Текст книги "Прерванная юность (СИ)"

Автор книги: Олег Андреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Олега, как ветром, выдуло из сарая. Анна улыбнулась ему вслед и покачала головой.

– Муж-то где? На войне?

– На ней, где еще! С первого дня забрали, с тех пор не слышала ничего о нем. Да меня и саму с сыном забрали уже через месяц немцы на передовой, когда ров рыла, намыкались по лагерям, пока сюда не попали.

– Скоро уже конец войне, Анна, думаю, раз хозяин сам заговорил об этом. Тебе не предлагал остаться в Германии?

– Фрау Марта уговаривала подать заявление.

– И что решила?

– Да ничего, домой поеду, если позволят. Муж, дай Бог, вернется с войны, соскучилась нему, по отцу с матерью, сестрам, брату.

– Ишь ты, большая семья выходит у тебя?

– Большая, Павел Семенович, но об этом расскажу потом, а сейчас бежать надо в дом, а то хватится фрау Марта меня, рассердится, что бездельничаю где-то.

Анна живо повернулась к выходу и ушла. Павел отправился по своим делам. На душе стало теплее, удалось хоть немного поговорить со своим человеком, который, как и он, находился на чужбине.

26 апреля 1945 года Павел Семенович трактором пахал землю на дальнем поле, когда увидел колонну машин по дороге на город Эхинген. Необычные машины, странные каски на головах солдат вызвали у него недоумение, но колонна проехала без остановки мимо, и Павел принялся работать дальше.

Вскоре прибежала Эльза и позвала парня домой. По дороге она, смешно закатывая серые глаза, возбужденно сообщила, что прибыли американские войска, и теперь власть находится в их руках.

На подворье хозяйничали молодые парни в незнакомой форме. Они приветливо встретили Павла и дружески похлопывали его по плечу, что-то лопотали на непонятном парню языке.

Хозяин скупо пояснил своему работнику:

– Теперь ты свободен, и никто не имеет права насильно держать тебя. Завтра тебя отвезут в город Ульм, где оформят необходимые документы и отпустят домой. Понятно? Павел недоверчиво посмотрел на хозяина, на широко улыбающихся американских парней и кивнул головой. Солдаты весело рассмеялись и отошли от русского парня.

Вечером, улегшись на ночь в привычном для ночлега сарае, Павел Семенович долго слышал голоса подвыпивших освободителей. Они о чем-то кричали и горланили песни. Но усталость взяла верх, и он заснул.

– Пауль, Пауль! – услышал он истошный голос Эльзы и проснулся. Двое мужчин повалили на сено Эльзу и спешили раздеть ее. Третий стоял, покачиваясь, на ногах и подсвечивал карманным фонариком. Девушка отчаянно сопротивлялась пьяным солдатам, но силы были неравные, и она теряла силы, но продолжала звать Павла на помощь.

– Что творят, гады! – Павел Семенович не переносил несправедливости. Он вскочил и подбежал к насильником, с размаха врезал одному в ухо и схватил за голову другого, отдирая его от Эльзы. В это время солдат с фонариком размахнулся автоматом и ударил прикладом по голове Павла. Парень провалился во тьму.

Голова Павла Семеновича, казалось, раскалывалась на части, он никак не мог сообразить, что случилось и почему руки связаны за спиной. Павел очень хотел пить, его рот был сухой, а язык шершавый, как наждачная бумага.

Павел Семенович открыл глаза и осмотрелся. Он лежал на боку в том же сарае, где спал по ночам последний год, на дворе было уже светло, и снаружи у двери просматривалась фигура американского солдата с автоматом на шее.

Парень вспомнил все и чертыхнулся:

– Теперь точно расстреляют за нападение на солдат. Только, что же все норовят по голове шибануть, так не долго и мозги вышибить.

Утором Павла подхватили под руки, подвели к американскому бобику "Виллис– МВ, усадили на заднее сиденье джипа и сняли веревку.

Павла Семеновича допрашивал следователь американской военной полиции, который сносно говорил по-русски.

– Лошаков Павел Семенович – солдат Красной армии и продался немцам за жратву.

