Текст книги "Зов Древних"

Автор книги: Олаф Локнит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Но легенды киммерийской юности мало походили на забавные страшилки для малышей: Седая и впрямь скрывала тайну, а ночью в холмы отправлялось не меньше десятка крепких, хорошо вооруженных мужчин, и то если возникала крайняя необходимость. К тому же аквилонские пастухи с другой стороны гор не очень спешили освоить для жительства холмистые пажити предгорий и тем более не рвались прогуляться по пещерам.

Что до потомков каких-то могучих племен древности, то в их реальном существовании Конан очень сомневался. Ему встречались мертвые города забытых народов, однако в руинах ничего не находилось, кроме какой-нибудь скверной замогильной нежити, которую успел прибрать к рукам очередной черный колдун или целая гильдия таковых.

Дело было в драконе. Король твердо знал одну непреложную истину: где есть дракон, там непременно есть то, что этот дракон охраняет. А охранять что-нибудь неинтересное или малоценное ни один даже самый захудалый ящер не станет. То есть тут, скорее всего, пахнет не чем-нибудь, а золотом, при этом в изрядных количествах, а то и еще чем-то стоящим в довесок – может, реликвией вроде горшка джавидов. Конан в очередной раз подивился, как это к месту помянул он сегодня Мораддина: вот уж кто пригодился бы в подземных поисках! Увы, найти достойного потомка достойного Гроина за одни сутки вряд ли сумел бы даже сам Митра.

План ближайших действий был уже готов, когда Хорса, снова сбившийся на гандерскую манеру изъясняться, заканчивал рассказ о том, где, кто и при каких обстоятельствах последний раз видел пропавший охотничий отряд и как тем же утром, когда белый туман уполз в свои дневные убежища, в распадке у ручья нашли два драконьих следа, а третий и четвертый – близ вершины соседнего холма, у расселины в камнях. Последняя подробность несколько насторожила Конана: судя по легендам, именно в таких местах были входы в обиталища желтолицых, словно кхитайцы, паков.

Значило ли это, что черный дракон каким-то образом все же был связан с подгорной нечистью, или же ни о чем не говорило – неизвестно, но это следовало учесть. Подумав о нечисти, Конан тут же осекся. Джавидов он тоже поначалу считал нечистью и мерзким отродьем Нергала, а что оказалось на деле? Поторопиться стоило, но спешить – никогда.

– Все понятно, Хорса. Ты, как всегда, сделал все отлично, а потому отправишься со мной. Я бывал в подземельях и не сомневаюсь: твоя внимательность пригодится там больше, чем здесь. Публий сейчас крепко держит Тарантию, и я не вижу причины, отчего бы мне не прогуляться на неделю-две к старому верному Мабидану. Он был на моей стороне во всех передрягах, вот и повод изъявить ему свое благоволение. Как тебе новая королевская блажь? Я ценю твое слово, хотя от своего не отступлюсь.

– Ты не труслив, кениг. И меч твой – не худший клинок королевства,– почтительно ответил гандер. – Удача любит тебя, и Митра сегодня послал знамение – зеленый луч. Долг воина следовать за кенигом, пусть даже тот не очень умен и не слишком щедр. Ты же – воин, и ты помнишь о своих воинах. В сказаниях нашей страны говорится о кладе великого черного змея, властелина высот и глубин. Некогда змей повелевал страной гандеров, пока те не сделались сильны и непобедимы. Тогда змей ушел в свои небесные и подземные владения, а для гандеров оставил тайный клад. Только величайшему кенигу откроется завещание великого змея. Ты – великий кениг, и, может быть, предание говорит о тебе. Я последую за тобой.

– Я знал, что ты ответишь так.– Король возложил железную руку на плечо Хорсы.

Молодой гандер чем-то напомнил королю Бальфуса, убитого пиктами близ Черной реки. На миг ему стало жаль Хорсу: молодой человек мог запросто погибнуть ради прихоти короля. Но Конан знал, что гандер, давший слово, на попятный не пойдет, чего, впрочем, никогда не делал и сам киммериец. Они оба были упрямы, и, значит, так определили боги. Хорса был прав.

