Текст книги "Прерванная юность (СИ)"

Автор книги: Олег Андреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

– Родная сторона – мать, чужая – мачеха, – сказал Павлу Иосиф, когда их вывели из трюма, и они увидели чужие островерхие крыши кирх и каменных домов.

Так судьба занесла военнопленных в польский город Гданьск, но не задержала здесь. Мужчин построили в колоны и погнали на железнодорожную станцию. Там распихали по товарным вагонам и выдали по буханке хлеба и банке мясных консервов.

Вскоре поезд тронулся и покатился по рельсам.

– Arbeit macht frei, – прочитал вслух надпись на железных воротах Павел, когда через четверо суток пленных выгрузили из вагонов и пригнали в концентрационный лагерь Дахау.

– Беда бедой беду затыкает, – сказал Иосиф. – В самое фашистское логово угодили мы. В такую даль нас завезли, аж под Мюнхен. Я до войны читал в газете, что в этих краях Гитлер начинал карьеру фюрера нации.

– Для бешенной собаки семь верст не крюк! – зло прошептал Павел Семенович. – А нам далеко придется до дома шлепать отсюда.

На многоярусных нарах лежать днем не разрешали. Только ночью после работы или опытов, которые проводились в концлагере Зигмундом Рашером по приказу Генриха Гиммлера над людьми.

В первый день на пленных оформили учетные карточки, сняли отпечатки пальцев, присвоили номера и переодели в полосатые одежды. Ефрейтор Лошаков получил первый номер. Иосиф – сотый, и его тщательно осмотрел врач и что-то пометил в бумагах.

– Что-то не нравится мне такое внимание к моей персоне, – сказал он Павлу. – Одних смотрел врач, других – нет. Как бы не угодить в преисподнюю. Хоть у меня остались кость да жила, а все же сила.

Иосиф Купрейчик оказался прав, и он угодил в группу военнопленных, над которыми проводились опыты изучения воздействия холода на человека. Доктор Рашер рьяно выполнял заказ национал-социалистических военных ведомств.

– Ну как, Осип, там? – спросил Павел друга, когда он вернулся на ночлег в первый день испытания холодом.

– Был бы омут, а черти найдутся. Если бы дрожать не умел, совсем бы замерз, – в обычно насмешливом голосе лейтенанта звучала смертная тоска. – Гады, издеваются над людьми, и ничего нельзя сделать.

– Держись, браток! Неволя скачет, неволя пляшет, неволя песенки поет.

– Ты, если что, сообщи моей жене Анне. Расскажи, как были в плену. Жаль, не увижу ее и сына Олега.

– Не узнаю тебя, Осип! Мы еще погуляем с тобой на воле.

– Конечно, погуляем, Павел, но на всякий случай, запомни адрес моей семьи в Ленинграде.

– Да, я и так знаю, как и ты – мой.

На следующий день Иосифа Купрейчика увели в медицинский блок, а Павла посадили с другими военнопленными в автобус и увезли в Дессау для работы на сахарном заводе. С тех пор разошлись дороги друзей по неволе.

Павла Семеновича "заклинило" на побеге. Тоска по дому и родным краям тисками сдавливало сердце, отключило здравый смысл.

Через неделю он выбрал удобный момент и выскользнул за ворота. Откуда было знать калининскому парню, что в Германии нет бескрайних лесов, где можно затеряться.

Городки, села и деревни, как рассыпавший горох на полу, густо усыпал немецкую землю, так близко друг к другу, что между ними было не больше пяти-шести километров.

Невозможно пройти мимо села незамеченным. Уже через пару часов после побега его схватили полицейские и сопроводили на место.

Павла Семеновича пороли на глазах пленных солдат. Павел, молча, вынес экзекуцию, и уже через день работал на сахарном заводе. Какой-то бес вселился в парня. Он, рискуя быть расстрелянным, тихонько менял сахар на сигареты и делился с товарищами. Жизнь, казалось, для него не представляла большой ценности.

Через месяц, когда внимание охранников к нему ослабло, Павел Семенович перемахнул через забор и побежал к лесу.