– Кто тебе сказал это? – насмешливо спросил Павел. Он не боялся следователя, потому что ничего не ждал от него хорошего.

– Броситься на бойцов союзной армии, освободившей вас из плена, поступок, который ясно говорит об этом.

– Союзники или бандиты – кто знает. Bei Nacht sind alle Katzen grau, – Павел сам не понял даже, почему ввернул в разговоре по-немецки пословицу, что ночью все кошки серы, и продолжил разговор по-русски. – Ельза звала на помощь, я и приложил малость вашему бойцу по уху, чтобы не насильничал.

– Значит, рассчитался с фашистом за кусок хлеба, за райскую жизнь?

– Получается, что за это отблагодарил немца! – Павел Семенович побагровел от злости, сдернул рубашку и повернулся оголенной спиной к следователю.

Американец изумленно смотрел на изрубцованную спину парня и долго молчал.

– За что получил?

– Три раза бежал из немецкого рая, как вы говорите.

Следователь подобрел к советскому солдату и порвал протокол. Павел Семенович со своей стороны не настаивал расследовать факт попытки насилия над немецкой девушкой. Павла переодели в советскую форму, накормили. Через день снова вызвали и предложили:

– Американское правительство любезно предоставляет вам свое гражданство. У вас есть также право стать гражданином дружественным нам государств: Австралии, Канады, Франции и Англии. Вы подумайте, прежде, чем отправитесь в советскую зону. Таких, как вас, они прямиком из Германии везут в Сибирь для работы в лагерях НКВД.

Павел Семенович отказался. Его посадили вместе с другими советскими узниками концлагерей в автобус и доставили к советским войскам. Особой отдел переправил их в фильтрационный лагерь Пилау, ныне город Балтийск, недалеко от Кенигсберга.

После небольшой проверки на следующий день Павла доставили город Бреслау, который назывался до войны Вроцлав и был столицей Нижней Силезии на юго-западе Польши – один из старинных и красивейших городов.

Но судьба будто благоволила к парню, настрадавшемуся в немецком плену. Поэтому, видимо, причине, известной только службе НКВД, Павла Семеновича через день посадили на грузовую машину и c десятком бывших узников направили в город Эльс прусской провинции Силезии.

Там и встретил ефрейтор Лошаков Павел Семенович день Победы. Кругом ликовали солдаты, палили в небо из автоматов и пели песни. Павел радовался, что уцелел в жестокой бойне, но и грустил, что для него, видимо, война не кончилась, и не известно, как решит особый отдел – освободит или осудит за плен.

Глава 34

Павла снова допросили, отправили в казарму уже без охраны и сказали:

– Отправляйся в интендантскую часть, разыщи капитана Еременко, доложи, что направлен для прохождения дальнейшей службы. Документы следом пришлем, да смотри там, держи язык за зубами. Легко отделался, благодари случай, что немецкие документы сохранились.

– Есть! – весело козырнул Павел и почти выбежал из расположения особого отдела, радуясь, что для него все закончилось хорошо.

Капитана Еременко Павел Семенович нашел быстро. Он у склада распекал нерадивого солдата, который в чем-то провинился.

Коренастый мужчина стоял спиной к Павлу, оживленно жестикулировал руками, выговаривая бойцу, испуганно замершего в стойке смирно.

Павел Семенович усмехнулся:

– Ишь, как мастерски "бреет" солдата, и по матушки, и по батюшке заворачивает, но надо выручать бойца.

Павел подошел вплотную к капитану и нарочито громко гаркнул:

– Разрешите обратиться, товарищ капитан интендантской службы! Ефрейтор Лошаков прибыл в ваше распоряжение!

Капитан вздрогнул и, круто разворачиваясь к прибывшему солдату, сказал:

– Это, что за лошадиное пополнение пожаловало к нам, когда я шоферов просил в отделе кадров.

Еременко изумленно уставился на парня и замолчал. До Павла не сразу дошло, что знакомая кряжистая фигура принадлежит уважаемому Петру Ивановичу, которого потерял в первой бомбежке их части в начале войны.

– Петр, ты что ли? – неуверенно спросил он, рассматривая грубые черты лица друга.

