Текст книги "Великий магистр"

Автор книги: Октавиан Стампас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 43 страниц)

– Ваше величество! Простите, что мы деремся в вашем присутствии, – крикнул де Пейн, отражая удары. – Но другого способа доказать, что мы те, за кого себя выдаем, я не вижу.

– Граф Танкред! – продолжил его мысль Людвиг фон Зегенгейм. – Помните, именно этим ударом я сразил сарацинского князя Нияза, возле Антиохии, когда вы бились в трех метрах от меня? – и искусным выпадом он сбил шлем-блюдце с головы одного из стражников. – Правда, сейчас я взял чуть выше.

В зале стоял звон и грохот, а все рыцари, и сам Бодуэн, с удовольствием наблюдали за поединком.

– Сеньор! – обратился Гуго де Пейн к офицеру, который, хотя и вынул меч, но не принимал участия в схватке. – Мне послышалось, что вас зовут Агуциор? Не ваш ли замок расположен близ Ульма, а отец почтенный Курт Агуциор? – вновь, выбитые алебарды посыпались из рук противников Гуго и Людвига. – Да-да, именно так! – взволнованно отозвался офицер, и лицо его оживилось.

– Ну так я должен передать вам привет от него – сильно скучает и грустит о сыне. У него там были маленькие неприятности, но они благополучно разрешились. Мы как-нибудь поболтаем, если нас прежде не повесят.

– Ну все, все, хватит! – выкрикнул вдруг король Бодуэн. Он поднялся с трона и направился к сражающимся, которые тотчас же опустили мечи и алебарды – Это не арест, а какое-то… избиение младенцев. Я отправлю вас на границу с Египтом! – грозно пообещал он стражникам. – А вас – прошу извинить за невольное испытание. Война, видите ли… Повсюду идет война.

Он притянул к себе за руки Гуго де Пейна и Людвига фон Зегенгейма.

– Конечно, граф Шампанский описал мне вас так, как надо. Да вы и не нуждаетесь ни в каких рекомендациях. Приветствую вас в моем королевстве, славные рыцари!

Подошедший граф Танкред смущенно протянул Зегенгейму свою руку.

– Надеюсь, вы не держите на меня зла? – криво улыбнулся он. – У нас тут порою бывает отчаянная скука. Вот и стараемся как-то оживить мертвую тишь.

– Наш общий друг, – кстати он здесь, внизу, – Роже де Мондидье, по этому поводу сказал бы: кто старое помянет – тому глаз вон, – усмехнулся Людвиг.

– И его единственное око всё также устремлено только в будущее? – поинтересовался Танкред. – А какую лестницу в будущее привезли вы к нам сюда, в Иерусалим?

– Цель вашего приезда мне известна из послания графа Шампанского, – ответил за рыцарей король Бодуэн. – и я поддерживаю ее. Более того: я просто рассчитываю на ваше оружие. О дальнейших планах, мы поговорим позднее, когда вы отдохнете с дороги и немного освоитесь. Я выбрал для вашего пребывания место, которое наверняка понравится. Это будет и вашей резиденцией, и домом, и… чем угодно. А пока ознакомьтесь с моим братом, супругой и дочерью Мелизиндой.

Черноволосая, двадцатилетняя красавица, во время всего разговора не отрывавшая взгляд от лица Гуго де Пейна, чуть поспешнее, чем следовало бы, приблизить к рыцарям…

Король Бодуэн отдал прибывшим воинам левую часть своего дворца, то крыло, построенное на фундаменте древнего Храма Соломона, где в более поздние времена стояла арабская мечеть Аль-Акса, а раньше находились гигантские соломоновы конюшни, содержащие до двух тысяч лошадей. В общем-то, это было никак не обустроенное и запущенное место, хотя дырявые и протекающие своды поддерживали целых двести восемьдесят лепных колонн. Андре де Монбар, цокая языком, тотчас же принялся намечать план реконструкции. Огромная площадь, где разместились рыцари, их оруженосцы и слуги, позволяла бы вместить и еще добрых пять сотен людей. Гуго де Пейн и Людвиг фон Зегенгейм остались довольны резиденцией; маркиз де Сетина был на седьмом небе от счастья, приблизившись к своей сокровенной мечте; графа Норфолка несколько покоробило отсутствие удобств; Виченцо Тропези был бы рад находиться вместе со своей Алессандрой хоть в шалаше; а Роже де Мондидье и князю Гораджичу было вообще все равно, где спать – пусть бы и под открытым небом. Лишь Бизоль де Сент-Омер, узнав, где их разместили, недовольно ворчал:

– Надо же! Нас поселили в бывших конюшнях!