В комнате стало совсем темно, только белая рубаха Хорсы проступала невнятным пятном. В окно заглядывали крупные южные звезды.

– Дело решено, Хорса, – заключил король. – Позови сюда сотника Умберто. И распорядись, чтобы принесли побольше свечей. Не спускай глаз с гонца, и пусть приготовят все нужное для похода. С Публием и еще кое с кем я побеседую сам, когда закончу с сотником. Теперь ступай. Готовься: до Фрогхамока у нас не будет ни одной ночи для хорошего сна.

Хорса поклонился и уже было вышел за дверь, как вдруг Конана осенило.

– Постой, еще одно. – Король скрестил на груди руки. – Во-первых, пусть мудрецы в своих Палатах Древности почешут лбы, хоть час и поздний, и отыщут мне такого, чтобы знал все сказки про полуночный восход не хуже Аммия III Мабидана, а заодно хоть что-нибудь смыслил в тех местах, полых холмах и во всем прочем, о чем наговорил гонец. Да поскорее. Если поднимут с ложа – ничего страшного. Я умею быть благодарным.

– Что, во-вторых, кениг? – спросил Хорса, нимало, казалось, не удивленный внезапно вспыхнувшим интересом короля к наукам.

– Во-вторых, пускай виночерпий хоть из-под земли добудет настоящего ячменного пива. Такого, как делают в Нордхейме, и чтоб холодного. Теперь действительно все. Иди, Хорса.

Гандер в очередной раз с достоинством поклонился и, наконец, вышел. Пока найдут Умберто, пока проснется толстый виночерпий, пока мудрые старцы перестанут чихать от пыли, поднятой от их пергаментов и папирусов, и сообразят, чего хочет король, минет четверть ночи.

Самому Конану не было нужды собираться. Все необходимое находилось рядом, в этой комнате: пледы, шкуры, вода во фляге, хлеб и меч. Срываться в путь в любой час и в любом состоянии Конан научился давно. Можно было даже вздремнуть, чем король и занялся. Просыпался он от малейшего шума или же ровно тогда, когда сам того хотел, словно внутри у него были часы.

Миг окончательного пробуждения настал несколько раньше ожидаемого, но Конану и того было довольно. В серебряной чаше он сам смешал вино и ледяную родниковую воду и выпил все мелкими глотками. Сонливость улетучилась мгновенно. В комнату вошли слуги, которые принесли пиво, свежую пищу и свечи.

Самостоятельно открыть дверь им оказалось не по силам, пришлось звать на помощь сотника Умберто. Молодцеватый черноволосый бородач лет сорока, прожаренный солнцем южных стран, сильный и выносливый, несмотря на худощавость, и прекрасный фехтовальщик был уже здесь со своей неизменной рапирой, подтянутый, бодрый, улыбчивый, одетый, как всегда, безукоризненно и не без франтоватости. К счастью, сегодня был его караул, иначе разыскать сотника среди ночи было бы очень непросто.

Киммериец быстро заметил слабость бравого вояки к красивой одежде, обзавестись которой ему не позволяло низкое жалованье, положенное прежним королем. Конан повысил содержание офицерам, но не слишком, зато повелел указом каждому портному раз в полгода обслуживать одного офицера бесплатно, а торговцев тканями обложил дополнительным, но не слишком обременительным налогом – на обмундирование армии. С той поры сотник блистал в столичном свете и был счастлив принести присягу королю и соблюдать ее, как того требовал долг чести.

Умберто успел послужить нескольким хайборийским дворам, а потому знал пять языков, умел ловко интриговать и был непревзойденным мастером обольщения. Из-за женщин и случались все его неудачи в карьере, все до единой. Из прочих неурядиц сотник выворачивался с проворством ужа. А еще Умберто любил разные удивительные приключения и мечтал, что однажды ему повезет и он обнаружит клад, после чего сможет испытать приключения не только те, которые случайно подвернутся за ближайшим углом в трактире, но и те, которые стоят денег, притом больших.

