Текст книги "По дороге к высокой башне (СИ)"

Автор книги: Олег Будилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Когда я отплевываясь выбрался на сухое место меня всего колотило от холода и отвращения. Пока я дополз до высокой травы меня несколько раз вырвало. Конечно Холин тоже полез в дыру. Сейчас он пробирался следом. Я слышал, как он икал и давился. Сначала мы ползли, но потом встали в полный рост и пригибаясь побежали прочь от монастыря. Нас никто не видел. Степняки грабили обитель, а дозорные держались подальше от вонючего озера разлившегося под восточной стеной.

На наше счастье пошел дождь. Конечно он не мог отбить ужасный запах, который успел вместе с нечистотами впитаться в нашу одежду, но упругие струи хотя бы омыли наши руки и лица. Я вел Холина той самой тропой, которой обычно пробирался к хижине Химона. Не думаю, что кочевники устроили там засаду. Кому нужен старый покосившийся сарай? Возможно они обыскали развалюху, забрали спрятанную старым безбожником еду и перевернули все вверх дном. Я очень надеялся на то, что степняки не смогли обнаружить тайник, который соорудил фальшивый монах-земледелец. Однажды я случайно увидел, как он что-то прячет между гнилыми половицами. Два дня я не решался забраться в подпол, а на третий Химон ушел по делам в монастырь, и я вскрыл тайник. Конечно ничего серьезного он там не хранил: немного денег, старую одежду. Это было весьма кстати, потому что нам сейчас не помешала бы пара сухих плащей. Возможно, если бы тогда я нашел в тайнике магический жезл или кольчугу, наши отношения сложились бы по-другому.

В темноте трудно было различить тропу. Иногда я останавливался и начинал беспокойно оглядываться по сторонам. Конечно, если бы в небе светила полная луна идти было бы намного легче, но именно кромешная тьма, окутавшая окрестности, спасла нас от неминуемой гибели. Все-таки степняки оставили возле хижины дозорного. Он укрылся от грозы под навесом и завернулся в попону. Шум дождя скрыл наши шаги, поэтому кочевник заметил нас слишком поздно. Сначала я ничего не увидел и только когда навстречу шагнула размытая тень, понял, что мы попали в западню. Возможно степняк принял нас за своих товарищей, потому что даже не стал доставать оружие. Он что-то сказал и Холин, который первым пришел в себя от неожиданности, бросился на чужака. Не знаю почему часовой не поднял тревогу. Наверно он посчитал, что сам сможет справиться с незнакомцами, ведь его оставили для того, чтобы ловить безоружных монахов, а может быть гордость не позволила ему позвать на помощь. Они с Холином сцепились и покатились по земле. Конечно я хотел помочь юному стражнику, но не мог разобрать в темноте кто где находится. Воины словно змеи сплелись друг с другом в смертельной схватке. Вдруг откуда-то снизу от самой земли донесся задушенный хрип.

– Помоги.

И тут я сделал то, чего совершенно от себя не ожидал. До сих пор я думаю, что в тот момент чья-то чужая воля управляла мной. Возможно это боги завладели моим телом или дух Химона материализовался на мгновение, чтобы помочь нам. Словно в забытьи я вытащил кинжал и ударил наугад, целясь в то место, где, как мне казалось должна была находиться спина кочевника.

Лезвие вошло в тело на удивление легко, раздался короткий вскрик и Холин сбросил с себя мертвого чужака. Какое-то время стражник барахтался в грязи, пока я не помог ему подняться.

– Ты убил его? -спросил он.

– Да, – ответил я и засунул кинжал обратно в ножны, – сам не понимаю, как получилось.

– Молодец, – Холин легонько толкнул меня в плечо, – если бы не ты он меня прикончил.

Наверно нам нужно было сломя голову бежать от опасного места, но после неожиданной встречи с кочевником, после внезапного ночного боя страх окончательно покинул нас.

