Текст книги "Великий магистр"

Автор книги: Октавиан Стампас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 43 страниц)

Глава II. ТРЕУГОЛЬНИКИ, ТРЕУГОЛЬНИКИ, ТРЕУ…

Вы, мой свет, неотразимы.

Потому-то, ангел мой,

Против воли вы любимы

Всеми, в том числе и мной…

Хуан де Мена

1

Принцесса Мелизинда пребывала в состоянии, близком к ярости молодой черной пантеры. Ее влюбленная увлеченность двумя рыцарями – Гуго де Пейном и Людвигом фон Зегенгеймом – зашла столь далеко, что она, видя их уклончивую сдержанность, стала терять голову, обдумывая, как бы побольнее наказать их за это обидное, нерасторопное равнодушие… Мелизинда не хотела верить, что сердце благородного де Пейна уже занято другой, а Людвиг, искренно полюбив ее, не выказывает своих чувств, не желая омрачать узы дружбы с мессиром, поскольку не сомневался, что его прекрасная дама и есть дочь короля Бодуэна I. Намек Иерусалимского монарха на скорый приезд знатного рыцаря из Франции – возможного жениха принцессы, подогрел ее желание каким-либо образом уколоть самолюбие двух заносчивых тамплиеров, для которых она так много сделала в свое время, отомстить им. Но как? Лучше всего было бы поссорить их, бросить между ними камень раздора. И камешек этот полетел в виде двух записок с вензелем принцессы Мелизинды к Гуго де Пейну и Людвигу фон Зегенгейму. В обоих посланиях сообщалось, вернее даже умолялось прийти на следующий день к полудню в оливковую рощу Гефсиманского сада, туда, где берет начало ручей Кириафа, и ждать ее для серьезного разговора, удалив с места встречи всех посторонних, – хотя бы то были родные отец и брат…

Получив записки, оба рыцаря повели себя по-разному. Гуго де Пейн тяжело вздохнул, по привычке разорвал письмо, но решил отправиться на свидание, чтобы в последний раз попытаться вразумить принцессу и остеречь ее от необдуманных поступков. Сердце же Людвига забилось чаще, глаза его радостно сверкнули, и он укорил себя за осторожную сдержанность в проявлении чувств, вынудив прекрасную Мелизинду первой сделать столь опасный для девушки шаг. На следующий день с утра рыцари стали собираться и около одиннадцати часов одновременно выехали из Тампля.

Лошади мелкой рысцой шли бок о бок, слабый ветерок трепал их гривы и плюмажи на шляпах всадников; октябрьское солнце играло лучами на золоченых доспехах. Пока рыцари ехали по городу, приближаясь к восточным воротам, они вели неторопливый разговор, Уверенные в том, что каждый из них направляется по своим делам.

– …Рудольф Бломберг, гессенский рыцарь, человек очень словоохотливый, – заметил Людвиг фон Зегенгейм. – Перед своим отъездом к крепости Петра, он упомянул – случайно ли или нарочно – о некоторых замыслах барона Жирара, великого магистра их Ордена.

– Что же именно? – поинтересовался Гуго де Пейн, сдерживая рвущегося вперед коня, чей круп украшала попона, подаренная самим Бодуэном I.

– Возможно – это пустяк, который нас не касается, – с расстановкой произнес Людвиг. – Речь идет о князе Васильке и игумене Данииле, к которым вы, по всей видимости, испытываете дружеские чувства.

– Да, это так, – подтвердил де Пейн. – Коварству барона Жирара нет предела, он уже доказал это своей попыткой скомпрометировать вас. Я не сомневался, что он начнет чинить всяческие препоны миссии киевского посланника. Что же сообщил Бломберг?

– Пожар, – коротко отозвался граф. – Вернее, поджог. Когда строительство православного храма в Иерусалиме будет закончено, а это произойдет не раньше весны будущего года, и когда в нем начнутся службы, церковь будет объята пламенем, и все, кто в ней в тот день будут присутствовать – сгорят заживо.

– Это ужасное преступление, – тревожно произнес Гуго. – Неужели барон не остановится перед людскими жертвами? Ради того лишь, чтобы отторгнуть от православия часть населения Иерусалима?