– Но зато это конюшни самого царя Соломона! – утешал его маркиз де Сетина. – И – кто знает – не бродит ли здесь по ночам его дух, охраняя неведомые нам тайны?..

3

Дворец иерусалимского короля Бодуэна I и Храм царя Соломона (вернее то, что от него осталось) располагались на северо-востоке Святого Города, примыкая притвором к Золотым воротам, через которые уходил спуск к Гефсиманскому саду и Елеонской горе в долине Кедрона, Там начинался путь в Иерихон, к реке Иордан и Мертвому морю. Бывшие конюшни царя Соломона отделяла западная стена Храма от построенного римлянами Форума и более позднего аббатства Сен-Мари-лез-Альман. Еще два аббатства – Сен-Мари-де-Латен и Сен-Мари-ле-Гранд находились чуть севернее, возле главной церкви Гроба Господня. Если же пойти еще дальше на север, по каменистым улицам Иерусалима, дивясь причудливым зданиям, соединенным между собой карнизами, лестницами, куполами, мимо крепости Антония и незаделанного до сих пор пролома в крепостной стене, через который ворвались в город рыцари Годфруа Буйонского, мимо страшного лепрозория – обиталища пораженных проказой несчастных, то впереди чуть видна была мучительная и горестная для каждого христианина Голгофа, на которую поднимался в своем последнем земном пути Спаситель человеческого рода… Каждый камень в Иерусалиме напоминал о Христе, и о тех библейских пророках, что жили здесь и оставили свой след. Сколько слез и крови пролито в этих местах, сколько мудрых и спасительных слов упало на благодатную почву! Но сколь много душ уловлено и слугами князя мира сего и им самим – отцом лжи и тьмы, ангелом смерти, человекоубийцей и вором жизни – дьяволом. Сказано ведь Иисусом: «Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз хотел Я собрать чад твоих, как птица птенцов своих под крылья, и вы не захотели!». И еще добавлено им, что не бывает, чтобы пророк погиб вне Иерусалима… Южнее Голгофы виднелась Башня Давида, а за ней – Дворец Ирода, а на самом юге города находилась знаменитая Купальня Силоам и железные ворота Сиона, через которые уходила дорога на Вифлеем по Енномовой долине. Возле этой брусчатой дороги высилась скала Сион, где Годфруа Буйонским было основано аббатство Нотр-Дам-де-Сион, и где когда-то размещалась древняя трапезная и могила иудейского царя Давида, отца Соломона. Аббатство, возглавляемое приором Арнальдусом, было сооружено столь поспешно, что вызвало удивление многих и многих. Почему оно приняло имя горы, на которой взросло? Связано ли оно каким-то образом с Сионской Общиной? Что за Орден создан капитулом каноников-августинцев и кто является его Великим магистром? Непреложным было только одно: именно отсюда началась королевская традиция католических монархов Иерусалима, основу которой заложил герцог Нижней Лотарингии Годфруа Буйонский, чье воцарение в Святом Городе походило на возвращение истинного наследника мирового престола.

