Текст книги "Измена. Верну тебя любой ценой (СИ)"

Автор книги: Оксана Барских

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Глава 17

– С каких пор Царёв возле тебя крутится?! – выплевывает Саян.

Я не спешу отвечать, с удивлением подмечая, как плохо он выглядит. Рубашка не поглажена, брюки с кривыми стрелками, на подбородке щетина, волосы взъерошены, а глаза покрасневшие, словно он всю ночь не спал.

– Царёв – наш оперирующий акушер-гинеколог, мне с ним всегда есть о чем поговорить, – вздергиваю я бровь. – Проспись, Саян, и не задавай глупых вопросов.

Я стараюсь говорить холодно и жестко, чтобы не дать слабину. Нельзя давать мужу повода думать, что формат нашего общения будет таким, как прежде.

Он ревнует, вижу я по его злому взгляду, но сдерживает себя и рваными движениями проводит пятерней по волосам, зачесывая их назад.

– О чем вы говорили? – чуть спокойнее спрашивает Саян и наконец присаживается, переставая привлекать к нам внимание посетителей кафе.

Среди них я вижу некоторых сотрудников, которые продолжают с любопытством смотреть на нас, и сжимаю зубы, раздражаясь, что сплетни неизбежны. Никогда не любила быть в центре внимания, но в последнее время вся моя жизнь оказывается одной большой сплетней.

– Он увольняется, – отвечаю я нехотя, так как вижу, что Саян настроен решительно и от меня не отстанет. А устраивать представление в кафе желания не имею. Во всяком случае, при сотрудниках нашей клиники.

Грачёв расслабленно откидывается на спинку стула, но от меня взгляда не отводит. Я же спокойно допиваю свой чай и смотрю в окно, стараясь дышать ровно и не думать ни о чем плохом.

Вот только у Саяна на этот счет другое мнение.

– Даже ни о чем меня не спросишь? – грубовато спрашивает он, и я чувствую, что за этой жесткостью сейчас скрывается его уязвимость.

– Ты уже сказал эйчар подыскивать нового акушера? На место Царёва тоже начинай искать замену, не тяни.

Ставлю чашку на блюдце и перевожу взгляд на Саяна. Он молчит, продолжает терзать меня своим больным взглядом, от которого у меня внутри всё сжимается до боли, но я терплю.

– Разберусь, – сухо отвечает он. – Ты знаешь, что я не это имел в виду, Люба. Давай поговорим спокойно.

– А мы сейчас чем занимаемся? Я как раз-таки спокойна, Саян, так что если тебе есть что мне сказать, говори. Другого шанса у тебя уже не будет.

Из меня будто вытекает вся энергия, и я ощущаю себя настолько равнодушной, что поражаюсь тому, что Саян не вызывает у меня той боли, что вчера. Я просто устала одновременно ненавидеть его и при этом любить.

Он ловит мой взгляд и сразу замечает смену моего настроения. Мрачнеет и с силой сжимает руку в кулак. Выглядит угрожающе, словно вот-вот встанет и опрокинет стол набок. Обычно ему такие страсти несвойственны, но я уже ничему не удивлюсь.

– Мы женаты пятнадцать лет, Люба.

– Были, – поправляю я его.

На его скулах перекатываются желваки, сам он зло прищуривается, и я замолкаю, кивая, чтобы он продолжал.

– Мне пришло уведомление, что ты подала на развод.

– Так согласуй, – пожимаю я плечами.

– Я уже сказал тебе, что никакого развода не будет, Люба, – с напором произносит Саян, и наши взгляды скрещиваются.

Я свой не отвожу, собираясь отстоять свое заявление до конца. Во мне нет ни капли сомнений, и Саян дергается, когда видит это.

– Нас всё равно разведут, ты же знаешь. У нас нет общих детей, на клинику я не претендую, а имущество… Продадим и поделим деньги пополам без всякого суда.

Я стараюсь говорить спокойно и безэмоционально, как если бы вела беседу с пациентом.

Любая другая на моем месте вцепилась бы в клинику, не собираясь оставлять ее бывшему мужу и его отпрыску на стороне, а я… Я не хочу, чтобы меня что-то связывало с Саяном и дальше.

