно ему не поверил, если бы не присутствовал при разговоре с владыкой. И все-таки нашлись те, кто послушался толстяка. Несколько человек быстро собрались и покинули монастырь. Не знаю сколько всего братьев решило остаться. Я видел, как два старших монаха вернулись в храм и затворили главный вход, как несколько послушников бежали в сторону гостиницы для паломников. Очень скоро двор опустел. На земле осталось несколько порванных тюков и сломанная тележка.

Мы с Химоном поднялись на стену. Бредущий по дороге караван был хорошо виден, братья не успели далеко уйти. Они уже миновали нетронутый участок степи, на котором колыхалась высокая трава, росли редкие деревья и кусты. Монастырские огороды были дальше к западу, урожай давно убрали, поэтому издалека перепаханная земля казалось черной словно уголь. Первые поля расчищали поближе к городу, на случай набегов или степного пожара. Владыка собирался довести огороды до самых монастырских стен, но не успел.

От десяти нанятых стражников осталось четверо, остальные в суматохе разбежались. Мы столкнулись с ними возле центральной башни.

– Здравствуйте, добрые люди, – сказал Химон, с интересом разглядывая двух крепких молодых парней, седого мужчину и мальчишку моего ровесника, – а вы что же с остальными не ушли?

– А ты почему остался? – без всякого почтения поинтересовался пожилой стражник.

– Владыка болен, идти не может, – сказал Химон, – а я без него никуда.

Стражник нахмурился.

– А мы за эту работу деньги взяли. Если уйдем боги нас накажут.

Монах понимающе кивнул.

– Верующие значит. В преисподнюю боитесь попасть?

– Боимся.

– А не боитесь, что нас здесь кочевники всех порежут?

Старик вздохнул и с тоской оглядел свое воинство. Взгляд его задержался на мальчишке. Они были чем-то похоже, наверно родственники.

– Боги уже все решили, – сказал он, – если нам суждено здесь умереть значит так тому и быть.

Химон приказал стражникам запереть ворота. Охрана не стала перечить незнакомому монаху. Казалось они были даже рады тому, что наконец нашелся человек, который знает, что нужно делать. Разительная перемена, которая произошла с земледельцем не переставала меня удивлять. Из обжоры и лентяя он на глазах преобразился в деятельного и серьезного мужа. Владыка разговаривал с ним, как со старым другом, многие братья и даже стража послушались его.

Поговорив с охраной Химон отправился гулять по стене, а я словно привязанный следовал за ним по пятам.

– Почему мы не ушли с остальными? – наконец не выдержал я, – ты же сказал, что оставаться в монастыре опасно.

– Не трясись, – проворчал монах, – успеешь удрать.

Он остановился, огляделся и направился на западную смотровую площадку, с которой можно было разглядеть далекие стены Пауса. Там он уселся на маленькую скамеечку, которой пользовались наблюдатели, сложил руки на объемном животе и замер, похожий на большой ноздреватый сугроб.

– Сходи в кладовую и принеси нам чего-нибудь поесть и выпить, – неожиданно сказал он.

Я удивленно уставился на него.

– Как я туда попаду?

– Иди, иди, – Химон махнул рукой, – сам все увидишь, ключники давно разбежались.

Я нехотя спустился со стены и попробовал пройти через главный вход, но дверь оказалась заперта. Пришлось опять воспользоваться потайным проходом и идти через трапезную. Страшный мешок пропал, видимо кто-то убрал его подальше, но казалось, что отвратительный запах никогда не выветрится из залы. Я быстро пересек комнату и по винтовой лестнице спустился в подвал. Химон оказался прав, из трех кладовых одна оказалась открыта. Замок просто выломали из двери вместе с куском доски. Внутри все оказалось разгромлено, мешки вспороты, ящики с овощами перевернуты. Горох, лук и картошку рассыпали по полу, в углу из разбитой бочки вытекло остро пахнущее подсолнечное масло, у входа блестели осколки бутылок и темнели винные пятна. Я в ужасе смотрел на испорченные припасы. Часть продуктов унесли, а то что осталось зачем-то сбросили на пол. Интересно кто все это натворил? Неужели монахи настолько обезумели, что напоследок разграбили собственную кладовую или это порезвились стражники, когда решили оставить обитель на произвол судьбы?

Я взял несколько кусков сыра, пару лепешек и большую бутылку вина. Задерживаться в разгромленной кладовой мне не хотелось, поэтому я постарался, как можно быстрее сбежать из сырого подвала. На обратном пути я решил поискать братьев. Многие не решились покинуть монастырь и сейчас прятались где-то внутри. Мне было любопытно, чем занимаются остальные. На первом этаже я никого не встретил, только гулкое эхо моих торопливых шагов отражалось от стен. В галерее тоже было пусто, зато на втором этаже я услышал слова священной песни. Похоже несколько братьев закрылись в общей зале, чтобы помолиться. Поможет ли это? Может быть мне надо было все бросить и присоединиться к ним. Я немного постоял в нерешительности не зная, как поступить, но потом взял себя в руки и побежал на стену.

Химон все так же неподвижно сидел на скамейке.

– Я тут нашел..., – начал было я, но он грубо оборвал меня на полуслове.

– Молчи, – рыкнул монах, взял у меня большой кусок сыра и принялся торопливо есть, – не мешай, тихо сиди.

Я обиженно засопел, опустился рядом и вцепился зубами в черствую лепешку.

Откуда-то издалека послышался тихий вскрик, потом еще один. Химон вскочил со скамейки.

– Ты слышал это? Слышал?

– Что? – спросил я.

– Вроде кричал кто-то.

В холодном осеннем воздухе звуки разносили далеко и скоро мы опять услышали крики.

– Это на дороге, – сказал я.

Беспокойство Химона передалось и мне, поэтому я отложил еду и забрался на зубец стены. Мне не удалось ничего разглядеть. Разросшиеся вдоль тракта деревья мешали обзору. Где-то там сейчас должен был идти наш караван.

– Кажется больше не кричат, – сказал я.

Монах беспокойно огляделся.

– Никого не видно на дороге?

– Нет, – сказал я.

Химон тяжело вздохнул.

– Что, что это было? – забеспокоился я, – кто кричал? Что все это значит?

– Караван не дошел до города, – сказал он, – на дороге засада. Кочевники окружили нас.

Только что они убили твоих братьев.

От ужаса у меня подкосились ноги. Все это время я не мог до конца поверить в то, что мирная жизнь закончилась и скоро монастырь, в котором я провел лучшие годы жизни сгорит в горниле надвигающийся войны. Перед глазами вставали лица тех, кто отправился с караваном. Многих я хорошо знал, сидел с ними в трапезной за одним столом, слышал их голоса во время молитвы.