Текст книги "Измена. Верну тебя любой ценой (СИ)"

Автор книги: Оксана Барских

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Глава 1

– Ты уверена, что твой Грачёв сейчас в командировке?

Вопрос сестры перед выходом из дома вызывает неприязнь. В последнее время она никак не унимается и пытается заставить меня сомневаться в муже.

Все эти намеки на его неверность изрядно выматывают, но я не поддаюсь на провокации. Мы с ним вместе пятнадцать лет, еще с первого курса университета, так что в нем я уверена, как ни в ком другом.

– Уля, прекрати, да, я уверена, что мой муж сейчас в командировке.

– Тогда почему ты не с ним?

– Кто-то должен присматривать за клиникой, пока главный в отъезде. Ты позвонила мне для того, чтобы испортить мне настроение, Уля?

Она молчит, но тяжело дышит в трубку. Не нравится ей, когда к ней не прислушиваются.

Не знаю, что с ней происходит, но последние полгода она сама не своя. Раньше ей Саян нравился, а теперь она будто пытается вбить между нами клин.

Не знай я, что она счастлива в браке и любит своего мужа, решила бы, что хочет отбить моего.

Ульяна – моя старшая сестра, у нас разница всего два года, но мы с ней близки, как двойняшки. Так что никто не удивился, что и замуж мы вышли за двух братьев. Она за старшего Родиона, а я – за младшего Саяна.

И если раньше мы вчетвером часто устраивали междусобойчики по выходным, жарили шашлыки, ездили в зоны отдыха, то сейчас всё это становится лишь воспоминаниями.

– Прости, Люба, я не хотела тебя расстраивать, просто… Ты же знаешь, что я за тебя беспокоюсь. У вас с Саяном нет детей, а любой мужик хочет наследника, особенно если есть что передать, и я переживаю.

Сжимаю зубы.

В этот раз она бьет по самому больному.

То единственное, на что я никак не могу повлиять.

У нас с Саяном за пятнадцать лет брака нет ни одного ребенка. Три выкидыша, две замершие беременности.

Я чувствую себя бракованной и никчемной женщиной, не способной сделать самое естественное, для чего было предназначено мое тело. Выносить и родить.

– Ему тридцать пять, своя клиника и статус, ты хоть знаешь, сколько желающих ему родить вокруг него вьется?

Делаю несколько глубоких вдохов и сжимаю руль машины. Села в салон, но не трогаюсь с места. Боюсь, что в таком состоянии во время разговора въеду в ближайший столб электропередач.

– К чему ты ведешь, Ульяна? Если сказать, что я бесплодна, то я и сама знаю. Предлагаешь мне не портить жизнь Саяну и подать на развод?

Говорю чуть жестче, чем хотела. Но слова сестры ранят меня куда глубже, чем осуждающие шепотки посторонних. Даже подчиненные шушукаются по углам, что я выбрала карьеру вместо того, чтобы обзавестись детьми.

Кто бы знал, сколько слез я пролила, ненавидя свое тело за то, что так меня подводит.

И как завидовала Ульяне, что у нее с Родионом есть дочь.

Тщательно скрываю боль, гоню это неприятное чувство от себя куда подальше, ведь люблю племянницу всем сердцем.

– Нет, Люб, нет, я… – осекается Ульяна, а затем снова пыхтит, но неприятный разговор, к счастью не продолжает. – Слушай, у меня к тебе личная просьба есть. Ты не могла бы принять одну мою знакомую без очереди сегодня?

Обычно сестра никогда ни о чем не просит, так что я соглашаюсь и отпускаю телефон с облегчением. В последнее время общение с ней меня тяготит, и мне всё больше кажется, что она хочет мне что-то сказать, но не решается. И я всё сильнее нервничаю, ощущая беспокойство.

– Любовь Архимедовна, здравствуйте! – встает при виде меня администратор. – Климова запись на три часа отменила, у нее начались преждевременные схватки в аэропорту, так что рожает она в Питере.

– Хорошо, я поняла, Раиса. Не записывай тогда никого на три часа, подойдет девушка от Ульяны Грачёвой, сразу ко мне отправляй ее.

Пишу сестре насчет времени, а затем на полдня оказываюсь заваленной документами и срочными запросами из Министерства. Обедаю на ходу, так как в отсутствие Саяна приходится одной отвечать за всё. Так что к трем я чувствую себя выжатой, как лимон.

Взбадриваюсь кофе и иду принимать новую пациентку, за которую просила сестра.

На диванчике в зоне приема уже сидит молодая симпатичная девушка лет двадцати пяти, с которой перебрасывается парой фраз заметно оживленная Раиса.

– Это Лиза Ермолаева, – говорит мне она, когда я подхожу к стойке. – Она работала ассистентом Саяна Руслановича где-то полгода назад. Вы ее, наверное, не помните, она у нас всего две недели работала, пока вы в отпуске были на море.

Мне с трудом удается сохранить лицо в этот момент.

Море…

Очередная легенда, которую скормил Саян сотрудникам.

Рот наполняется горечью, когда я вспоминаю тот тяжелый период, после которого я еще долго с трудом вставала с постели, не то что появлялась на работе.

Вместо моря – больничные стены и запах хлорки.

Сильное кровотечение, реанимация…

И очередной выкидыш, на этот раз с критическими последствиями.