Я разыскал огниво и сухую щепу, которую Химон всегда держал в одном месте, и высек огонь. Дрожащий свет горящей лучины осветил хижину. Кочевники перерыли все вверх дном, разломали лавки и старые корзины, но не нашли тайник. Старик припрятал совсем немного: вполне приличный плащ, дырявые сапоги, рубашку и четыре мелкие серебряные монеты. Теперь нам хотя бы было во что переодеться.

Мы сбросили с себя грязную одежду и полезли в озеро. Вокруг свирепствовала буря, дождь лил, как из ведра, а высоко в небе сверкали молнии. На наше счастье в хижине нашлись высушенные корни "мыльнянки", благодаря которым мы наконец смогли избавиться от отвратительного запаха, который преследовал нас всю дорогу.

Все наши вещи были безнадежно испорчены. Мы раздели степняка, распотрошили его дорожный мешок и кое как поделили добычу. Мне достались ужасно грязные кожаные штаны, шерстяная безрукавка, сапоги и плащ Химона настолько широкий, что я мог бы обернуться им два или даже три раза, а Холин нацепил на себя высокие сапоги степняка, цветные шаровары, рубашку из тайника и тяжелый панцирь из грубо выделанной кожи.

Видимо кочевники не стали охранять поля и оставили сторожей только на тракте, потому что, пробираясь огородами мы больше никого не встретили. Сначала мы шли осторожно и пугались каждого шороха, но потом, когда в свете молний удалось рассмотреть стены Пауса, забыли о страхе и прибавили шагу. В городе знали о нападении. Отправленный владыкой скороход успел проскочить мимо вражеских дозорных. Ворота оказались заперты, но после долгих уговоров стража впустила нас. Сначала они странно косились на моего спутника, который очень напоминал молодого степняка, пока один из солдат его не признал.

– Холин – это ты что – ли? – удивленно спросил он.

– Я, дядька Полун.

– Откуда ты взялся, пропащая душа? Твой отец уже решил, что больше сыночка не увидит.

– Мы из монастыря идем. Его кочевники захватили.

– Ты сам их видел? – быстро спросил стражник.

– Конечно, – с гордостью ответил мальчишка, – не только видел, мы с другом даже убили двоих.

Часовой почесал затылок и повел нас к начальнику.

Нас допрашивали до самого рассвета. Оказывается, в городе знали только то, что степняки напали на монастырь. Живущие снаружи крестьяне и торговцы сразу сбежали за стену побросав имущество и ничего интересного рассказать не могли, поэтому нашу историю об обороне монастыря готовы были слушать снова и снова. Мы были единственные кто сумел обойти заслоны и добраться до ворот. Получалось, что кроме нас рассказать о том, что твориться за стеной было некому.

По дороге в Паус я попросил Холина никому не говорить о том, что я принадлежу к монашескому ордену. Теперь, когда все мои наставники погибли, а обитель, которая стала мне родным домом разрушена я больше не желал возвращаться к прежней жизни. Меня в городе никто не знал, и я наивно полагал, что одинокому мальчишке будет нетрудно затеряться на дорогах королевства. Казалось, что моя мечта о жизни в миру может легко осуществиться. Чтобы избежать лишних вопросов я сказал на допросе, что перед самым нападением степняков нанялся в услужение к знатному воину Химону, которого прислали охранять владыку.

Семья Холина жила в квартале городской стражи в небольшом доме с одним окном, выходящим на улицу и вонючую сточную канаву. Не могу сказать, что нашему появлению здесь сильно обрадовались, но, когда Холин показал трофейное оружие и одежду, взятую у мертвого степняка отец разрешил нам остаться.

– Снимайте с себя все и ступайте мыться, – проворчал он, – потом мать вас накормит.

Благодаря корням мыльнянки от нас уже не так явно разило нечистотами, но все-равно запашок был не очень. Я подумал, что нас отправят в баню, но Холин подвел меня к корыту с мутной водой, из которого минуту назад пила худая свинья, и дал в руки обмылок.

– Зачем твой отец забрал у нас одежду? – спросил я.

– Он ее продаст на базаре, а нам принесет какую-нибудь рвань, – весело ответил мальчишка.

