Текст книги "Зов Древних"

Автор книги: Олаф Локнит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Конан не знал, кто такой Мойа, но во дворе уже пылал огромный костер, размерами напоминающий башню, и еще несколько костров поменьше. Воздух оглашался звуками каких-то дудок, барабанов и рожков. Тут и там встречались группы горцев в своих шерстяных накидках и шапках с меховой оторочкой и хвостом из пушистой лисы. Девушки в длинных новых платьях, в венках из цветов клевера и ромашки несли в руках колосья. Отовсюду доносились песни, сухие дрова весело потрескивали в кострах, гудели разноголосые разговоры...

И хоть горцы не любили киммерийцев, а те – горцев, они были во многом похожи, и среди них Конан чувствовал себя куда лучше, чем наверху, в покоях замка. Бриан провел его к главному костру. Там сменяли друг друга певцы, аккомпанируя себе на таких же арфах, что была в замке, только более скромных. Они исполняли песни, то быстрые и зажигательные, и тогда многие начинали танцевать, то медленные и печальные, то мрачные баллады о давних днях, то простые деревенские.

Конан не понимал языка горцев, но Майлдаф, сколь мог верно, переводил королю содержание. Особо отряженные люди обносили собравшихся молодым вином, хотя напиток не был виноградным, а большие котлы с пивом находились здесь же, подвешенные на цепях к вкопанным в землю крепким столбам. Стояла глубокая ночь, но всякая охота спать у короля пропала, ему было весело под звездами.

Но вот возгласы стихли, и к костру на песенное место вышла стройная, крепко сложенная девушка среднего роста. Ее длинные вьющиеся волосы были желты, как колосья, что держали в руках ее подруги, а глаза сини, как вода горных озер. Обнаженные руки ее, тонкие и сильные, серебрящиеся в ночи, украшали незатейливые медные браслеты. Лицо ее было молодо и прекрасно, а глаза смотрели смело и задорно. Арфы у нее не было – мигом нашлись охотники подыграть.

– Это Мойа. – Из темноты возник Майлдаф с кружкой пива.– Она поет лучше всех! А как танцует...

Он хотел сказать еще что-то, но тут заиграла музыка, и Мойа начала петь. Это было необыкновенно. Голос девушки творил со слушателями такие чудеса, что не было возможности не следовать послушно за ним. Он то лился родником, то взлетал к облакам, то падал вниз, как большая черная птица, и приобретал тревожные и грозные интонации, то делался грубым и даже хриплым, как у старой колдуньи, то звенел подобно струне, то затихал шелестом ветра в колосьях, то отдалялся прозрачным лесным эхом, то приближался и говорил будто с тобой одним, словно Мойа стояла совсем рядом, а не в двадцати локтях, и пела только тебе.

Песня сменяла песню, а иногда песню сопровождал танец. Никогда еще Конан не видел такой выразительности, пусть и не было у Мойа утонченности восточных танцовщиц: те были комедиантками, циркачками – Мойа жила танцем, и танец бился, как живой огонь.

Когда музыка смолкла и Мойа остановилась, чтобы немного отдохнуть, сначала повисла тишина, а потом двор потонул в восхищенных криках. Конан тоже что-то кричал и поймал себя на том, что кричит по-киммерийски.

Мойа знала себе цену, а потому умела играть с большим собранием людей.

– Горцы! Видите, там, на столбе, что натерт маслом, венок из клевера? – Она указала, на возвышавшийся за спинами собравшихся у костра, высокий, локтей тридцать высотой, деревянный столб.

Толпа раздалась. Люди с факелами тут же осветили столб. На вершине и впрямь было что-то с трудом различимое в темноте. Мойа подбежала к столбу.

– А еще там серебряная заколка, ее специально для Праздника Зерна сделал старый Махатан. Такая заколка очень украсила бы мой плащ, не правда ли?

Раздались возгласы восторга,– Тот, кто достанет мне венок и заколку, сам наденет венок мне на голову и сам заколет на мне плащ. Видите, плащ есть, но его нечем заколоть! – Она приняла из рук старика (видимо, это и был кузнец Махатан), новый шерстяной плащ и показала всем.– А еще этот смельчак заслужит мой поцелуй. Найдется ли в кланах земли Гвинид кто-нибудь, кто утешит бедную девушку?!