– Пожар – вещь весьма символичная. И очень сильно бьет по воображению. Кроме того, в храме, помеченном огнем, нельзя более проводить христианских служб. Следует искать новое место, изыскивать новые средства на постройку, что вряд ли будет по силам посланцам далекой Руси.

– Да, замыслы барона Жирара ясны. И конечно же, Бломберг не случайно поведал вам столь опасную тайну. Возможно, он даже рискует жизнью, поскольку Жирар в этом деле не одинок.

– Я тоже так думаю, – согласился Зегенгейм. – Но Бломберг – мой друг; к тому же, он, как и я не переносит барона Жирара, а с некоторых пор входит в высший совет Ордена иоаннитов. Вопрос в другом: имеем ли мы право вмешаться в это или лучше предоставить все Божьему Провидению? Наш Орден тамплиеров стоит на стороне католической церкви, а не православной, и, объективно говоря, замыслы барона Жирара лишь удаляют со Святой Земли наших общих соперников… Если его план будет аккуратно скорректирован – ну, чтобы обошлось без жертв… то… Впрочем…

– Впрочем, все равно, госпитальеры ведут нечестную игру, которую наш Орден не должен ни в коем случае поддерживать, – в раздумье проговорил Гуго де Пейн. Эта похлебка сварена грязным поваром.

– И что вы намерены сделать, чтобы улучшить ее вкус?

– Добавить в кастрюлю кое-какие приправы, – пообещал Гуго. – Они выехали на дорогу к Гефсиманскому саду. – Пока же, дорогой Людвиг, прошу вас держать меня в курсе дела, и когда Бломберг вернется в Иерусалим, наведите его еще раз на нужную нам тему.

– Хорошо! – согласился граф. – Кстати, мне направо, – дорога в этом месте раздваивалась, и Зегенгейм уже собрался было распрощаться с мессиром, но тот неожиданно также свернул за ним.

– И я направо, – ответил де Пейн. Некоторое время они ехали молча, думая о своем.

– Как жаль, что нет никаких вестей от князя Гораджича, – сказал, наконец, Гуго. – Его рискованное пребывание в Египте начинает меня тревожить!

– Этот человек, обошедший все земли, выйдет сухим из воды и даже из огненной купели, – успокоил его Людвиг. – А теперь мне налево…

– Да и мне туда же! – сконфуженно отозвался де Пейн, следуя рядом. – Не подумайте, ради Бога, что я навязываюсь вам в попутчики – скоро наши дороги разойдутся.

В этих словах, произнесенных случайно, прозвучал какой-то потайной смысл, и оба рыцаря уловили его, настороженно взглянув друг на друга.

– Надеюсь, причины для этого нет и не будет, – произнес Людвиг. Проехав еще несколько сот метров, они выбрались к оливковой роще, где уже почти не было праздно гуляющих людей, а передвигаться далее было лучше пешком. Рыцари соскочили с коней и остановились, топчась на месте, поддергивая подпругу на лошадях, оглядываясь и стряхивая с плащей невидимые пылинки, словно не желая двигаться дальше, а ожидая, кто первым потеряет терпение. Но ни Гуго де Пейн, ни Людвиг фон Зегенгейм не хотели открывать тайный смысл своего прибытия сюда. Томительная суета перед входом в оливковую рощу начинала выглядеть нелепо.

– Ну, я пойду! – произнес Людвиг. – Прощайте.

– До встречи! – ответил Гуго, но, взяв лошадь под узды, также вошел в оливковую рощу. Тропинка вела их вверх, через небольшой холм, где брал начало ручей Кириафа.

– Куда вы направляетесь? – спросил Зегенгейм, оборачиваясь.

– К гроту, – отозвался Гуго и нахмурился. Лицо графа также не выражало удовольствия от услышанного. Так они и подошли к истоку речушки, вытекавшей из обложенного белыми камнями углубления в скале. Поблизости никого не было, но трава вокруг истоптана множеством ног – каждый день желающих припасть к ледяным, чистым и целебным водам ручья было предостаточно, хотя сама площадка оказалась довольно мала. Мелизинда нарочно выбрала такое место, где с трудом могли бы разместиться два рыцаря со своими лошадьми. Гуго де Пейн зачерпнул стоящей на камне кружкой прохладную воду и сделал несколько глотков.