– Павел, дружище, живой? – закричал Петр и махнул рукой повеселевшему солдату, которого ругал до прихода Павла. – Вольно! Отправляйся на склад, я приду скоро.

Петра Ивановича тоже тогда ранило, как и Павла, но попал он в другой госпиталь. Потом Центральный фронт, затем Белорусский, 1-й Белорусский к концу войны, хлебнул всякого лиха в боях, отличился при боях за Гродно, получил звание младшего лейтенанта и дошел до фашистского логова капитаном.

В боях за Варшаву ранило в ногу, с тех пор служил в интендантской роте.

– Теперь, вот, поручено отправлять на родину транспорт с народно-хозяйственными грузами, – сказал тихо Петр. – Так что в ближайшее время не мечтай, вернуться домой. Да и не к чему спешить тебе, пусть все уляжется там, а то, не ровен час, загремишь в сибирь под горячую руку.

– Выходит, Voegel, die zu frueh singen, holt die Katze, – Павел усмехнулся.

– Ты бы аккуратней с немецким языком, везде бродят работники Смерша, услышат, не обрадуешься. В плену насобачился так разговаривать на языке Гансов?

– Да, я ничего особенного не сказал, только, что рано пташечка запела, как бы кошечка не съела. Больше и не знаю ничего, кроме руки вверх и Гитлер – капут. Куда определишь меня?

– Есть мысль одна, к полковнику пристроить на "Виллис", но там сержантская должность. Я попробую представить тебя к званию сержанта, если получится, то полковник – твой.

Американский джип Павел уже видел, полковник оказался дружелюбным и веселым человеком, а обязанности сержанта, личного водителя интенданта, были не обременительными. Павел Семенович с удовольствием катал полковника, ухаживал за машиной и не заметил, как пролетел год.

На казенных харчах Павел поправился, обрел былую силу и блеск глаз. Он очень обрадовался, когда его вызвали в отдел кадров и сообщили, что служба в армии для него закончилась.

Ему выдали соответственные документы, денежное довольствие, выдали сухой паек и пожали руку, мол:

– Лети птицей, Павел Семенович, на родину и не забывай войну.

Полковник сердечно пожал руку и наградил за службу парой крепдешиновых отрезов. Петр Иванович оставался в Германии на неопределенный срок, обещал заехать к другу, когда завершится миссия по отправке грузов из побежденной страны в СССР.

Глава 35

Вечером Анна Максимовна чаевничала с попутчицами, которые вели бесконечные разговоры о том, как жилось в неметчине, что пришлось испытать за годы неволи. Многие из них, как и Анна, не жаловались и хорошо отзывались о немцах, на которых работали. Некоторые рассказывали о их жестокости. Третьи предпочитали благоразумно молчать.

Анна вышла с Олегом из метро на Петроградской стороне ранним утром и обомлела: на месте их дома лежала груда кирпичей. Мать и сын подошли ближе и молча стояли перед руинами.

– Еще в начале войны в дом угодила бомба, – к ним подошла женщина. – Вы жили здесь?

– Да, – только и сказала Анна, озираясь вокруг.

– Вам теперь в исполком надо обратиться в отдел жилищных вопросов. Они подыщут что-нибудь на время. Есть, где пока остановиться?

– Телефон работает в городе? – спросила Анна Максимовна. – Мы только с поезда, не знаем еще.

– Работает, а как же.

– Ну тогда позвоню сестре или подруге.

Анна поблагодарила женщину и направилась к станции метро, где были телефонные кабины. Она набрала номер телефона сестры Фени, долго ожидала и уже хотела повесить трубку, когда вдруг услышала запыхавшийся женский и незнакомый голос.

– Мне бы Феодору Максимовну, – сказала Анна.

– Здесь не проживают такие!

– Эта квартира Морозова Степана Васильевича? – Анна Максимовна назвала для убедительности и полный адрес на Васильевском.

– Адрес верный: Восьмая линия, дом и квартира, но теперь здесь живет семья Куприяновых.

– Куда делись Морозовы? Я сестра жены Степана, старшего квартиросъемщика по этому адресу.