Сотник Умберто никогда не бывал на севере дальше Гандерланда, а потому от него было бы трудно добиться толка, обсуждая маршрут похода. Требовалось дождаться мудреца, коего искали и вроде бы уже нашли, но вот доставить немедля во дворец не могли: летом он жил за городом в своей усадьбе, куда и послали колесницу.

Зато, будучи человеком душевным и компанейским, сотник знал всех в дворцовой охране и еще многих из стоявших в столице полков. С некоторыми он бывал в переделках и мог оказать неоценимую помощь, подобрав еще двух-трех участников для маленького отряда. Конан вполне мог похвастать тем же, но вот среди столичного офицерства доверительных отношений у наемника с севера, героя границы, ни с кем не сложилось, а Пуантен и Боссония были слишком далеко. Посему и понадобились услуги Умберто. Сам сотник, разумеется, должен был сопровождать короля.

Умберто призадумался, пощипывая бородку, в то время как аристократически тонкие и белые пальцы другой руки изящно держали здоровенную глиняную кружку, до краев наполненную пенистым нордхеймским пивом.

– Имена двоих я назову сразу и не задумываясь, о король. Если же говорить о третьем, то я, право, в замешательстве.

– Тогда о третьем потом. Не назовешь ты – спрошу у Хорсы или вовсе никого не возьму. Кто скажет, что мы слишком малы числом, пускай идет к Нергалу. Мне нужен отряд, а не армия,– рассуждал Конан.– Кто эти двое?

– Ваше Величество,– церемонно начал Умберто,– первый – центурион тяжелой пехоты, Арминий, родом из Боссонии. Человек он простоватый и грубый, но исключительно надежный. В бою стоек, как скала. Однажды его центурия прикрывала отход в одном из тяжких боев с пиктами. О, это надо было видеть! – Умберто выразительно закатил красивые черные глаза.– Пикты шли на строй аквилонцев, как волны на скалистый берег, и – я не случайно уподобил Арминия скале – так же, как волны, разбивались и откатывались назад, устилая поле телами павших. А во главе обороны был Арминий, весь в крови – в крови врагов. Надо сказать, такой отборной ругани я не слышал ни до этого, ни после, но как она звучала! Это была музыка! И, тем не менее,– мечтательность на лице сотника сменилась серьезным выражением,– казалось, что от каждого слова на землю падает мертвым еще один пикт. Центурия тогда потеряла восемьдесят два человека, сам центурион был ранен в плечо и дважды в бедро, но за это время аквилонцы успели перестроить ряды, и пикты были отброшены и рассеяны. И какова же была награда герою? Арминия не упомянули даже в приветственной грамоте Нумедидеса победителям. Нынешняя реформа армии, проведенная Вашим Величеством, облегчила жизнь Арминию, он видел короля в бою и считает, что лучшего короля и желать нельзя. Это верный человек. Его следует взять с собой.

– Хорошо, – одобрил Конан. – Я помню его. Он будет с нами. Кто второй?

– О, тоже достойнейший человек! Тактичный, вежливый, исполнительный, искусный воин, но... – Умберто выдержал эффектную паузу, со всей возможной элегантностью отхлебнул пива и щелкнул пальцами, перестав теребить бородку.– Но есть одна тонкость, Ваше Величество: он, с вашего позволения, кхитаец.

– Кхитаец? – Тут даже видавший виды Конан удивился и призадумался. Кхитайцы действительно были лихими бойцами, если посвящали себя пути воина, но с выходцами из этой страны у Конана были связаны не самые приятные воспоминания.– С каких это пор, Умберто, ты пьешь с кхитайцами? Где ты его откопал? – поинтересовался, нахмурясь, король.

– Дело в том...– Красноречивый и говорливый Умберто замешкался. – Дело в том, Ваше Величество, что он вовсе не пьет вина.

– И от пива бы отказался? – уже совсем мрачно проговорил Конан.

– Полагаю, да, – растерянно кивнул сотник.

– А от воды? – серьезно спросил король, и только сейчас Умберто заметил полуулыбку, едва намеченную слегка приподнятыми углами рта киммерийца.

– Да, мой король, – уверенно ответил Умберто, справившийся с недоумением.– Если будет необходимо, этот человек продержится без воды столько, сколько держится верблюжья колючка, если не больше.