В этот раз ему не удалось даже добежать до лесного массива. Собаки, пущенные по его следу, загнали парня на дерево.

Снова Павла высекли и он опять стал работать на заводе. Видимо, немцы понимали, что война завершится поражением. Они не хотели проливать лишней крови, оставили парня живым.

Но уже через тридцать дней Павел Семенович вновь самостоятельно ушел за ворота. Через день его выловили и опять дали пятьдесят розог. На спине больше не было живого места, казалось, одни рубцы вместо кожи.

Терпение немцев лопнуло, и Павла отправили в лагерь Мосбург-на-Изаре. Но там не оказалось свободных мест, и его переправили в Мемминген, где пленника тоже не приняли.

Потом привезли в лагерь военнопленных в Нойбург-на-Дунае, где в рядах шестисот человек определили работать на постройке аэродрома.

Как уже говорилось выше, Павел Семенович Лошаков имел хорошую голову и золотые руки. Поэтому его приметил баур, который забрал парня и привез на крестьянскую усадьбу в Шелклинген. Сын хозяина погиб на восточном фронте, и он имел право на помощь властей для ведения хозяйства.

Подворье стояло на окраине села, но Павел не помышлял больше бежать. Он понял тщетность попыток, решил, что лучше работать в поле, чем быть повешенным за непослушание.

Он не знал, что творится в мире, как идут дела на войне, но по отношению немцев к военнопленным, понял, что она идет к концу.

Как у литовского хозяина хутора когда-то, здесь Павел тоже спал в сарае на соломе вместе с поляком, который уже год трудился на подворье.

Баур сносно кормил и был благодарен русскому парню, что тот отремонтировал ему трактор, на котором разрешил умельцу пахать землю.

Невестка хозяина Ельза всегда улыбалась синеглазому парню, и Павел в ответ степенно кланялся, чем очень смешил белокурую девушку. Вскоре хозяин заметил обоюдные симпатии молодых людей, предложил Павлу Семеновичу:

– Пауль! Скоро война закончится, оставайся у меня. Ельзу отдам в жены, она хорошая девушка и не жила совсем с моим сыном Ерихом. Только расписались и на следующий день его забрали в армию. Говорят, что русских солдат, побывавших в плену, отправляют в Сибирь. А здесь будешь спокойно жить, своих детей растить.

Глава 30

Отряду, в который входила Елена Ершова, было не суждено вернуться с задания. Их накрыла волна наступающих советских войск в районе города Холм. Как прошлом году, когда немцы обогнали стадо колхозных коров, которое перегоняла на восток Елена Ершова, в январе этого года маленький партизанский отряд оказался на передовой.

Выстроенные в три эшелона войска 3-ей ударной армии наносили удар врагу в направлении города Великие Луки. Полки 4-ой ударной армии наступали на Пено, Охват, Андреаполь. Сосед 3-ей, 34 армия, которая находилась справа, левым флангом наносила удар на Ватолино, обеспечивая наступление правого крыла своей же армии.

Севернее Осташкова в районе станции Охват наступающие войска А.И.Еременко встретили боевую группу 81-й пехотной дивизии в составе 189-го пехотного полка, усиленного дивизионом 181-го артиллерийского полка дивизии. Боевая группа дивизии попала в классический "мотти", горькие уроки которых Красная Армия извлекла из финской кампании. По опыту финской войны в СССР были сформированы отдельные лыжные батальоны, которые придавались дивизиям и армиям для обходов и охватов по

глубокому снегу. Применение лыжных батальонов в насыщенной населенными пунктами местности на западном направлении встречало определенные трудности. В наступлении на Холм и Торопец лыжники были применены по прямому назначению. Два лыжных батальона обошли оборонявшуюся боевую группу по льду озера с тыла и перехватили ее пути отхода.

Их разведчики засекли четырех партизан на лыжах в лесу и доставили в батальон. После проверки мужчин отправили в стрелковую роту – каждый солдат был на вес золота, а Елена Ершова стала санитаркой медицинского отделения боевой группы из пятисот бойцов – все, что осталось от двух батальонов.