Если я получу в совладение клинику, то мне на постоянной основе придется пересекаться сначала с Саяном, а затем с Ермолаевой и их общим сыном. И это меня добьет. Поставит на колени, усиливая чувство своей неполноценности.

– Я не хочу терять тебя, Люба. Ты моя жена, и я…

Грачёв замолкает. Слова застревают у него в горле, и между нами повисает неловкая болезненная тишина.

– Не переживай, горевать ты долго не будешь, Саян, – ухмыляюсь я, скрывая за бравадой боль и отчаяние. – Претендентка на фамилию Грачёвых уже имеется. Кстати, об этом…

Я открываю сумку и достаю оттуда пакетик с золотым кольцом. Обручальным.

– Оно в слив упало, я не успела его обеззаразить, но думаю, твоя Ермолаева с этим отлично справится.

Я кладу прозрачный пакетик с кольцом на стол и выразительно смотрю на Грачёва. Он сжимает с силой челюсти, в глазах разгорается настоящий пожар, пламя которого будто опаляет мое лицо.

– Считаешь, не способен новое купить? – выплевывает он, и я отшатываюсь.

Сглатываю и поднимаю подбородок, не собираясь плакать. Кто бы знал, как тяжело мне дается держать лицо при муже. Он не должен увидеть мои слезы, и я не позволю ему и его любовнице меня сломать.

– Прости, я не то сказал, – сразу же кается Саян, и мышцы его лица судорожно дергаются. Он проводит по лицу ладонью сверху вниз и смотрит на меня с мукой и безысходностью. Словно попавший в западню зверь, который, что бы ни предпринимал, всё равно не может найти выход.

– А может, то? – с горечью тихо говорю я. – Если бы ты не рассматривал вариант брака с Ермолаевой, то не смолчал бы. Там. В кабинете.

Последнее я произношу четко, глядя ему при этом в глаза. Мне не в чем каяться, чтобы стыдливо отводить взгляд.

На секунду мне кажется, что это переломный момент в наших отношениях, от которого многое зависит. Но проходит еще секунда, и это ощущение проходит.

– Я надеялся, что ты… – начинает говорить Саян и шумно выдыхает сквозь сжатые зубы.

– Что я что? Поставлю твою беременную любовницу на место и выгоню ее? Что приму твоего внебрачного сына, а вместе с ним и довесок в виде Ермолаевой? На что ты надеялся, Саян?

Я слегка повышаю голос, так как вся на нервах, и мне уже всё равно, смотрит ли на нас кто-то из сотрудников клиники. Мне душевно плохо, и справляться с этой болью становится всё тяжелее.

Он молчит.

Долго молчит.

Я уже подумываю встать и уйти, даже отменить все записи пациенток, чтобы уехать в отель и зализать свои кровоточащие раны, но не успеваю. Меня снова ставят на колени.

– Я бы всё отдал, чтобы это был наш с тобой сын, Люба, – шепчет с надрывом Саян, и я отворачиваюсь к окну, подставляя лицо солнечному теплу.

Прикрываю глаза и глубоко дышу, пытаясь удержать в себе слезы, которые рвутся невольно наружу.

В голосе мужа я слышу, насколько он со мной искренен. И мне от этого только хуже. Было бы гораздо легче, если бы инициатором развода стал он.

Если бы пришел ко мне однажды и сказал, что изменил.

Что любовница беременна и он хочет, чтобы ребенок родился в законном браке.

Что я мешаю.

Что я не нужна ему.

Тогда бы я сцепила зубы и пусть с истерзанной душой, но возненавидела бы бывшего мужа, посчитала его бездушным жестоким предателем и поставила на этом точку.

– А ты бы согласилась?

Я не сразу осознаю, что вопрос мне не послышался. Вздрагиваю и перевожу непонимающий взгляд на Саяна. А вот выражение его лица уж слишком серьезное. Будто для него сейчас решается целая судьба.

– На что?

– Воспитывать моего сына.

Глава 18

– А ты бы согласилась?

– На что?

– Воспитывать моего сына.

Мое молчание длится, казалось, целую вечность. Вокруг снуют официанты, звенят приборы, а за нашим столом гробовая тишина.