Уже через две недели, в предпоследний день 1111 года, состоялось боевое крещение рыцарей в долине реки Иордан. Правда, не всех. Четверо из них оставались в Иерусалиме: Андре де Монбар занимался ремонтом и обустройством запущенного здания бывших конюшен царя Соломона, контролируя и подгоняя поденщиков-арабов; маркиза де Сетина было попросту невозможно оттащить от Иерусалимских библиотек; Виченцо Тропези разрешили продлить его полный опасностями медовый месяц; а граф Норфолк, о котором король Бодуэн узнал, что он сведущ в рисовании, трудился над портретом монарха, чьей просьбе Гуго де Пейн был не в силах отказать. Пятеро же рыцарей, со своими верными оруженосцами и с десятком копейщиков Бизоля де Сент-Омера, выехали ранним утром из Иерусалима по направлению к Мертвому морю. На первом этапе пребывания в Палестине задача, поставленная Гуго де Пейном, была предельно проста и конкретна: изучить ближайшие окрестности Святого Города, примыкающие к нему территории, состояние дорог, их проходимость в дождливое время, другие пути и тропы, настроение местных жителей, и ту степень поддержки, которую они способны оказать, а также выбрать наиболее благоприятнее места для организации форпостов, могущих служить перевалочными базами и для них самих, и для паломников. Первое знакомство показало, что надежной и четкой структуры в защите города не существовало, или она была случайной и слабой – в зависимости от грозящей опасности, хотя в окружении Бодуэна I имелись опытные и искушенные военачальники, прошедшие и огонь, и воду; виною же всему была наступившая после эйфории победы некая расхоложенность и успокоенность. Никто из них даже не соизволил проехаться вместе с Гуго де Пейном до Мертвого моря, несмотря на донесения о вспыхивающих там очагах напряженности и появлении небольших конных отрядов сельджуков, возглавляемых воинственным князем Санджаром, сыном верховного правителя Мухаммеда.

Итак, Бодуэн I позировал в одежде мавританского султана с огромным догом, лежащим у его ног, Андре де Монбар возводил в бывших конюшнях рыцарские покои, Фуше Шартрский переписывал ассиз «О подметании улиц…» в свои тетради, а грек Христофулос страдал одной головной болью: как уследить за непоседливым, часто ускользающим из-под наблюдения Гуго де Пейном? Христофулос со своими людьми поселился в снятом ими доме; напротив входа в соломоновы конюшни. Массивные ворота в них были видны, как на ладони, и кто-нибудь из его агентов постоянно дежурил возле окна, беря на заметку всех, кто входил или выходил из здания. Когда ранним утром ему доложили об отбытии рыцарей, Христофулос, привыкший к быстрым действиям, тотчас же собрался и отправился вслед за ними, захватив одного из своих людей, и держась от всадников в пределах видимости, позевывая и проклиная начавшийся дождь. Его помощник ворчливо заметил:

– Долго мы будем за ним следить? Иногда мне кажется, что у нашего начальника не голова, а кочан капусты. Что мы хоть должны выяснить? Где у него ахиллесова пята?

– Именно, – ответил коренастый грек. – И если для этого потребуется полезть в канализационную трубу, то ты отправишься туда первым. Даже не снимая штанов.

Между тем рыцари, делая короткие остановки в древнебиблейских городках и селениях, приближались к Иерихону и, миновав его, выехали к разлившемуся после сезона дождей Иордану.

– Ну, и как мы будем переправляться? – озабоченно спросил Бизоль, стряхивая с сапог воду.

– Учтите, я не умею плавать, – заметил Роже де Мондидье.

– Надо спуститься к устью, – предложил де Пейн. – Где-то там должны быть рыбачьи лодки. Мы не дадим вам утонуть.

Отряд Гуго де Пейна, оставляя за собой белые пыльные облака, помчался вниз по течению, а за ними поторопились Христофулос и его помощник, который впервые начал задумываться о достоинствах и недостатках канализации. Побережье Мертвого моря, куда впадал Иордан, походило на застывшие и спрессованные тысячелетиями людские слезы и горе, если бы они могли обрести материальное воплощение. Страдающая от жажды и соли желтая земля, придавленная тяжелыми, наваленными друг на друга камнями, безжизненный воздух, в котором, казалось, ни разу не пролетала ни одна птица, грязевые, засасывающие отмели, омертвелая тишина, – все это оставляло тягостное и гнетущее впечатление, словно перед рыцарями неожиданно открылся совершенно иной, неведомый, лунный мир.

– За этим страшным морем, на границе Палестинского королевства, находятся крепости Керак и Монреаль, – произнес Людвиг фон Зегенгейм, всматриваясь в водную гладь. – Как-то раз мы загнали сюда отряд сельджуков и пустили их на самое дно.

– Это случилось после освобождения Иерусалима, – напомнил Роже де Мондидье. – Я не удивлюсь, если их несчастные души поднимутся сейчас на поверхность, выберутся на берег и ринутся в свой последний бой.