– Не желаете ли? – протянул он кружку Людвигу. Тот отрицательно покачал головой. Сорванным прутиком он постегивал себя по ноге, выражая явное нетерпение. Ситуация складывалась неприятная.

– Вы уже утолили жажду? – грубовато спросил граф.

– Нет еще, – любезно ответил де Пейн и зачерпнул еще одну кружку. – Здесь чудесная вода, не оторвешься, – пояснил он и начал пить маленькими глотками. Зегенгейм смотрел на него, а голубые глаза то темнели, то светлели. Время приближалось к полудню.

– Эту воду можно пить весь день, – произнес де Пейн, поудобнее устраиваясь на камешке. – Пожалуй, я выпью и третью кружку.

– Не пошло бы во вред, – заметил Людвиг, отворачиваясь и прислушиваясь: не поднимается ли кто на холм? За деревьями послышались чьи-то шаги. Вскоре, между ветвей мелькнул белый мусульманский бурнус.

– Назад! – прорычал на незнакомца с плетеной бутылью граф Зегенгейм. Араб, увидев разъяренного рыцаря, и второго – мирно сидящего на камне, поспешно повернулся и побежал вниз, треща опавшими сучьями.

– Вы напугали его, – произнес Гуго, попивая холодную воду.

– Не заболейте холерой! – предупредил Зегенгейм, не зная, как вынудить де Пейна уйти.

– Не беспокойтесь. Страшнее любовной лихорадки ничего нет, – ответил на это де Пейн.

– Что вы имеете в виду?

– Ничего особенного.

– Не могли бы вы уйти? – прямо спросил Зегенгейм.

– Нет, – ответил Гуго, вновь зачерпывая воду. – Мне хорошо здесь.

– Хорошо и плохо – часто ходят рядом, – насупившись, проговорил граф. Гуго де Пейн, уже догадавшийся обо всем, решил не продолжать более опасную игру.

– Она не придет, – произнес он, выплескивая остатки воды. – Принцесса Мелизинда – взбалмошная и сумасбродная девчонка, которая сама не знает чего хочет.

Людвиг фон Зегенгейм, вспыхнув, сделав к нему шаг.

– Не говорите о ней в таком тоне! – сказал он: – Как бы то ни было, но ей я обязан своей жизнью.

– Смотрите, как бы в награду она не потребовала ее назад, – Гуго поднялся с камня. – Граф, она сыграла с нами шутку, неужели вы не догадываетесь?

– Чтобы поссорить нас. Это ее очередной каприз.

– Я не верю вам, – угрюмо произнес граф. – И не понимаю этого неуместного остроумия.

– Ваше дело! – вздохнул Гуго. – Я ухожу, покидая поле боя. Прошу вас только, не засиживайтесь здесь до темноты – вечера тут холодные.

– Я буду ждать, сколько сочту нужным, – чуть кивнул головой Людвиг. Гуго тронулся вниз, взяв коня под узды.

– Напоследок один совет, граф, – промолвил он, обернувшись: – Не ищите соперников там, где их нет. И не давайте себя обмануть женщине.

Выйдя по тропинке из оливковой рощи, де Пейн вскочил на коня: краем глаза он разглядел прячущегося за деревьями всадника.

– Поехали домой, дружок! – крикнул он выглянувшему на солнце Христофулосу, к которому уже привык, как к собственной тени – неизбежному, но не мешающему жить спутнику.

2

Вечерние прогулки, совершаемые Гуго де Пейном и князем Васильком Ростиславичем вдоль городских стен Иерусалима, вошли у них в привычку. За это время светловолосый росс многое поведал мессиру о своей земле, ее обычаях и нравах. Слушая его плавную речь, Гуго де Пейн решил пока повременить с предупреждением, полученным от Рудольфа Бломберга, тем более, что недавно начавшемуся строительству православного храма пока ничто не угрожало: вряд ли барон Жирар предпримет свою акцию раньше срока. Огорченный размолвкой с Людвигом фон Зегенгеймом, Гуго рассеянно вникал в слова ехавшего рядом князя.

