Текст книги "Мои рассказы про любовь"

Автор книги: Олег Симашов

– Маму с папой не трогай, может, и не так всё было. Они когда-то очень сильно любили друг друга, потом, после моего рождения маме сделали операцию на сердце и неудачно, вот отец нас с братом один и растил, бабушка с дедушкой помогали. Дом продал, как он говорил, чтоб мне приданое дать. Не надо так о нём, всё теперь в прошлом, а если и было что, то пусть на его совести останется. Они когда-то с мамой встретятся, вот сами и разберутся. Не нам их судить. Нам бы теперь свои дела решить, так чтоб без осложнений.

– Осложнения точно ни к чему, поэтому давай подумаем, как жить дальше будем. Ты в Москве агрономом вряд ли сможешь работать, там всё больше деньги считают. Ты ж по гороскопу Дева, значит, способна выполнять аккуратно монотонную работу, а деньги счёт любят, тот, кто их считает, да пересчитывает – бухгалтером называется. Бухгалтер в любом кооперативе второй по значимости человек, деньги-то, их по-разному считать можно, от того почёт и уважение труженикам двойной записи.

Ребёнка родишь и через пару лет на вечернее отделение поступишь переучиваться по экономическому профилю, это всего три года, и будет у тебя второй диплом с правом работы.

– Вот мечтатель, я ещё не решила, что нам завтра делать, когда встретиться и куда пойти, а у тебя планов на целую пятилетку. Ты сам-то учиться идти думаешь или до старости намерен оставаться на побегушках?

– У нас, на Ждановской, институт Управления есть, от дома это минут 20–30, вот туда и пойду управлять учиться. Я себя на производстве чувствую как рыба в воде, железки люблю очень, ну в смысле средства производства. Это когда станок что-то вытачивает, выстругивает, а потом всё это в одно изделие собирается, которое только что на бумаге было нарисовано. Потом изделие реализуется и прибыль получается. Вот мне очень интересна именно последняя стадия этого процесса, когда наличность в кармане шелестит. Придумать, сконструировать, сделать в металле для меня ни когда не представляло ни малейшей проблемы. Но вот процесс превращения издержек в стабильный доход для меня всегда был вопросом под номером один. Вот этому очень хочу научиться.

– Наивности у тебя ещё больше, чем у моей трёхлетней дочки, будет у меня сразу два ребёнка один маленький, другой старенький и третий на подходе.

– Конечно, Натулька, жена заботиться должна о своём муже: регулярно кормить, хозяйство вести, в доме порядок поддерживать. Это только спальная принадлежность ничего кроме аэробики не делает.

– Может и правда лучше спальной принадлежностью быть и ничего не делать, зато живой остаться, здоровье сохранить и спокойно ребёнка растить?

– Обидные слова твой язык лопочет, Наталья Сергеевна, очень обидные. Спальная принадлежность тем от любимой девушки и отличается, что подразумевает своевременное её обновление в процессе старения и физического износа. Её могут выкинуть, подарить; в конце концов, просто избавиться, если будет упираться и чего-то требовать. Пока ты молодая и красивая ты сильна, только постарела или заболела – ни кому ты уже не нужна, кроме тех, кто тебя ещё любит. Каждый человек делает когда-то свой выбор, коим определяет себе жизненный путь. Если бы мы встретились летом 85-го, всё было бы по-другому…

– Если бы ты письма мне писать не переставал, уже было бы всё по-другому. Толи лучше, толи нет, кто ж его теперь разберёт. Почему письма-то не писал? Кого на Фестивале встретил?

– Оно и да, и нет одновременно. Так уж тому суждено было быть. Во время Фестиваля наш полк разместили в школе неподалёку от дома, где когда-то жила моя одноклассница, в которую я был страстно влюблён. Каждое утро и каждый вечер наша автоколонна проходила мимо этого дома. Я ездил в радийной машине и через открытые окна кунга смотрел на этот дом, иногда отсчитывал этажи и всегда вспоминал её, как мы когда-то маленькой компашкой стояли на балконе лестничной клетки, разговаривали, шутили, смеялись. Ну, в общем, детство. Она, к стати сказать, жила там у родной сестры своей матери, а родители её, в то время, были в командировке в Сирии, отца послали от генштаба военным консультантом. Потом её предки вернулись в Москву, получили квартиру, и она естественно переехала к ним. Но память коварная штука, она многое помнит и покоя не даёт, атакует воспоминаниями. И ещё написала ты, что замуж выходишь, это стало последней каплей склонившей чашу весов в её сторону. Я подумал: выходишь, ну и ладно, могла бы месяц-другой подождать, а тебя приспичило, ну значит залетела.