– Неплохо, – одобрил король.– Также неплохо, если это окажется хоть на четверть правдой. То, что он не пьет, это единственный его недостаток вдобавок к тому, что он кхитаец?

Умберто в ответ принял вид горделивый и достойный, и смуглое лицо его стало серьезным и даже побледнело.

– Король Конан, жизнь моя в твоих в руках, ибо ты сделал для меня столько, что любая кара не покажется мне слишком суровой или несправедливой.

– Да перестань же ты! – рявкнул Конан. – Вертишь вокруг да около, как жирный туранский евнух. Выкладывай, что с этим кхитайцем, и учти: я возьму с собой хоть бараханского пирата или стигийца, если сочту их достаточно надежными. Говори,– добавил король мягче.

– Ваше Величество, тогда, хоть это и непозволительно, я прошу не торопиться его казнить, если сообщенное мною заставит тебя сделать такой шаг.

– Я тебя не узнаю! – расхохотался Конан.– Скольких ты продырявил на дуэли и даже не вздохнул по усопшим, а тут хлопочешь за никому неизвестного кхитайца! Сколько женщин ты обманул и не вспомнил о них при всей твоей манерности! А здесь, смешно сказать, кхитаец! Мне даже, в конце концов, интересно, кто он такой! Говори, я обещаю тебе не трогать его хотя бы до возвращения с севера: за это время, если он действительно сообразителен; успеет смыться даже в свой Кхитай, если сильно захочет.

– Благодарю тебя, о, король. – Умберто встал и церемонно поклонился, затем сел и приступил, наконец, к рассказу. – Ваше Величество, вероятно, неоднократно видели сего кхитайца. Его зовут Тэн И, он служит на кухне помощником главного повара по восточным блюдам. Но секрет не в этом. Тэн И – великолепный повар, что и послужило поводом для моего с ним знакомства, но на самом деле он шпион царя Западного Кхитая, Шу из Кусана.

– Шпион Кхитая при аквилонском дворе?! – не поверил своим ушам Конан.– Я всегда знал, что Шу весьма предусмотрителен, но чтобы его планы зашли столь далеко... Разобрался бы поначалу с Гирканией!

– Для этого здесь и находится Тэн И,– подхватил Умберто.– Помыслы Шу касаются Тарантии только тогда, когда речь идет о Гиркании или Туране. Аквилония – могучее королевство, и Восток обязан считаться с ним, а значит, Шу интересует, как ведется аквилонская политика в Гиркании и особенно в Туране. И тем более теперь, когда на троне в Тарантии человек, известный и Ездигерду, и уши-кагану.

– Вот тебе и новости! А с утра Публий уверял меня, что все в полном порядке! Однако, во имя Крома, это презабавно! Аквилонский монарх и шпион-кхитаец вместе отправляются на дальнюю прогулку в тесной компании! Ты уверен, что как-нибудь невзначай на привале или на переходе мне в шею не воткнется отравленный стилет или метательная звездочка? Кхитайцы большие мастера в этом деле! И как только Хорса не приметил этого пройдоху! А сам-то ты откуда узнал, что Тэн И шпион? Он сам тебе натрепал, или ты на досуге выучил кхитайский?

– У всех мужчин, если они мужчины, есть одна и та же слабость, используя которую можно узнать очень много,– не смущаясь, ответил сотник.– Один любит власть, другой – оружие и драку, третий – тонкие вина, четвертый – лошадей, но женщин любят все!

– Так ты был сводником у повара Тэн И? Ты, сотник гвардии и дворянин? – В глазах у короля от смеха появились слезы.– Умберто, ты неподражаем! И это ради кхитайских приправ и подливок?

Сотник картинно развел руки.