В моей груди ворочается недовольство и возмущение, которое гудит и пульсирует в желании вмазать мужу по лицу.

За наглость. Унижение. Чувство удушения в глотке, от которого хочется избавиться, но никак не получается.

Хриплю, разглядывая мужа, и сжимаю ладони в кулаки на коленях. Бедра болят, с такой силой я вжимаю в них эти самые кулаки.

Саян сидит напротив, не двигаясь. Скулы натянуты канатами мышц, между темных бровей хмурая складка, в глазах – обманчивый штиль. Всегда скрывает эмоции, когда боится получить отказ.

Таким я вижу его редко. За последние лет пятнадцать всего третий раз.

Первый, когда делал мне предложение.

Теплые воспоминания, приправленные вкусом горечи, уносят меня в спасительное, но мучительно прошлое.

В том предложении не было ничего романтичного.

Старая обшарпанная комната в общаге. Скрипучая разваливающаяся кровать. Затхлый запах сырости и плесень в углах стен.

Раньше я никогда не вспоминала ту ночь с такими подробностями. Помнила только горящие глаза Саяна подо мной, его ладонь на своей обнаженной спине и сбитый пульс под его грудиной.

Секса в нашей жизни тогда было так много, что я едва могла свести ноги. Уж больно они привыкли, когда между них покоились бедра Саяна.

Я так и не поняла, в какой момент он успел надеть на мой безымянный палец кольцо. Гладила его каменный живот, скользя подушечками пальцами то вниз, к паху, то выше, к крупным ключицам и шее с выпирающим кадыком.

Камень сверкнул на предрассветных лучах солнца, привлекая мое внимание.

Предложения стать его женой не поступило. Оно им и не было. Он просто заявил на меня права в своем стиле, как умеет.

Мы оба знали, что если я откажусь, больше он этот вопрос не поднимет. Никогда не предложит стать Грачёвой.

Взгляд Саяна был таким же напряженным, как и сейчас.

С одним лишь отличием.

Тогда я не сомневалась, что скажу да.

А сейчас не сомневаюсь, что скажу нет.

– Остановите землю, я сойду, – усмехаюсь я. Более точного описания состояния, в котором я сейчас нахожусь, и не придумать.

У меня даже запала не хватает, чтобы высказать Саяну всё то нелицеприятное, что я думаю о его вопросе-предложении.

– Я не мог не попытаться.

Его губы кривит горькая ухмылка.

А я в очередной раз замечаю, как болезненно дергаются мышцы на его щеке. И мне с воем хочется выдрать из себя эту тягу подмечать все детали, касающиеся моего мужа.

Привычка, въевшаяся в меня за более, чем пятнадцать лет, испытывает мои нервы на прочность.

Отвожу взгляд, чувствуя невероятное облегчение, когда не вижу его глаза.

Качаю головой, едва сдерживаясь, чтобы не потереть грудь, которую сжимает тугой обруч.

– Даже если бы я согласилась, ты бы что, отнял ребенка у Ермолаевой? А ее саму куда? Или предложил бы нам жить вчетвером? Большая шведская семья.

Меня несет, но я не могу остановиться. Гнев требует выхода, и я пользуюсь предоставленной возможностью обрушить его на вызвавший его источник.

– Это уже мои проблемы, Люба. Тебе достаточно сказать да, и я всё решу.

– Как у тебя всё просто, Саян.

– Жизнь слишком коротка, чтобы всё усложнять.

Он сцепляет руки в замок на столе, и я скольжу взглядом по его предплечьям.

– Раз так, то не будем усложнять, Саян. Дай мне развод, и всё закончится. Жизнь моя станет проще некуда.

Голос мой звучит глухо. Даже я это слышу. А уж он и подавно тонко чувствует, что несмотря на мнимое спокойствие я на грани безудержной истерики.

Руки дрожат, и я скрючиваю с силой пальцы, впиваясь в кожу бедер. Даже через ткань чувствую боль, но она меня отрезвляет, не дает расслабиться и дать волю эмоциям со знаком минус.

– Возвращайся в дом. Он твой.

Саян упрям. Гораздо упрямее меня.