Тут же раздались ответные крики: желающих нашлось множество.

– Она уже четвертый год это предлагает,– пояснил Майлдаф, который остался стоять, спокойно попивая из кружки.– Никому еще этого не удалось. Я сам пробовал три года подряд – бесполезно. Но я поднимался выше всех – до половины! Здесь нужны сила медведя и ловкость снежной кошки.

Король кивнул. Он смотрел на молодых сильных парней, которые один за другим, под музыку и шум собравшихся, пытались покорить столб – и раз за разом срывались, сопровождаемые смехом не принимающих участия в забаве и тех, кому это еще предстояло.

Взгляд короля то и дело возвращался к Мойа. Она была как лепесток огня: вся горела и, кажется, светилась. И она была красива и гибка, как настоящий огонь.

Когда то ли пятнадцатый, то ли двадцатый желающий попытать счастье съехал вниз и поспешно скрылся в толпе, повисла пауза. Если кто еще и думал добраться в этот раз до верха, то уверенности у него явно поубавилось.

– Что же вы, мужчины Гвинида?! – прозвенел голос Мойа.– Или четвертый год подряд не смогу я надеть новый плащ и опять должна ходить в старом всю холодную зиму? Или вы ждете, когда сквозь дыры в нем увидите мое тело? Зря ждете: Мойа умеет держать в пальцах иголку!

Но горцы продолжали мяться, и тогда в освещенный факелами круг вошел высокий черноволосый мужчина в кожаных штанах и тунике. Мышцы на его теле играли легко, как волны, а руки, думалось, были свиты из нескольких толстых канатов. И в то же время двигался гигант совершенно бесшумно, как дикий лесной кот.

– Я достану тебе брошь, красавица,– прозвучал мощный, низкий, с хрипотцой, голос.

Даже не сбросив сапоги, хотя это дозволялось, человек приблизился к столбу, примерился, как это делает перед прыжком кошка, и... И, не успели собравшиеся и глазом моргнуть, как сильное тело взметнулось сразу локтей на девять, не меньше. Мужчина подтягивался только на руках.

Дальнейший путь вверх был труднее, ибо сила первого толчка была исчерпана, а столб давеча натерли маслом на совесть. Но на этот раз преграде суждено было покориться: человек стискивал дерево с силой питона. Руки его, казалось – или так оно и было? – проминали твердые ясеневые волокна, выдавливая в стволе углубления. Чудилось – или так и было наяву? – что столб скрипит. Все, и сама Мойа, затаили дыхание. До вершины осталось шесть локтей... Пять... Три... Один...

Пальцы-клещи ухватили железное кольцо, венчавшее столб. Мужчина подтянулся, заглянул в корзинку, укрепленную в кольце, и другой рукой извлек оттуда венок и что-то маленькое, но сверкнувшее благородной серебряной звездой в слабом, едва достигавшем такой высоты, отблеске факела. Но все добытое еще надо было доставить на грешную землю, ведь столб оставался скользким, а одна из рук теперь была занята хрупкой ношей. Надо было обладать большой силой и отменным проворством, чтобы не сорваться с большой высоты.

Но человек, кажется, не ведал усталости. Будь у него заняты обе руки, он, наверно, добрался бы вниз только с помощью ног. Наконец, когда до земли оставалось локтя четыре, он чуть оттолкнулся от столба и легко и мягко спрыгнул на землю. Дыхание его оставалось ровным, будто и не влезал он только что наверх, а стоял здесь, внизу, пил и балагурил.

Мойа с любопытством оглядела незнакомца. Был он уже немолод и лицом не походил на горца, но разве это было важно? Девушка смело подошла к победителю.

– Как и обещала, я склоняю голову перед тобой! Пусть этот венок будет возложен твоими руками!

Наклоняться, впрочем, ей не пришлось: мужчина был на голову выше Мойа.

– А теперь пусть и этот плащ будет застегнут тобой! – провозгласила Мойа, когда золотой венок украсил ее желтые волосы. И вот серебряная фибула с тонким фантастическим рисунком, засверкала у нее на плече.– А теперь я выполню свое третье обещание!