– Кто ее купит, – удивился я, – она же вонючая и грязная?

– Не скажи, – не согласился мальчишка-стражник, – сапоги и шаровары кочевника совсем новые, да и плащ Химона хорош, а грязь и отмыть можно.

Я беспокойно огляделся. Видимо в этих трущобах подобное обращение с чужим имуществом было в порядке вещей. Получалось, что я оказался в полной зависимости от отца Холина. Без одежды не спрячешься и не сбежишь.

– Да ты не бойся, – новый знакомый хлопнул меня по плечу, – без штанов не останешься.

– Плащ жалко, – признался я.

Мальчишка наклонился к моему уху и прошептал, – зато деньги из хижины я припрятал, потом поделим.

Без вещей я чувствовал себя слабым и беззащитным, но видя, как беззаботно веселится Холин постарался прогнать гнетущие мысли. Я не знал законов этого мира, поэтому он казался мне бестолковым и опасным. Со временем это пройдет, к жизни в монастыре я тоже привык не сразу.

Мы долго плескались в корыте. День выдался на удивление солнечный и в маленьком дворике было тепло, как летом. Мать юного стражника, полная хмурая женщина, накормила нас пустой похлебкой из капусты. Наевшись и обсохнув на солнце, мы присели на лавочке у двери.

– И что теперь будет? – спросил я.

Холин закинул руки за голову и вытянул длинные худые ноги.

– Отец сказал, что город набирает ополчение. После базара он пойдет к начальнику стражи и продаст нас ему за две серебряные монеты.

– Зачем? – возмутился я, – не хочу, чтобы меня продавали!

– Почему? – удивился Холин, – в ополчении хорошо кормят.

Я хотел возразить, но потом передумал. Признаться, отправляясь в Паус я совершенно не представлял, чем буду заниматься. Других знакомых кроме юного стражника в городе у меня не было, а бродить по улицам без сопровождающего было опасно. Знакомый охранник, которого мы встретили у ворот, рассказал Холину, что стража получила приказ забирать в ополчение всех без разбора. Первым делом они собирались переловить городских бродяг. Получалось, что так или иначе я все равно попал бы в армию.

– Одну монету отец заберет себе, – рассуждал вслух юный стражник, – а вторую отдаст нам. Потом проедим ее в харчевне. Тут недалеко вкусные лепешки пекут со шкварками, я тебя отведу. Станем охранять город и отомстим кочевникам за твоего Химона.

Я смотрел на Холина и думал о том, что, возможно, в моем случае действительно будет лучше затеряться среди наемников. Конечно я не ожидал, что кто-нибудь будет искать пропавшего послушника. Настоятелям других монастырей нет дела до чужих "заблудших овец" и все-таки лучше затаиться на время. Великие мудрецы писали, что в трудную минуту нужно отдаться на волю волн, потому что только боги знают куда вынесет твою лодку.

Отец Холина вернулся с базара в хорошем расположении духа, видимо выгодно продал наши вещи. Он ни слова не говоря бросил нам большой сверток и сразу прошел в дом. Одежда, которую он для нас выменял наверно раньше принадлежала какому-нибудь бедняку, она оказалась не только сильно поношенной, но и чиненной в нескольких местах. Штаны и рубашка пришлись мне как раз впору, а вот куртка была немного велика. Холину повезло меньше, ему куртку покупать не стали. Юному стражнику пришлось влезть в старую, из которой он вырос год назад. На наше оружие никто покушаться не стал. В квартале городской стражи к этому вопросу относились серьезно и с пониманием. Добытые в бою трофеи мы поделили поровну Холин забрал себе кожаный панцирь и короткий кривой нож, а я саблю кочевника. Кинжал, которым я убил степняка тоже остался при мне.

Нас действительно продали в ополчение. Холин напрасно ждал обещанную серебряную монету, отец выдал ему пару медяков и пригрозил побить, если мы не явимся на службу до полуночи. Порядки, царящие в квартале стражников, странные взаимоотношения в семье и торговля собственными детьми были для меня в диковинку. Конечно в свое время отец тоже собирался продать меня в носильщики, но тогда речь шла о выборе жизненного пути и будущем ремесле. Он вынужден был следовать традициям и сам мучился от этого. Но здесь в квартале стражников подростков сдавали в аренду на время словно старый плуг или ручную тележку.