Бои с окруженными немцами шли несколько дней, с 13 по 15 января 1942 года. Боевая группа была практически полностью уничтожена врагом, к Торопцу вышли всего 40 человек, в том числе и красноармеец Елена Трифоновна Ершова.

Задорная и беспечная до войны девушка повзрослела на крови, страданиях и лишениях. Она не вздрагивала от минных разрывов, не пригибалась от каждого свиста пуль, привыкла к стонам раненых бойцов. Девушка перевязывала покалеченных мужчин, поила водой и оттаскивала с поля боя.

Растянувшийся на 500 км при наступлении Северо-Западный фронт остановил войска и с февраля перешел к обороне уже переименованный в Калининский фронт. Полки

зарывались в землю и пользуясь временной передышкой, получали пополнения в живой силе, технике и снабжении.

Медсанбат спешно отправлял в тыл раненых солдат. Елена таскала носилки, меняла повязки, не замечая времени. Без сил падала на топчан в построенном для лазарета бараке на ночь. На фронте было затишье, и только тревожили налеты фашистской авиации. Елена Трифоновна привыкла ко всему, кроме натужного воя пикирующих самолетов, поливающих свинцом землю и разбрасывающих позади себя бомбы. Елена забивалась в щель и закрывала голову руками, дожидаясь, когда прекратиться бомбежка. Затем бежала на помощь раненным во время налета солдатам.

Без малого десять месяцев Калининский фронт стоял на месте, не наступал, но и не давал немцам прорвать оборону. 24 ноября 1943 года началось наступление в направлении Великих Лук. Советские войска, преодолевая свирепое сопротивления врага, километр за километром продвигались вперед, освобождая деревни и села.

2 декабря, встретив хорошо организованное сопротивление немцев в районе Новосокольников, соединения ударной армии вынуждены перейти к обороне. Вплоть до 25 декабря советские войска отражали атаки немецких войск. Каждый день немыслимое число раненых солдат поступало в армейский лазарет, медицинский персонал сбивался с ног, разгружая санитарные машины. Елена держалась, работала сутками, стараясь не уснуть на ходу, а раненых все везли и везли и, казалось, конца не будет вереницы машин. Немцы выдохлись, остановились и приступили к перегруппировке своих сил. Используя затишье, медсанбат отправил тяжелораненых солдат в тыл, передохнул.

4 января немцы вновь приступили к атакам, но советские войска, подтянув резервы, прорвали немецкие ряды и пошли в наступление. 16 января 1943 года у противника остался единственный очаг сопротивления – штаб обороны во главе подполковника фон Зассом. Но майор Э. Лемминг с тридцатью красноармейцами ворвался в подвал и захватил в плен пятьдесят два немецкого солдата и подполковника.

Великие Луки были освобождены.

Битва на великолукском направление ознаменовалась исторической победой советских войск на курской дуге.

В тяжелых оборонительных боях армия участвовала западнее города Великие Луки до октября 1943 года. Девять месяцев напряженного труда воинов советской армии не позволили врагу ни на шаг продвинуться вперед. И уже в составе Прибалтийского, а затем 2-го Прибалтийского фронтов 16 октября пошла в атаку и освободила старинный русский город Невель.

Елена Ершова с группой санитаров возвращалась 27 июля 1944 года с передовой на грузовых машинах в лазарет, когда колонну остановил лейтенант. Третья ударная армия атаковала город Резеке, открывая начало боевых действий на территории Литвы.

– Приказываю всем, кто может, помочь подносить боеприпасы минометным установкам, которые понесли большие потери, – крикнул офицер и тихо добавил. – Пожалуйста, добровольно, у нас снайперы выбили людей. Мы поменяли позиции, а бойцов почти не осталось.

Елена вместе с другими санитарами побежала за лейтенантом. Реактивные минометные установки БМ-13, легендарные "Катюши", уже установили в боевые позиции, и немногочисленные расчеты спешно заряжали их для залпа. Явно было видно, что бойцов не хватало, оставшиеся в живых солдаты метались между складом боеприпасов и боевыми машинами, подтаскивая мины.