– У нас существует поверье, – говорил Василько, – которое, может быть, поможет вам понять душу русского человека. Однажды, в жаркий день, русич сидел под деревом, и приблизилась к нему высокая женщина, закутанная в белое покрывало. «Слыхал ли ты про Моровую язву? – спросила она. – Это – я сама. Возьми меня на плечи и обнеси по всей Руси; не минуй ни одного села, ни города; я должна везде заглянуть. За это тебе будет счастье, слава и богатство. Кругом тебя будут падать мертвые, но ты останешься невредим». Затем она обвилась длинными, исхудалыми руками вокруг шеи русича, и бедняк пошел со своей страшной ношею. На пути лежало местечко, где раздавалась музыка и весело, беззаботно гулял народ. Но язва повела своим платком – и веселье смолкло: стали рыть могилы и носить гробы. И так было везде – где бы ни проходил русич, богатые города и деревни превращались в кладбища, дрожащие жители разбегались и прятались в лесах. Наконец, добрался он до своего родного села; здесь проживали его старушка мать, любимая жена и малые дети. Отчаянье и жалость овладели душою несчастного, обманутого заморской злыдней. Решил он утопить и себя, и свою злосчастную ношу, которую сам, по глупости и доверчивости своей взвалил на плечи. Обошел он свое село, ухватил Моровую язву за руки и волосы и бросился вместе с нею с крутого берега Волги. Сам он не утонул, но чудище поганое отправил на дно речное… Крепок русский человек задним умом, а уж отваги и мужества ему не занимать. Жаль, слишком много охотников усесться на его шею! Ну да путь им всем один – в омут.

Гуго де Пейн слушал князя, но взгляд его блуждал по тянущимся вдоль дороги пальмам, уносясь к его далекой родине – к пышным, пшеничным полям Шампани, к ее лазурным, обильным рыбой рекам, синему небу и плодородной земле. Два рыцаря, витязя, заброшенные волею судьбы в далекий восточный город, чувствовали одинаковую тоску по отеческим местам. Доля воина печальна тем, что не всегда даже прах его может вернуться домой, и кости будут гнить где-нибудь под такими чуждыми пальмами, питая их корни и листья…

Внезапно внимание всадников привлек слабый женский крик, донесшийся до них слева от дороги – из поросшего папоротниками оврага.

– Помогите! – вновь раздался приглушенный возглас. Оба рыцаря, переглянувшись, не сговариваясь повернули своих коней и съехали с дороги. Копыта лошадей заскользили по отлогому спуску, а выхваченными мечами рыцари рубили ветви деревьев и кустарников, очищая путь. По дну оврага протекал мелкий, каменистый ручей, и прямо по его руслу всадники устремились на повторный, отчаянный крик о помощи. Вскоре они разглядели невдалеке привязанную к дереву полуобнаженную, в разорванной одежде рыжеволосую девушку; а возле нее – пятерых темнокожих злодеев: намерения их были достаточно ясны. Подстегнув коней, рыцари помчались на них с занесенными над головой мечами. Вид их был столь грозен и устрашающ, что разбойники, не выдержав, побросав награбленное добро и суковатые палки, кинулись врассыпную, карабкаясь вверх по склону, где их не могли достать острые клинки и копыта коней. С быстротой молнии они скрылись среди деревьев и зарослей кустарника. Рыцари соскочили с коней и подбежали к лишившейся чувств девушке. Гуго де Пейн достал нож и перерезал веревки, подхватив на руки падающую пленницу; князь Василько в это время зорко оглядывался по сторонам, готовясь отразить нападение, если бы негодяи надумали вернуться. Но их и след простыл в сгущающемся вечернем сумраке. Медноволосая девушка, лежащая на руках де Пейна, была необычайно красива, волнующе притягивала взгляд: нежной бархатной кожей, овалом лица, где выделялись яркие, чувственные губы, гибким станом и упругой грудью, которую почти не скрывала разорванная одежда. Она открыла глаза, и две синие молнии вспыхнули в сумраке оврага, словно гипнотической силой приковав к себе внимание и Гуго де Пейна, и князя Василька.

– Кто… вы? – волнуясь, спросила девушка, чувствуя себя весьма уютно на крепких руках рыцаря.