– А что здесь такого? – сказал Холин, когда мы наконец покинули его "гостеприимный" дом и отправились искать свой отряд и нового командира, – дети стражников идут на службу с 14 лет, а родители забирают себе половину их жалования. Моего отца тоже, когда-то продали и деда, и прадеда. Никто не станет слушать мальчишку и совсем другое дело, когда за тебя придет просить взрослый мужчина. Ему легче сторговаться с нанимателем и не продешевить.

– Но получается твой отец нас обманул, – сказал я, – обещал заплатить серебро, а дал медяки.

– Получается, – Холин обиженно засопел, – а что я могу поделать отец все-таки.

В городе было не протолкнуться. Узкие улочки оказались запружены народом. Как я понял многие спешили убраться отсюда подальше, не дожидаясь нападения кочевников. К западным воротам тянулась вереница тяжело груженных носильщиков, подгоняемых надсмотрщиками, но некоторые семьи уходили налегке, уложив все необходимое в ручные тележки или взвалив на собственные плечи. Холин знал город, как свои пять пальцев, он уверенно вел меня по улицам, и чтобы не отстать я схватил его за рукав. Еще не хватало потеряться в такой толчее.

– Давай поедим, – предложил Холин, – времени у нас еще много.

Сразу после выхода из дома мой новый приятель отдал причитающуюся мне часть денег и теперь в моем кармане звенели настоящие монеты. Это было интересно и удивительно, никогда прежде ни за что на свете мне не приходилось расплачиваться самому.

В харчевне народу оказалось немного. Несмотря на сухую погоду в общем зале в очаге развели огонь. Пока Холин покупал еду и разговаривал с трактирщиком я с интересом разглядывал укрепленные на стенах головы оленей, подвешенное к потолку колесо, утыканное свечными огарками, огромную бочку в углу и неопрятного вида шумную компанию, которая расположилась за дальним столом. Почему-то никто не спешил занять широкие лавки у огня, хотя там было довольно уютно.

Я уже собрался было опуститься на одну из них, когда Холин окликнул меня, – Эй, ты что это делаешь?

Я не понял вопроса, поэтому пожал плечами и подошел к нему.

– Что ты там забыл? – поинтересовался мальчишка.

– Хотел присесть у огня.

Услышав мой ответ, трактирщик неожиданно засмеялся, словно услышал веселую шутку. Завсегдатаи харчевни удивленно уставились на нас.

– Он издалека, – быстро сказал Холин и незаметно толкнул меня ногой, – порядков наших не знает.

– Из столицы что ли? – спросил трактирщик, когда отсмеялся вволю.

– Да, – соврал Холин.

– А там значит не так, как везде, – удивился дядька, – голодранцев к огню пускают?

– В столице все по-другому, – буркнул Холин, взял с подноса две большие лепешки и потащил меня к выходу.

– Дурак ты, – ворчал он на ходу, – сейчас бы пришлось платить трактирщику еще и за лавку.

– За какую лавку? – не понял я.

Когда мы выбрались на улицу Холин сунул мне в руку лепешку.

– Знал я, что Вы монахи не от мира сего, но, чтобы так.

– Да объясни наконец в чем дело!

Он откусил большой кусок, прожевал и только тогда сказал, – лавки у огня только для господ, чтобы на них сесть нужно заплатить деньги. Голодранцев вроде нас с тобой на эти места даже за плату не пустят. Теперь понял?

– Понял, – я кивнул головой, – извини.

– Ладно, – Холин откусил еще кусок и сказал с набитым ртом, – гони медяшку, я за твою лепешку заплатил.