Тонкие руки, серебристые в звездном свете, обвили шею незнакомца, и горячие губы коснулись жесткой щеки. В это мгновение Мойа почувствовала его ладонь на своей талии – эта рука могла бы запросто сломать ее, как соломинку, но эта же рука умела быть нежной и ласковой. Синие глаза – глаза северянина – смотрели не как сумасшедшие от страсти глаза юноши, но ясно и твердо. И она поняла, чего хочет сейчас: видеть эти глаза перед собою и не терять их из вида хотя бы сегодня ночью. А там будь что будет.

Поцелуй явно затянулся, приветственные крики смолкли, и Мойа, оторвавшись наконец от губ неизвестного, спросила громко:

– Я вижу тебя впервые, чужестранец! Назови нам свое имя!

Мужчина усмехнулся, обвел взглядом собравшихся и сказал негромко, но так, что услышал весь двор:

– Конан Киммериец, король Аквилонии.

Повисла тишина. Молчали все, слышно было, как потрескивают в кострах сучья и как звенит цепью сторожевой пес в дальнем конце обширного замкового двора. Никто не знал, что сказать на это: мало кто интересовался, кто теперь король Аквилонии, но о Конане Киммерийце слышали все. Мойа замерла в растерянности и смущении, и тут молчание нарушил явно уже хмельной, но бодрый и сильный голос Бриана Майлдафа:

– Да здравствует король Конан!

И тотчас те немногие, кто под командой Аврелия Мабидана сражался в армии Освободителя, узнали короля.

– Он! Это он! Да здравствует король Конан! – подхватили они.

И веселье закипело вновь. Люди приветствовали своего короля, и король был среди них своим, хоть и оставался киммерийцем. Потом еще много говорили, плясали, пели и пили, и никто не стал доискиваться, когда и куда исчезли со двора король Конан и с ним королева Праздника Зерна – Мойа Махатан.

Проснулся Конан рано – темнота еще не схлынула окончательно с небосклона, и последние звезды мерцали еще над зубцами западной стены. Сеновал в замковой пристройке приютил короля на эту ночь, и ночь эта была вовсе не худшей в его жизни, как сказал бы Хорса, и даже напротив. Мойа спала. Венок потерялся где-то в высокой копне сена. Густые длинные желтые волосы девушки разметались, в них кое-где смешно застряли такие же желтые соломинки. Она дышала легко и улыбалась во сне. Конан не стал ее будить. Он отыскал ее платье, плащ и другие вещи и аккуратно сложил их возле спящей.

«А ведь прежде я так не делал!» – подумал король, съехал с копны и вышел во двор. Там было серо и пусто, предрассветный воздух был напитан густым влажным туманом.

Кроме двух безмолвных часовых у ворот и большого дремлющего черного пса, во дворе никого не было. Впрочем, нет: кто-то невысокий, в серой одежде из грубого льна, выделывал какие-то немыслимые движения среди деревьев, составлявших небольшую аллею перед дверьми донжона.

Конан умылся ледяной водой из бочки, прошел мимо кострищ – зола была еще теплой, мимо покоренного ночью столба, который теперь не казался уже высоким, и приблизился к странному человеку, укрывшись за толстым стволом ясеня. Перед ним был Тэн И. Кхитаец, вопреки общепринятым представлениям о внешности кхитайских поваров, был отнюдь не кругленьким сытым человечком, а тонким, как тростинка. Он прыгал, словно кузнечик, размахивал руками и ногами, кувыркался, принимал какие-то паучьи позы и время от времени резко вскрикивал, отсчитывая особый положенный ритм. Подобные упражнения некогда проделывал и Мораддин, и Конан не стал мешать Тэн И, а только наблюдал за ним. Как он ни старался, не мог понять чего-либо в движениях этой живой мельницы: киммериец больше полагался на свой меч, искусство фехтовальщика и навыки солдата-наемника. Тэн И сам скоро заметил, что за ним подсматривают, но показал это не прежде, чем завершил свою гимнастику. Закончив, он встал на колени, поклонился на восток и замер так ненадолго. Конан ждал. Наконец Тэн И встал, отряхнул одежду от листьев и трухи и изрек:

– Солнце встало, государь! Тэн И готов выслушать твои приказания.

– Приказания потом,– ответил Конан, выходя из-за дерева,– Пока здесь никого нет, я хочу с тобой побеседовать.

Король присел на корточки и прислонился спиной к стволу. Тэн И уселся прямо на траву, поджав ноги, как это делают кхитайцы. Он выглядел, чуть ли не вдвое меньше Конана, хотя был весьма высок для уроженца своей страны. Но если бы кто-нибудь взглянул сейчас на них со стороны, эта разница не бросилась бы в глаза: двое равных вели серьезный и неторопливый разговор, и не было здесь короля и повара, только двое мужчин.

– Тэн И, вчера ты слышал все или почти все, о чем говорили я и старый Мабидан. Я не стану лукавить, это не в моих правилах, если кто-то работает вместе со мной. Я знаю, что ты шпион царя Шу и тащиться за мной на север не входит в твои обязанности. Мало того, тебе вовсе не обязательно заниматься спасением Септимия Мабидана и королевства Аквилонского. Кроме того, Умберто и Хорса осведомлены, чем ты занимаешься при дворе в свободное от кухни время. Умберто, при всем уважении, нельзя назвать человеком слова, а Хорса – мой телохранитель. – Конан ухмыльнулся, Тэн И тоже. Оба понимали, что слова «телохранитель Конана» звучат смешно. – Они могут убить тебя, едва заподозрят самую ничтожную мелочь, хотя знаю, что сделать это им вряд ли удастся – убить, в смысле. Короче говоря, Тэн И, ты можешь не идти туда, куда иду я, но я буду рад, если ты останешься со мной.

Кхитаец поглядел на Конана своими желтыми, как у тигра, раскосыми глазами. Черные, смоляные волосы забавно топорщились у него на затылке, словно у птицы грифа.

Вообще кхитаец выглядел как-то несуразно среди всех этих вересков, мрачных хвойных лесов и северных гор.

– Я пойду с тобой, государь Конан,– ответил кхитаец. – Царь Шу найдет другого шпиона, как нашел меня, когда скончался от старости прежний. Я знаю, ты можешь платить мне много больше, чем Шу Сицян. Но я договорился с Шу, а очень большие деньги мне не нужны, денег мне хватает. Я чту Митру Лучезарного, он великий бог. Эпимитриус низверг Великого Змея и основал Аквилонию. Я не столь могуч, но я верю, что человек рождается не только затем, чтобы убивать себе подобных и добывать этим золото. Я занимался этим сорок пять лет и не приобрел ничего, кроме скорби. Ныне я вижу свет и хочу успеть то, что по глупости не делал в молодости. Теперь можешь не поверить мне и прогнать меня, как старую негодную собаку, государь.

– Ты останешься со мной, Тэн И.

Конан протянул кхитайцу руку. Узкая ладонь Тэн И целиком утонула в широченной ладони киммерийца, но пожатие ее было не менее крепким.

– Мы уходим вечером,– предупредил Конан. – Подумай хорошенько, что нам нужно взять с собой.

– Слушаюсь, государь.– Тэн И низко поклонился.

Конан оставил кхитайца во дворе, а сам отправился в замок. Первым, кто встретил его сразу в покое стражи за дверьми, был заспанный и донельзя растрепанный Бриан Майлдаф. Тем не менее, никаких признаков похмелья Конан у горца не обнаружил.

– А, король,– улыбаясь во весь рот, приветствовал Конана Бриан. – Славно вчера погуляли! А ты ловко влез на эту жердь, и Мойа осталась довольна. Да. Но сегодня я выиграю у тебя,– самоуверенно заявил Майлдаф, ибо иначе не был бы он Майлдафом.

– Посмотрим,– пожал плечами Конан.– Ты лучше вот что мне скажи, Бриан. Я ведь приехал сюда не оленей бить, сам понимаешь. Сегодня я ухожу в поход, в горы, и, может быть, мы все там сгинем. Я это вот к чему: я тебя зову с собой. Пойдешь?

– В горы? – переспросил Бриан.– Это к пакам, что ли? Пойду, давно хотел поглядеть на их рожи: вправду ли они так же косоглазы, как господин Тэн И. А Хорса идет?

– Идет, – кивнул Конан. – Ты очень легко соглашаешься на то, чего многие боятся больше смерти.

– Боятся? – несказанно удивился Майлдаф.– Паков? Чего мне их бояться, если я ночью попадаю в белку за пятьдесят шагов? Да, не забудь, состязания начнутся за час до полудня на лугу перед замковым парком. А теперь мне надо сходить домой, собраться. До полудня, король.

Майлдаф решительно двинулся к дверям.

– Ах да,– приостановился он уже на пороге.– Хозяин отпускает меня с тобой?

– Отпускает! – расхохотался Конан.– И дает полсотни овец даже в том случае, если ты не вернешься.

– Да?! – Эта новость была для Майлдафа радостной, и в то же время она вызвала долгие и трудные размышления.– Кому же тогда останутся овцы? Нужно будет двоюродному брату, кузине, дяде по матери...

Почесывая затылок, Майлдаф вышел вон.

Король остановился в задумчивости. В том, что Хорса, Умберто и Арминий полезут в царство Нергала, если туда вздумает полезть Конан, сомнений не было. А вот что Евсевий? Ему это вовсе ни к чему! Экая важность, что Люций из легенды – его далекий предок! А здесь, в замке, он, похоже, нашел еще одну причину тому, чтобы никуда не ходить: графиня Этайн вряд ли стала для аквилонца меньшим соблазном, чем сомнительные сокровища подземелий. Да и стоит ли подвергать риску жизнь молодого, красивого да еще и умного аристократа? Не так уж и много их осталось в Тарантии!

Пусть он сам изъявил желание идти с королем, но это было в столице, во дворце, где спорить с царственным небезопасно, а представители века Второй реформы были весьма искушенным народом по части всяческих интриг. Иное дело здесь, где никто не сможет обвинить Евсевия в нелояльности, коль скоро король даже у помощника повара испрашивает согласия.

Но где же поместили Евсевия? Конан собрался было выяснить у молчаливых стражников, где здесь дворецкий, чтобы тот указал загулявшему без присмотра монарху, где изволят почивать хранитель дорожных карт, как затруднение разрешилось само собой: Евсевий, облаченный в тунику для гимнасических занятий, спускался навстречу по лестнице.

«Да, в случае войны с Немедией или Кофом мне, вероятно, стоит сформировать отдельный полк из поваров и ученых», – оценил король этот факт с государственной точки зрения.

– Приветствую тебя, о царственный. – Евсевий отвесил глубокий поклон. В руке он держал короткое копье. Позади шел пасмурный слуга из гандеров, который нес каменное ядро и каменный же диск для метаний.– Что заставило тебя оставить ложе в столь ранний час?

– Забота о подданных,– хмуро пошутил Конан. – Евсевий, я хочу услышать от тебя ответ на один вопрос: ты представляешь, в какую дыру мы полезем начиная с сегодняшнего вечера?

– Вполне, о, царственный,– откликнулся ученый. – Будет ли мне дозволено предположить, о чем еще пожелают спросить меня Ваше Величество?

– Будет. – Конан с интересом посмотрел на Евсевия.

– О царственный! Ты, видимо, хочешь предложить мне выбор: идти с тобой ко вратам бездны или же остаться вздыхать у божественных ног прекрасной Этайн. Изволь, я отвечу. Деньги, титул и земли у меня есть. Что толку иметь еще, если любая перемена погоды во дворце в силах отнять у меня все, сколько бы я ни имел? Можешь счесть это за лесть, но с твоим восшествием на престол аристократия, у которой есть идеи и деньги и у которой нет сил и желания грызться за власть, зажила наконец спокойно. Итак, титул и земли мне не надобны. Любовь и красота? О да, графиня красива, но красота обманчива: я не видел твари краше, чем ядовитая змея, живущая в одном из храмов Стигии. Я вовсе не хочу оскорбить графиню, но все в руках Митры – любовь вспыхивает и угасает внезапно. Мой же путь к престолу Лучезарного лежит через знание, ибо познание творения угодно творцу. Что ж, порой для этого приходится рыться в земле среди падали и червей, но разве сам Митра не нисходил в глубины для битвы с чудовищем, и разве он не поднялся высоко после?