– Вкусно поесть я тоже не прочь, а настоящая восточная кухня здесь, увы, не дешева. Я оказал ему помощь не как повару, но как рыцарь рыцарю. Тэн И был мне очень благодарен. Однажды ночью нам пришлось схватиться с охраной одного из вельможных особняков. Если бы не Тэн И, то сейчас я в лучшем случае сидел бы за решеткой в квестуре за многочисленные умышленные убийства, а в худшем – меня нашли бы в сточной канаве с проломленным черепом. Он до того ловко обездвижил пятерых здоровенных детин – я подозреваю, что как раз им самое место за решеткой,– что мне оставалось только уложить шестого и упереть руки в бока. При этом ни один не был убит, мне даже не пришлось воспользоваться рапирой. Когда я спросил Тэн И, где он научился так ловко владеть боевым искусством, он страшно смутился, а потом, взяв с меня слово, что я буду молчать, поведал, что он уже пять лет как шпион при дворе, еще со времен Нумедидеса, и потому кое-что умеет.

– А сам ты не пробовал состязаться с ним? – В голосе короля послышались азартные интонации.

– Вот именно что пробовал,– сокрушенно признался Умберто.

– И как? – не отставал Конан.

– Весьма прискорбно,– ответил сотник.– Моя рапира пронзает воздух, кулак проваливается в никуда, сапог пинает пустоту, а через мгновение я оказываюсь лежащим на земле, которая словно уезжает из-под меня, а мне смертельно не хочется подниматься и тянет в сон.

Конан хмыкнул.

– Умберто, ты, сам не зная ничего о Кхитае, нарвался на действительно великого воина. Это одна из самых высоких ступеней мастерства, если не самая высокая. Впрочем, Мораддин, пожалуй, совладал бы и с таким... – Последнюю фразу Конан пробормотал под нос – Видишь ли,– продолжил он уже вслух,– такого мастера укрывает сама природа: воздух, растения, земля. Для городского солдата он почти неуязвим. Только те, кто привык воевать в лесах, в горах вроде горцев или пиктов, могут соперничать с ним. Ладно, это хорошая рекомендация. Я только одного боюсь: кхитайцы вежливы и угодливы, но насквозь лживы. Что скажешь на это?

Пришла очередь ухмыляться сотнику. Он и это проделал с омерзительным изяществом.

– Как вы думаете, Ваше Величество, почему Тэн И сказал мне правду, а не солгал? Ведь при моем знании, – Умберто выделил голосом последнее слово, – при моем знании Кхитая, как я разумею, обмануть меня было проще простого, однако он сказал правду.

– Не знаю,– пожал могучими плечами Конан.– Он вполне мог сказать, что был послушником в одном из монастырей, откуда ушел или был изгнан, и теперь вынужден скрываться столь далеко на западе, занимаясь совершенно посторонним делом, чтобы спрятаться от преследования бывших братьев по вере. Вероятно, сказать правду, если это правда, было ему выгодно.

– Нет! – торжественно заявил Умберто, весь, сияя, будто хвастался трудной победой на любовном фронте. – Тэн И действительно посещает храм и тайно исповедует религию и очень опасается преследования бывших братьев по вере. Вы угадали, Ваше Величество, за исключением одной малости: Тэн И тайно поклоняется Митре!

– Кром, Имир и Эрлик! – воскликнул Конан.– Если эти кхитайцы не окончательно заврались, то у меня нет причин не доверять! Этот человек пойдет с нами. Сколько бы ни платил ему Шу, я дам на одну вторую этой суммы больше! Думаю, Митра не станет сильно возражать. А Хорсу я еще обрадую: шпион стряпает для короля! Виданное ли дело! Иди, Умберто, поднимай Арминия и Тэн И. До рассвета они будут готовы?

– О да, Ваше Величество, а как же третий? – обернулся в дверях сотник.

– К Нергалу! – отрезал король.– Мне хватит этих двоих, тебя и Хорсы, и я очень не завидую тому, кто заступит нам дорогу, пусть это будет самый вонючий стигийский маг.

– Будет исполнено! – Умберто поклонился и вышел.

Едва успел король доесть хлеб и сыр и приговорить начатую за интереснейшей беседой с Умберто огромную кружку пива – сотник, несмотря на манерность, успел выхлебать свою до дна,– как раздался условный стук в дверь, и вслед за ним в комнате появился Хорса.

– Кениг,– доложил он,– за центурионом тяжелой пехоты Арминием и помощником повара Тэн И послали. Хочу предупредить тебя: Тэн И – кхитайский шпион, опасайся его.