Древние зодчие построили Паус в ущелье, поэтому разрастался он не как другие города вширь, а поднимался вверх, захватывая все новые горные уступы, поэтому на некоторых улицах даже днем было сумрачно из-за нависших над головами прохожих галерей и балконов. По давней традиции дворяне возводили дома на склонах гор. Они забирались выше всех, чтобы оказаться ближе к богам, поэтому верхний квартал так и назывался аристократическим, а чуть ниже, соблюдая определенную дистанцию, селились богатые торговцы. В отличие от верхних соседей они не стремились доказать свое божественное происхождение, поэтому не возводили высоких башен, зато их дома отличались внушительными размерами и более дорогой отделкой. У жителей купеческого квартала денег было больше, и они компенсировали нарочитой роскошью недостаток происхождения. Закон предписывал простолюдинам возводить дома и пристройки не выше полутора метров от земли, чтобы чернь знала свое место, поэтому нижний уровень делили между собой кварталы бедноты: ремесленный, торговый, служилый и квартал стражи. Именно здесь находился базар, множество дешевых кабаков и всевозможные лавки. От сточных канав, устроенных вдоль улиц, вверх поднимался удушливый смрад. Вырываясь из узких проходов, он смешивался с ароматами большого города, и подхваченный ветром уносился прочь. Говорили, что привычная простолюдинам вонь не достигала купеческого квартала. Но возможно это были только слухи, потому что, если задрать голову вверх иногда можно было увидеть на балконах разодетую знать, брезгливо прижимающую к носам надушенные платки.

Первая линия обороны или, как ее еще называли "нижняя стена" проходила, как раз на уровне купеческого квартала. Она была высотой пять метров и именно ее надлежало защищать ополчению. На стену можно было попасть только одним путем через узкие двери, расположенные в центральной башне. Как только стрелки и копейщики занимали свои места, проходы сразу блокировались – опускались тяжелые решетки и запирались крепкие замки. Вторая линия обороны или "высокая стена" возвышалась на восемь метров позади первой. Ее охраняла стража, немногочисленные дворяне – воины и мобилизованные на время войны зажиточные горожане, которых призывали на службу вместе со слугами. Конечно богачи могли откупиться, но тогда пришлось бы заплатить городу высокую цену, намного проще было отправить на стену младших сыновей в сопровождении самых нерадивых слуг.

В ополчение записывали на базарной площади. Торговцев потеснили, освободив приличный участок, на котором установили несколько больших шатров. В одном из них записывали всех желающих и сразу выдавали жалование по одной серебряной монете на человека за три дня службы, а в другом рекрутов вооружали. Вербовщики приводили людей по одному или группами. Крестьяне и ремесленники с радостью отправляли своих младших сыновей на службу, поэтому к центральному шатру выстроилась целая очередь. Многие пришли с утра, поэтому мы оказались в самом хвосте. Большинство новобранцев было нашего возраста или немногим старше, хотя мне на глаза попалось несколько взрослых мужчин. Почти все были одеты в какие-то обноски. Проводя дни в монастыре я и представить себе не мог, что большинство жителей этого блестящего торгового города живут в полной нищете. Высокие стены, которые я разглядывал сидя на галерее, казались мне воротами в волшебный сказочный мир, но на поверку оказалось, что за ними скрываются голод, вонь и убожество.

Те, кого уже успели вооружить выходили из шатра и строились у стены в одну линию. Ополченцев разбивали на десятки, командирами назначали ветеранов городской стражи. Они были слишком стары для того, чтобы сражаться, но могли руководить необученными новобранцами. Оружие и примитивные доспехи не сильно преображали горожан. Казалось ни что на свете не могло распрямить их сутулые спины и оживить потухшие глаза. Ополченцы имели вид не столько воинственный, сколько жалкий. Возможно я ошибался, но мне показалось, что большинство рекрутов, так же, как и я не умели обращаться с оружием.

Наконец нас с Холином запустили в шатер. Внутри было пыльно и душно, пахло потом и пивом. В середине за низкими кривобокими конторками расположились писари, а в самом дальнем углу устроился начальник стражи. Он был очень сердит. Приказ о наборе ополчения пришел неожиданно, денег из городской казны выдали мало, и вместо крепких солдат наниматься шел всякий сброд, от которого на стенах не будет никакого толка. Толстяк хмурился, хлебал пиво из большой оловянной кружки и что-то ворчал себе под нос. Освободившийся писарь махнул рукой, и мы подошли к конторке.