– Зря так подумал, у нас так не принято, как у вас. У нас всё честь по чести: сначала свадьба, потом всё остальное.

– Ты знаешь, самое удивительное произошло после твоего отъезда тем летом, я её больше ни разу так и не вспомнил. Когда-то любил её до безумия и мучился от того, что она относится ко мне только как к своему однокласснику и не более, страдал, думал, что это на век. Стоило только тебе появиться, всё, так ни разу и не вспомнил, будто и не было ни любви к ней, ни переживаний. Ушла, исчезла навсегда, растворилась, будто никогда и не было. Вспоминал её, лишь как девушку, с которой учился в одном классе и то, по случаю встречи класса. Толи чудеса это, толи ты моя последняя остановка, после которой только станция конечная, на которой выходят все и ждут следующего поезда, в новую жизнь…

Но самая моя большая ошибка в горячности и невнимательности. Если б, я тогда смог бы правильно понять тобою написанную фразу: «Если планы не изменятся, в Мае у нас будет свадьба». Не могу осознать до сих пор, почему не сообразил, словно соображалку отключило.

– Ну вот, наконец-то дошло, через много лет, что если девушка говорит «Да» или «Нет» – это совсем ещё не значит точное «ДА» или такое же утвердительное «НЕТ». Это лишь высказывается предположение о своём намерении и не более того.

Умнеть начинаешь, любимый, мне это нравится, может и правда к тебе перебраться? Может и будет из тебя толк, когда-нибудь в обозримом будущем, если в 24 начинаешь понимать, то, что я в свои 16 хорошо знала.

Ну вот, за разговором, как время быстро идёт, мы уже до Крещатика добрались. Пойдём на Главпочтамт мне домой позвонить надо, по ребёнку своему соскучилась, да и у мужа отметиться надо, рассказать, что на курсах проходили, чему научилась, и какие клумбы я буду делать у нас в станице. В поле, по специальности, работать не смогла. Во-первых тяжело после родов было, а во-вторых, у них такой разговорный язык, что мои уши вяли и просто отказывались это слышать. Чуть слух из-за этого не потеряла…

Засмеялась.

Мы зашли в огромное здание Главпочтамта, заняли очередь к телефонным кабинкам. Наташка подошла к окошку оператора, назвала населённый пункт, номер телефона и мы стали ждать возле кабинок, когда скажут в какую из них ей заходить. О чём она говорила по телефону, я не слушал, и не прислушивался к её словам, мне доставляло удовольствие наблюдать за её мимикой и жестикуляцией во время разговора. В момент, когда она начинала говорить, вся её сущность буквально преображалась в актрису немого кино, не хватало только музыкального аккомпанемента в такт её мимики и жестам. Если бы с ней занимались целенаправленно в этом жанре – из неё получилась бы превосходная телеведущая, с её-то блестящей эрудицией и безостановочным темпом речи, благодаря чему она могла установить общение с кем угодно. Но тогда…

Но тогда был последний полный год существования СССР, всё старое уже трещало по швам, всё новое только зарождалось на свет рыночных отношений. Тогда ещё ни кто не думал, что всё это рухнет, к чертям собачим, тогда мы грезили высоким, тогда любили пылко мы, но скоро всё развеялось, оставив на руинах нас, наедине с прекрасными мечтами.

Она спешно вышла из кабинки со словами: «Ну вот, хоть с ребёнком поговорила, даже на душе легче стало после наших с тобой бесед про житиё-бытиё». И стала мне пересказывать содержание их разговора с дочерью, я не хотел её перебивать, взял под руку, вместе мы прошли обратно к окошку, произвели оплату. Потом, поглядывая по сторонам, я вёл её через толчею, ожидающих междугороднего общения, к выходу на улицу, осторожно маневрируя вместе с ней между находящимся в зале народом.