Не успеваю возразить и вспыхнуть гневом.

– Я съеду, – мрачно сдает он позиции, а я сжимаю челюсти.

Видимо, все эмоции и мысли у меня во взгляде видны, раз он отвечает на мой невысказанный вслух вопрос.

– Ее там не было. Никогда. Я бы не осквернил… наш… дом.

Последнее произносит тише и с заминкой. И мы оба знаем, почему.

Он сомневается, что сумеет меня удержать, хоть и пытается, как привык, ломиться лбом в закрытую дверь.

Я молчу. Мне нечего сказать. Всё уже произнесено и сказано, и я сдуваюсь, как воздушный шарик после праздника.

– Кольцо я обратно не приму. Оно твое.

Голос Саяна звучит сухо. Опасаюсь снова смотреть на него, но вижу, что он передвигает прозрачный пакетик поближе к моей части стола.

– Не хочешь носить, не носи. Для меня это ничего не значит. Ты моя.

Кольцо немым укором лежит на поверхности, и когда я снова поворачиваю к мужу голову, он с какой-то ненавистью смотрит на него.

В груди вспыхивает недовольство, и я сжимаю зубы.

– А для меня значит! – выпаливаю и добавляю чуть тише, когда на нас оборачиваются соседние столики. – Пришлю курьером.

Упрямства во мне не занимать. Взгляд мужа мрачнеет, а верхняя губа дергается, обнажая зубы.

– Не будь такой упрямой, Люба. Кольцо твое. Не делай из меня крохобора, тебе не идет.

Нижняя челюсть Саяна выдвигается вперед, зубы едва не скрипят от злости. Давит на меня, не хочет принимать кольцо.

Я опускаю на него взгляд.

Золото и фианит.

Всё, на что хватило у него денег пятнадцать лет назад. Он тогда вкалывал по ночам на скоряке, чтобы заработать на приличное кольцо, и я относилась к нему с трепетом. Оно было для меня особенным.

Когда доходы от клиники стали ощутимо выходить в плюс, Саян предложил купить мне уже с бриллиантом, но я отказалась. Неважно, какой там камень, главное, что оно было подобрано с душой. А теперь это всё травит мне душу своим ядом.

– Не заставляй меня подавать иск о разводе в суд, Саян.

– Судья даст отсрочку в три месяца на примирение, Люба. И я не стану отказываться от этой возможности.

Саян встает резко, ножки стула скрежещут неприятно по полу, и я с бессильной злобой смотрю на мужа снизу вверх.

Сжатые кулаки упираются с силой в стол, выдавая крайнюю степень упрямства хозяина.

Выдыхаю сипло и гляжу на него исподлобья. Никогда еще не чувствовала себя настолько беспомощной. Будто лбом прошибаю стену. Та твердая и не поддается, а я получаю в ответ лишь больше ссадин и кровоточащих ран.

– В субботу день рождения Карины. Заеду за тобой.

Он не спрашивает, пойду ли я.

Карина – наша общая племянница. Любимая и единственная.

Чертыхаюсь, ведь я совсем забыла про пятилетие Карины.

Саян разворачивается и уходит, широко переставляя ноги, а я прикрываю рукой глаза.

В душе разверзается буря. Ведь на празднике будет вся семья, и я не представляю, как смогу сидеть там и улыбаться, терпеть рядом присутствие мужа и молчать о нашем разводе, сцепив зубы.

У меня хватает совести, чтобы не испортить праздник ребенка, оттянув всё внимание на себя.

А зная Саяна и его желание сохранить брак, не сомневаюсь… он будет играть грязно.

Глава 19

– Тетя Люба, а я класивая?

Племянница крутится передо мной, слегка морщась, и ждет моего ответа, а я впервые за последнюю неделю отдыхаю душой.

– Конечно, красивая. Самая-самая. Что еще за вопрос?

Притягиваю к себе Карину и вдыхаю запах ее волос. Она упирается ладонями в мои ключицы и отстраняется, после чего крутит на пальце локон. Ей всего пять, а чем старше она становится, тем больше перенимает привычки своей матери Ульяны.

– Тогда почему Иголь хочет жениться на Лизе, а не на мне? Он мне обещал, а сам с ней!

