Текст книги "Тени Ахерона 2. Черное солнце"

Автор книги: Олаф Локнит

Соавторы: Чарльз Керк Монро
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Увидев призывающий к переговорам вымпел, ко рву подъехал один из вигуэров Толозы – он от имени графа Раймона командовал осадой. Выслушал. И неожиданно согласился – жалко ему было своих горожан в крепости оставлять, а уж нам они совсем не сдались: того и гляди нож в спину всадят.

С тем горожане отошли от крепости подальше, мы опустили мост, открыли в воротах калитку и вытолкали наружу всех пожелавших уйти девок вкупе с Аньес, да прислугу нанятую в городе. Я только сплюнул, заметив что бывших пленников цитадели даже не обыскали – слуги были своими, толозцами, а со шлюх спроса вообще никакого. Видно, что вигуэр военного опыта не имел и на наше счастье излишней осторожностью не отличался.

Аньес унесла с собой графский перстень, упрятанный в самом что ни есть потаенном месте и кошелек с полусотней серебряных полусестерциев – деньги всегда пригодятся, путь-то неблизкий.

А мы остались в крепости – ждать.

* * *

Скверное началось на закате второго дня. Такое и в дурном сне не привидится.

Поначалу на широченной площади перед цитаделью появились всадники, числом до двух десятков, среди них мы заметили сына графа Раймона. Потом начал собираться народ – возбужденный, вопящий что-то неразборчивое. С высоты люди казались крошечными фигурками, с фалангу пальца, не более. Мелькали длинные одежды землистого цвета – жрецы фатаренов почтили нас вниманием.

Граф Люксэ поглядел с башни вниз и сказал, чтоб я караулы не удваивал – ночью нас штурмовать никто не будет, горожане к взятию крепости совершенно не готовы. В крайнем случае отобьемся арбалетными залпами.

Стемнело. На площади загорелись факелы – много, не сосчитаешь. Было видно, что толпа собралась немаленькая. К самому замку, однако, никто не приближался – слишком опасно. Шумели в отдалении, возле городских домов. Мои стрелки, находившиеся на стенах, тревожных сигналов не подавали.

– Что они там вытворяют? – гадал граф, когда мы собрались перекусить во дворе – под навесом был поставлен стол со скамьями. К тому же в комнатах замка душно, солнечные лучи днем нагрели камень и теперь он щедро отдавал тепло. – Будто взбесились! Небось опять фатаренские проповедники народ смущают…

Бум! По дощатому навесу что-то с силой ударило, прилетевший из-за стен круглый снаряд не поломав досок упал на камни двора и покатился к бочкам с водой. Десятник боссонцев бросился туда – поглядеть.

– Митра Могучий, убереги!

Голова. Отрубленная человеческая голова, вся вымазанная свежей, еще не подсохшей кровью.

И тут же на цитадель посыпался настоящий град. Головы, руки, ноги. Некоторые слегка тронуты тлением, некоторые еще сегодня принадлежали вполне живым людям.

– Боги милостивые, это… это же монахи из обители! – ничего не выражающим голосом проронил граф, подняв рухнувшую прямиком к его подошвам кисть руки. – Видите, железное кольцо на пальце? Такие носят все митрианские монахи, в знак принадлежности к братству.

– Если король узнает… – скрипнул зубами я. – Ох, кому-то несдобровать!

Все наши гвардейцы высыпали во двор. Молчали, сжимая ладонями рукояти мечей. Лица у многих в кровавых каплях. Люксэ с надеждой посмотрел на меня – не знал, что делать и говорить.

– Бочки с водой укрыть холстиной! – я понял, что если не занять людей любой работой, они не сдержатся и без приказа ринутся в бой. На глаза попался один из рыцарей графа, вроде бы разбиравшийся в механике. – Месьор Ангерран, возьмите два десятка стрелков, спуститесь в подвал – там лежат разобранные осадные орудия! Поставьте на барбикене баллисту – ответим Толозе своими снарядами! Остальные – марш к котлам со смолой, разводите огонь! Живо, бестолочи! Бегом!