Она не замечала абсолютно ни кого вокруг, смотрела на меня и всё рассказывала, рассказывала, жестикулировала, размахивая руками, улыбалась, смеялась, пыталась своей мимикой передать настроение своих собеседников. Наконец я не выдержал такого эмоционального напряжения, мы остановились, где-то посреди зала, я её обнял, стал прижимать к себе. Она, почему-то, очень деликатно меня отталкивала, ссылаясь на то, что кругом люди и мне должно быть стыдно. Потом, вдруг, звук начал становиться всё более и более ватным, я слышал только её голос, он был слегка приглушённым. Потом перестал замечать, что происходит вокруг, уже не видел ни где мы, ни тех, кто рядом, всё исчезло, куда-то растворилось, стало просто фоном, посреди которого были только мы. Наши энергетики работали в унисон, но на другой частоте, нежели толпа с её заботами, у нас не было ни каких мыслей, кроме мыслей друг о друге. Преодолев её хрупкое сопротивление, требующее соблюдения правил приличия в общественном месте, я дотянулся своими губами до её губ.

Всё вокруг вдруг окончательно исчезло, не было слышно ни одного звука, стояла ватная тишина. Я видел только её лицо, глаза она почему-то закрыла, как выяснилось потом, чтобы сразу не провалиться на месте от стыда и позора. «Замужем я, понимаешь?! А если кто из своих увидит, представляешь, что скажут?!» – объясняла она потом.

Что поделаешь: «Ах времена, ах нравы!»

После того, как Наташка отдышалась и пришла в чувство от довольно таки продолжительного поцелуя, её глаза повернулись в одну сторону, потом почти моментально в другую. Увидев, что толпа любуется нами, буквально заливая нас восторженно-умилёнными взорами, она тут же вспыхнула как лампочка красным цветом своих щёк, уткнула глаза в пол и как буксир потащила меня быстрее прочь с глаз людских от стыда и позора.

Какой-то местный хохмачь решил усилить восприятие финального действия и захлопал в ладоши, молчаливая толпа его поддержала… По огромному залу Главпочтамта г. Киева прокатился девятый вал аплодисментов и восторга, скучающая в очереди толпа ликовала и почти кричала «Бис!!!»… Наташка летела со скоростью баллистической ракеты, увлекая меня за собой.

Так мы снова оказались на свежем воздухе среди мирно гуляющих граждан по широкому тротуару центральной улицы большого города.

Взявшись за руки, мы сначала шли очень быстрым шагом, потом просто быстрым шагом. Ну и когда Наташка выпустила весь пар и стала способна вести спокойный разговор, мы вновь побрели неспешным шагом, держа друг друга за руку, любуясь вечерним городом, наслаждаясь близостью друг друга, наслаждаясь просто молчанием друг друга, изредка поворачивая головы, смотрели друг на друга с улыбкой, переходя на смех.

Мы ни как не могли понять, кем мы были в глазах наших зрителей: толи клоунами, насмешившими толпу, толи драматическими персонажами народного любительского театра, сыгравшими прилюдно короткую, но хорошо всем известную пьесу на извечную тему: «Жена в командировке».

Это сейчас детишки в старших классах устраивают соревнование «любовь на время» в тесном кругу. У них это своеобразный способ борьбы с комплексом стеснительности, которого по современным понятиям быть не должно ни когда, ни перед кем, ни в каких ситуациях. Есть в жизни цель – деньги, а любой комплекс это преграда к цели, с которой непременно надо бороться. И борются, в меру сил и финансовых возможностей.