– Успокойтесь, – проговорил Гуго, слегка улыбнувшись ей. – Вы вне опасности. Скажите, где вы живете, и мы доставим вас домой тотчас же. Видно, на вас напали разбойники?

– Да… Да, – произнесла она, собираясь с мыслями, касаясь хорошенькой ручкой лба и откидывая голову; волосы ее при этом рассыпались по груди рыцаря – будто коварный огонь охватил его плащ. – Я ехала со слугами, когда из зарослей выскочили эти… черные люди, – продолжила она. – И… потом почувствовала, что меня куда-то тащат… Слуги разбежались… А когда я очнулась, привязанная к дереву, то закричала… И вот…

– Вы крикнули вовремя, – заметил князь Василько, на которого яркая красота девушки произвела сильное впечатление. Он даже сожалел, что не первый перерезал веревки.

– Вы не устали? – спросил он у де Пейна, на что тот отрицательно покачал головой. Тогда князь сбросил свой плащ и накинул его на плечи девушки.

– Куда вас отвезти?

– Мой дом находится неподалеку отсюда. Я покажу вам дорогу, – произнесла слабым голосом Юдифь, начавшая плести свои сети. Ее большие глаза излучали печаль и невинность, останавливаясь то на одном рыцаре, то на другом. Ломбардец Бер так и сказал ей, когда все детали плана были согласованы:

«Сначала – Гуго де Пейн, а потом… потом потребуется и русский князь. Бейте по двум мишеням сразу. Кто знает, не придется ли вам со временем отправиться в православный Киев, где тоже достаточно тяжких дел.» И Юдифь хорошо усвоила его наказ, тем более, что в прошлом справлялась и с большим количеством клиентов одновременно.

Гуго де Пейн вынес ее по склону оврага на дорогу, а князь Василько вывел лошадей. Усадив ее перед собой на седло, и поддерживая левой рукой, мессир осторожно тронул коня; рядом поехал князь, с трудом отводя взгляд от прекрасной незнакомки, словно свалившейся в овраг с неба. Юдифь же, склонив голову на плечо де Пейна, вновь впала в полуобморочное состояние, не забывая, однако, цепкими пальчиками держаться за рыцарский пояс. Так они и проехали городские ворота, а через некоторое время остановились возле двухэтажного особняка с мраморными колоннами, снятого для Юдифи на вымышленное имя ломбардцем Бером, чье чуткое ухо уловило стук приближающихся копыт, а быстрые ноги тотчас же увели через заднюю дверцу в сад.

Спешившиеся рыцари внесли бесчувственную незнакомку в дом, где тотчас же забегали слуги, охая, суетясь и зажигая свечи. Хозяйку положили в глубокое кресло в гостиной, обшитой бархатными тканями разных оттенков. Юдифь приоткрыла глаза.

– Нет, нет, не уходите! – попросила она рыцарей, склонившихся в прощальном поклоне. Вы спасли мне жизнь и мою честь, и я хотела бы отблагодарить вас. Меня зовут Эстер… Я – вдова испанского рыцаря дона Алонзо де Сантильяна, занесенная ветром странствий в Иерусалим. Покойный супруг оставил мне достаточно средств, с тех пор я много путешествую, и порою бываю довольно безрассудна, как сегодня вечером, отправившись по незнакомой дороге. К чему это могло привести – страшно представить! Если вы никуда не торопитесь и будете настолько любезны, что подождете меня, пока я приведу себя в порядок, то мы могли бы отужинать все вместе… Надеюсь, вы доставите мне эту радость? – и Юдифь-Эсфирь-Эстер одарила обоих рыцарей неподражаемо чарующей улыбкой, от которой растаял бы даже кусок льда.

Когда Юдифь, отдав приказания слугам и поварам, выскользнула через заднюю дверцу в сад, и рассказала ломбардцу Беру о своих достижениях, тот сквозь зубы прошептал в ее адрес нехорошее слово.

– Повремените с этим русским, – попросил он. – Куда вы торопитесь?