– Кто такие?

Холин назвался.

– Мы должны быть в списке, – сказал он.

Писарь зашуршал пергаментом, раскатал свиток до самого пола и ткнул грязным пальцем куда-то в середину. Пока он возился я попытался прочитать документ, который нам надлежало подписать, но разобрать жалкие каракули было совершенно невозможно, казалось бумагу под диктовку впопыхах заполнял какой-то школяр. Мне бросились в глаза отдельные слова: "не жалея сил...день и ночь...до самой смерти".

– Чего смотрите? – недовольно буркнул служивый, – подписывайте.

Холин грамоты не знал, поэтому напротив своего имени поставил отпечаток большого пальца, а я чиркнул неразборчивую закорючку.

В соседнем шатре нас придирчиво осмотрел пожилой стражник.

– Ого! – воскликнул он, обращаясь к ключнику, который возился с разложенными прямо на земле копьями, – эти со своим оружием пришли.

Многие новобранцы не имели не то что ножей или кинжалов, но даже поясов, на которые их можно было повесить, поэтому по сравнению с остальными мы с Холином выглядели настоящими воинами.

– Откуда такое богатство? – спросил стражник, разглядывая мою саблю и доспехи Холина.

– В бою у степняка взяли, – важно заявил мой спутник.

Дежурный уважительно крякнул, а ключник ухмыльнулся в усы, может быть не поверил, а может быть его развеселил внешний вид Холина. В панцире степняка мальчишка смотрелся весьма внушительно, благодаря плотным кожаным накладкам плечи казались значительно шире, но картину портили торчащие из-под брони тонкие ноги и рукава короткой куртки, которые не доходили до тощих запястий.

– Из арбалета стрелять умеете? – спросил пожилой стражник.

– Умеем, – за двоих ответил Холин и выразительно посмотрел на меня.

– Дай мальчишкам арбалеты, а вот этому, – стражник ткнул в меня пальцем, – какой-нибудь нагрудник.

Записавшись в ополчение мы еще какое-то время провели на площади. Нашего командира ни где не могли найти, поэтому оставленные без присмотра мы уселись прямо на землю и стали рассматривать полученные вещи. Многие в нашем отряде впервые получили возможность подержать в руках такое «богатство». Ограничений на ношение холодного оружия в городе не было, длинные ножи были почти у всех ремесленников и торговцев, но что такое обычный тупой тесак по сравнению с настоящим кинжалом.

Холин развлекался с арбалетом. Он прижимал его к плечу, делая вид, что целится, поворачивался вокруг своей оси и кровожадно скалил зубы, всем своим видом показывая, что, если враги подберутся к нему со спины им несдобровать. Я хорошо себе представлял, что это за оружие, но стрелять из него мне еще не приходилось.

– Как его заряжать? – спросил я Холина.

– Это просто, – мальчишка упер в землю железную скобу, прикрученную к ложу, просунул в нее ногу, схватился обеими руками за тетиву и натянул ее на рычаг.

– Так можно пальцы порезать, – сказал я.

– Должны перчатки дать, – ответил Холин, – а если не дадут какими-нибудь тряпками руки обмотаем.

Панцирь Холина смотрелся внушительнее, чем мой нагрудник. Я вертел его и так и эдак пытаясь сообразить сможет ли он защитить меня от вражеского оружия. Доспехом его можно было назвать с большим трудом, просто прямоугольная железная пластина которая крепилась на груди при помощи нескольких ремешков надетых на плечи и затянутых на боках и спине. Зато на ней можно было выбивать разные мелодии словно на барабане, чем я и занимался пока не появился какой-то угрюмый старик, который назвался нашим командиром и не отвел нас на стену.