На улицах появляется всё больше ни перед чем не комплексующей молодёжи, а на кладбищах всё больше и больше молодых лиц, смотрящих с гравированных портретов. На войне, как на войне, где духовность, душевность, порядочность, интеллигентность отступают, сдают свои позиции натиску новой субкультуре, в которой вместо любви есть перепих, вместо радости общения друг с другом, есть слово кайф и спецпрепараты для его извлечения из собственного организма. Пиздец, приехали, следующая остановка морг…

Во времена безвременья и безысходности это именно так, когда человеку нет места в социуме он медленно, но верно ползёт на кладбище не зависимо от возраста и политических убеждений. Хорошо, если ползёт в гордом одиночестве, ни кого не таща с собой насильно или хитростью, но это, как вы понимаете, не всегда. Очень часто молодые особы, заразившись сами, перестают практиковать защищённый секс, заменяя его бесплатным. Желающих среди жаждущих и страждущих хоть отбавляй, а дома жёны, на работе любовницы, у тех мужья. Ну короче, геометрическая прогрессия: одна инфицированная блядь может забрать с собой в могилу не один десяток мудаков и ничего неподозревающих граждан. Вполне возможно, такая же картина была в Содоме и Гоморре, где единственным и любимым развлечением было бегать друг за другом по переулкам и улочкам города. Кто, где, кого прихватывал, там и дело делал. Со стороны вроде весело выглядит, а инфекция ползёт, вгрызается в генетическую информацию, изменяя её. Производимое потомство – генетический мусор, а от мусора надо своевременно избавляться, пока им не завалено всё жизненное пространство. Вот и рванули Ангелы оба города, испепелив всю генетически модифицированную органику.

Аналогичная участь может ждать и современные города, если там пойдёт что-то не так, на генетическом уровне. Ни кто мутантов в космос не выпустит, что бы в корне пресечь возможность их расселения в других мирах. Всем нужны породистые суки и племенные жеребцы, всех остальных же в расход. Грубо, жестоко, бессердечно, но быстро и безумно эффективно.

От проблемы генетической чистоты биологических носителей вернёмся обратно в начало Декабря 1990 года, в стольный град Киев на Крещатик, где мы с Наташкой, взявшись за руки, идём среди повседневных забот граждан населяющих этот город, среди обычных гостей этого города, типа нас с ней.

Мы долго-долго шли молча, периодически сжимая друг другу руки, как бы спрашивая друг у друга: «Ну чего молчишь, всё ни как над нами самими насмеяться не можешь?». Ведь действительно в жизни порою происходит такое, что и в кино не увидишь.

Очередной раз переглянувшись, я вдруг заметил в одном из домов нишу подъезда, она была столь романтична своим полумраком, что теперь уже я потащил Наташку, увлекая её за собой, поперёк медленно текущей реки гуляющего народа. На её вопрос: «Куда ты меня тащишь?» – я ни чего не ответил. И лишь мы скрылись в пространстве свободной ниши этой громады, стоящего вдоль тротуара дома, я сразу приступил к делу. Она уже не сопротивлялась, не упиралась, не винила меня, не корила меня, наверно мы к этому моменту преодолели весь комплекс стеснительности и не обращая внимания на проходящих мимо нас по тротуару зевак нежно целовались, и распахнув свои одежды горячо обнимались. После каждого поцелуя мы смотрели друг другу в глаза, видя их теплоту и одобрительную улыбку, продолжали целоваться. Сколько прошло времени в нежных поцелуях мы не замечали, но я уже начинал чувствовать, как моя голубка потихоньку стала слабеть в ногах, оседая всё ниже и ниже. Её нежный взгляд говорил за неё всё без слов – пора ей ехать в гостиницу, а то явившихся после полуночи оставляют ночевать на коврике под дверью.

В этот момент её глаза смотрели на меня так умиляюще-умоляюще, что я на всякий случай всё-таки задал один единственный вопрос: «А может сразу в аэропорт?» На что она отрицательно покачала головой, её взгляд снова стал тревожно-озабоченным, на глазах наворачивались слёзы, она еле-еле себя сдерживала, чтобы только не разрыдаться на весь Крещатик от своего бессилия. Тут я сильно пожалел об этом глупом вопросе, превратившим буквально за несколько секунд абсолютно счастливую и абсолютно беззаботную девушку в существо наполненное тревогами и страхом.

Надо же, всего несколько сказанных слов и снова мы идём по грешной Земле, взявшись за руки, думая каждый о своём, и не смотрим уже друг на друга, уткнув свои взгляды в асфальт тротуара. Только что парили от счастья в облаках, а теперь ползем, еле переставляя свои нижние конечности. Так мы, молча, добрели до нужной остановки, пройдя через пол Крещатика, и сели на троллейбус.

Нам досталось свободным переднее сиденье. Обнявшись, так и молчали всю дорогу, изредка потираясь лицом о раскрытую ладонь друг друга. Нам было безумно хорошо быть вдвоём, вместе друг с другом. И мы были самыми счастливыми людьми даже от того, что у нас есть возможность просто молчать вместе. Именно вместе друг с другом, а не рядом друг с другом. Можно всю жизнь прожить рядом друг с другом в одном доме, спать на одной кровати под одним одеялом, но так, ни разу и не быть вместе друг с другом.

Какие это разные понятия, какие разные чувства они характеризуют, но как предательски похоже звучат.

Нашу молчаливую тишину первой оборвала она: «Мне сегодня знакомая рассказала, что посмотрела очень хорошее кино «Унесённые ветром», про любовь говорит, пойдём завтра после занятий? Она сказала, что в кассах большие очереди за билетами, ты тогда днём возьми билеты на вечерний сеанс, чтобы в очереди время не тратить. И фильм вроде длинный, выбери не слишком поздний сеанс, чтобы мне обратно успеть вовремя вернуться. Хорошо?» Я в ответ кивнул головой.

– Ну вот, следующая остановка наша, давай вставать и двигаться к выходу. Провожать меня дальше остановки не надо, дорогу знаю, не заблужусь.

Сошли с троллейбуса, Наташка тут же стала серьёзно-сердитой, заявив: «Расстояние полтора метра, ты не знаешь меня, я не знаю тебя, вокруг нас одно гестапо». И после этих слов тепло-тепло заулыбалась.

– Хорошо, будем играть в шпионов, я отпущу тебя на 30 метров и пойду следом, на всякий случай. После того, как ты скроешься за дверями гостиницы, я поверну обратно с чувством выполненного долга профессионального разведчика в тылу врага.

– Смотри не засветись и меня врагам не засвети, потомственный разведчик. А то, если проколишься, заберут меня в гестапо, как потом вытаскивать будешь? Ещё обоих и прибьют.

«Твоя правда, Наталья Сергеевна!» – подумалось мне.

Она пошла первой, я чуть выждав двинулся за ней, внимательно смотря, то по сторонам, то себе под ноги, как бы не обращая внимания на того, кто идёт впереди меня. Подходя к подземному переходу, максимально сократил расстояние, понял, что она это почувствовала, выпрямила указательный палец правой руки к земле и покачала им из стороны в сторону, я утвердительно смачно кашлянул. «Наверно мы могли бы служить в разведке» – промелькнуло у меня в голове, Наташка-то не промах.

Так мы благополучно минули достаточно длинный, слабо освещённый, пустынный подземный переход, поднялись наверх, дошли до дверей гостиницы, где я, в пятидесяти метрах не доходя, свернул в сторону. Закурил, присел на загородку и внимательно проследил за тем, как мною ведомый объект минует последнее препятствие в лице вахтёра. Время полдвенадцатого, теперь самому надо успеть на троллейбус, отсюда полчаса езды до моего пристанища, куда заботливо определила меня Наташка к своей новой знакомой по курсам аранжировки.

Ну вот, вроде добрался до коечки – пронеслось у меня в голове. Маленькая комнатка на первом этаже с окном во двор, две железные кровати, одна из них заправлена чистым постельным бельём, рядом с кроватью мои вещи, коих только хозяйственная сумка, да кофр со съёмочным комплектом советского происхождения. Просто классика из жизни командированного фотожурналиста, куда-нибудь в одну из братских республик Великой Державы Советской.