– Меня ждут в разных странах и городах, – резко ответила она. – Мне нельзя терять время. И вообще – не мельтешите тут; шли бы вы куда-нибудь подальше…

– Хорошо, хорошо! – успокоил Бер ценного агента Сионской Общины. – Поступайте как знаете…

Юдифь вернулась к рыцарям, где расторопные слуги уже накрывали на стол. Гуго де Пейн сожалел, что согласился остаться, но законы рыцарской чести не позволяли отказать в столь скромном желании прекрасной даме, тем более, только что спасенной им из лап разбойников. Он решил побыть здесь недолгое время и уйти. Хозяйка же построила в отношении его совсем иные планы. Наконец-то и она сообразила, что в осуществлении их, князь Василько скорее помешает и уж точно будет третьим лишним. Но светловолосого витязя также не хотелось упускать далеко – он мог понадобиться в будущем. Кроме того, ей было еще по-женски любопытно это, пока незнакомое ей, славянское племя, один из представителей которого уже попал в ее мелкие сети. Тяжело вздохнув, Юдифь подумала, в кого первого запустить свои розовые коготки: во француза или русского? Наказ Бера был однозначен, но она плевала на него; ее больше интересовал князь, а не этот суровый рыцарь, с холодными серыми глазами. Она решила про себя: кто первый заговорит с ней – с того и начнем наше меню. Первым произнес фразу Гуго де Пейн. И она звучала так:

– К сожалению, любезная донна Сантильяна, в скором времени я вынужден буду откланяться – меня ждут неотложные дела.

«Как бы не так! – подумала про себя Юдифь. – Вот ты-то, милый мой, и останешься…»

– Прошу к столу! – произнесла она, беря под руку де Пейна, и одаривая князя Василька таким пронзительным взглядом, что он даже споткнулся на ровном месте. По древнему поверью, оступиться на правую ногу считалось дурным знаком, но князь решил не придавать этому значения. И поздний ужин на троих, обставленный с восточной изысканностью, при свечах и с расползающимся по помещению ароматом из зажженных по углам курильниц, с тихой музыкой лютни, доносящийся из сада и неслышными движениями слуг вокруг богато убранного круглого стола – начался. Хозяйка дома умела поддержать беседу тонкой, остроумной фразой, смолчать – где надо, изобразить удивление, заинтересованность, очаровательно выглядеть либо простодушной, либо загадочной слушательницей, сознающей свою притягательную власть над мужскими сердцами. Легкий разговор между рыцарями скользил по тонкому льду в опасной близости от полыньи, где плескался ее синий взгляд. Было что-то поистине колдовское в глазах Юдифь, в их таинственной иудейской печали, собранной за тысячи веков; они словно бы распинали рыцарей за то неведомое зло, что было принесено ее племени. Пряный аромат от курящихся благовоний кружил голову; грустная песня тонких струн искала потайные тропы к душе; необычный вкус вина, к которому Юдифь почти не притрагивалась, дурманил сознание двух рыцарей. Они чувствовали себя легко, спокойно, до странности беззаботно, освобожденные чьей-то волей от земных тягот. Гуго де Пейн впервые улыбнулся хозяйке, откинувшись на спинку кресла; князь Василько расслабился, подперев щеку рукой и не спуская глаз с огненно-рыжей красавицы. Гуго де Пейн с удивлением почувствовал, что ему не хочется уходить; более того, ему было приятно сидеть здесь, словно он случайно набрел в своих странствиях на чудесный оазис в пустыне, где его встретили с любовью и пониманием, утолили жажду и увлекли в бездонную прохладу синих глаз. Далеко-далеко, будто в глубине души чуть тревожно зазвонил тихий колокольчик, но де Пейн не стал обращать на него внимания. В конце концов, он сильно устал за последнее время – у него не было ни минуты отдыха; уже три года он непрерывно занимался созданием Ордена, посвящая ему все свое время, а сейчас выдались именно те мгновения, когда можно позабыть обо всем… обо всем… Князь Василько отчего-то засмеялся, взглянув на вошедшего взлохмаченного человека, подошедшего к Юдифи, и Гуго также нашел его вид достаточно смешным. Но равнодушно не придал странному гостю ровным счетом никакого значения.

– Уйдите! – резко сказала Беру Юдифь, сверкнув посеревшими глазами. Ломбардец что-то шепнул ей на ухо, а потом удалился.