– Благодарю, Хорса, только что предупредили. Скажи, Хорса, весь дворец, кроме меня, знает, что Тэн И – шпион кхитайского царя Шу и тайный митраист?

Лицо Хорсы осталось спокойным, но промелькнувшее в глазах гандера удивление не укрылось от проницательного взгляда короля.

– О том, что Тэн И – шпион, я узнал недавно из перехваченной депеши, переведенной нашими учеными. С тех пор все приготовленные им блюда проверяются с удвоенным вниманием. Я выжидал и до времени не трогал его: он опасен, но может оказаться очень полезным. Но о том, что он поклоняется Митре, я слышу впервые, о кениг. Боги опять обострили твой взор!

– Не мой взор они обострили, а язык сотника Умберто, притом безмерно,– буркнул король, пододвигая Хорее чашу с водой и вином.– Выпей, это взбодрит тебя. Доставили ученого из предместья?

– Он в пути,– был ответ.

– В таком случае Публия ко мне. История о том, чем занимается король и почему меня не видно во дворце, готова?

– Да, кениг. Их Величество король Аквилонии, Гандерланда и Пуантена Конан I изволят отдыхать после великих, славных и победных трудов, не заниматься никакими делами, полностью доверять королевскому совету и канцлеру Публию в делах светских и не изволят видеть никого, кроме последнего. Их Величество пребывают в столице, посему военное командование остается в его... В их руках,– на одном дыхании выпалил гандер. – На всякий случаи послали гонца к Просперо,—добавил он.

– Правильно,– одобрил Конан.– Если все идет как надо, можешь немного отдохнуть. Сейчас пусть пожалует Публий, потом я дожидаюсь ученого, и мы отправляемся.

Хорса еще раз поклонился и вышел. Чаша с вином, предложенная королем, осталась нетронутой.

Некоторое время спустя явился Публий, заспанный и встрепанный, не отошедший еще от утреннего разноса. От короля он вышел румяный, бодрый, на лице сияла улыбка, растянувшая рот до ушей. На совести канцлера за долгую карьеру царедворца лежало много авантюр, но чтобы такая!

От утреннего огорчения не осталось и следа: он, Публий, пусть на две недели, оставался первым лицом государства. Он будет управлять самой грозной и прекрасной хайборийской державой, жемчужиной хайборийского мира – Аквилонией! Жаль, мало, кто узнает об этом, но какая честь! Какое доверие! Нет, Публий не подведет короля!

Но каков король! Разумеется, сумасброд, но ведь он рискует своей жизнью в бою с какими-то пакостными тварями, отродьями Сета, для того чтобы пополнить казну державы! Да когда такое было видано?! Прежний правитель только разорял королевство, нынешний – созидает, пусть он и варвар!

Меж тем над Тарантией черным покрывалом нависла ночь. Час рассвета наступит еще не скоро, а уже все было готово. Король ожидал только мудреца. Тот был нужен Конану, и киммериец ждал. Лет двадцать назад он бы сунулся в самое пекло и нашел бы все, что нужно, сам. Слиток золота вытащил бы из костра голыми руками. Годы научили его иной мудрости, кроме мудрости храбреца. По незнанию можно поднять горсть золотых монет и не заметить стоящей рядом золотой колонны. И еще: нельзя касаться руками вещей, которых не понимаешь. Предприятие виделось таким, что обоих этих правил нужно было придерживаться как можно старательнее.

Возможно, ученый наплетет смехотворной чепухи. Возможно, это будет обычный лысый и длиннобородый тщедушный книжный червяк, не бывавший нигде дальше своей усадьбы в предместье, питавшийся трактирными рассказами купцов и наемников. А если нет? Тот же Септимий, коего Конан в запальчивости обозвал тарантийским хвастуном, бывал в отдаленнейших землях и якобы добрался даже до Вендии и Кхитая. Что ж, возможно, придется вытаскивать Мабидана-младшего из какой-нибудь неприятности. Это Конану было не впервой.

«А что, если Септимий с дружком Юнием подались туда же, куда собрался я? – осенило короля.– Вот будет забавно, когда мы встретимся где-нибудь ночью в холмах! Не перерезать бы друг друга. Впрочем, зарезать Конана не удалось пока никому, хотя желающих находилось предостаточно».