Лейтенант распределил подкрепление по расчетам, и Елена в паре с другим санитаром принялась подносить мины к своей установке. Минометчики подхватывали снаряд, вставляли его в направляющую и задвигали до хвостового оперения.

– Как на рельсы кладут, – подумала девушка, рассмотрев "Катюшу".

– Расчет в укрытие! – услышала она команду и забежала со всеми в траншею.

– Пли! – крикнул командир. Машины слегка вздрогнули, и с рельсовых салазок один за другим сорвались мины и улетели вдаль. Шестнадцать реактивных снарядов, постанывая в воздухе, унеслись светлячками за горизонт, разбивая в шести километрах в пух и прах монастырь, в котором укрепились фашисты.

Как только последний снаряд уходил в небо, расчет выбегал из укрытия и вновь заряжал установки смертоносными минами.

Завершив огонь по врагу, установки привели в походное положение и увезли на другие позиции. Враг мог засечь батарею и уничтожить ответным артиллерийским огнем.

Санитаров отпустили, и они отправились догонять своих.

Армия, в которой служила красноармеец Ершова, освободила города Резекне, Двинск и двинулась к Рижскому заливу.

Но в конце 1944 года армию погрузили в железнодорожные вагоны и перебросили в Польшу, в район Минск-Мозовецки, Калушин, Лив, Добре (25 км восточнее Варшавы), в составе 1-го Белорусского фронта.

По мере прибытия на место, армии маскировались в лесах. Враг располагался недалеко, Варшава еще находилась в руках фашистов.

Войска пополнялись бойцами, техникой, готовилось большое наступление на запад. Боевые действия первого Белорусского фронта вновь начались 14 января 1945 года. За четыре дня продвинулись на сотню километров. В лазарете снова закипела напряженная работа. Елена закрутилась в привычном ритме: погрузка, разгрузка раненных солдат, перевязки ран и уход за тяжелоранеными бойцами.

День освобождения Варшавы медсанбат встретил на марше, армия получила приказ двигаться вторым эшелоном вслед за наступающими войсками и быть готовой поддержать их.

Елену Ершову с утра знобило, она чувствовала себя так отвратительно, что не могла стоять на ногах. Врач, осмотревший ее, установил воспаления легких. Елену уложили на носилки и отправили в лазарет.

Она несколько дней лежала в забытье. Когда пришла в себя поразилась солнечному дню. Дневной свет пробивался сквозь окна и непривычно резал глаза больной. Очень хотелось пить, и Елена потянулась рукой к кружке, стоящей на тумбочке.

– В себя пришла? – услышала она удивленный голос. К ней подошла женщина в белом халате и таком же платочке. – Уже думали, что ты не встанешь, умрешь, не дождавшись победы.

Она напоила Елену и сказала:

– Теперь лежи, сил набирайся, сейчас поесть принесу.

– А мои, где теперь? – спросила Елена Ершова.

– Твои-то топают по Германии уже. А ты отправишься домой, когда поднимешься на ноги. Войне конец скоро, так что приказано всех, кто болен, ранен, по выздоровлению демобилизовать, и женщин в первую очередь.

Елена разволновалась от такой новости. Очень хотелось домой, но и жаль расставаться с боевыми товарищами, не попрощавшись.

– Бог даст, увидимся, – утешила себя девушка. В начале апреля врач после осмотра сказал:

– Все, Елена, выписываю тебя и комиссую из армии по болезни. Ты побереги себя первое время, больше пей молоко, может, через пару месяцев окончательно оправишься от хвори.

Пригожим днем Елена Трифоновна закинула за плечи вещевой мешок с сухим пайком и подарками для мамы, отца и сестер – пару цветастых платочков на голову, два отреза на платье и кирзовые сапоги, и отправилась первым эшелоном из Польши в Советский Союз.

Глава 31

Лето в Заполярье было короткое и трудное, потому что бои стали более ожесточенными. Чем лучше воевали воины Заполярья, тем больше это вызывало раздражение противника и его активность.

В боях наступил август. На материке – самое лучшее время года: тепло, солнечно, но не жарко. А в Заполярье лето уже кончилось. Хотя белые сумеречные ночи еще продолжались, но было холодно, и краснофлотцы бушлат не скидывали даже в полдень. Блокада полуостровов Средний и Рыбачий продолжалась гитлеровской авиацией, но и фашистов сильно зажали на подступах не только к Петсамо-вуоно, но и во всем Варангер– фьерде.

В начале августа с наблюдательного пункта 221 батареи доложили, что недалеко от берега плавает надувная лодка с летчиком, выпрыгнувшим с парашютом из подбитого

"фокке-вульфа". Едва выслали катер подобрать его, как появились вражеские истребители, которые стали барражировать над летчиком на воде. Катер вернулся, иначе погиб под ударами фашистских истребителей.

Вскоре подоспел немецкий гидросамолет. По нему открыла огонь батарея лейтенанта Захарова. По ней начали стрелять тяжелые пушки из района Лиинахамари. Батарея, где служил Иван, и артиллеристы Соболевского стали работать по тяжелой артиллерии врага. Гидросамолет вынужден был улететь восвояси. К лодке выскочил немецкий катер из залива, но по нему открыли огонь советская батарея ЗИС-3 с полуострова Средний.

Командир артиллерийского дивизиона Космачев уже получил приказ, не допускать, чтобы фашисты спасли сбитого и так хорошо опекаемого летчика.

Вот какая баталия разгорелась из-за одного аса с "фокке-вульфа". С русской стороны вступили в бой еще две батареи. Они прекратили огонь только тогда, когда смолкли пушки противника. Фашисты израсходовали четыре сотни снарядов, советские артиллеристы выпустили не меньше. "Фокке-вульфы" улетели.

Один из советских летчиков на бреющем промчался над злополучной надувной лодкой, проскочил ее, и вместе с асом она пошла на дно. Противник не преследовал истребитель, и он благополучно сел на аэродроме.

Зима 1944 года выдалась не менее снежной. Артиллеристы, не покладая рук, трудились на батарее. Они разгребали снег, перетаскивали снаряды в погреба, стреляли днем и ночью по врагу. Редко выдавалась свободная минута, другая, когда можно присесть и отдохнуть, вглядываясь в бушующее свинцовое море, серое от облаков небо и белые скалистые берега. Только две краски главенствовали зимой в природе Заполярья: белая и серая. Война добавляла в однообразную палитру еще две: черную от взрывов и красную от крови.

В Петсамо, древней Печенге, высадили десант. 15 октября советские войска освободили порт и двинулись дальше на запад.

Для стационарной береговой артиллерии полуостровов война закончилась. Опустел Рыбачий. Почти все войска ушли в район Киркенеса.

Человеку, привыкшему к боевой жизни, трудно было найти себя в новой обстановке.

Но через несколько дней опять закружилось довоенное колесо жизни: боевая подготовка, практические стрельбы, строевые занятия. Жизнь входила в колею нормального рабочего дня, хотя на остальном фронте еще продолжались боевые действия.

Последние залпы в дивизионе дали 9 мая 1945 года вместе с артиллеристами всей Страны Советов.

На батарею позвонил начальник артиллерии Северного Оборонительного Рубежа и приказал приготовиться к стрельбе всеми батареями, но холостыми зарядами.

– Зачем, товарищ полковник? – спросил командир.

– Слушай радио, поймешь!

– Победа! – закричал командир и включил приемник.

Глава 32

В конце августа хозяин привел на подворье изможденного русского парня. Он называл его Паулем и велел накормить пленного солдата Анне. Она усадила его на кухне и спросила:

– Давно мыкаешь горе?

– С июля сорок второго, а ты?

– Через три месяца от начала войны. Тебя как величать?

– Павел Семенович Лошаков.

– Ишь, как официально, тогда зови меня Анна Максимовна, а лучше Анна или Нюра. Жена имеется?

– Нет! Только отец и братья.

– Я замужем, сын вот со мной, а муж на войне где-то. В это время раздался крик Вальтера:

– Пауль! Во двор выйди!

Павел поблагодарил Анну и вышел. Анна грустно посмотрела ему в след:

– Так и Иосиф, может, в плену мается, поди, узнай теперь.

Вот так судьба закинула к ней человека, который видел живым ее Иосифа, но не разрешила рассказать женщине об этом.

Павлу не приходило в голову, что Анна с сыном являются родными ее другу Осипу.

Вскоре русский парень отремонтировал хозяйский трактор, и хозяин был очень доволен, разрешил работать на машине. Мужчины пропадали втроем в поле и домой возвращались поздним вечером.

Ельза буквально прилипла к новому голубоглазому и светловолосому работнику. Она всегда находила случай, пройти мимо него, бросала кокетливые взгляды.

Анна заметила и улыбнулась:

– Видно, влюбилась девушка в пленного русского мужчину. Война войной, а любовь, как нейтральная полоса, никому не принадлежит, кто по ней идет, к тому и относится.

Пролетел год. Весной сорок третьего года Олег сорвался с дерева. Он далеко ушел из дома, залез на самую высокую сосну у леса, хотел осмотреть округу – надоело слоняться во дворе дома. То ли оступился, то ли закружилась голова, и мальчик, потеряв равновесие, рухнул вниз. Он успел запомнить, как стремительно приближалась земля, которая жестко приняла его, и Олег потерял сознание, ударившись головой о ствол дерева.

Недалеко работали лесники. Они заметили мальчика, положили ребенка на телегу и повезли в поселок. Немолодой врач осмотрел пострадавшего и вызвал машину неотложной помощи. Он заявил, что нужно сделать рентгеновский снимок, чтобы убедиться, что кости целы, а это возможно лишь в соседнем городе Эхинген.

Олег пытался протестовать и, коверкая немецкие слова, просился домой к маме. Но его не слушали и на носилках погрузили в карету скорой помощи.

Напуганный мальчик с тоской проклинал про себя свой поступок и бестолковых немцев. Через пятнадцать минут Олег оказался в госпитале, и не смотря на то, что мальчику было уже намного лучше, медицинские сестры уложили его на каталку и увезли на рентген.

Потом пришел хирург, посмотрел снимки и сказал, что кости целы, и разрешил встать. Но на левой ноге, на которую с трудом наступал пациент, оказались растянуты связки. Врач наложил тугую повязку, перевязал голову и куда-то позвонил.

Вскоре прибыл полицейский, который должен решить, что делать с сыном

"остарбайтерин". Полицейский с огромным шрамом на лице и не сгибающейся рукой молча показал Олегу, чтобы тот следовал за ним. Мальчик с трудом доковылял с полицейским до остановки автобуса. Мужчина усадил его на скамейку и сам присел рядом.

Через полчаса прибыл автобус, и полицейский с мальчиком зашли на заднюю площадку. Олег увидел, что в салоне есть места и хотел пройти внутрь, по мужчина его остановил и показал, чтобы стоял здесь. Автобус тронулся, и мальчик уцепился за поручень, чтобы было легче стоять на больной ноге.

Через пять минут мужчина в гражданской одежде крикнул полицейскому из салона:

– Ему тяжело стоять, пускай сядет на свободное место!

Все повернулись к мальчику и сочувственно рассматривали его. Олег покраснел от смущения и отвернулся к окну. Ему мама объясняла уже, что в транспорте они не должны заходить в салон, где сидят немцы, обязаны оставаться на площадках и тамбурах. Но он надеялся, что позовут присесть, потому что нога болела сильно.

– Дамы и Господа! – громко сказал полицейский. – Он – русский!

Пассажиры отвернулись и больше не предлагали полицейскому усадить мальчика. Автобус по просьбе мужчины, сопровождающего ребенка, остановился напротив подворья, и полицейский провел мальчика в дом, где долго что-то рассказывал хозяйке. Анна схватила Олега и прижала к себе. Она уже знала от очевидцев о происшествии ссыном, шептала:

– Зачем ты поперся так далеко от дома и полез на проклятое дерево?

Когда полицейский ушел, фрау Марта погрозила мальчику пальцем, но ругать не стала. Он и без того с трудом стоял на ногах и был бледный, как отбеленное полотно.

Анна уложила сына в постель и ушла хлопотать по дому. Она обрадовалась, что не случилось ужаснее, чем думала в ожидании, и сын поправится скоро.

Незаметно бежало время. Немцы жили своей жизнью: трудились, ходили в кирху по воскресеньям, где обсуждали дела на фронте, ждали ее окончания. Русские военнопленные и работники тоже отдыхали в воскресный день и тоже ждали конца войны. И вряд ли те и другие ясно понимали: для чего на фронтах гибнут люди. Зачастую, отгоняли опасные мысли, что так не должно быть, или на это есть уважительная причина, и об этом хорошо знают люди сверху. А задача простых людей выжить и дождаться мирных и счастливых времен, как раньше

Анна жила надеждой, что скоро все кончится, и она с сыном поедет домой. Женщина была благодарна хозяевам, которые хорошо обращались с ней, были терпеливы к ее ребенку. После ужасов плена, работа по дому казалась ей раем и она буквально "летала" по помещениям: мыла, скребла, стирала, гладила. В благодарность фрау Марта иногда дарила ей платья, сыну приносила обувь и одежду.

Вальтер не обращал никакого внимания на это, занимался с пленными работой в поле. Дела на фронте шли для немцев все хуже и хуже, и до работников стали доходить слухи о победном шествии Красной Армии. Павел с Анной при встречах торжествующе переглядывались, мол, скоро конец неволи.

В январе 1945 года Олегу исполнилось тринадцать лет. Мальчик заметно вырос, разговаривал баском и уже сносно говорил по-немецки.

Анна переживала, что сын останется неучем, потому что успел проучиться только один год в школе.

– Скорее бы вернуться в Ленинград, – говорила он сыну апрельским пригожим днем. – На чужбине хорошо, а дома все лучше. В школу еще походишь, вон, вымахал как.

Анна потрепала сына по голове и обернулась на шум моторов.

Во двор въезжала вереница незнакомых машин. Глаза слепило яркое солнце, и Анна Максимовна приложила к глазам домиком ладошку, с удивлением наблюдая, как из них, как черти из табакерки, посыпались люди в странной форме. Особенно поражали негры. Она их видела впервые.

– Какие черные, – удивился Олег. – Кто они, мама?

– Не знаю, сынок, но сдается, что кончилась война для нас с тобой.

Незнакомые солдаты по-хозяйски и деловито устраивались на подворье для ночлега. При этом они весело переговаривались и улыбались, казалось, что во рту мужчин

белоснежных зубов больше, чем у обычного человека. Прибывшему домой Вальтеру протянули деньги и попросили забить поросенка. Тот кинулся с братом исполнять волю военных людей. Павлу и поляку не осмелились поручить это.

Они такими запомнили на всю жизнь американцев, освободивших их из плена. Павла и поляка уже на следующий день увезли на машине куда-то.

Он подошел к Анне и, смущенно улыбаясь, сказал:

– Ну прощай Анна Максимовна! Может, свидимся когда на родине. Затем он повернулся к Олегу и протянул руку:

– Бывай и ты, парень. Домой вернешься, наверстаешь учебу, только не ленись учиться. Знание – сила нынче.

Анна улыбнулась и попрощалась:

– Дай тебе Бог, Павел, здоровья и легкой дороги домой.

Павел махнул рукой и направился к Ельзе. Она скромно стояла в сторонке. После непродолжительного разговора с ней, он сел в машину, которая сразу тронулась.

Анна Максимовна грустно смотрела вслед. Пока она не скрылась за поворотом, как будто чувствовала, что судьба не сведет их больше вместе.

Вечером фрау Марта долго присматривалась к своей работнице, словно не решалась спросить, но потом все-таки предложила:

– Оставайся у нас, Анна, будешь по дому работать за деньги. Сына в немецкую школу отправим, комнату выделим вам побольше. Ты хорошая девушка и прекрасная горничная служанка. Мы были довольны тобой.

Анна долго думала, но отказалась:

– Спасибо, фрау Марта. Мы с сыном благодарны вам за хорошее отношение, но поймите, там муж будет ждать. Отец, мать, брат и сестры – тоже, я скучаю по ним, не обижайтесь, что отказываюсь.

– Вольному воля, мы не в претензии, конечно, среди своих лучше, чем среди чужих. Но говорят, что ваши власти не жалуют, кто побывал в Германии.

– Чему быть, тому не миновать, но своего мужа и ему отца, – Анна кивнула на сына. – Я не брошу.

Вальтер сам через день доставил на поезде Анну и сына в город Ульм, где американцы разбили лагерь для русских военнопленных и работников. Фрау Марта собрала сумку, куда положила несколько платочков, отрез на платье, а Вальтер положил бритву для мужа служанки.

Американцы заполнили анкету на вновь прибывших и потом предложили работу на выбор в странах: Англия, Канада, Греция, Франция и даже Австралия. Но Анна Максимовна, не смотря на запугивание офицера, что в СССР им не поздоровится, решительно отказалась и в конце разговора добавила:

– На чужбине и собака тоскует.

Но не все рвались домой, многие оставались в Германии или переезжали в другие страны.

Через два дня американцы снарядили кортеж из грузовиков и отправил в Потсдам партию соотечественников в советский фильтрационный лагерь.

Глава 33

Павел промолчал, хотя и был польщен вниманием баура, но в его планы не входило оставаться на чужбину. Он намыкался по чужим углам, когда жил в Новгороде с отцом.

– Благодарю за предложение, Вальтер, но в чужом краю веселье, да чужое, в родном – беда, да своя, – сказал он.

Немец долго молчал, потом сказал:

– Может, ты и прав. Не зря народ говорит, что на чужбине и собака тоскует. Но знай, если надумаешь, всегда рад принять хорошего работника.

Павел Семенович кивнул головой и отправился в сарай. Прошло несколько месяцев, как он у хозяина сельского подворья. На жизнь парню жаловаться грех: накормлен, одет, обут, крыша над головой, но это все чужое, очень хотелось домой.

– Олег, сколько раз тебе говорила, не шлепай по лужам, смотри, опять вымазался, как поросенок. Фрау Марта будет недовольна, что в доме живет такой неаккуратный мальчик,

– услышал Павел строгий голос Анны, служанки хозяев, когда открыл ворота. Он знал, что она из Ленинграда, и была с сыном в концентрационном лагере Дахау. Ее тоже забрал на подворье хозяин.

Павел редко разговаривал с молодой женщиной, виделись только мельком. Она готовила обеды, прибиралась в доме и стирала на хозяйской половине дома, он работал на подворье и жил в сарае.

Весна 1945 года – ранняя, в апреле частые дожди насытили влагой землю так, что было не пройти, не измазавшись.

Мальчик низко опустил голову и молчал. Напротив него стояла рассерженная мама и строго смотрела на него.

– Ну, что ты накинулась на мальца, Анна Максимовна, весна на дворе, снег ручейками тает, кораблики в самый раз пускать. Иль не была сама ребенком?

– Не заступайтесь за него, Павел Семенович, если бы в первый раз перемазался, а то каждый день приходится стирать его штаны. Мне и без того хватает хозяйского белья, а еще и сын подбрасывает. Хозяйка не любит неаккуратных людей, ворчит.

– На то она и хозяйка, чтобы держать работников в строгости. Ты отпусти парня погулять по двору, нечего в сарае держать. Поди, насиделся под нарами в лагере? Павел слышал о женских камерах в Дахау. Многие женщины были там с детьми, которые прятались под нарами, когда заходила охрана в барак, боялись, что разлучат с матерями.

– Не без этого, но и волю давать ему нечего. – Анна грозно взглянула на сына, который тишком подглядывал за русским дяденькой, вздохнула. – Когда же кончится война уже. От рук отбился без отца. Ладно, беги, только смотри там, не лезь в лужи.