– Кто это? – спросил Гуго; а голос его прозвучал так странно что он и сам не поверил – его ли это слова? И вновь его поразил странный вкус пригубленного вина.

– Мой дядя, – произнесла Юдифь; шепот ее проплыл над столом, обволакивая мозг. Князь Василько неловко опрокинул кубок с вином и красная жидкость, словно густая кровь потекла по столу, капая на пол. И тотчас же лютня заиграла быстрее, надрывно, звуки ее ворвались в комнату, закружились, забились в агонии. Юдифь легко соскользнула с кресла, сбросила с плеч широкий красный шарф, взметнувшийся прозрачным облаком, изогнула гибкий стан, примериваясь в танце к ритму неведомой музыки. Руки ее плавно поднялись вверх, обнажив хрупкие, изящные плечи, рыжая головка запрокинулась, стройные ноги оторвались от мягкого ковра… Это был даже не танец, а полет какой-то яркой, блестящей, вещей птицы, взлет ее над землей и морем, уводящий за собой к обжигающему солнцу. Постепенно он становился все сильнее, быстрее, мучительнее, словно превращался в безумную пляску любви и смерти. Она танцевала для них, и оба рыцаря, пораженные и восхищенные смотрели на нее. Когда Юдифь, обессиленная, достигшая незримых высот, опустилась на ковер, Гуго де Пейн и князь Василько, вскочив с кресел, бросились к ней, помогая подняться. Благодарная, она протянула им свои тонкие руки. Было уже далеко за полночь, но время осталось где-то за стенами этого дома. Казалось, вечер только-только начался, и самое главное – впереди. Но все дальнейшее стало восприниматься Гуго де Пейном в искаженном свете; он видел происходящее будто бы через толщу воды, а порою и вовсе его сознание покрывал мрак, туман, где еле-еле светились слабые огоньки… Мелькали неясные картины: разлитая кровь на столе; князь Василько, пытающийся подняться; склоненное над ним лицо Юдифи, ее змеиная улыбка и холодные пальцы; другое лицо с взлохмаченными волосами, целая череда лиц; и голоса, голоса, обнимающие его руки, смех, шепот, жар… он пытался разлепить налившиеся тяжестью веки, но они стали точно свинцовые, и де Пейн почувствовал, что проваливается, летит в глубокий темный колодец, и не за что зацепиться, чтобы остановить это странное падение…

3

Византийская принцесса Анна Комнин, испросив соизволения отца на посещение Иерусалима, жила ожиданиями скорого отъезда и близкой встречи с любимым рыцарем. Осеннее время года и политическая ситуация в Византии и Палестинском королевстве способствовали поездке, а благодаря стараниям тамплиеров маршрут царственной особы не вызывал опасений. Дороги, по которым должна была проследовать принцесса, были расчищены от разбойничьих банд, да и сельджуки после серии поражений больше не показывались во владениях Бодуэна I. И хотя некоторая тревога все же наполняла сердце василевса, он вынужден был согласиться на неудержимый порыв дочери, которая мотивировала свое желание «тягой к обогащению кругозора и расширению знаний». Истинная причина, впрочем, была ясна без слов: стоило лишь взглянуть в ее печальные вишневые глаза. Эпарх Стампос, каждые полгода получавший подробный отчет от Христофулоса о пребывании Гуго де Пейна в Палестине, о всех его передвижениях, связях, поступках и высказываниях, постарался как можно лучше обеспечить безопасность принцессы. За пару недель до ее отбытия, вперед были высланы небольшие конные отряды трапезитов, а саму Анну Комнин сопровождал ее неизменный спутник во всех путешествиях Ренэ Алансон и пятнадцать рыцарей, отобранных лично военным логофетом Гайком. Принцесса не пожелала, чтобы о ее поездке были извещены официальные лица в Иерусалиме. Она хотела преподнести сюрприз Гуго де Пейну. Но страдающий от безответной любви к принцессе, брат французского монарха, Ренэ Алансон также догадывался о том, что влечет в Святой Город Анну Комнин. За последнее время он так иссушил свое сердце, обладая в мечтах прекрасной принцессой, сжигая свою душу в любви к ней и ненависти к счастливому сопернику, что готов был пойти на все, чтобы добиться своей цели.