– Драться с потусторонними силами? Нет ничего прелестнее, – промолвил Милан Гораджич. Его бравый вид и решительный взгляд не оставляли сомнений том, что он готов сразиться с самим дьяволом.

– Кто знает, – произнес Гуго де Пейн, – возможно мы и ведем настоящую войну не с людьми, а с призраками. Возможно, между небом и землей завязываются битвы пострашнее наших? Мир разделен на два войска – ангелов и демонов, сил бытия и сил небытия. И тайные истоки всех приключающихся с нами событий исходят из природы этого вечного сражения. Невидимого сражения… Оно может проходить и внутри каждого из нас, – немного помолчав, добавил он. – Поскольку душа и тело находятся в постоянной борьбе между собой. И, если ты забыл о своем духе и открестился от него, ты непременно столкнешься с ним в жестоком и мгновенном откровении…

Бизоль нарушил тишину, наступившую после этих слов, хлопнув себя ладонью по бедру.

– Ты хорошо сказал, Гуго! – воскликнул он. – Я бы так не смог!

– Ты можешь многое другое, – утешил его Роже де Мондидье.

– Смотрите! – выкрикнул Раймонд, указывая в сторону каменистой кручи. Из-за ее скалистого бока выехали шестеро всадников в белых бурнусах с копьями наперевес. Расстояние между ними и рыцарями было около трехсот метров.

– Это сельджуки, – произнес Людвиг фон Зегенгейм. – Вот ваши мертвые души, которых вы вызывали, – обернулся он к Роже.

– По крайней мере, они ими сейчас станут, – ответил тот.

– Вперед! – скомандовал Гуго де Пейн, и его отряд, насчитывающий двадцать человек, помчался за развернувшими своих туркменских коней всадниками.

Погоня, длившаяся несколько минут, увлекла их в ущелье между двумя холмами, поросшими высоким кустарником. Здесь сельджуки внезапно остановились и повернули коней навстречу рыцарям, а к ним, с диким криком и визгом присоединилась еще дюжина всадников, выскочив из-за крутого поворота. Оглянувшись, Гуго де Пейн увидел, что вход в ущелье теперь закупорен невесть откуда взявшимися двумя десятками конных сельджуков, взметнувшими вверх свои кривые мечи. Лошадиное ржанье смешалось с воинственным кличем, и обе группы сельджуков понеслись на рыцарей, сгрудившихся в кучу.

– Похоже, они что-то хотят у нас выяснить, раз так торопятся, – проговорил Бизоль де Сент-Омер, вертя головой: ему хотелось сразиться и с теми, и с другими.

– Наверное, расспросить дорогу на Иерусалим, – подтвердил Роже де Мондидье.

Рыцари быстро разделились: десять человек, во главе с Гуго де Пейном и Миланом Гораджичем бросились на тех, кто был впереди, а остальные – на скрывавшихся в засаде. На стороне сельджуков было численное превосходство, но они не учли того, что узкое ущелье не позволяло использовать это преимущество, а испугать рыцарей внезапной засадой и дикими криками оказалось напрасным делом. Наоборот, встречный натиск хорошо вооруженных мечами и копьями и надежно защищенных латами рыцарей и их воинов (лишь слуга-оруженосец сербского князя Джан был по-прежнему одет в просторную серую широкую рубаху и такие же штаны, а в руках держал какие-то странные дубовые палочки, скрепленные цепью) был столь яростен и неудержим, что сельджуки дрогнули. Тщетно их предводитель – обросший черной щетиной мясистоносый турок – кричал: – Убейте их! Убейте! – Передние ряды его воинов, против которых бились Бизоль де Сент-Омер, Роже де Мондидье и Людвиг фон Зегенгейм со своими оруженосцами и латниками, уже лежали на земле и корчились от нанесенных им смертельных ран. То же самое было и на другом фланге, где на головы противников обрушились мечи и палицы Гуго де Пейна, Милана Гораджича и остальных. Изумление как своих соратников, так и врагов вызвал маленький китаец, который так искусно вертел своими крепкими палками, что от трескавшихся черепов сельджуков лишь хруст разносился по всему ущелью. И, не выдержав накала борьбы, потеряв с десяток всадников, которые – кто убитый, кто раненый валялись на земле, – турки, охваченные паникой – побежали. Вытолкнув их с обеих сторон из ущелья, рыцари не стали преследовать уносивших ноги сельджуков, рассыпавшихся по равнине. Обогнув холм, рыцари сошлись все вместе и подсчитали свои потери. Серьезно не пострадал никто, кроме раненого в живот одного из латников Бизоля; кроме того, еще трех человек задели кривые мечи сельджуков. Глубокий порез оказался и на предплечье Раймонда Плантара.