– Ты-то ведь не Митра,– резонно заметил король. – Ладно, я считаю, что ты согласился идти, несмотря на роскошную возможность не вернуться. Так?

– Воистину, о царственный,– ответил Евсевий. – Могу ли я теперь, о, царственный, предаться упражнениям, изобретенным нашими премудрыми предками для совершенствования тела, либо тебе угодно будет далее вкушать беседу?

– Мне будет угодно вкушать что-нибудь более существенное,– вежливо отказался Конан от приглашения к дальнейшей беседе.– Ступай, Евсевий. Если бы все ученые были похожи на тебя...

– Наука погибла бы, о царственный,– заметил ученый.– Да будет твоя трапеза приятной.– И Евсевий, а за ним все еще не проснувшийся слуга покинули замок.

Конан опять остался один. До полудня было еще далеко, а все, что требовалось выяснить, уже было выяснено.

– Ты случайно не Майлдаф? – обратился он к обоим стражникам сразу.

– Моддермотт, господин! – отвечали горцы хором.

– А почему же у вас одинаковый с Майлдафами узор на одежде? – удивился король.

– Пятьсот восемь лет назад,– начали Моддермотты одновременно,– клан Моддермотт победил Майлдафов и взял себе их цвета, а потом, четыреста пятьдесят три года назад, Майлдафы снова воспряли и изгнали Моддермоттов. Четыреста пятнадцать же лет назад...

– Достаточно, я понял,– оборвал стражников король. Вчера за ночь он выслушал десятка два подобных историй. – Где дворецкий? Ваш король проголодался!

Время до полудня прошло в сборах, разговорах, обсуждениях, как и куда направиться сначала и куда затем. Увидеть Мойа Конану так и не привелось.

Когда водяные часы, стоявшие в замке во всяком удобном и неудобном месте, указали, что до полудня остался час, и то же подтвердили солнечные часы во дворе, король в сопровождении Арминия, Умберто, Евсевия и Хорсы отправился выполнять данное Бриану Майлдафу обещание.

У подножия холма, на котором возвышался Фрогхамок, располагался просторный и ровный зеленый луг, где трава тщательно подстригалась, пропалывалась, поливалась и высаживалась в течение всех восьмисот лет существования замка.

Праздник Зерна был в разгаре. Сегодня мужчины демонстрировали свою воинскую доблесть, метая копья, стреляя из лука и сражаясь на мечах. Кроме того, предстояло еще одно загадочное состязание – бросание столбов. Столбы, впрочем, нашлись тут же: крепкие круглые бревна в полторы ладони в поперечнике и пяти-шести локтей в длину.

На лугу были разбиты шатры, опять всюду были хлебные колосья, пиво и вино. Тут же на кострах жарилось мясо кабана, играла музыка. Вскоре, однако, она смолкла. Начинались состязания в стрельбе из лука.

Конан поискал в толпе Бриана Майлдафа и увидел его в числе желающих поучаствовать. Особой хитростью придумка не отличалась: в землю втыкали прут высотой в рост человека, и стрелки один за другим били в него. Постепенно дистанция для выстрела увеличивалась, и так до пяти раз. Бриан, объявивший утром, что стреляет отлично, на сей раз не соврал. Его стрелы летели точно в цель, расщепляя пруты надвое, при этом горец не тратил времени на приготовления, а стрелял навскидку. На пятом рубеже, где расстояние достигло ста пятидесяти локтей, цель поразили лишь трое, и Майлдаф был в их числе.

Вот тогда-то Евсевий Цимисхий, выступив вперед, обратился к главам кланов, следившим за благообразным и правильным течением праздника.

– Не будет ли достойнейший и мудрейший синклит столь любезен, чтобы дозволить чужестранцу участвовать в состязании вместе с сими доблестными мужами, оставшимися на ристалище? Я лишь хочу испытать свои невеликие силы, не претендуя на звание победителя.

Предводители вряд ли знали, что такое синклит, но после недолгого совещания один из них, высокий старик с острым носом, поднялся и изрек:

– Человек короля может принять участие в состязании, и поелику случится, что в искусстве стрельбы он превзойдет всех, то он по праву будет объявлен победителем сего состязания.

Все собравшиеся восславили мудрость и справедливость вынесенного решения.

Слуга, которому Евсевий за все утро так и не дал отдохнуть, поспешил подать беспокойному гостю лук, чтобы только тот отстал от склонного к полноте пожилого человека. Аквилонец вышел на черту и так же легко, как Майлдаф, разделил прут надвое.

После этого испытание усложнили: прут подвесили горизонтально, вернув стрелков на изначальную, самую короткую дистанцию, и все началось заново. Но на втором же рубеже двое горцев выбыли из борьбы, и Майлдаф с Евсевием остались вдвоем. Поднялся ветерок, слабый, но вполне достаточный, чтобы затруднить попадание в тонкий прут, продетый концами в отверстия в двух вертикальных стойках.

На последнем, пятом рубеже хитрый Евсевий переждал порыв и выстрелил так, что прут переломился. Немедленно принесли новый, но то ли он оказался менее счастливым, чем его предшественники, то ли Майлдаф погорячился, выпустив стрелу почти сразу после установки мишени, не повременив, пока установится тишь и вереск на болоте перестанет кланяться ветру, но стрела ушла на каких-то полпальца вниз и, лишь задев прут, упала в траву. Победителем оказался Евсевий. Майлдаф был явно расстроен.

– Я попал бы в этот чертов прут, даже если бы он качался туда-сюда на веревке! – утверждал он.

Все охотно верили и подтверждали, что такое действительно случалось, но вот сегодня именно Евсевий, книжник из "Гарантии, первым занял почетное место рядом с предводителями кланов.

Затем начались игры копьеметателей. Делали они почти то же, что и стрелки из лука: бросали копья в деревянный чурбан, близкий по размерам к человеческой фигуре. Задача усложнялась тем, что чурбан был обит прочной, грубой и толстой кожей с нашитыми на нее металлическими пластинами. Если копье не пробивало кожу, давали попробовать метнуть еще раз. Если же бросок вновь был неудачен, для такого метателя состязание заканчивалось. Несомненно, что все горцы умели наверняка бить копьем любого зверя, а если потребуется, то и врага в доспехах, но центурион Арминий многие годы именно таким способом добывал свой хлеб, и здесь ему не нашлось равных. Люди короля доказывали, что Конан выбрал их не зря.

Фехтовальщики бились на горских мечах. Конан и сам с удовольствием поучаствовал бы в поединках, но, прекрасно понимая, что легко одолеет любого и что с королем никто не станет биться в полную силу, без оглядки, предоставил сотнику Умберто показать свое мастерство.

Двуручный меч не был любимым оружием сотника, привыкшего к рапире, но Умберто выглядел весьма достойно и только под самый конец боев уступил горцу огромного роста и невероятной силы. Удачливый соперник сотника из клана Матбретов и стал победителем.

Но тут на празднике появился Тэн И. По обыкновению виртуозно держась на грани между вежливостью и угодливостью, кхитаец испросил разрешения на поединок с Матбретом. Старейшины, явно беспокоясь за целость и сохранность человека из королевской свиты, все же позволили бой. Горцы смеялись и бились об заклад, на первом или на втором ударе завершит поединок Матбрет. И только Умберто по собственному опыту знал, чего можно ожидать от помощника повара, а Конан догадывался об этом.

Как выяснилось, горцы бились об заклад правильно, они лишь ошибались в распределении ролей. Никто не успел ничего понять, как клинок горца разрезал дерн, а лезвие меча Тэн И остановилось на бедре Матбрета.

Тэн И задержал удар, который мог оставить горца без ноги. Победа была полной, но Матбрет требовал повторить бой, не желая поверить, что столь быстрое его поражение отнюдь не случайно.

Позволение на схватку было дано, но на этот раз кхитаец, рассудив, что подобное скоротечное завершение неинтересно публике и может спровоцировать и третий бой, разрешил горцу немного потеснить себя под одобрительные возгласы его соплеменников, а затем тремя резкими ударами, просчитанными так, чтобы все было видно даже неискушенному в мечном бое человеку, загнал соперника в положение, когда четвертый удар оказывался для того роковым, если, разумеется, победитель этого хотел. Тэн И ограничился тем, что выбил меч из рук великана. Удар кхитайца был столь искусен, что крепкий клинок не выдержал и в руках у горца остался лишь обломок рукояти. Толпа разразилась приветственным ревом. Все удивлялись, поздравляли кхитайца, восхищались его умением. Тэн И же скромно откланялся и мгновенно исчез. Сейчас был здесь, и вот его уже нет, будто растаял!

Однако долго скучать не пришлось, ибо предстояло главное зрелище дня – бросание столба. Ни Конан, ни кто-либо из его людей никогда не видели, как это происходит. Евсевий, правда, читал в манускриптах о такой любимой горцами забаве, но действительность оказалась куда красочнее.

Расстояние в несколько локтей отвели для разбега, и вот первый горец, невысокий, но богатырского телосложения, в полном парадном наряде своего клана, присел, ухватил столб и, крякнув, поднял его стоймя. Дерево было увесистым и к тому же неустойчивым, а ведь его еще надо было бросить! Пристроив столб поудобнее, чтобы тот не вздумал коварно выскользнуть из рук прежде времени, человек начал разбег. Конечно, назвать бегом эту дорожку семенящих шагов можно было с трудом, но кто бы смог бежать с грузом в сто двадцать фунтов в руках?! Дотащив бревно до специальной отметки, горец вытолкнул столб вперед и вверх. Бревно, наклоняясь стремительно вперед, пролетело несколько локтей и упало плашмя на траву. Бросок, судя по реакции почтенного собрания, был не слишком удачен, и, тем не менее, первого приветствовали все. Из толпы вынырнул Майлдаф.

– Что скажешь, король? Карабкаться на столбы умеют все, ну, кто-то получше, кто-то хуже,– невозмутимо проговорил он. – А вот кидать столбы куда труднее! Ты все еще думаешь, что сможешь победить?

Конан уже понял, в чем суть таинственного бросания столба, и лишь кивнул утвердительно.

– Конечно, я выиграю. Скажи только, как определяют победителя?

– А-а, это просто: смотрят, где столб коснулся земли в первый раз, и меряют, а если он упал плашмя, то смотрят по ближнему концу.

– Ага,– многозначительно проговорил король. – Что ж, пошли. Я как новичок буду метать после тебя.

– А я метаю предпоследним,– заявил Майлдаф.

– Тем лучше, не надо будет долго ждать до конца.

Состязание тем временем продолжилось. Из каждого клана выходили по трое, четверо, а иногда и по пять человек – эта забава была самой любимой, она и выглядела смешно, и требовала от метателя недюжинной силы и кошачьей ловкости.

Столбы летели и прямо, и в сторону, а двоим и вовсе не удалось совершить бросок: они потеряли равновесие при разбеге. И падали столбы по-разному: то плашмя, то втыкались нижним торцом, а потом валились, то тыкались в траву верхней частью, но не застревали, как копья, а, проскользнув вперед, шлепались, и тогда сухое дерево даже гудело немного при ударе о землю.

Наконец пришел черед Майлдафа. Он облапил бревно, поддерживая его нижний торец правой рукой, а левой заставляя сохранять вертикальное положение, и бревно будто прилипло к его ладоням.

Бриан, пожалуй, быстрее всех преодолел расстояние до бросковой черты. В последнее мгновение его левая рука, постепенно сползавшая по столбу вниз, пришла на помощь правой. Толчок получился сильный и резкий.

Столб накренился вперед, но не слишком низко, чтобы сразу рухнуть, не пролетев и трех локтей. Преодолев в воздухе изрядное расстояние, дерево встало на нижний торец, спружинило и повалилось вперед. Все приветствовали великолепный бросок. Майлдаф сиял. Во второй раз за этот день удача улыбнулась ему!