Эх, жизня, жизня. Односпальная кровать, в то время, как любимая где-то рядом и тоже ложится спать одна. Да нет, их в комнате трое женщин, это она по знакомству решила вопрос с моим размещением в гордом одиночестве, вдали от цивилизации, так чтоб в случае чего сюда шмыгнуть и ни кто знать не будет где она. С виду вроде девочка-припевочка, а внутри-то: пробы ставить некуда, всё просчитывает и всё предвидит – вдруг пригодится. А вот, если не пригодится, тогда что? Ну, ты и коварна, мигерушка… Когда улыбаешься на милую овечку похожа, но стоит кому-то тропу твою перейти, в миг превращаешься в хищную кошку, глаза зеленью блестят, клыки, да когти появляются и начинает раздаваться какое-то леденящее Му-у-ррр: «я так решила и ты знаешь я не отступлюсь».

Помнишь, как прошлым летом, после нашей с тобой самой первой встречи у гостиницы «Россия», в двенадцатом часу ночи, мы долго-долго бродили по переулочкам Арбата, говорили, говорили и ни как не могли наговориться. Потом, с рассветом, я привёл тебя обратно к гостиничному подъезду, сам сел в такси, вернулся домой, вышел на балкон, достал пачку сигарет и стоял, облокотившись о перила, курил сигарету за сигаретой, может быть с небольшим интервалом, пока не закончились оставшиеся полпачки. Прошло часа полтора-два или больше, а я и не заметил, как будто был на балконе минут 15–20 и там появились эти строки:

 
Опустились сумерки на крыши
Старых двориков Москвы.
На Арбате стало тише,
И не видно суеты.
Только нам с тобой не спится
В эту сказочную ночь,
Взявшись за руки как дети
По пустынным улицам бредём.
Что же будет с нами дальше?
Не известен, сей ответ.
То, что будет – видно будет,
Хватит сил – переживём…
 

Какой же чудовищной силы эта встреча стала для меня потрясением и открытием одновременно. Потрясением стало то, что Наташка всего за четыре часа общения поставила всё внутри меня на свои места, всё разложила по полочкам, пронумеровала и протёрла от наслоившейся пыли; я вдруг стал самим собой, у меня появились крылья и захотелось летать. Но увы, тогда она была для меня слишком мощным ускорителем, что неминуемо закончилось бы возвращением с небес на землю со скоростью свободного падения и как следствие: появлением второй даты на памятнике.

А вот открытием оказалось то, что все эти годы моя вторая половинка была со мной, мы писали друг другу письма, разговаривали по телефону, а я ни как не мог понять, почему я глазею по сторонам и не замечаю никого вокруг, словно блуждаю в пустыне среди песка и камней. Ни кого не встретил, потому что моя половинка у меня уже была, да только я об этом почему-то не знал и почему-то даже не догадывался. Почему ко мне это осознание пришло так поздно, или наоборот своевременно, как раз после того, как мы встретились и поняли, кто мы есть друг для друга. Мы вдруг дополнили друг друга до единого целого, то что в народе называют семья, для того чтобы остаться вместе на свой земной век и оставить после себя наших детей.

Я думал о том, как нам будет интересно вместе, как хорошо вдвоём пойти в театр иль в музей, на выставку, или быть может на концерт. Как хорошо вдвоём не только перед сном, накувыркавшись вместе, а хорошо ещё вдвоём среди людей, среди себе подобных, которым тоже хорошо вдвоём и от того пришли они увидеть тех, кто также вместе счастлив быть, веселиться и шутить, и говорить, и говорить о том, как хорошо нам вместе быть… Ещё цветов букеты и слабое вино, ударит в голову оно сильнее бренди. Нет, всё же хорошо, что есть любовь! И от неё родятся дети!

Дети – это так здорово, когда они от любимой девушки, когда они желанны и долгожданны, когда они появляются на свет от нашедших друг-друга двух половинок, слившихся в одно единое целое под названием семья. Любимая, любимая что же мы с тобой наделали: поменяли любовь, нашу семью на спокойную жизнь, вместо того чтобы вместе мчаться по жизни; взявшись за руки, преодолевать все преграды судьбы…

Ладно, что ж, завтра тоже её сюда не затащишь, после кино ей через вахту вовремя надо пройти. Прямо хоть в парке с ней уединяйся, ну так холодно, на улице-то, уж Декабрь.

С этими мыслями я и уснул, утомившись с дороги и умаявшись в пустых мечтаниях о том, как бы, я бы …