Только сейчас разглядывая с пятиметровой высоты бывшие монастырские поля, я осознал насколько все серьезно. Разгуливая по кварталам бедняков мы и подумать не могли, что враг настолько близко подошел к городу. От ярких значков, халатов и знамен рябило в глазах. Кочевники заняли все брошенные постройки, оставшиеся снаружи и разбили лагерь в двух полетах стрелы от крепостной стены. Для постройки укреплений им не понадобился ни камень, ни дерево. Они составили в круг кибитки, которые словно стеной окружили лагерь, а внутри установили шатры и палатки. Таких импровизированных крепостей было несколько. Невозможно было поверить в то, что степь решила пойти на нас войной только после смерти великого хана. Огромная армия, оказавшаяся под стенами Пауса не могла собраться за несколько дней. Даже мне мальчишке – послушнику, знавшему мир только по книгам было очевидно, что это нападение готовилось не один месяц. Тысячи воинов оставили свои дома, чтобы добраться до сокровищ королевства. В ужасе я смотрел на вражескую армию. Как слепы мы были с Холином, когда думали, что подмога из города сможет защитить монастырь. Даже, если бы Паус отправил к нам сотню воинов, они бы не справились.

– Ничего себе, – Холин присвистнул, – сколько же их?

Скованный ужасом я не нашелся, что ответить. Казалось уведенное поразило ни меня одного. Я ловил на себе испуганные взгляды других ополченцев, только командир был нарочито спокоен.

– Что уже в штаны наложили, – спросил он, осматривая участок стены, выделенный нам для охраны, – думали вам просто так деньги заплатили?

Я решил, что старик специально ворчит и ругает нас, чтобы не показывать свое беспокойство.

– Ты, встань сюда, – командовал он, – ты – сюда.

За несколько минут он расставил нас возле бойниц. Арбалетчиков он чередовал с копейщиками, поэтому между мной и Холином оказалось несколько незнакомых парней.

– Мы хотим вместе стоять, – заявил мой приятель.

Командир только отмахнулся от него, – заткнись, щенок. Мне два арбалета рядом не нужны. Стой, где поставил и не болтай.

Потянулись нескончаемые часы ожидания. Казалось кочевники не собираются на нас нападать. Со стены хорошо было видно, как они обустраивают лагерь, подвозят провизию и воду. Раньше я думал, что все степные воины передвигаются на лошадях, но оказалось, что это не так. Наблюдая за вражеской армией, я пришел к выводу, что основную ее часть составляет пехота, а кавалерии у варваров немного. Никогда прежде я не задумывался над тем, почему степь не торгует с королевством лошадьми. Жителям долины всегда не хватало вьючных животных. Все грузы внутри страны путники вынуждены были переносить на себе, а те, кто побогаче пользовались услугами носильщиков. Даже для того, чтобы вспахать поле или огород крестьяне сами впрягались в плуг. Выходит, лошади в степи тоже были редкостью и ценились на вес серебра. Возможно это было связано с тем, что на огромных незаселенных просторах плодородных земель было не так уж много. Со слов караванщиков я знал, что дальше на востоке степь переходит в безжизненную пустыню.

Стоять на одном месте было скучно и холодно. Чтобы немного согреться я переминался с ноги на ногу и махал руками словно мельница лопастями. Многие следовали моему примеру. Говорили, что ближе к вечеру на стене должны были разжечь костры, но сейчас не было ни дров, ни масла. Город не ждал нападения, поэтому к длительной осаде не успели подготовиться. Я часто вспоминал разговор владыки с нежданным гостем и думал о том, где сейчас вельможа по имени Гамон, и где его вооруженный отряд, который должен был защищать Паус. Ни боги, ни высокие покровители не пришли к нам на помощь. Я вглядывался вдаль, пытаясь разглядеть в надвигающихся сумерках очертания разоренной обители. Неожиданно прорвавшись сквозь облака последний луч солнца коснулся стен монастыря. Купол храма похожий на покрытую снегом горную вершину сверкнул на мгновение и окончательно погрузился во тьму.

Становилось все холодней. Оголодавшие за день ополченцы начали роптать. Огня не было, еды тоже. Радость от легко заработанных денег давно улетучилась, пропить и проесть свое серебро солдаты не могли, потому что в город никого не выпускали. Решетку и дверь в башню закрыли еще днем и теперь никто не мог уйти со стены без особого распоряжения. Очень скоро наша десятка забыла про воинский долг, оставила пост и сгрудилась у стены. Сбившись в кучу, словно стадо баранов, мы тщетно пытались согреться теснее прижимаясь друг к другу. Сначала командир покрикивал на нас и призывал к порядку, но потом плюнул и куда-то ушел.

Уже ближе к ночи появились ключники и принесли дрова, сухие коровьи лепешки для растопки, походные котлы с горячей кашей и бурдюки с крепким вином. Что ни говори, но Холин оказался прав кормили в ополчении хорошо. Каша была щедро сдобрена салом, а от вина сразу стало тепло даже на пронизывающем ледяном ветру. Когда в очагах развели огонь, а на стене разожгли факелы я подумал, что все не так уж плохо.

Несмотря на холод и тревоги этого дня мне даже удалось поспать. Все старались держаться поближе к огню. Нормально лечь мы не могли, не хватало свободного места у костра, поэтому дремали сидя. Ночь прошла спокойно. Степняки так и не решились напасть на город. Наверно ждали, что им предложат выкуп. Конечно все мы тоже надеялись на то, что купеческие гильдии захотят решить дело миром. Под утро, когда костер прогорел я ужасно замерз. Все-таки дежурить на стене не самое приятное занятие.

Нас подняли с первыми лучами солнца и сразу накормили. В этот раз помимо каши по рядам разнесли лепешки и ливерную колбасу. Некоторые набросились на них сразу. Мы с Холином поели горячего, а остальную еду предусмотрительно убрали в котомки до лучших времен. После завтрака жизнь уже не казалось мне такой ужасной, как в последние часы перед рассветом.

Люди обживались на стене. Для защиты от непогоды в нескольких местах натянули холщовые пологи, натаскали соломы, чтобы солдатам свободным от дежурства было, где отдохнуть. Опять откуда-то появились дрова и в очагах запылал огонь.

– Скорее бы они уже напали, – ворчал Холин, угрюмо разглядывая вражеское войско.

Мой приятель никак не мог согреться, он отчаянно мерз в короткой не по размеру куртке.

– Днем не нападут, – отвечал я, – помнишь, что Химон говорил – степняки любят атаковать ночью.

Холин только пожимал плечами и протягивал к огню посиневшие ладони.

За вечер и ночь проведенные на стене мы окончательно освоились, разузнали где находятся отхожие места и где можно набрать воды. Отправление нужды на стене превращалось в настоящий балаган, потому что залезть на бочку, не привлекая всеобщего внимания было невозможно. Бедолага сразу становился предметом скабрезных шуток. Самые хладнокровные из нас не обращали внимания на подначки, остальные смущенно отшучивались или переругивались с болтунами. Прикрепленный к нашему участку стены золотарь все время кричал, – давай, давай, бочку наполняй! Будет чем степняков поливать!

Городские стены были построены несколько веков назад. Под воздействием солнца, дождя и ветра некогда мощные укрепления пришли в упадок. В некоторых местах кладка потрескалась, кое-где через трещины проросла трава, опускающиеся решетки потемнели и покрылись мхом, а дубовые створки ворот провисли. И все-таки городские стены казались неприступными. Считалось, что пробить их тараном невозможно, а взять приступом очень трудно. Большинство горожан утешало себя подобными мыслями, но нашлись и те, кто всерьез задумался о том, что случится с их домами и имуществом, если кочевники прорвутся в Паус. Если в первый день осады заботы о снабжении ополчения целиком легли на плечи городского совета, то сегодня представители торговых гильдий и просто зажиточные жители решили помочь армии. Конечно, если бы они побеспокоились раньше каменщики и плотники успели бы подготовить город к обороне. Сейчас уже некогда было обновлять кладку или ставить новые ворота, зато можно было заплатить деньги всем желающим и нагнать на стены вооруженных наемников.