– Поздравляю тебя с первым крещением сталью, – сказал ему Гуго де Пейн, перевязывая руку своему оруженосцу. – Теперь ты вступил на порог рыцарства.

– А твой крестный, который окропил тебя кровью, ускользнул, – добавил Милан Гораджич.

– Я хорошо запомнил его, – стискивая зубы проговорил юноша, глаза которого продолжали возбужденно гореть.

– Кстати, – заметил подъехавший к ним Людвиг фон Зегенгейм. – Я узнал того, кто руководил сельджуками. Этот носатый турок – Умар Рахмон, правая рука Санджара. Мы дрались с ним еще в Леванте, но тогда он ускользнул от меня.

– Как и на этот раз, – произнес Роже де Мондидье.

– Но если здесь был Умар, то где-то неподалеку находится и его хозяин.

– И весь вопрос в том – что они замышляют? – заключил Гуго де Пейн.

– А я знаю, что! – поставил точку Бизоль де Сент-Омер. – Они хотят окунуться в Мертвом море. И я готов им в этом помочь.

… Наблюдавшие с вершины холма за ходом боя, а потом и за встречей рыцарей, Христофулос и его помощник переглянулись.

– А вы говорили, что его надо от кого-то охранять, – язвительно проговорил младший агент, выразительно показывая на валявшиеся в ущелье трупы. – Да это от него надо выставлять двойную защиту, и то она вряд ли поможет!

– Не мешало бы нам спустится вниз и помочь раненым, – ответил на это Христофулос, вынимая кинжал.

Глава II. ПАЛЕСТИНА, 1112 ГОД

И когда приблизился к городу

то, смотря на него, заплакал о нем…

Евангелие от Луки 19; 41

1

За Мертвым морем собирались крупные силы сельджуков. Информацию об этом Бодуэн I получил не только от Гуго де Пейна, но и из других источников. Но конкретных мер противодействия пока не предпринимал, надеясь на хорошо укрепленные сторожевые крепости Керак и Монреаль и на иные заградительные бастионы на пути в Иерусалим. Кроме того, он в любой момент мог выставить ополчение, мобилизовав двадцать тысяч слоняющихся по городу без дела рыцарей, не считая своей регулярной гвардии. Никто не верил, что сельджуки могут представлять какую-нибудь серьезную опасность. Побывавший в пограничных крепостях, Гуго де Пейн убеждал иерусалимского короля:

– Гарнизоны Керака и Монреаля не смогут противостоять хлынувшей на них лавине. Единственное, что они предпримут – это будут отсиживаться за высокими стенами, пропуская мимо колонны сельджуков, устремляющихся на Иерусалим. Необходимо уже сейчас укрепить этот опасный район хорошо организованным, быстро перемещающимся войском, в три-пять тысяч рыцарей, способным оттягивать на себя силы противника, а в нужный момент укрываться за крепостными стенами Монреаля или Керака.

– Сколько недель вы пробыли в Палестине? – Бодуэна I больше интересовал огромный портрет на холсте, выполненный графом Норфолком, которого он наградил за «особые заслуги» перстнем со своей руки – редкой чистоты алмазом, ограненном золотой арабской вязью.

– Скоро пойдет третий месяц.

– Как вы думаете, по-моему, левый ус на портрете чуточку длиннее правого? Вам не кажется?

– Ваше величество! Оба уса одинаковой длины, но даже сложенные вместе, они будут короче сельджукских мечей.

– Да? Так вот, – Бодуэн посмотрел на рыцаря. – Мы прожили здесь гораздо дольше и изучили нравы этих поганых псов. Они никогда не решатся напасть на Святой Город, а будут только выть по ночам, как шакалы, и кусать нам пятки. В ближайшие пятьдесят лет им не оправиться от поражений, которые мы нанесли им тринадцать лет назад. Когда вы, надо полагать, еще ходили в оруженосцах.

– Мы все носили чье-то копье и меч.

– Да, разумеется, но я не об этом. Я благодарен вам за заботу о вверенном мне государстве и рассчитываю на ваше участие и преданность также и впредь.

Поняв, что дальнейший разговор бесполезен, Гуго де Пейн откланялся и покинул Бодуэна I. Разыскивая во дворце графа Норфолка, он наткнулся на свободного в этот день от дежурства Рихарда Агуциора, который и проводил его на женскую половину покоев, где в одной из комнат молодой художник рисовал сидящую перед ним в кресле старшую дочь иерусалимского короля – Мелизинду. Черноволосая и темноокая красавица, увидев вошедших рыцарей, залилась румянцем, охватившем ее бледно-мраморные щеки. Смутившись, она искоса поглядывала на де Пейна, который почтительно приветствовал ее. Мелизинде минуло девятнадцать лет. Родившись в Лотарингии, она до пятнадцати лет воспитывалась в замке своего деда Евстафия Буйонского и бабки Иды Арденнской, и лишь последние четыре года жила в Иерусалиме. Среди ее предков были воинственные и отчаянные графы, маркизы, герцоги и короли, некоторые из которых имели английское, греческое, итальянское, кельтское происхождение. Но ни она, ни ее отец, ни даже дядя Годфруа Буйонский, не знали, что в их жилах течет еще одна кровь, благодаря которой, они и вознеслись столь стремительно на иерусалимский престол. Но что это была за кровь – о том ведал лишь очень узкий круг лиц: здесь, в Святом Городе, в Нарбонне, в Труа и в Ватикане. И это была кровь Меровингской династии…

Нрав Мелизинды нельзя было назвать скромным и послушным, но в присутствии этого рыцаря с холодным серым взглядом и невозмутимым лицом, она почему-то робела, – и так случилось еще при первой встрече, когда ее отец задумал столь беспечно и глупо подшутить над прибывшими рыцарями. Она чувствовала какое-то смятение, когда смотрела на него, хотя за все время он не перемолвился с нею и парой фраз. Словно попав в водоворот на реке, она втягивалась все глубже в неведомую воронку, и это было страшно и прекрасно одновременно, а грудь разрывалась от недостатка воздуха, и дна – не было видно. Мелизинда, боясь себе в том признаться, все больше думала о Гуго де Пейне, как о человеке, не случайно явившимся в Иерусалим.

– Простите меня, милая принцесса, – обратился к ней вдруг де Пейн, и Мелизинда вздрогнула, – но я вынужден прервать сеанс. Ваш живописец, граф Норфолк, потребуется мне для срочного и ответственного поручения.

– Пожалуйста, – послушно ответила Мелизинда, хотя, скажи ей это кто другой, и она взвилась бы от негодования. Даже Агуциор, привыкший к ее взрывному характеру, изумленно посмотрел на нее. Дождавшись, когда принцесса покинет комнату, Гуго де Пейн обернулся к Норфолку.

– Граф, мне кажется сейчас не время заниматься рисованием.

– Я и сам хотел попросить вас, чтобы меня избавили от этого занятия, – ответил молодой англичанин. – Я уже начинаю жалеть о том дне, когда впервые взял в руку кисть. Откровенно говоря, я стал подумывать, а не изобразить ли мне принцессу Мелизинду какой-нибудь щербатой, да с двойным подбородком, чтобы меня наконец оставили в покое…

– Не нужно, – произнес де Пейн под смех Рихарда Агуциора. – Но живопись пока оставим в стороне. Теперь же я рассчитываю на вашу исключительную память, наблюдательность и умение составлять карты местности. Необходимость в этом огромная. Вы знаете, что Бизоль находится сейчас в Триполи и проследует дальше к Тортозе, а Роже курсирует между Тибериадой и Акрой, налаживая безопасные маршруты для следования паломников. Людвиг фон Зегенгейм отправился за Мертвое море к крепостям Керак и Монреаль, Виченцо Тропези – в Яффе, и даже маркиз де Сетина, оставив свои изыскания в библиотеках города, подготавливает все для принятия паломников в Цезарии. Вам же, с Миланом Гораджичем, я поручаю, возможно, самое трудное дело: отправиться на юг королевства, и, начиная с Газы, проследовать по всем приграничным городам и селениям. Я думаю, вам не составит труда сделать подробную карту дорог и укреплений. Это необходимо мне, это потребуется и Бодуэну I. Гораджич знает местность, а вы – будете его глазами и памятью. Потом вы вернетесь в Иерусалим, и мы определим дальнейшие маршруты.

– Почему бы и мне не проехаться вместе с вами? – предложил вдруг Агуциор. – Весь февраль я свободен. А в крепости Сан-Порта, на границе с Египтом, я долгое время командовал гарнизоном.

– Хорошая мысль, – согласился де Пейн.

– Когда мы выезжаем? – спросил граф Норфолк, которому не терпелось поскорее покинуть надоевший королевский дворец.

– Завтра утром.

Гуго де Пейн, отправив своих рыцарей по разным городам Палестины, и сам вскоре покинул Иерусалим, оставив в почти обустроенном штабе одного Андре де Монбара, заканчивающего отделку помещений. Его путь лежал к удерживаемой сарацинами, уже на протяжении тринадцати лет, крепости Тир, которая была словно бельмо на глазу во всем королевстве и представляла большую опасность на маршруте паломников. Совершавшие из нее дерзкие вылазки турки, не только грабили караваны купцов, но и беспощадно вырезали оказавшихся поблизости пилигримов. Гуго де Пейн рассчитывал рано или поздно вырвать эту занозу из тела иерусалимского королевства. Но для подобной хирургической операции требовалось тщательно продумать все ее тонкости. И посмотреть, наконец, что это такое – Тир.

Когда де Пейн вместе с Раймондом и двумя своими слугами, Жаном и Пьером, выезжали из Иерусалима, в город вступала немногочисленная группа рыцарей, во главе которой ехал Филипп де Комбефиз. Два воина, познакомившиеся лишь в Константинополе, салютовали друг другу, подняв вверх копья. Оба они отъехали к обочине дороги, пропуская толпу следовавших за рыцарями паломников. Среди них плелся и взлохмаченный, обгоревший до черноты, истово крестившийся на стены Святого Города человек, то и дело падающий на колени. В этом фанатичном «христианине» вряд ли кто мог узнать ломбардца Бера.

– Слава Иисусу! Наконец-то мы добрались до цели! – воскликнул Комбефиз, пожимая руку де Пейну. – Ну, как тут?

– Скоро увидите сами, – доброжелательно ответил мессир. В толпе паломников мелькнуло лицо, которое показалось ему знакомым. Да, несомненно, он не мог ошибиться: эта едва заметная родинка под левым глазом и бесстрастный взгляд, словно отрешенный от мирских радостей. Монах из Клюни также посмотрел на него и отвел взор. И де Пейн ни единым жестом или движением не дал понять, что знает его.

– А вы теперь куда? – спросил Комбефиз, чье лицо было черно от пыли.

– К крепости Тир.

– Желаю удачи! Говорят, это скверное место.

– Тем более, оно нуждается в чистке.

Рыцари разъехались, взмахнув на прощанье древками копий. Гуго де Пейн с Раймондом и слугами помчался вперед, по протоптанной паломниками дороге. Стоит ли говорить, что на приличном расстоянии за ними следовал и неутомимый Христофулос со своими людьми?

2

Гуго де Пейн хотел, чтобы его рыцари не только изучили свои районы, где сейчас находились, но со временем могли бы легко ориентироваться и в других местностях Палестины; это, разумеется, касалось тех, кто ни разу здесь не был. Поэтому, он планировал, в дальнейшем перебросить Бизоля де Сент-Омера из Триполи в Наблус, затем – в Монреаль; Роже де Мондидье из Акры в Яффу, а Виченцо Тропези, соответственно, наоборот. Так же и с остальными его сподвижниками. Лишь маркиз де Сетина, о чем был посвящен только Гуго де Пейн, выполнял индивидуальное задание и его пребывание в Цезарии было связано не столько с паломниками, сколько с обнаруженными в древней библиотеке этого города редкими архивами, относящимися еще ко временам царя Соломона. Среди найденных бумаг, по слухам, видели старинный план Храма с окрестностями, где теперь находилась ставка и главная резиденция прибывших рыцарей, и которую завершал реконструировать Андре де Монбар. Соломоновы конюшни были укреплены снаружи каменными плитами и выкрашены в зеленый цвет; окна стали узкими, превратившись, таким образом, в бойницы; надстроен второй этаж – для рыцарских покоев, заканчивающийся куполом, в стиле близлежащих домов; внутри здания вся огромная территория, лежащая на древнем фундаменте Храма, была поделена на просторные залы, отсеки, комнаты, коридоры, обставленные необходимой мебелью, коврами, зеркалами. По представленной Монбаром смете, средств на это ушло немало. Но часть проекта финансировалась за счет королевской казны, на что дал свое согласие Бодуэн I, рассчитывая в дальнейшем, когда рыцари покинут Палестину, прибрать оборудованное ими жилище к рукам.

Местожительство рыцарей отныне стало носить название Тампль. Это французское слово и означало Храм, на развалинах которого оно взросло. Окрестил его так еще Годфруа, и вскоре оно вжилось в сознание, притерлось к разговорной речи, вошло в лексикон жителей Иерусалима. Да и обитавших в нем рыцарей стали называть не иначе, как тамплиеры. И хотя было их всего девять человек, но каждый из них являлся своеобразной и неповторимой личностью, а спаянные все вместе – они представляли грозную силу. Даже могущественный граф Танкред, наперсник короля, предпочел не злить их больше своими шутками и розыгрышами, а лучше жить в мире. Но сейчас все они находились в различных городах и крепостях Палестины.

Бизоль де Сент-Омер застрял в Триполи. Принявший его правитель князь Россаль, человек громадного роста и телосложения, сам большой любитель свиных окороков и бараньих лопаток, нашел в приехавшем рыцаре родственную душу. Их состязание за пиршественным столом превращалось в зрелище, достойное, пера Фуше Шартрского. Не имея среди своих приближенных такого отменного едока, как он сам, князь Россаль настойчиво уговаривал Бизоля перейти к нему на службу и переехать из Иерусалима, где…

– …не умеют ни есть, ни пить, а лишь плетут интриги. Потому что худые люди коварны, а их там больше, чем здесь, в Триполи, – и жаренные куропатки влетали в его рот, словно обретая ожившие крылья.

– Согласен с вами, – отвечал пережевывающий седло оленя Бизоль. – Тщедушные подданные не могут быть основой государства. – И в его огромный кубок слуги подливали вина.

Как-то само собой Бизоль подзабыл о поручении Гуго де Пейна, и опомнился лишь через две недели, когда из Тортозы в город пришла очередная партия паломников. Он стоял ранним утром в смятой белой рубахе у открытого окна и наблюдал за тем, как они проходят по главной улице, мучительно стараясь вспомнить: кому же он вчера врезал в ухо в княжеском дворце? Уж не самому ли князю Россалю? Тут его внимание привлекла группа всадников, промчавшаяся на большой скорости. Через пять минут он лениво подумал, что где-то видел переднего из них. А еще через пять минут – догадался – где: этот бритоголовый рыцарь со шрамом был никто иной, как Чекко Кавальканти, устроивший бучу в бухте Золотого Рога в Константинополе.

– Дижон, мой меч! Коня! – взревел Бизоль де Сент-Омер, и как был в одной рубахе, без штанов, побежал вниз по лестнице, сотрясая деревянные ступени. Выскочив на улицу, взлохмаченный, босиком, дико вращая глазами, он стал озираться, распугав всех прохожих и лоточников, пока оруженосец не подвел к нему застоявшегося в стойле за две недели коня. Чекко Кавальканти давно и след простыл, но Бизоль понял это, лишь проскакав пару миль. Расстроенно возвращаясь назад, он лишь сейчас заметил в каком виде едет по улицам, вызывая смех у выглядывающих из окон молоденьких девушек. Тогда и он стал добродушно улыбаться им, нимало не смущаясь своим нарядом, вернее почти полным его отсутствием, словно бы являлся автором новой оригинальной моды в Триполи.