Мысль понравилась королю, но он тут же забыл о ней, вспомнив белую женщину из легенды. Что это вдруг пуантенец после встречи с ней подался в священники? Не иначе, тронулся умом и всю жизнь искал и ждал духа в белом. Взглянуть бы, так ли уж она хороша?

Король откинулся на ложе, заложил руки за голову, посмотрел в окно. Взметенная за день пыль улеглась. Башня дворца поднималась на высоту не менее трех полетов стрелы, и воздух ночи чистой струей вливался в покои. Звезды крупными холодными бриллиантами горели в вышине. Снова впереди была дорога, и король Конан, за все сорок два года не читавший ни единой книги, не знавший ни одного стиха, кроме нехитрых заклинаний и срамных солдатских песен, ощутил в груди нечто сладкое и щемящее, оставленное, казалось, еще где-то раньше, чем в детстве, когда мальчик из клана Канахов не мог еще похвалиться ни одной добытой головой убитого врага: его неудержимо, властно тянуло в дорогу.

«Старею», – вздохнул король и тут же понял: нет, это не был голос старости. То был зов далекой северной родины, которую теперь, возможно, осуществив свою мечту, впервые поверенную вслух белому горшку джавидов – стать королем,– он никогда не увидит. Возможно, сейчас боги предоставили ему последнюю возможность сделать это. Он ведь так давно не был там, не видел этих туманных лесов, скальных выходов, озер и водопадов, каменистых Пустошей Великанов. Он понятия не имел, как живет его клан и что там вообще делается в Киммерии.

Кто знает, вдруг какой-нибудь колдовской орден черных магов и впрямь гнездится под Седой и грозит всем новой и ужасной опасностью, дожидаясь лишь определенного неизвестным безумием часа? И ведь тогда не только падут троны Аквилонии, Немедии, Кофа и Турана.

Кром не обидится: Нимеда, Страбонуса и Ездигерда не очень-то жалко, а он, Конан, уже успел побыть королем, и это было неплохо. Но тогда не станет и Киммерии! Нет, с таким не смирится ни один Канах, не зря же, в конце концов, четырнадцати лет от роду Конан сражался у форта Венариум и победил?! Пусть вся Хайбория провалится к Нергалу, но Киммерия должна жить! Боги вразумили короля как никогда вовремя, и кто бы это ни был – Кром или Митра, хвала им! – Конан победит и теперь.

Был самый глухой час ночи – час Быка, когда в дверь опять постучали. «Что еще? – подумал Конан.– Для ученого слишком рано, или он должен был скакать быстрее армейского вестового!» Вошел Хорса.

– Ученый муж прибыл, о кениг, по твоему повелению,– негромко произнес гандер.– Почтенный Евсевий, главный хранитель путевых карт королевства. Услышав твое повеление, он не пожелал взойти на колесницу, но приказал седлать своего аргамака и сам помчался в столицу. Теперь он здесь.

– Зови его,– кивнул Конан. «Вот и еще одна приятная неожиданность», – улыбнулся своим мыслям король. – И еще вина для него, да получше.

В покой вошел высокий и стройный молодой аквилонец. Густая черная борода несколько оттеняла свежесть молодости, и все же ему нельзя было дать более двадцати восьми. Классический прямой нос, тонкий профиль, высокий лоб, черные как смоль длинные волосы выдавали в нем истинного аристократа, потомка нобилей Второй религиозной реформы, как определил бы знаток.

Конану эти сведения не дали бы ничего. Он кроме принадлежности Евсевия к высшей касте увидел гибкое жилистое и выносливое тело, ловкие длинные пальцы, умевшие держать не только стилос и перо, но и дротик, и кисти рук, приученные к луку и мечу. Аквилонец принес с собой кипарисовый ларец.

– Как тебя зовут? – спросил Конан.

Ученый вежливо и почтительно поклонился, потом ответил глубоким и сильным, как у хорошего певца, голосом:

– Мое имя Евсевий Цимисхий, я прибыл по твоей воле, о, царственный.