Граф Люксэ молча кивнул, одобряя мои действия. Прибежавшего на шум бледного жреца я заставил собрать в корзины все разбросанные по двору останки его собратьев и отнести в часовню – утром похороним в палисаднике.

Жуткий обстрел прекратился и я взобрался на башню, посмотреть, что происходит внизу, в городе. Ага, оказывается добрые жители Толозы приволокли еще одну катапульту, покрупнее – ее силуэт видно в свете факелов и разведенных на краю площади костров. Вот откуда к нам прилетели окровавленные снаряды.

– То ты собираешься делать, Ламбер? – спросил меня подошедший граф. Рядом гвардейцы собирали деревянное ложе баллисты, месьор Ангерран руководил и, как кажется, знал толк в орудийном ремесле. – Толпа обезумела, никто в здравом уме не догадался бы до… такого.

– Это именно толпа, ваша светлость. И обращаться с ними мы теперь будем как с толпой. Толпой безумных скотов.

– Но ты же не собираешься вернуть им… части тел?

– Не собираюсь, – огрызнулся я. – Ваша светлость, не мешайте. Ночным караулом командую я. И здесь идет война.

Люксэ собрался было что-то возразить, но здравый смысл взял верх и граф спустился с башни во двор цитадели, присмотреть за смоляными котлами, которые уже начали побулькивать.

В Пуантене войн не было давненько, со времен большой стычки с Зингарой при царствовании деда нынешней королевы Чабелы и аквилонского короля Вилера. Однако, все располагающиеся рядом с границей крепости по военному уложению должны припасти все необходимое для отражения возможного нападения. Цитадель Толозы исключением не являлась, и до нашего появления у нее были рачительные хозяева. Едва прибыв в крепость я проверил оружейные склады и нашел, что они в превосходном состоянии. Кое-что из запасов придется использовать сегодня ночью.

Я нарочно дожидался самого глухого предрассветного часа, когда даже самые отъявленные буяны отправляются спать. Луна зашла, небо на восходе едва начало бледнеть. На площади вяло догорали костры, человеческих голосов слышно не было. Умаялись, мерзавцы…

Баллиста действовала безупречно, механизм был смазан свиным салом, тетива огромного самострела натягивалась с трудом, что гарантировало большую дальность стрельбы. Теперь следовало подготовить снаряды.

Это было зингарское изобретение, отлично показавшее себя уже не в одной войне. Вместо тяжелого стального наконечника на оконечье стрелы баллисты устанавливался продолговатый конусообразный сосуд из мутного стекла. В него на две трети заливалась горячая смола и на треть – прозрачная горючая жидкость, получаемая при перегонке «земляного масла», которое выходит на поверхность в некоторых областях побережья Полуденного океана, образуя черные безжизненные поля. Затем в сосуд вставляется горящий фитиль, тяжелая и длинная стрела утверждается на ложе баллисты…

Очень эффектно получилось, скажу я вам! Первый же снаряд улетел далеко за ближайший ряд домов, ударил в здание находящееся во втором или третьем от цитадели квартале, сосуд лопнул и к небу поднялся оранжевый клуб жидкого пламени. Да, стены домов в Толозе каменные, но перекрытия-то деревянные! И хозяйственные постройки во дворах тоже выстроены из дерева! И склады в гавани тоже, да только наша баллиста никак до них не достанет. К сожалению.

За квадранс мы успели выпустить семь огненных стрел. А потом еще пять.

– Ну и кашу ты заварил, Ламбер, – сказал месьор граф, наблюдая за разгоравшимися в предутренних сумерках пожарами. – Теперь нас живыми отсюда точно не выпустят. Однако, красиво…

Полностью согласен с его светлостью. Это было красиво. Оранжевое зарево над черным городом.

Над Толозой начал подниматься тоскливый вой собак, почуявших большую беду.

* * *

День двенадцатый.

Дела в цитадели не так, чтобы совсем плохи, но и не блестящи. Пищи и воды у нас пока хватает, голодными не остаемся. Еда однако, в рот не лезет – Раймон и его псы решили истребить королевский гарнизон другим способом, совершенно не рыцарским. Впрочем, в войне все средства хороши и я начал понимать, что этот не менее действенен чем все прочие.

Катапульты добрых жителей Толозы начали забрасывать крепость всяческой немыслимой мерзостью. Дохлые кошки или крысы. Бочонки с дерьмом, вычерпанным из выгребных ям. Начавший разлагаться ливер домашнего скота – они что, нарочно оставляют его гнить под солнцем на несколько дней?

Отлично понимаю, почему Толоза так на нас окрысилась – мы сожгли почти четверть города. Горожане и вояки графа Раймона в отместку тоже пытались предать цитадель огню, но не преуспели. В крепости все строения каменные, горшки с зингарским огнем разбивались о гранитные блоки и смесь прогорала на голом камне. Единственно, погибли трое моих арбалетчиков, попавших под огненный дождь и сгоревших живьем – погасить смесь водой невозможно, пока все не выгорит, пламя не остановишь.

Так или иначе, у подданных Раймона VI потерь куда больше. Той памятной ночью пожар занялся сразу в девяти кварталах, горожане боролись с огнем трое полных суток и смогли остановить его только разрушив дома между верхним городом и кварталами прилегавшими к гавани – пламени помогал сильный ветер с реки.

Толоза пылала пышно, дымы наверняка видели за много лиг от города. Вот никогда бы не подумал, что одна баллиста с прислугой в пять человек может причинить такие разрушения! Сгорело до сотни домов, склон холма от цитадели до схода к речной гавани теперь выглядит огромным неровным пятном черно-серого цвета – угли да пепел. О том, сколько людей погибло в огне, я предпочитаю не думать: пожар начался под утро, неразбериха и паника стояла страшная, воду в бочках от реки подвозить не успевали, городская стража так и не поняла, что же случилось и не успела вывести с горящих улиц всех, кто пытался уйти от пожара.

Моими руками на мятежную Толозу обрушился гнев богов, которых она оскорбила. И я ничуть не жалею о случившемся – Митра и Иштар рассудят, кто прав, а кто виновен.

Сразу после пожара в городе граф Раймон предпринял штурм цитадели, но вынужден был отступить и понес большой ущерб в людях. Во-первых, все подступы к крепости теперь идеально просматривались, а значит и простреливались. Во-вторых, две сооруженные наспех из подручных материалов осадные башни не обили железными листами или шкурами забитых животных – стоило нам выстрелить сосудами со смолой, как они вспыхнули, не приблизившись к стенам и на пятьдесят шагов.

От башен остались обугленные остовы, а уж что сталось с нападающими – не моя забота.

Мы все чаще смотрели на полуночный восход. Там, перед самой излучиной реки Арье, начинались равнины Аквилонии. И оттуда должна была придти помощь.

Уж не ведаю, какая умная голова придумала использовать в качестве снарядов для катапульт наполненные дерьмом пивные бочонки, но готов поспорить – это новое слово в военном искусстве. При ударе о камень бочонок лопается и его содержимое выливается на плиты мостовой двора, растекаясь зловонной лужей. Хорошо бы прилетели один или два бочонка – прибрать можно. А если полсотни за день? Да к этому еще и корзинки с покрытыми какой-то жуткой слизью дохлыми крысюками? В общем, спустя сутки после начала обстрела во двор цитадели лучше было не спускаться. Двое солдат на следующий же день заболели кровавым поносом.

Граф Люксэ сразу понял, что нас решили выморить и принял меры. Все припасы стащили в глухую, без бойниц, боковую башню – пусть хоть ливень из дерьма прольется, внутрь не проникнет. Туда же, кряхтя и надрываясь, переправили бочки с чистой водой. На двор спускаться запрещено – нечего в мерзости сапоги марать! Ночуйте в башнях или на стенах, ночи теплые, не померзнете! Себя блюсти в чистоте, воды пока хватает! И чтоб не унывать! Король Конан и Просперо скоро придут!

Вопрос один: как скоро?

Шли дни, а горизонт оставался чистым. Дышать свободно можно было только на стенах, овеваемых ветром. Не смотря на все предосторожности еще девятеро заболели – Раймон придумал новую пакость: швырял в цитадель клетки с живыми крысами. Те твари, что не разбивались при падении – а таких было множество, крыса зверь живучий, – заполонили замок и ночами пробирались к спящим людям и в башню с продовольствием, ища поживу. Спасения от них не было никакого.

Мне подумалось, что граф Раймон и его вигуэры платят каждому горожанину за каждую пойманную живую крысу чистым золотом. И я не был далек от истины.

К окончанию второй осенней луны больше половины гарнизона замка были больны. Наш митрианский жрец не мог оказать им почти никакой помощи – припасенные целебные травки закончились. Четверо находились при смерти, один арбалетчик уже умер.

Мы с графом Люксэ начали подумывать о том, что надо выходить из цитадели и принять смерть в бою. Не гнить же здесь заживо?

* * *

Когда тебе плохо – ищи в мире красоту, и она спасет тебя от уныния. Эти слова святого Эпимитриуса я помню с детства, так поучал прихожан жрец храма Митры в нашей деревне. Посему я встаю затемно, выбираюсь из комнатушки под самым потолком барбикена, иду наверх, на виду у всего воинства графа Толозы (впрочем, в такое время еще спящего) сажусь, свесив вниз ноги, на один из зубцов башни и встречаю рассвет. Мне нравится смотреть, как небо на восходе меняет краски, как легкие облака становятся из серебристых розовыми и желтыми, а потом вспыхивают режущим глаз золотым огнем, истекающим из ока Митры, которым Лучезарный оглядывает смертный мир.

Если Митра создал восход солнца – он не может быть злым богом. Врут Совершенные. Зло никогда не создаст ничего красивого.

Начинался шестнадцатый день осады толозской цитадели. И нам он не принесет ровным счетом ничего хорошего. Прошлым вечером еще двое гвардейцев слегли с жаром и болями в животе.

Неожиданно сам для себя я задремал – усталость и вечно напряжение давали себя знать. Рассвет, конечно, пропустил.

Боевые рога заревели словно под ухом – я едва успел ухватиться за камень, иначе сверзился бы в ров. Протер глаза и воззрился на замок Нарбонет, который по ту сторону реки – оттуда и рычали призывные звуки. Не столько панически, сколько настороженно.

Что такое? Я сам себе не поверил: над главной башней резиденции графа Раймона поднимали шесть вымпелов – три белых, три черных, три оранжевых. Знак Рокода – узаконенного мятежа против короля. Если король в чем-то оскорбил своих дворян и вассалов или ущемил из права, то благородные вправе начать мятеж и отстаивать свое исконное достояние силой оружия. Участников неудачных Рокодов не казнят – или прощают, или заточают в замках.

Трубы в Нарбонете взывали все настойчивее. Да в чем дело-то?

И тут я догадался посмотреть направо, в сторону холмов, окружавших Толозу.

Со склонов быстрой рысью лился непрерывный поток тяжелой конницы. Лучи восходящего солнца взблескивали на шлемах и остриях копий.

Зрение у меня, как и у всякого лучника-боссонца острое. Вдаль вижу очень хорошо.

Сердце стукнуло два раза с перерывом, потом забилось куда быстрее чем обычно: над головой кавалерийской колонны трепетали два лоскутка, синий и алый. На лазурном знамени серебрились три леопарда Великих герцогов Пуантена, а на красном…

На красном яростно скалился вздыбленный аквилонский лев в пятизубом венце. Королевский штандарт!

А по широкому серпу реки к городу приближались здоровенные боевые галеры под вымпелами гавани Тарантии.

– Они пришли! – не сумев сдержаться, в голос завопил я. – Поднимайтесь, олухи! Ваша светлость, граф, они пришли!

Вымпелы Рокода плескались над замком Нарбонет. Хитрая бестия этот Раймон – хочет придать всему происшедшему вид законности. Не выйдет!

В мыслях билось одно: «Ай да девица Аньес! Заслужила дворянство, как есть заслужила! Потаскуха проклятая, увижу – расцелую! Как в старые добрые времена, безжалостно и с наслаждением!»

Они все-таки пришли!..

Глава 7
Первый рассказ Зенобии
РОЗОВЫЙ ГОРОД НА ХОЛМЕ

Вторая-третья осенние луны 1296 г.

Тарантия – Полуденный Пуантен.

Положение в стране скверное. Можно сказать, почти критическое.

Ничего подобного в Аквилонском королевстве не случалось со времен переворота против Нумедидеса или известного противостояния на Черной Реке. А уж тем более высокая корона много десятилетий не сталкивалась с организованным восстанием подданных Трона Льва сразу в нескольких графствах Полудня. Сведения о мятежах пришли одновременно из Великих герцогств Пуантен и Шамар, бунтом охвачены графства Толоза, Бигор, Фуа и Коменж, в соседних областях тоже наблюдается возмущение народа и тамошние сеньоры готовы поддержать своих вассалов но пока, как поэтически выразился трубадур Фалькон Тарантийский, «в их душах тлеет лампада осторожности».

Пускай тлеет, целее будут.

Мой благоверный супруг, разумеется, в ярости и я полностью разделяю чувства Конана. Во-первых, фатаренская зараза привнесена в Аквилонию извне, появление этой «новой веры» связано с безумными действиями чужеземных честолюбцев, возжелавших заполучить свою долю от пирога власти. Во-вторых, за всю историю Заката ни единая религиозная проповедь не вызывала столь невероятной умственной лихорадки: в одной только Тарантии выстроено до полусотни храмов и часовен, посвященных самым разным божествам и последователи, допустим, Эрлика Меченосца, доселе никогда не ссорились с митрианцами, почитателями иранистанского Ормазда или богов Полуночи – в аквилонской столице существует довольно большая община нордхеймцев, почитающих своих богов, Вотана с Доннаром и Бальдуром. И вплоть до нынешнего года между жрецами многочисленных храмов и их прихожанами не было ни единого конфликта из-за взглядов на религию – так по крайней мере утверждает весьма осведомленный барон Гленнор.

Подданные стран Заката всегда были исключительно веротерпимы. Но не теперь.

Мы, конечно, ждали выступления фатаренов, но не могли представить, что мятеж всего за несколько седмиц примет столь впечатляющие масштабы и что бродячих проповедников открыто и неистово поддержат крупные феодалы Полудня. Впрочем, приграничный Пуантен и в прошлом был настоящим рассадником смуты и вольнодумия, но до прямого противостояния с Троном Льва дело доходило крайне редко. Вспомним, что почти полтора столетия назад владыки Пуантена заявили о выходе из состава Аквилонии – герцогам Гайарда не понравились действия короля Арнульфа V, который серьезно ограничил их самостоятельность. Арнульф долго не раздумывал и моментально отправил на усмирение бунтовщиков три пеших легиона, каковые быстро вразумили Великого герцога, доходчиво растолковав, что Аквилония – единая страна и неподчинение Трону Льва чревато крупными неприятностями. С тех пор в Пуантене случились два Рокода мелких баронов, окончившиеся ничем. Королевская гвардия быстро остудила горячие головы провинциальных дворянчиков и мятежные замки прямиком перед началом штурма самым коварным образом капитулировали – сдавшийся участник Рокода прощается и его не наказывают.

Первое известие о начале мятежа мы получили десять дней назад и, как ни странно, вовсе не от Латераны – на сей раз знающего все и обо всем барона Гленнора и его тайную службу неожиданно опередили. Об этой истории придется рассказать особо.

Тем утром в Тарантию приехал Просперо Пуантенский, доселе остававшийся в Гайарде и пытавшийся навести порядок в своем герцогстве. Впрочем, запретить фатаренские проповеди ему так и не удалось – бароны отказались изгнать еретиков, обосновав это решение тем, что «Совершенные» ведут чистый и скромный образ жизни и имеют большое влияние на умы простецов, а коли мужланы вступятся за подвергнутых гонениям жрецов, бунта не миновать. Пусть уж верят, во что хотят – учение пророка Мэниха никакими законами Аквилонии не запрещено, каждый вправе сам выбирать в какого бога веровать и каких проповедников слушать.

– …Ты спи пока, – Конан соскочил с супружеского ложа на самом рассвете и начал быстро одеваться. За дверью его ждал гвардеец-посыльный, сообщивший о прибытии Просперо. – Дженна, я поговорю с Леопардом и приду в малахитовую гостиную. Спи, еще слишком рано…

Дверь в спальню затворилась.

Ничего себе – рано! Сквозь ажурные решетки, прикрывавшие окна замка короны вовсю пробивались лучи солнца поднимавшегося над острыми крышами домов Тарантии. Я родилась в Пограничном королевстве, в большой семье уважаемого купца, и с детства усвоила непреложный закон – чем больше спишь, тем больше потеряешь.

Раз и навсегда привыкнув к самостоятельности, я не выношу назойливую прислугу. В отличие от сиятельной королевы Чабелы (между прочим, после войны Алого Камня мы с Чабелой стали близкими подругами), всегда окруженной шумной толпой камер-дам и служанок, я предпочитаю одеваться сама и готовить первый завтрак своими руками. Поэтому в личных покоях короля обустроена небольшая кухонька с запасом зелени, фруктов мяса и вина, а заодно и с удобным очагом.

Конан надо мной посмеивается и говорит, что между стряпухой и королевой существует огромная разница – по крайней мере старая поговорка гласит, что «королевам изменяют с кухарками, но никогда – с королевами». На этот пошлый намек я сразу ответила, что если я буду совмещать в себе достоинства и королевы, и кухарки, то его киммерийско-аквилонскому величеству вообще не придется изменять жене. Он и не изменяет, что странно: в прежние времена варвар блудил направо и налево. Умный Хальк Юсдаль, скорее всего прав, утверждая, что Конан меня любит. Впрочем, я и сама это знаю.

Я подогрела вдвое разведенного водой белого вина с пахучими травами и медом, растопила масло для булочек и порезала свиную ветчину. Отлично, голодной с утра не останусь. За завтраком просмотрела письма, доставленные с утра гонцами, особое внимание уделив депеше из Пограничья, от моей младшей сестры Сигню, которой два года назад был отправлен на воспитание младенец, рожденный некоей графиней Альбионой Каэтос – последствие неосмотрительности Конана. Разумеется, секрет происхождения ребенка сейчас известен лишь троим людям – настоятельнице митрианского монастыря, где удалившаяся от мира Альбиона родила мальчика, самому Конану и мне. Именно я посоветовала увезти дитя в Пограничье и отдать моей сестре – женщине замужней и очень любящей пятерых собственных отпрысков.

Сигню почему-то убеждена, что это мой внебрачный сын, слухи о котором могут скомпрометировать аквилонскую королеву. Опровергать эти домыслы я не собираюсь – так даже лучше. Незаконный ребенок Конана вырастет в богатом дружном семействе удачливого купца и главы торговой управы Пограничья и никогда не узнает о своих настоящих родителях – теоретически, даже незаконнорожденный принц может претендовать на престол, а я хочу чтобы Трон Льва впоследствии занял не бастрад, а ребенок рожденный мною.

Если все пойдет так, как я рассчитываю, первенца следует ждать ближе к середине следующего лета – нынешней луной я забеременела, только пока никому об этом не сказала. А подтвердивший мои догадки дворцовый лекарь, месьор Монтель, будет молчать до тех пор, пока я не позволю ему открыть этот небольшой секрет.

Чем бы заняться скучающей благородной даме? Прясть и вышивать я не приучена, воспитание не то, да и не вижу никакой «высшей женской добродетели» в этих сомнительных искусствах. Признаться, жизнь королевы весьма тосклива и если бы Конан не позволил мне заниматься некоторыми государственными делами наравне с ним, я бы умела со скуки, которую не могут рассеять ни охоты в Руазельском лесу, ни праздники или визиты по гостям. Завидую королеве Чабеле – он сама правит страной, у зингарской красавицы нет ни единого свободного квадранса.

Я приоделась в соответствии с принятыми во дворце правилами приличия: удобное темно-зеленое платье-сюрко с крошечной копией коронного Ордена Большого Льва на груди, волосы украсила невесомой диадемой, повторяющей очертаниями венец королевы. Судя по отражению в зеркале выглядит вполне прилично – никакой роскоши, сплошная царственная строгость. Не слишком люблю платья, предпочитая им охотничьи костюмы, но показываться перед придворными в такой одежде каждый день не следует – наши утонченные графы-герцоги-маркизы еще не до конца привыкли, что на троне вместе с королем-варваром тоже восседает варварка. С Конаном дворянство смирилось, но в качестве жены короля им хотелось бы видеть женщину из своей среды. Не получилось. Киммериец всегда отличался оригинальностью в решениях.

Итак, давайте прогуляемся по замку короны и посмотрим, что нового могло произойти за минувшую ночь. Убеждена – ровным счетом ничего! Я свистнула свою любимую гончью по имени Понс (он доселе безмятежно дрых у порога королевской спальни) и направилась к парадной лестнице. Караулы Черных Драконов замерли подобно эбеновым статуям – никакого движения. Живая мебель. Мебель, способная великолепно обращаться с любыми видами оружия.

Конан был совершенно прав, когда отдал приказ записывать в личную гвардию короля не детишек приближенных к трону дворян, а нищих и безземельных младших сыновей провинциальных баронов. Черные Драконы обязаны королю всем – возможностью сделать неплохую карьеру, недурным содержанием, близостью к сияющим вершинам монархии… Они преданы Конану как псы – любому глотку разорвут и не поморщатся. Полк Драконов гораздо многочисленнее, чем другие отряды гвардии: две конных тысячи и полторы тысячи щитников – четыре кавалерийских алы и целый пеший легион по меркам армии! Во дворце службу несут только самые лучшие, в чине не ниже сервента.

По раннему утреннему часу в замке замечалась только суетящаяся прислуга да со стороны большой кухни чуть потягивало вкусными ароматами. Располагавшаяся на первом этаже Закатного крыла замка канцелярия светлейшего герцога Публио Форсеза только-только начала оживать. Надо будет зайти к канцлеру и забрать у него бумаги, связанные с передачей имущества митрианских монастырей Аквилонии Ордену Вечного Солнца, руководимому Домеником из Зингары – Публио выдающийся специалист в денежных делах, настоящий гений пера и чернильницы, но ворует из казны столько, что иногда у меня волосы дыбом встают. Как бы наш железный канцлер не наложил лапу и на часть храмовых сокровищ – Конан распорядился, чтобы я постоянно проверяла проходящие через канцелярию документы. Все-таки купеческая дочурка, присматривать за своим и чужим золотом обучена. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы из проскрибируемых короной запасов исчезла хоть одна монетка – Конан и монах Доменик собираются своими методами вернуть митрианству уважение народа…

Я спустилась в так называемый «парадный двор» – своего рода площадь, расположенную внутри огромного замкового комплекса. Здесь обычно встречали приехавших во дворец чужестранных посланников, высоких гостей и проводили смотры гвардии. Как и положено вокруг царила идеальнейшая чистота, чуть колыхались на холодном ветру развешанные на стенах штандарты с эмблемами гвардейских полков и вышагивали караульные.

Чтобы пройти к большой дворцовой кухне, расположенной в полуподвале, надо было миновать кордегардию у парадных ворот замка – я решила проверить, что сегодня подадут к обеду: в соответствии с этикетом явившегося спозаранку герцога Просперо и его свиту следовало как следует угостить, в знак благорасположения короля. Традиция старинная и свое отжившая, Просперо может запросто перекусить и в наших личных покоях не заботясь о церемониале, но правила есть правила – корона обязывает к соблюдению приличий.

Сначала я не поняла что происходит – в кордегардии отчаянно ругались. Высокий женский дискант перекрывал начальственный бас и неуверенные голоса гвардейцев. Решив проверить, кто и почему скандалит, я толкнула тяжелый деревянный притвор и оказалась в обширном караульном помещении. Вторая распахнутая дверь выводила под арку надвратной башни – было видно, что там топталась уставшая взмыленная лошадь под потертым седлом.

Компания в кордегардии собралась самая обычная – пятеро гвардейцев из Алых Кирасир, трое здоровенных и мрачных мальчиков представляющих охранный отряд тайной службы и начальник караула – капитан Драконов. Единственным исключением являлась взъерошенная и покрытая дорожной пылью девица в растрепанном легкомысленном платье и грубом суконном плаще с капюшоном, совсем недавно вымокшем под осенним дождем.

– Мне что, всякое принесенное колечко королю передавать? – рычал капитан. – Почему я должен тебе верить, дура?!.

– Кто дура – я? – задохнулась девица, ничуть не потерявшая боевого пыла. – Мне сказано – передать перстень королю или герцогу Просперо, и хоть ты меня на куски режь, но во дворец я пройду!

Настало время вмешаться.

– Что здесь происходит? – я шагнула вперед, привлекая внимание. Физиономии гвардейцев вытянулись, а капитана как пружиной с колченогого табурета подбросило. Суровые мальчики барона Гленнора остались профессионально-невозмутимы, однако поклонились и отошли к дальней стене. Один незаметно переместился за мою спину – охранять королеву от возможного нападения со стороны неизвестной красотки.

– Ваше величество… – капитан Черных Драконов совладал с собой и куртуазно пал на правое колено. Я жестом приказала ему подняться. – На рассвете приехала эта… гм.. женщина. Сказала, будто у нее важное сообщение для его величества. Вроде бы надо передать какое-то кольцо.

– Где это кольцо? – осведомилась я.

– У нее, где ж еще. Никаких бумаг не показала, подорожной нет, кто такая неизвестно.

– Так… – я нутром почуяла неладное и развернулась к девице. – Как тебя зовут?

– Аньес. Аньес из Танасула. Точнее, из Толозы. В общем, я приехала из Толозы. А ты кто такая?

– Я – королева Аквилонии Зенобия, супруга его величества Конана Канах.

На лице Аньес не отразилось никакого почтения или подобострастия. Только облегчение.

– Хвала богам! Ты вовремя, госпожа! С этими толсторожими хмырями при чинах не договоришься, уж думала зря полную седмицу из седла не вылезала!

– Подожди, – пресекла я излияния девицы. – Расскажи подробно, в чем дело и какой перстень ты должна передать королю?

– Вот этот, – Аньес запустила ладонь в глубины впечатляющего декольте и извлекла из его недр перемотанную шнурком тряпочку. В тряпочке скрывалось усеянное темно-синими сапфирами кольцо-печатка с гербом графства Люксэ и пуантенскими леопардами. – Ихняя светлость настрого приказали отдать только королю Конану или Великому герцогу Просперо в собственные руки. Если опознают, рассказать на словах о мятеже в Толозе.

– Значит, мятеже? – с непонятным для меня самой спокойствием повторила я, а в голове будто щелкнуло: «все-таки началось». – Капитан, госпожа Аньес пойдет со мной!

– Как будет угодно вашему величеству, – немедля отозвался Дракон. – Вас будет сопровождать человек из Латераны, это обязательно – приказ.

Мне было плевать на их приказы и на широкоплечего мордоворота, тихой кошкой шествовавшего вслед за нами с Аньес. Удивляюсь, насколько бесшумны и незаметны люди, служащие барону Гленнору. И это не смотря на то, что немногие из них уступят в силе и росте моему мужу, считающегося одним из самых сильных людей страны. И где только Гленнор находит таких?