На другом конце провода долго молчали, потом женщина проговорила:

– Вы крепитесь, мне придется первой вам сообщить страшную весть. Как мне сказали в жилотделе: хозяин квартиры погиб на фронте, а его жена умерла в блокаду от голода.

– А девочка? – Анна замерла, ожидая ответа.

– Девочку, вроде, переправили в детский дом в блокаду, но точно не могу сказать куда. Простите!

Известие потрясло Анну Максимовну. Она побледнела и схватилась за грудь.

– Мама! – испугался Олег. – Что с тобой?

– Война! – только и сказала Анна.

Мария, которая никуда не выезжала и перенесла блокаду, выглядела ужасно. Серая кожа и выпирающие кости вызывали у Анны жалость:

– Досталось тебе, подружка, тут.

– Не больше, чем тебе, помыкалась и ты на чужбине. А твой Иосиф, как ушел на фронт, так не прислал ни одной весточки.

– Бог милостив, вернется.

– Веришь?

– Без веры сошла бы с ума.

На следующий день Анна Максимовна стала на учет, как нуждающаяся в жилье, и побрела в районный военкомат, узнать о муже.

Дежурный офицер полистал бумаги, посмотрел на женщину и сказал:

– С августа 1943 года ваш муж числится, как без вести пропавший. Но вы не отчаивайтесь, многие возвращаются из плена. Вам денежный аттестат за два года причитается. Вам муж оставил, когда уходил на фронт.

Деньги были к стати, но с работой неясно пока не пройдешь через отдел НКГБ при райвоенкомате. Анна направилась туда.

Майор, который сидел там, внимательно выслушал посетительницу и доброжелательно сказал:

– Зайдите ко мне через месяц, я наведу справки за это время. Ели все хорошо, разрешу прописку в городе. Я должен соблюсти формальности.

Анна Максимовна кивнула головой и вышла из кабинета, вызвавшего у нее неясную тревогу и волнение.

Но через две недели она получила повестку, срочно явиться в тот же отдел НКГБ. Тот же майор встретил ледяным взглядом и указал на стул напротив стола.

– А вы оказывается восхваляете враждебный нам народ? – начал он разговор.

– С чего вы взяли?

– Я получил сообщение на свой запрос и, кроме того, агентура известила, что в дороге вы вели агитационные разговоры о хорошей жизни в Германии. Не так ли?

Анна растерялась, получилось, что везде были глаза и уши у этой организации.

– Ничего я не вела, только сказала, что жила у хороших людей там.

– Подтверждаете?

– Что?

– Свои слова!

– Конечно! Что у меня совсем нет совести.

– Ваша совесть попадает под семидесятую статью уголовного кодекса: пропаганда и агитация для помощи международной буржуазии. Там было хорошо, а здесь было плохо, клеветнические измышления, порочащие советскую власть, наказываются лишением свободы от двух месяцев до семи лет или ссылкой от двух до пяти лет.

– Да, как же так, за что? Жалость со слезами, а доброта с мозолями? Так?

– Нет, учись язык держать за зудами, тогда не придется слова ловить. Что же неясного?

– И что теперь? В войну терпела неволю и после войны мыкаться по лагерям?

– Можно по-хорошему решить твой вопрос, если не против, но я должен реагировать на сигнал особиста из Германии. Я же вижу, что ты не враг, – майор перешел на доверительное "ты". Пять лет отработаешь на восстановлении народного хозяйства, смотришь, забудется история.

– А ребенка куда я дену?

– С ним и поедешь. Ты не рви душу раньше времени, я предлагаю неплохой вариант для тебя. Оформлю добровольное заявление, пошлю на стройку. Ну как?

– Далеко?

– Если по-хорошему, то в городе, если через суд, то неизвестно, что присудят, но решать должна сейчас, завтра будет поздно.

Анна задумалась. Она чувствовала, что капитан в фильтрационном лагере был с гнильцой, но не думала, что настолько. Он не пожалел ни женщину, хлебнувшую горе, ни ребенка.

Видно, отрабатывал службу, зарабатывал звезду, не проливая кровь на передовой.

– Ладно, пиши, как говорил, что уже поделаешь, – грустно сказала она.

– Вот и ладно, тебе – неплохо и я не возьму грех на душу. – Только раньше, чем через пять лет, не рыпайся с трудового фронта. Я запишу, что ввиду добровольного заявления участвовать в восстановлении разрушенного фашистами города, нецелесообразно возбуждать уголовного дела по фактам восхваления чуждого нам строя.

С помощью майора Анна Максимовна выбрала для "добровольной" ссылки недавно открытый домостроительный комбинат. Он задыхался от нехватки рабочих рук. И до города недалеко, и зарплату обещали хорошую, и комнату во временном бараке.

Уже в августе 1945 года она поехала для проживания в поселок Рыбацкое на левом берегу Невы, в двадцати километрах от черты города.

Послесловие

Вот и закончилось повествование первой книги «Прерванная юность». Я рассказал о военной судьбе нескольких человек. И читатели, ознакомившись с ней, невольно спросят:

– А какая связь между героями книги? Они жили и воевали в разных районах, областях и краях.

На что спешу вам сообщить, что во второй книге под одноименным названием все они встретятся, поселятся и будут работать в поселке Охват Тверской области. Многие из них восстанавливали разрушенный поселок, работали до старости на местном заводе, воспитали своих детей и ныне покоятся на Охватском кладбище. Обе книги и посвящены им: героическим участникам второй мировой войны, которых нелегкая судьба свела на селе Тверской земле.

И в заключение, в нарушении всех правил построения сюжета романа, хочу отдельно рассказать о трех девочках, которых жестокая война настигла в лесу. Одна из них потом тоже окажется в поселке Охват.

Я предлагаю вашему вниманию отдельную главу, которую назвал:

Глава 36

«Хождение по мукам»

Глаза девчонки семилетней Как два померкших огонька. На детском личике заметней Большая, тяжкая тоска.

Она молчит, о чем ни спросишь, Пошутишь с ней, – молчит в ответ. Как будто ей не семь, не восемь,

А много, много горьких лет.

(А. Барто)

Самолет хищником спикировал, пронесся над землей, разбрасывая бомбы, и с натужным ревом сытого зверя взмыл в небо. Оля плотнее прижалась к Настиной худенькой спине. Она всякий раз вскрикивала, когда раздавался взрыв, и земля в сотне метров от них вздрагивала и необычно дыбилась черной стеной.

Валя лежала рядом с подружками. Она очень боялась, но молчала, прикрыв тонкими руками голову с короткими и черными, как смоль, курчавыми волосами.

Русоволосая Настя, свернувшись, как ежик, иступлено шептала пересохшими от переживания губами:

– Не бойся, Олечка, сейчас все прекратится и мы вернемся к Раечке. Наши летчики ошиблись, разберутся с целью и улетят. Папа говорил, что так иногда бывает на учениях. Ты не плачь, всем страшно.

– Настя! На этих самолетах черные кресты, – как из под земли послышался голос Вали. Она, не поднимая головы, старалась перекричать гул моторов.

Через десять минут все стихло, только слышалось потрескивание горящего строения и черный дым поднимался к опустевшему небу.

Девочки одновременно приподняли головы, прислушались и вскочили на ноги.

– Говорила мне мама, что не нужно детям ночью ходить на прогулки! – воскликнула Оля, поправляя светлые, как солома, волосы на голове. Ей сегодня исполнилось двенадцать лет. Она теперь ровесница Вале, а Настя пока младше, но через два месяца она сравняется с ними. Девочки в качестве подарка преподнесли имениннице ночное купание

в лесном озере тайком от Раечки, пионервожатой гарнизонной школы, которая пошла с десятью детьми в поход на лесную заимку егерей.

– Чтобы закалилась и не была такой трусихой! – торжественно сообщила о вылазке к озеру смелая и боевая Валя, многообещающе прищурив черные и блестящие, как светящиеся угольки, глаза.

– Может, не нужно, девочки, – сказала хорошенькая Оленька, широко открывая серые глаза. – Ведь, день рождения у меня! А купание в холодной воде вовсе не подарок!

– Еще как нужно! – поддержала Настя Валю. Настя была отличницей в школе, поэтому считалась самой умной. – Ну и что с того, что купание вместо открытки с цветочками, воспитывать волю, пионер должен всегда, и в день своего рождения тоже.

– Завтра всех подниму в три часа! – энергично завершила разговор Валя. И Оля больше не спорила с подружками, но тихонько прошептала:

– Проспят, как пить дать!

Вообще-то девочки не считали себя трусихами. Они были детьми летчиков истребительной авиации. Военные папы прививали им с рождения смелость и выносливость. Они всегда говорили, что вылазки на природу – кузница сильных защитников Родины. Так куется железная дисциплина, умение жить в советском коллективе, сноровка ходить строем под барабанную дробь и петь задорные песни у вечернего костра.

Правда мамы снисходительно улыбались и возражали:

– Природа – кузница здоровья в первую очередь, а ходить солдатским строем и прожигать одежду у костров совсем необязательно девочкам.

Детям нравилось, что можно в походе обходиться без назойливой опеки родителей, поэтому согласились пройти пешком пятьдесят километров до заимки, неделю жить в рубленной из дуба избушке, питаться у костра, наблюдать с егерем за поведением диких животных.

Класс разделили на две группы по десять человек: в одной – мальчики, в другой – девочки. Пионервожатая Рая повела девочек своим маршрутом, а мальчиков – учитель физкультуры, который проложил путь сначала в сторону, чтобы выйти на другую дорогу, и оттуда обещал привести сильную команду к лесной заимке.

Девочки уже вторую ночь спали на соломе в домике, мальчикам постелили в сарае, но они пока так и не появились.

– Вот-вот прибудут, затерялись где-то будущие воины, – смеялась Рая.

Завтра к ним приедет егерь, который возглавит группу наблюдения за животными. Когда Валя тихонько растолкала Настю и Олю, то последняя, протирая кулачком глаза,

удивилась и попросила еще обождать минуточку, другую. Но черноглазая командирша уже стащила с неженки походное солдатское одеяло, а зеленоглазая отличница пощекотала подружку за пятку. С Оли моментально слетел сон, и, потянувшись, она добродушно пробурчала:

– Ни днем, ни ночью от вас нет покоя. Иду уже!

– То-то! – сказала Валя, и угольки ее глаз удовлетворенно сверкнули в полутьме избушки.

Девочки, крадучись, выскользнули тенями через дверь, не потревожив крепкий предутренний сон одноклассниц. Затем благополучно вышли из избушки, пересекли поляну и направились по темному лесу.

Оля опасливо присматривалась к огромным деревьям вдоль извилистой тропинки. Ей казалось, что за ними в темноте прячутся неведомые твари, которые ждут момента схватить девочку острыми зубами. Оля в страхе делала рывок вперед и натыкалась на спину Вали, идущей с фонариком. Та оборачивалась и ворчала:

– Держи дистанцию, Заячий Хвостик!

Настя шла позади всех и тоже трусила среди мрачного лесного царства, но не подавала вида, молча спешила за подругами.

– Я держу! – возражала Оля. – Ты просто быстрее иди, а то мы до завтрака не вернемся с моего подарка. Долго еще топать до берега, а то я в темноте ноги посшибала до крови о корни деревьев.

Ночное лесное озеро в скупом свете полной луны казалось серебряным блюдцем с темным ободком отражающейся в нем по кругу кромкой леса. Небесное светило размашисто подрисовало по середине золотистую дорожку. Легкая дымка тумана украсила застывшую воду белесым облаком у берега. Необыкновенная тишина заставляла девочек разговаривать вполголоса, чтобы не вспугнуть волшебную картину летней ночи у заснувшего озера, светлевшего с каждой минутой в лучах всходившего солнца.

– Я купальник не взяла с собой, – попыталась увильнуть от водной процедуры Оля, зябко подернув плечами. – Я на бережке посижу, поберегу ваши вещички. Хорошо, девочки?

– Не смеши мои коленки! – рассмеялась Валя, сбрасывая одежду. – Кто нас видит здесь в такую пору? Голышком полезем купаться.

Она разделась, подошла к воде и попробовала ногой воду.

– Как парное молоко, – заключила подруга, повернувшись к Насте с Олей. Рослая школьница выглядела русалкой у омута в скупом свете луны.

Настя быстро разделась и подошла к ней. Ее худенькая фигурка ребенка рядом с исправным почти сформированным девичьем телом Вали казалось скелетом, и Оля заметила:

– Кормят тебя, кормят, а толку нет. Тощая и костлявая, как Кощей Бессмертный.

– Ты сама чуть лучше! – прикрикнула Валя. – И не загорела совсем, ходишь, как белена. Не тяни резину, иди к нам и получи подарок. Мы, твои лучшие подруги, желаем тебе счастья, любви и здоровья.

Втроем девочки, не спеша, зашли в воду по пояс. Валя сразу окунулась с головой и сказала:

– Я же говорила, что ночью вода теплая, так и есть. Ныряйте, девочки! Настя закрыла глаза, погрузилась в воду.

– И, правда, теплая, Оля, прыгай к нам!

Белокурая девочка долго примерялась, не решаясь окунуться, но после гневного крика Вали: "Настя! Поможем имениннице?", быстро нырнула к подругам.

Девочки поплавали немного и вышли на берег. Быстро растерлись полотенцами и оделись. По телу разлились бодрость и приятное тепло.

– Хороший подарок, никогда бы не подумала, девочки, что вы такие умные! Спасибо! – Глаза Оли все же сияли от удовольствия.

– Ладно, мы рады, что тебе понравилось, – удовлетворенным голосом сказала Валя.

– Домой или погуляем чуток? – спросила Настя.

– В избушку на куриных ножках, а то Раечка проснется и заметит нас, – сказала командирша. – Как бы гроза не пришла сюда, вроде гром слышится за лесом.

Девочки прошли половину пути, когда услышали в предрассветном небе гул самолетов.

– Ого! Как много! Самолеты, вы не боитесь молнии? – заметив темные силуэты над лесом, пошутила Настя.

– Учение, девочки! – спокойно заверила Валя.

– Не спится им даже в воскресенье?

– Еще скажи, что в день твоего рождения! – рассмеялась Настя.

– Ладно, идем на заимку, пусть учатся, когда хотят! – Валя прибавила шаг – ей стало почему-то тревожно.

Они уже почти вышли из леса, откуда был виден дом под тесовой крышей с красным флагом на высокой жердине, установленной егерями. На равнине было уже светло, солнце медленно выползало из-за горизонта, начинался новый, чудесный, воскресный день.

Валя, Настя и Оля заторопились, но вдруг остановились, наблюдая за небом.

Со стороны, куда улетели недавно самолеты, вернулись две воздушные машины.

Они стремительно приближались серебристыми щучками, будто гонялись одна за другой.

– Какие-то новые самолеты, девочки, таких мы не видели еще, – удивленно сказала Валя и замолчала, заметив, как они с невыносимым ревом стали камнем падать на поляну.

Избушка вдруг вздрогнула, из середины вырвался черный дым, красное пламя, и крыша осела.

– Бежим в лес! – испуганно крикнула Валя. Девочки забежали за деревья и инстинктивно повалились в первую ямку.

Земля под ними дрожала и, казалось, пружинила, доносились взрывы и сухие очереди выстрелов. Школьницы лежали и не решались поднять головы, не понимая, что происходит.

Самолеты унеслись прочь, и все стихло. Девочки прибежали на заимку.

Поляну изуродовали воронки и завалили обломки строения. Жилой дом бомба разбила вдребезги. Под ним не осталось в живых никого. Девочки подбежали к бывшей избушке, но никто не отозвался на их зовущие крики.

Просторный сарай в пятидесяти метрах уцелел, но у него покосилась крыша и слетели с петель двери, обнажив сумеречное нутро. От горящих развалин дома доносился невыносимый горелый запах.

Рядом высилась мачта с пробитым осколками флагом. Она устояла и лишь печально наклонилась в сторону погибших детей.

Подружки растеряно переглядывались и не знали, что предпринять.

Вдруг от яслей для подкормки оленей у края леса раздался протяжный стон. Девочки подбежали и увидели на траве окровавленную Раю. Восемнадцатилетняя девушка с трудом открыла глаза на бледном лице и посмотрела на детей.

– Я думала, что никто не уцелел, кроме меня. Я вышла на пробежку, когда они налетели,

– сказала она.

– Кто налетел? – спросила Валя.

Пионервожатая помолчала и, медленно выговаривая слова, ответила:

– Это – война, девочки. Девушка закрыла глаза.

– Раечка, не умирай, пожалуйста! Что нам теперь делать? – заплакала Оля.

– Сейчас перевяжем тебя, – сказала Валя, заметив кровь на груди. Рая осунулась, под глазами появились серые тени.

– Меня оставьте здесь в случае чего и уходите на дорогу к людям.

– За нами обязательно приедут, мы обождем возле тебя! – запротестовала Настя сквозь слезы.

– Нет, уходите, спасайтесь.

– Наши не пропустят их на свою землю, ты сама говорила нам, – Оля непонимающе уставилась на пионервожатую. Но девушка не ответила. Затем закрыла глаза и затихла. Валя опустилась рядом и взяла пионервожатую за руку, потом потрогала лоб и сказала:

– Не дышит, умерла наша Рая. Девочки, опустив головы, плакали.

Первой пришла в себя Валя и сказала, направляясь к уцелевшему сараю:

– Ее нужно накрыть чем-нибудь. Я схожу, поищу.

– Она же сказала, уходить отсюда! – Настя ринулась следом, увлекая за собой Олю.

– Нет, подождем до обеда, может, мальчики придут. Мы уйдем, а кто присмотрит здесь,

– в голосе Вали девочки уловили раины нотки.

Дети вернулись к пионервожатой, принесли зеленоватый кусок брезента. Девочки накрыли Раю грубой тканью и стояли на месте, не решаясь отойти.

– Ну, идем, посмотрим, может, найдем съестного, – через час сказала Валя.

В продуктовой кладовой, как назвала полку в углу сарая Рая, посчитавшая, что здесь холоднее, чем в доме, лежали две буханки хлеба, три пшеничных батона и мясные консервы. Сначала дети не решались взять. Им было непривычно хозяйничать без Раечки, совестно брать без спроса еду.

– Немножко съедим, а, если спросят, скажем, что мы взяли. Это будет по-честному? – Оля вопросительно смотрела на подруг.

– Думаю, нас не заругают, ведь, мы же еще ничего не ели с вчерашнего вечера, – сказала Настя.

– Ладно, я скажу, что очень хотели есть, – Валя взяла один батон, и дети направились к беседке, чудом уцелевшей от налета.

Они перекусили белым хлебом и остались сидеть в ожидании мальчишеской группы. Хотя было страшно и одиноко, а время, как назло, тянулось очень медленно, но досидели до обеда. Никто не появился в лагере.

– Может, никто не знает, что нас бомбили? – предположила Настя после того, как вновь перекусили в сухомятку. – Нужно сообщить.

– Как? – Валя вышла из беседки и оглядела развалины заимки. – Телефона нет, вблизи ни деревни, ни города. Рая говорила, что заимку построили недавно и в стороне от дороги.

– Тогда нужно решать: на месте ждать или уходить? – сказала Настя. – Мы не можем ночевать здесь.

– А в сарае даже двери нет, нас любой волк загрызет! – испугалась Оля.

– Уходим, девочки! – решилась Валя. – Настя правильно сказала. – Мы и правда не можем оставаться здесь, выйдем к дороге, по ней доберемся до ближайшего села, расскажем все и позвоним своим.

И девочки покинули лагерь в чем были одеты: в спортивных трикотажных костюмах и кедах. Они быстро шагали по лесной единственной тропке, ведущей к большаку, уходили подальше от места трагедии, ближе к людям.

Валя, Настя и Оля остановились на обочине автомобильной дороги. Навстречу по всей ширине большака двигался нескончаемый поток людей, повозок и урчащих автомобилей. Женщины держали на руках маленьких детишек. Мужчины тащили на себе мешки, коробки и корзины. Подводы забиты скарбом, среди которого сидели старухи и дети.