Карина дует губки и притопывает ножкой, а я замираю, не представляя, что ей ответить. В груди сразу вспыхивает ноющая боль, и в голову лезут мысли о Саяне и Ермолаевой. Не могу не провести аналогию и с горечью думаю о том, что и мне муж обещал быть верным, а сам обещание не сдержал.

Я прикусываю язык, чтобы не сболтнуть лишнего и не сказать, что мальчикам вообще не стоит доверять. Как бы я ни была обижена и зла на мужа, не имею права вложить свои не радужные мысли в юную голову племянницы. Она ведь в том возрасте, когда впитывает всё, как губка.

– Знаешь, милая, наверное, Игоря заколдовали, – задумчиво протягиваю я, адаптируя сказанное под ее возраст.

Как назло, рядом нет никого, кто мог бы мне помочь с ответом. Племянницу я вижу не часто из-за работы, так что редко сталкиваюсь с ее “почемучками” и проснувшимся интересом к миру. Потому и не знаю пока, как лучше ей отвечать.

– Заколдовали? – охает Карина и хлопает ресницами. – Лиза? Она что, ведьма?

– Конечно, нет, солнышко. Просто…

Я делаю глубокий вдох и улыбаюсь:

– Знаешь, была одна такая... Русалочка. Очень добрая, красивая и смелая. Она спасла принца, влюбилась в него и даже отдала свой голос, чтобы быть рядом. Но он... он подумал, что его спасла другая девушка. И влюбился в нее.

– Он что, глупый?

Карина хмурит бровки, и я провожу пальцем по ее лбу, разглаживая едва заметную морщинку.

– Чуть-чуть, – шепчу заговорщицки. – А еще его немножечко заколдовали. Такое бывает. Главное – это то, что Русалочка всё равно осталась собой. И даже без голоса была прекрасной. Как ты.

Карина задумывается.

– А потом что?

– А потом... у нее тоже всё стало хорошо. Просто чуть позже, чем она думала.

Я тщательно сдерживаю эмоции и порывистость, хотя горло сжимает таким спазмом, что я едва не плачу. Опускаю голову и перебираю пальчики Карины, стараясь успокоиться и выровнять рваное дыхание.

– Неплавильно так! – топчет ногой племяшка и сжимает ладони в кулачки. – Лусалочка должна быть с принцем, а Лизу надо в болото!

Карина свирепо смотрит в сторону, будто Лиза прячется за кустом.

Я едва сдерживаю смех – вот это решимость. Даже собственная горечь притупляется, уступая место реальности.

– Ну, в болото, может, и не обязательно, – говорю я, улыбаясь.

– Я не хочу быть как Лусалочка. Я хочу, чтобы меня никто не блосал!

Я тянусь, чтобы обнять ее крепче.

– И ты не будешь. Знаешь, в нашей сказке ты не будешь ждать принца. Ты вырастешь, наденешь волшебное платье и сама решишь, кто будет с тобой рядом. А если кто-то не захочет быть с тобой, как Игорь, то значит, он просто не твой принц. А может, просто заколдованный.

В этот момент я даже сама верю в свои слова. Что Саян был заколдован Ермолаевой. Вот только если Карина хочет бороться до конца, то во взрослой жизни всё не так просто. Гораздо глубже. Гораздо больнее.

Карина задумывается.

– Ну ладно. Но только если у меня потом будет длакон. И чтобы не пледавал!

– Договорились, – смеюсь я. – Только доброе заклинание на него наложим. На верность.

Последнее я говорю с затаенным чувством разочарования. Как было бы всё просто, если бы жизнь была обычной сказкой. Вот только меня с Саяном не ждет долго и счастливо, как у диснеевских принцесс на современный лад.

– Ее бы к логопеду, но она вся в Родиона, упирается и не хочет, – вздыхает сзади Ульяна, когда егоза убегает встречать новых гостей. Детей не сказать что много, но почти все из окрестных домов, с кем Уля успела подружиться сама и свела дочь с их детьми.

Сколько ее помню, в отличие от меня, она всегда была коммуникабельной и в любой ситуации могла найти общий язык почти со всеми, с кем бы ни сталкивалась.