Конан уже привык, что аквилонского короля зовут на разные лады: королем, кенигом, сеньором, а некоторые в столице и царственным, и не удивился.

– В этом ларце подробные карты и описания земель, о коих ты изволил осведомиться. Я готов рассказать обо всем, что тебе будет угодно знать, ибо полуночный восход нашей империи – место, изучению коего я посвятил специальные свои изыскания. Один из далеких моих предков – некто королевский тысяцкий Люций – служил в той местности при царственном Никодиме II. Легенда, где упоминается его имя, малоправдоподобна, но весьма занимательна. Если царственный располагает временем и не слишком спешит, я поведаю ее.

«И этот туда же! – подумал Конан.– Вот уж действительно ночь чудесных совпадений! А не взять ли ученого мужа третьим, раз уж Умберто не отыскал никого? Сейчас я проверю, где он выучился держать меч: в бою, палестре или в патио под присмотром престарелого гладиатора, которому не на что было существовать».

Аквилонец еще что-то говорил, скрестив на груди руки и стоя прямо, точно алебарду проглотил, когда благодушно внимавший речам его, развалившись на грубой скамье, устланной шкурами, царственный, не сделав, казалось, ни единого движения, метнул вдруг прямо в горло почтенному хранителю путевых карт деревянный полированный нож для резки масла – в покоях короля еще по старой памяти в целях безопасности держали только деревянные ножи.

Король, в свою очередь, не успел глазом моргнуть, как левая рука Евсевия, лежавшая спокойно на груди его поверх правой, метнулась вверх, а затем тонкие пальцы жестко сомкнулись на рукояти ножа. Ученый, не сказав ни слова, не удостоив царственного даже презрительным взглядом, вернул нож на стол и продолжил:

– Если мне позволено будет дать совет, то царственному будет удобнее остановиться по пути в родовом замке Мабиданов, Фрогхамоке...

– Остановись ненадолго и ты, почтенный,– прервал ученого Конан. – Я хотел бы услышать о тех местах, что упоминаются в легенде о тысяцком Люции. Судя по тому, как ты поймал нож, тебе приходилось бывать в похожих странах?

– Да, царственный, – важно кивнул Евсевий. – Угодно ли будет царственному услышать о моих странствиях?

– Угодно, угодно,– проворчал Конан.– Только покороче. Как там у вас... Говори лаконично,– пришло на ум Конану одно из словечек, оброненных однажды Мораддином.

– О, царственный сведущ в высоком наречии! – Евсевий впервые позволил себе иронию, хотя Конан на месте ученого позволил бы себе это намного раньше.– От прежнего владыки я не слышал ничего более учтивого, чем «мозгляк». Итак, я унаследовал немалое состояние и имел возможность посетить Немедию, Коф, Стигию, Замору, Зингару, Пограничное Королевство, земли пиктов, Киммерию,– ровным голосом продолжил Евсевий. Следом аквилонец помянул еще Нордхейм, Гиперборею, Шем, Офир и Аргос, но король обратил внимание лишь на слово «Киммерия».

– Как давно был ты в Киммерии? – спросил Конан сразу же, как Евсевий закончил перечисление.

– Пять лет назад, царственный. Царственного интересует, каково положение на севере?

– Интересует, – кивнул Конан. – И об этом ты расскажешь мне завтра. А теперь разворачивай карту и показывай.– Король вернулся к делу. Пускай Евсевий был заносчив и зануден, но лишним он не окажется.

Когда подробная дорожная карта легла на стол, король пододвинул ученому кубок.

– Здесь хорошее вино, а здесь нордхеймское пиво. Настоящее, я проверил. Оно уже не такое холодное, но все же. – Конан указал на пузатый бочонок. – Я сам сначала познакомлюсь с картой. Я знаю, что это такое,– заверил он Евсевия. – А ты пока ешь. Я собираюсь в окрестности Фрогхамока. Уж больно занимает меня легенда о Люции, она мне понравилась. Мы отправляемся до рассвета, чтобы никто не увидел, и ты едешь с нами. А потому советую подкрепиться. Евсевий принял новость спокойно и спросил лишь: