Текст книги "Диагнозы"

Автор книги: Оксана Кесслер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Уходят люди

Срываюсь с мысли. Теряю смыслы. Стихи стираю.

Шепчу о ближнем. А он не слышит, ступая к краю.

И кто-то машет ему за солнцем, на горизонте...

Шепчу о ближнем. Кричу о ближнем. Но он уходит.

Не оглянувшись, ключи оставив, босым из дома,

роняя память застывшим кадром в судьбу альбома.

В дожди седые, где плачут птицы, бросаясь грудью

в ладони неба – последний остров любимым людям...

Молюсь о ближнем. Прошу о ближнем. Шепчу: "останься",

А он с улыбкой сжимает вечность в уставших пальцах

и крест нательный немым прощаньем: "Не плачь, родная,

Мы все уходим. И только вера не исчезает"...

ВзросЗлость

Ватное небо греется на плечах.

Дождь заблудился в пальцах пустых аллей.

Я почему-то хочу по тебе скучать,

Но о тебе не думать – еще сильней.

Календари снимают по листьям век,

август за августом, как надоевший шарф,

я почему-то хочу напевать тебе

что-нибудь тихое. Голосом снов и трав,

родом из детства, где правда – набор из слов

прямо в глаза и ни буквы – ножом в груди,

в то наше детство, где сложно понять любовь,

но очень просто крикнуть "не уходи".

Мы вырастаем быстро и каждый час

Кто-то срезает доброе за спиной.

Я почему-то хочу говорить о нас.

Только проклятая взросЗлость кричит "отбой".

Улыбка в архиве

Чёрная печаль

Какие жизнь порою шлёт сюрпризы

И злые тайны раскрывает нам..

Вы бросили меня, забрав сервизы

И мой любимый голубой бокал.

Я полагала, ощущая кожей,

Что не смогу без вашего лица...

Скрипела дверь и я, в углу скукожась,

Ждала капец, но не было капца.

И капал час минутами из крана,

И пустота плутала по плечам –

Всё было так, как пишется в романах,

Но не случалась черная печаль.

Бутылку рома прикупив на случай,

К ней попыталась присовокупить

И ваш портрет и свечи. Села,скрючив

Для пущей скорби руки у груди,

Наволокла на очи пелену и

Вдохнув парфюму Вашего слегка,

Я стала ждать когда пипец наступит

Мне на виски металлом каблука....

И вот внизу дверь скрипнула внезапно,

А по квартире раскатился звон...

Я поняла: пи***ц пришел без Вас мне...

Но это оказался почтальон.

СтЕхи про любоФФ

Вот такая зима: промерзают мозги, вместо граблей – заточенность вил,

Не хватает ни зла, ни бабла, ни тоски, но в резервах навалом любви.

И таскаю её по проспектному льду, в черепную коробку сложив,

А она почему-то покинув приют, оказаться снаружи спешит.

Выдаёт с потрохами, куда ни смотри /закрываю глаза – не смотрю/

А она заставляет бросаться в стихи /матерюсь, но пишу. И люблю./

И такая, признаюсь, внутри чехарда вместо грусти, бабла и мозгов,

Что почти не ворчу /ну почти никогда/, как достали стихи про любовь.

Таракаша

С днём поэзии вас, дорогие поэты и поэтессы, а так же их терпеливые, добрые и самые лучшие читатели!

У меня ни шпаги нету, ни колчана на спине –

Слабый, маленький поэт я с тараканом в голове.

Он тщеславен и тщедушен и сутул не по годам,

Но мою бедняжку – душу охраняет таракан:

Если вдруг хана настанет, если критик сгоряча

Окунётся умной харей в поэтический мой чай,

Если кто-то с очень тонкой и чувствительной душой

Посчитает, что в рифмовке слово "хер" нехорошо

и строчит свои цензурки, не пуская на Парнас –

таракан меняет шкурку на щетинистый каркас

Не нуждаясь ни в наганах, ни в титановой броне,

Ибо есть у таракана амфибрахий и хорей,

До костей отанапестит и смущаясь невпопад

Отрифмует так, что тесен станет мир и сладок яд...

И несутся прочь отрядом , избегаючи беды ,

Дружно посланные ямбом фарисейские ряды...

Тем и дышим: варим каши, да рифмуем тет-а-тет:

Муз – фон – Дитрих-Таракаша и его ручной поэт.

Я тебя ни за что, никому

Сумасшедшее сердце, как мега/тамтам

Генерирует бешенный такт:

Я тебя ни за что никому не отдам,

Нипочём: ни за деньги – ни так.

Насовсем заберу, увезу, на весу

унесу в заколдованный лес,

Где тебя никогда от меня не спасут

Ни полиция, ни МЧС.

Я припрячу тебя в тёмных норах тайги

И сама перееду в тайгу,

Чтобы не было в нашей норе ни ноги

Футболистов, друзей и Шойгу,

Я к тебе подберу и ключи и тропу

И сварю сотни блюд на костре,

А Амур изловчится орлом на лету

И запустит в тебя кипу стрел.

Будешь раненый, бедный, и любящий до

Прединфарктного шквала в груди

И уже никогда, ни к кому, ни за что

Не захочешь потом уходить.

Пусть от жадности лопну, порвусь пополам,

Пусть хоть после себя не прощу,

Я решительно точно тебя не отдам...

Но сначала пойду отыщу

Дурацкое

Умный люд бежит в метро под дождями, мимо мира,

Хмуро прячется в пальто, как в уютные квартиры.

Мы с тобой из дураков, из дурацких дуралеев,

Мы летим меж облаков, босиком и без портфелей –

Без портфелей, без пальтОВ*, без рассудка, но с улыбкой –

У тебя ко мне любовь красным шариком на нитке,

У меня к тебе в руке леденцовые конфеты –

Пляшет счастье в голове от потери интеллекта.

Крутят пальцем у виска люди умные и злые

Не понять нам, дуракам, преимущества извилин.

Мы шагаем налегке, глупость счастью не помеха,

Два дурынды: Ты да я. Два влюбленных человека.

Инетная народная

Нет реала злее зверя, отъютубь его в коня,

Бей по клаве веселее, жизнь инетная моя!

Загорись призывом скайпа, шире окна открывай,

Я приятней чувств не знаю, чем входить в тебя онлайн.

Мозг на смайлы расфасую, тело в аву заключу,

Я люблю тебя такую – по другому не хочу.

Не нужны мне больше платья, шопинг тоже не нужОн,

Мне в халате и в контакте тоже очень хорошо,

Здесь неведома усталость, не берет меня пИчаль,

Раскидайся, виртуальность в цифровую ширь да даль!

Намайспейсю – нафейсбучу, что хочу – наворочу,

Мне в сети вольней и лучше, по-другому не хочу.

Пой, народ, в постах и блогах всё, что хочется душе,

Все равно в конце дороги всем придет большой ЖЖ.

Мне было за двадцать

Мне было когда-то немногим за двадцать, фигура – гитара, душа – белоснежка,

Но не было времени мчаться / влюбляться и быть с кем попало пушистой и нежной.

Когда-то мне было чуть больше,чем тридцать, фигура – что груша, душа нараспашку,

Старалась пойти и найти и влюбиться, но надо сказать, выходило неважно.

И было полвека мне (но между нами). Фигура – фигурой. Душа угловатей.

Хотела влюбиться, но мне не давали фигура – фигурой и мерзкий характер.

И вот мне сегодня немногим за двадцать. И правнуки носят таблетки с водою.

И самое время пойти и влюбляться, вот только бы вспомнить, что это такое...

Такое дело

Меня допили, разбили, выжгли, залили ядом,

Дошла до края, до дна, до ручки почти дошла я,

Исчезла, выдохлась, обесточилась, оголтела,

А дальше строчки – болота, кочки. Такое дело.

Такое дело: ни крыл, ни тела, одна кожурка,

Пустые мысли мукой на белом, пустая шкурка,

И с этой шкурки ни чистой замши, ни ковролина,

Ни дермантина, ни крепдешина, ни прочих «ина».

Но эта шкурка /ну что поделать/ несется драться:

Зовет по делу, ползет питаться, бежит влюбляться,

Бежит влюбляться, но только мне-то совсем не легче,

Не может шкурка любить ответно, поскольку нечем.

Поскольку в шкурке любовь хранится, запавши в душу,

Душе же в шкурке случилось скушно, ушла наружу:

Топили душу в реке и луже, рубили в сечи…

В итоге стало пожухлой шкурке влюбиться нечем.

Толочет слюни, как воду в ступке, сквозь дырки в сите,

И хочет больше, но только больше уже не выйдет.

Вернее выйдет – насквозь, навылет, пройдет сквозь тело,

Любовь на выезд, любовь на вычет. Такое дело.

Хоть шей «цыганкой», хоть куй в оковы, заткни тужуркой –

Не держит больше любовь до гроба пустая шкурка.

Меня допили, разбили, выжгли, залили ядом,

Дошла до края, до дна, до ручки почти дошла я …

Но вот придешь ты с набором кнопок, с бочонком клея,

Замажешь ловко. И все вернется. Такое дело.

Неглиже

Вы были прекрасны как юный Бог и хИтры, как старый бес,

Когда прикатили на мой порог на крыльях от "Мерседес"

И сбросив ботинки одним "привет", прошлись по моей душе,

Вручив по пути дорогой комплект смирительных неглиже.

Мне было неловко от Ваших слов, но жарко от ваших рук,

И я Вам прощала свою любовь, мешая в поджарке лук.

Но Вы предпочли пироги мадам, зовущей Вас в светлый Крым

И канули в Лету забрав стакан и свой потускневший нимб...

А я, на досуге читая жизнь, вздыхаю на той главе,

Где ваш неприкрытый ничем цинизм светлел на моей софе.

Лаз

Не может быть, чтоб было только так:

из буерака – в вырытый овраг,

из темноты – в кромешный непролаз...

Когда-нибудь, из где нибудь есть лаз:

Он может быть невидимым весьма:

Старайся, пялься (если есть глаза),

А если нет – поможет добрый Брайль:

Ощупай мозг, ощупай мозг, давай,

Не спи, не дремли, выход – он такой,

Он замурован всякой чепухой:

Виной, вином, предложным падежом –

Ищи его, крутись, ползи ужом

_И кстати, с мылом тоже хорошо

И вот когда (отставим пустяки)

Сорвутся ногти, сточатся клыки

Откроется лазейка.

Счастье есть

не как-нибудь, не где-нибудь, а здесь

Сегодня и сейчас. На тот момент,

Когда ты вдруг пробьешься сквозь цемент

Когда ты вдруг поймешь, сшибая лоб,

Что лучше старый шеф, чем новый гроб,

Пошив петлю на галстук, сдав ружье

Воскликнешь шепеляво "Ё-мое!

И из ханы бывает знатный лаз"

А значит, жизнь сбылась и удалась,

свершилась натворилась на "ура"

А если сверху скажут, мол, "пора"

Не верь,ори, мотая головО:

Не может быть, не может быть, не мо....

Лом

За окном рыдает осень шумная –

Рыжая косматая лисень.

Я лежу немного полоумная,

У меня простуда и мигрень.

У меня в тетрадке недорифмано,

В животе рычит голодный слон –

Плохо что-то делать, если гриппово,

Но еще фиговей, если влом.

Этот лом лекарствами не выпьется,

Здесь бессилен магарь и врачун,

Говорят, полезна сила рыцаря,

Но его я тоже не хочу.

Все вокруг уныло и насупленно.

Дрыхнет кошка. Кошке все равно,

Что, возможно, жизнь ее загублена,

Потому что мне готовить влом.

Скоро вымрут фикус мой и кактусы,

А потом сама сведусь к нулю,

Если вдруг под утро не окажется

Что лежать я тоже не люблю.

Если вдруг окажется, что в общем-то

Кто-то не припомнит что я здесь,

Маленькая, хворая, голодная,

Полузамороженная есть.

Через век примчится рыцарь – лекарь мой

И заплачет над моим письмом:

«Плохо, если вспомнить было некогда,

Но гораздо хуже – если влом.

КолыбельнойО для взрослЭх

      Спал котёнок, и сон назывался котячьим,

      Спал ребенок, и сон назывался ребячьим,

      Спали зубы, и сон был крокодиль'ячьим…

      Даже кариес спал, но в неназванном сне…

      Что ж так долго не спится какому-то мне????

                           ИЛЬЯ ГРОВ

День багаж в рюкзак пакует,

Ночь врубила свой модем,

Всем пора на боковую,

Только ты не спишь совсем.

Залезай под одеяло,

Выключай компец и мозг,

Колыбельную срифмую

Непадеццки, а всерьез.

Ну, короче, байки-байки,

Сон пришел в наш мирный дом,

В огороде дрыхнут зайки

у морковки вечным сном.

Сторож тоже, ствол повесив,

Помянув их, лег в салат.

Добрых дел накуролесив

Спит спецназовский отряд,

Спят в пруду своем утята,

Спит собачка и енот,

Что уснуть не может кто-то

Их, зверушек, не е.....т.

Спит чижонок по-чижачьи,

По ежачьи спят ежи,

Совершенно по-палачьи

Спят под плахой палачи,

Немцы дрыхнут по-немецки,

По гопеццки – гопота,

В организме по-простецки

Отдыхает простата....

В общем, типа, все заснули,

Отрубились, так сказать,

Так ответь, роднуля, х...ли

Только ты не можешь спать?!

Есть подушка, одеялко,

Димедрол в конце концов...

Спи быстрее сладко – сладко,

закрывай свое лицо.

Ну, давай, засни на скорость,

Баю-баюшки – баю,

А не то тебе еще раз

Колыбельную

спою.

___________________

Благодарю глубокоуважаемого автора Илью Гров

http://www.stihi.ru/avtor/grove

за пищу для вдохновения :-)

Икс хромосома

Стерва

Расхохоталась в лицо, гордо плечи расправила,

В дым сигаретный закуталась пряча застенчивость.

К черту все. Ей ли, живущей по собственным правилам,

Плакать от счастья слезами нашедшейся женщины.

Да. Улыбалась. И свечи горели плаксивые.

Да. Растворялась. И бредила в космосе шепота.

Это вчера. А сегодня все та же: Красивая,

Гордая, стойкая… с сердцем железного робота.

Стерва. Пусть плачут другие – ее не касается.

Чувствовать – больно. А боль – это слабость. Не правильно.

Ей не под силу лишь верить, любить и раскаяться:

Женщине стойкой, живущей по собственным правилам.

Да. Было время – бежала с улыбкою солнечной,

В сильных руках ЕГО пряталась робкой девчушкою.

А для него полоумье октябрьской пОлночи

И эта девочка – были забавной игрушкою.

Просто ушел потрепав по плечу: Все случается

Просто ушел. А она промолчала безропотно.

И наблюдая, как дочка во сне улыбается,

Выросла Женщиной С Сердцем Железного Робота.

Прямо взглянула в глаза: – "Позабавились. Мало ли….

Все что случилось – досадная опрометчивость".

Хлопнула дверь. На ладони тревожно закапало

Горькой полынной водой – одиночество женщины.

В родильной палате

В родильной палате – шесть коек рядами,

За окнами – вечер погас...

Реальность и бред поменялись местами,

Мне вечностью кажется час...

И бьётся под тканью просторной сорочки

Набатами новая жизнь.

Как будто сказать мне отчаянно хочет:

"Немножко еще продержись!"

И я, упираясь ладонями в стены,

Шепчу заговор, как в бреду:

"Я выдержу всё!.. Я должна непременно!

Я сильная!.. Я же смогу!"

Вот боль, наступая, врезается в тело,

Знамением высших побед...

И нет ни границ, ни конца, ни предела,

И времени, кажется, нет...

А мысли – как ветром пустые страницы,

А в пульсе – последний порог...

Потом, как сквозь вату, лицо фельдшерицы:

"Давай же!.. Последний рывок!"

И я, сделав вдох, атакую буксиром

Всему напролом, вопреки!

К победе над болью, к рождению Мира,

К источнику новой строки...

Но... губы – до крови, и битва с собою,

И крик над пристанищем крыш

Служили, поверьте, достойной ценою

За первое "здравствуй, малыш"!

Она убегала

Опять непогода. Но я далеко за туманами.

Не хмурься, укутайся в ночи седой одеяло.

А я расскажу тебе сказку про девочку странную,

Которая, что-то искав, ото всех убегала.

Обычная с виду – жила и дышала и верила,

Она принимала как все и проблемы и радости,

Вот только глаза с обреченностью старого гения

Топили ее из зеркал бесконечной усталостью.

Кто знает теперь, отчего она видела тайное.

Кто знает, за что ей вселенная быть напророчила…

Но только, сбегая, писала словами случайными

Простые стихи на листках своего одиночества.

И губы кусая до крови, смеялась неистово,

Болела, сходила с ума в карусели бессонницы,

Сжигала себя в никуда запоздавшими письмами….

И билась в груди чья-то ложь, возвращенная сторицей.

Рвала изнутри и гнала лошадьми полоумными

Подальше от чьей-то постели, любви до беспамятства,

От страсти, от шепота, смерти и мрака безлунного,

От счастья земного, от временем скорченной старости…

От правды во имя, спасенья и боли,

Бежала стихами обратно, на волю.

От солнца, от рая, от тьмы и закатов,

От чьей-то любви возращенной стократно,

От зависти черной и белой, от жала

Простых откровений…. Бежала…. Бежала….

****

Как будто безумие было единственным выходом

Вернуться под утро и тихо продолжить течение

Но вновь разбиваясь, она просыпалась на выдохе

Чудная девчонка с клеймом обреченного гения……

28 сентября 2009

Женщина

Женщина, говорите… какое слово… хрупкая оболочка… а если б знали,

Скольких неповторимых, извечно – новых, самым обычным именем называли…

Женщина. Как изношены буквы эти... В сотую часть не сказаны смысл и сила.

Сколько их, сыновей отдававших смерти, слабое это званье в себе хранило…

Можно ли заключить в алфавитной сути, режущее отчаянье вечной боли –

Тысячи, слышите, тысячи женских судеб, плачущих в обреченность косынки вдовьей….

Женские руки – мудрость, приют и ласка. Хлеба краюха, вышивка на котомке….

Голос – завет, молитва, и на ночь сказка, шепот любви, шагающей к самой кромке.

В каждой из жизни новой и первом крике – Лица и свет их, пишущих мир событий…

Мать и Победа... Главная строчка в книге… ВЕРА. А вы……… «женщина», говорите…

Девчонка на вид сорока с небольшим

На сердце легко, несмотря на простуду:

Вчера на обычной на вид мостовой

Я стала свидетелем яркого чуда,

А может быть просто столкнулась с судьбой...

Поверите в это, быть может, едва ли:

По латкам бетонным, под шорох машин,

Неслась королевой в оранжевой шали

Девчонка на вид сорока с небольшим!

Её не пугал ни порывистый ветер,

Ни пальцы дождя в волосах золотых:

Сияньем нежнейшего чувства на свете

Она отличалась в толпе от других:

Сверкали в глазах... нет – то даже не звезды:

Галактика, вспышки вселенской весны!

Неслась в музыкальности многоколесной,

С огромной надеждой смотря на часы...

А у перекрестка, до нитки промокший,

ОН прятал за спину огромный букет:

В его пятьдесят что же может быть проще :

Быть глупым мальчишкой пятнадцати лет!

Меня бы назвали Лиской

Привет. Меня зовут Лиска. Ну... меня бы назвали Лиской. Ну я так думаю. Конечно, мама с папой наверное записали бы под меня красивым именем Елизавета, но потом, когда бы я подросла и стала похожа на рыжую лисичку из – за веснушек на носу (совсем как у папы), меня бы непременно стали звать Лиской!

Я бы росла быстро, не плакала бы по ночам и почти совсем – совсем бы не болела. Ну если только чуть-чуть, иногда. Но потом обязательно бы выздоравливала, чтобы не расстраивать маму – она у меня такая волнительная! Ну... то есть волнующая.. ой, волновательная!.. Ну, в общем она очень за меня переживала бы. Потому что она бы меня любила.

И я её люблю.

И вот когда бы я выросла немножко и научилась бы писать буквы, я бы маме это написала красным фломастером на новых обоях в зале – получилось бы красиво:

"МАМА! Я ТИБЯ ЛУБЛЮ!" А потом бы конечно приписала бы "И ПАПАЧКУ!". Потому что папочка бы обиделся, если я про него бы забыла. Он вообще очень обидчивый.

Вот недавно обиделся на маму за то, что она ему обо мне не сказала... А я поселилась у мамы в животике без спроса и росла. А мама молчала. А у папы кредиты и ещё он учится и ему надо платить за учебу. Он у меня вообще очень умный! Но пока работы нет и квартиры нет. И поэтому для меня время ещё не настало. Потому что детей надо кормить и одевать – так папа сказал. Но мама с ним сначала не соглашалась и громко ругалась, а потом всю ночь плакала на кухне и курила. Мне было не приятно и душно – невкусный этот дым ....

А потом... мы куда-то ехали. Потом долго чего-то ждали. Потом чьи-то пальцы пытались до меня добраться, но я хитрая – затаилась.

А потом... маме сделали какой-то укол. Она молчала. И даже не испугалась. Она у меня храбрая.

А потом мне стало очень больно. Стало трудно дышать и заболело в животе. Больно – это плохо. Мне хотелось плакать. И я наверное плакала. Но я не помню, потому что вдруг стало тесно и кто-то начал выталкивать меня. Я хотела крикнуть, что ещё рано, что мне ещё нельзя, но ведь я ещё не умела говорить – потому что маленькая.

А потом меня достали. И положили в железную тарелку. Она мне не понравилась, эта тарелка.

А ещё я увидела её – мою маму.Она на меня почему-то не смотрела, а я помахала ей рукой. Но только совсем чуть-чуть. Никто не заметил. И, наверное, поэтому меня завернули в пакет. Стало темно.

Вот так я не родилась....

...Привет. Меня зовут Лиска. Ну... меня бы назвали Лиской...

Слышишь, Лилит

Слышишь, Лилит, потерянная Лилит, зябки твои ладони, сладка беда.

Прошлое – пепел. Мертвое не болит. Камни тебе перина, огонь – вода.

Те, кто тебя выкраивал набело – расчетвертован наскоро / наугад.

Ласки твои – кинжалами на чело, руки твои – агония через ад.

Сколько еще опальных к твоим ногам, сколько чужих губами собьешь в песок.

Ты же, Лилит, не веришь чужим богам, ты же, Лилит, сама себе падший бог.

Плавишься отражением. Глубь болот. Ямы тебе не омут, война не смерть.

Кто потеряет Бога – тебя найдет. Кто тебя выпьет – силится умереть.

Помнишь, Лилит, потерянная Лилит, было глазам янтарно, груди свежо.

В пальцах чужая мякоть огнем горит, прошлое замерзает за рубежом.

Тот, кто тебя заучивал назубок, корчится в невозможности зачеркнуть.

Ангелы разбивают себя о дно, чтобы в тебе тонуть.

Деревянная война

За окошком вечер серый день сбивает с хрупких ног,

В ожиданьи стынут двери и рождественский пирог,

Стол накрыт скатеркой тканой, два прибора, стула два,

Тень соседкою незваной затаилась по углам.

Что-то шепчет окнам сонным, гладит лапой по стене,

Фото в рамке с позолотой оживает вместе с ней:

Ты стоишь: мальчишка дельный, автомат наперевес

(Помнишь, как с отцом за елью для него ходили в лес?)

А потом, в сенях, напару, всё стругали на полу

Непутёвую забаву – деревянную войну...

С ней галопом, по деревне, с пацанами рвался в бой,

А война росла и крепла злом свинцовым над тобой...

Но война росла и крепла, крала жизнь из-под руки,

Дымным порохом из крепа шила черные платки...

Дымным порохом, картечью – по сердцам, да по судьбе

Принесла письмо под вечер и легла в ладони мне...

Ты писал в нем: "Здравствуй, мама, все в порядке, я живой,

Только сильные туманы на границе фронтовой,

Да деревни не хватает – вот где дышится полней.

Знаешь, мама, как скучаю я по выпечке твоей.

Потерпи еще, родная, победим и я вернусь

На гармони наиграю, разгоню морщинок грусть"...

Помнит старая иконка по молитвам на губах,

Как молчала похоронка, как кричала боль в висках...

Как вернулся ты известьем пыльной формы у ворот:

"Сын. Герой. Погибший с честью. Слава. Память и почет."

За окошком вечер серый день сбивает с хрупких ног,

В ожиданьи стынут двери и рождественский пирог.

Стол накрыт скатеркой тканой, два прибора, стула два.

Смотрит в сердце фото старым деревянная война.