Все эти дни я Ульяну избегала, а когда пришла в гости, ныкалась по всему дому, стараясь с ней не пересекаться. Но всё хорошее когда-нибудь заканчивается, и я оборачиваюсь, встречаясь со старшей сестрой взглядом.

Она смотрит на меня изучающе, прикусывает губу, как делает всегда, когда переживает о чем-то и чувствует себя неуверенно. Я не собираюсь облегчать ей задачу, сжимаю кулаки и стараюсь дышать ровно.

Каждый раз, когда я смотрю на сестру, на меня обрушиваются неприятные воспоминания, от которых я не могу избавиться. И вдруг со всей ясностью понимаю, что так теперь будет всегда.

– Не нужно, Ульян, – выдыхаю я и качаю головой. Делаю шаг назад, не обращая внимания на ее измученное лицо. Вижу, как оно искажается, как в ее глазах усиливается боль и чувство вины, но облегчать ей задачу не стану.

– Люба, не делай этого с нами. Мы ведь сестры.

Она лучше других понимает меня и чувствует, что это то единственное, чего я никогда не смогу ей простить. Не смогу переступить через преграду и общаться как и прежде. Будто не было между нами предательства. Молчания. Ножа в спину.

– В чем моя вина, Люба? Разве я… Разве это я…

Она сипит, не договаривая, но не может сказать то, чего хочет. Мы ведь обе понимаем, что она сыграла свою роль. И как бы не хотела обернуть время вспять, а именно она привела в мою семью ту, что ее разрушила.

– Не гадай, Ульян. И не обманывай себя, – усмехаюсь я, но за меня говорит горечь. – Я не прощу тебе молчания. Ты водила меня за нос полгода и всё подыскивала момент, чтобы не просто открыть мне глаза на неверность мужа. Ты ведь хотела, чтобы я отошла в сторону и уступила свое место твоей протеже.

Сестра прикусывает губу и отводит взгляд, но молчит. Ей просто нечего на это сказать. Ведь я права. По всем пунктам права.

– Я уезжаю в другой город, – спустя минуту молчания снова заговариваю я. – Номер телефона сменю, адреса тебе оставлять не стану. Не ищи меня… На этом… всё.

Больно вот так разворачиваться и уходить, но я не нахожу в себе сил остаться даже ради племянницы.

Не знаю, что двигало моей сестрой, могу лишь гадать о причинах. Она всегда была сердобольной, помогала нищим и обездоленным, даже Ермолаеву пристроила к нам в клинику из чувства жалости, но в этот раз она превзошла себя.

– Ты сильная, Люба, ты справишься, а Лизе нужна поддержка, настоящий мужик рядом, – вот те слова, которые она не решилась сказать мне в лицо.

Я выхожу во двор, слышу за спиной, как Ульяна запоздало спохватывается и спешит за мной, но едва не утыкается носом в мой затылок.

Я же замираю и затравленно наблюдаю, как во двор входит Саян.

Мы должны были приехать в коттеджный поселок, где живут Родион с Ульяной, вдвоем, но даже ради племянницы я не смогла пересилить себя и дождаться его приезда. Не уверена, что смогла бы выдержать даже полчаса в одном салоне с мужем. Так что сама я приехала раньше, а сейчас понадеялась уехать до того, как сюда приедет Саян.

Вот только не судьба.

Наши взгляды скрещиваются, и я упрямо сжимаю зубы, вздергивая подбородок и всем видом показывая, что притворяться парой не стану.

У меня было время подумать, и я вдруг осознала, что пора перестать переживать о чужих чувствах и мыслях. Какая разница, кто и что подумает, если я твердо намерена получить развод, что бы там не считал этот чертов Саян.

– Люба, ты еще найдешь себе нового мужа, а я… Я же твоя сестра, одумайся и не обижайся на меня. И… прости меня… – слышу я покаянный голос Ульяны у уха, а затем до меня доходит, за что именно она просит прощения.

Сбоку замечаю, как открывается дверь гостевого домика, а затем оттуда выходит та, кого я совсем не ждала увидеть на дне рождения Карины.

Ермолаева.

И не одна, а со своей более старшей копией.