Когда Анна Комнин в окружении своей свиты выехала из багряного под октябрьским солнцем Константинополя, в тот же четвертый день второго месяца осени 1113 года к Иерусалиму со стороны Енномовой долины приблизился экипаж, окруженный всадниками-латниками гессенского рыцаря Бломберга: они привезли в столицу королевства трех подобранных возле крепости Петра измученных долгим переходом из Египта путников – графиню Катрин де Монморанси, князя Гораджича и его слугу Джана. Силы их уже начинали восстанавливаться, но встреча с мессиром и будущее виделось в тревожной и призрачной дымке.

Если преданного китайца Джана заботили лишь невзгоды своего хозяина, и он жил его жизнью, то сербский князь, успевший за последнее время полюбить мужественную графиню, испытавшую с ним все тяготы их египетских приключений, по мере приближения к Иерусалиму, становился все мрачнее и мрачнее. Он выполнил задание Бодуэна I и Гуго де Пейна, хотя и потерял при этом одного из лучших рыцарей Палестины – Рихарда Агуциора, и была ясна даже приблизительная дата наступления войск молодого султана Исхака Насира – тот день, когда они должны были перейти границу: из нескольких достоверных источников, приближенных к двору правителя, этот срок был назначен на конец октября. Другой груз лежал у него на сердце и занимал все мысли: возвращение Катрин де Монморанси и ее встреча с Гуго де Пейном. Он знал про одиночество мессира, его свободу и полную теперь независимость графини от всех обязательств перед султаном Магриба Юсуфом ибн-Ташфином. Как встретятся они после десятилетней разлуки? Какой путь определит им дальнейшая судьба: пойдут ли они навстречу друг другу или прошлое уже невозможно будет вернуть, и дороги их разойдутся. Милан Гораджич втайне мечтал и надеялся на последнее.

Тяжело и тревожно было на душе и у Катрин де Монморанси. Как прекрасно было бы вернуться в светлые дни юности, вычеркнуть из памяти эти годы и возродить ушедшую любовь. Но сейчас между ней и Гуго де Пейном стояла неодолимая преграда. У каждого из них была теперь своя жизнь, хорошо ли она текла или плохо – не важно: разрушить преграду времени казалось безумием. Женская интуиция подсказывала ей, что Гуго не мог забыть ее, но вправе ли она вновь появляться на его горизонте? Ведь вполне возможно, что сердце его уже принадлежит другой… И ни он, ни она не виноваты в том. Смеет ли она разрушить чужое счастье?

Экипаж был доставлен прямо к Тамплю, и Гораджич тепло попрощался с гессенскими латниками. Еще прежде он уговорил графиню, хотя бы временно, расположиться в доме тамплиеров, пока она не приведет свои дела в порядок. Гораджича удивило, что ворота были открыты, а во дворе суетливо бегали слуги. Ухватив за полу кафтана пробегавшего мимо оруженосца Андре де Монбара – Аршамбо, который в испуге вытаращил на него глаза, точно увидел перед собой привидение, Гораджич спросил:

– Что здесь, черт возьми, происходит? И куда все подевались?

– Пропал мессир! – заплетающимся языком проговорил Аршамбо, уверенный, как и многие другие, что сербский князь сгинул в пустынях Египта. – Уже второй день он не ночует дома, и никто не знает – где он? Все рыцари отправились на его поиски. Не случилось бы беды…

Стоящая за князем графиня испуганно вскрикнула: ей показалась чудовищной сама мысль о том, что долгожданная встреча может не состояться перед самым концом, что вновь проклятая судьба вмешается в их, жизнь.

– Приготовьте комнаты и все необходимое графине де Монморанси, – потребовал князь Гораджич. А мне – коня и оружие!

Тамплиеры, разбив Иерусалим и его окрестности на секторы, занимались поисками Гуго де Пейна, так странно исчезнувшего вместе с князем Васильком после своей обычной вечерней прогулки. Опросы жителей тех домов, мимо которых проезжал мессир, пока ничего не дали. Не могли же два рыцаря провалиться сквозь землю или испариться в небесной выси? Если бы они приняли бой, то отзвуки его уж наверняка достигли бы стен Тампля. Что же случилось?