Благодаря связям Саяна удалось скрыть мое пребывание в частной клинике нашего давнего знакомого еще со времен медицинского, так что никто до сих пор не знает, что никакого моря полгода назад не было. Даже Ульяна не в курсе.

– Проходите, – киваю я Ермолаевой, которая встает с диванчика вся напряженная, даже сжимает с силой сумочку перед собой.

Я опускаю взгляд, касаясь глазами округлого животика, на котором натянулась мягкая ткань платья, и резко отворачиваюсь, шагая к своему кабинету.

Зажмуриваюсь и стараюсь быстро стереть с лица выражение муки и не отпускающей меня ни на минуту горечи. Толкаю дверь с табличкой, на которой выгравировано мое имя.

Грачёва Любовь Архимедовна.

Акушер-гинеколог.

Глава 2

Пока пациентка неуклюже присаживается напротив, тщательно придерживая рукой живот, я изучаю ее медицинскую карту.

Ермолаева Елизавета Елисеевна.

Е.Е.Е.

Едва не напеваю вслух мотив из бременских музыкантов, но вовремя вспоминаю, что я не одна.

Поднимаю взгляд, незаметно изучая девушку.

Она при этом не видит моего лица, напряженным взглядом отчего-то всматривается в свою медицинскую карту на моем столе, словно это бомба замедленного действия.

Темноволосая, с узким лицом и округлым подбородком, она обладательница мягких черт лица, полных губ, которые сейчас нервно прикусывает, прямого маленького носа и больших карих глаз.

Волосы небрежно распущены, четко очерченные брови вразлет, на лице ни грамма косметики.

В груди отчего-то щемит, когда я подмечаю деталь, наверняка не ускользнувшую и от мужа.

Лиза Ермолаева – внешне практически моя копия. Только слепой бы не заметил.

Становится душно, и я растягиваю ворот блузки, с тоской поглядывая на закрытое окно. И не открыть, на улице похолодало.

Копия. Только куда более совершенная.

Молодая. Плодовитая. И уже беременная.

Не сразу меня отпускает, так что я делаю вид, что тщательно изучаю ее документы, хотя буквы перед глазами расплываются, превращаясь в нелепые чернильные кляксы.

– Вы были ассистенткой Саяна Руслановича, – утверждаю, зачем-то поднимая не относящийся к приему вопрос. – Вы довольно молоды, обычно Саян предпочитает более опытных медсестер.

Сердце не спокойно, тело обдает испариной, а я никак не могу унять тревожное чутье, которое так и кричит, что с этой пациенткой мне дело иметь не стоит.

– У меня первая категория, так что Саян… – следует заминка, которая мне категорически не нравится, – Русланович высоко оценил мои таланты. Я заслужила свое место, но была вынуждена уволиться по личным мотивам. Смешивать работу и личную жизнь – не в моих правилах.

Ермолаева поднимает на меня взгляд, и в них горит болезненный вызов, словно она требует, чтобы я продолжила разговор и спросила, что она имеет в виду.

Ее лицо при этом искажено напряжением, но вместе с тем решительностью.

А вот я каменею, слыша в ее голосе намек, который мукой оседает за грудиной.

За все эти годы я привыкла, что многие вешаются на моего мужа, привлеченные его статусом, деньгами, красотой. Но каждый раз ведусь, близко к сердцу воспринимая любые намеки. Просто стараюсь не подавать вида, что я боюсь. Отчаянно боюсь потерять Саяна.

Сглатываю плотный ком и выпрямляюсь. Сердце беспокойно стучит, колени неожиданно мелко дрожат, и я сжимаю бедра, чтобы не выдать своей нервозности пациентке.

Провожу стандартный опрос про самочувствие, наличие жалоб, болей, отеков, были ли предыдущие беременности, измеряю артериальное давление, чтобы исключить риск гипертонии и преэклампсии, и окончательно успокаиваюсь за работой.

Со своей неполноценностью я зверею и на любую мало-мальски красивую и здоровую женщину смотрю, как на соперницу, к которой может уйти мой муж.

Неужели я настолько измучена, что даже на беременную готова кидаться?

Ясно ведь, что у Ермолаевой есть свой мужчина, и как бы сильно она ни была на меня похожа, Саян в ее сторону не посмотрит.

– Любовь Архимедовна, – возвращает меня в реальность голос Ермолаевой, – все анализы в моей карте. Я еще на прошлой неделе повторно сдала кровь на токсоплазмоз, цитомегаловирус, герпес, гепатиты, сифилис и ВИЧ.

– Не вижу тут анализов на краснуху, – хмуро листаю я результаты тестов.

– Я переболела ей еще подростком, так что в этом нет необходимости. Но в первом триместре врач всё равно заставил меня сдать анализ и на краснуху, так что в самом конце найдете.

Достаю нужный листок. Иммуноглобулин G положительный. Не соврала.

В нашем деле верить стоит только официальным документам. Некоторые пациенты могут врать, несмотря даже на серьезность ситуации и риск осложнений. Таков менталитет большинства. Пока не болит, будут молчать и надеяться, что всё обойдется.

– Кто вас вел до меня? – спрашиваю я Ермолаеву, изучая ее карту.

– Елена Федорова из областной.

– Почему к нам перешли? Она грамотный специалист.

Обычно я так не поступаю, но сейчас мне отчего-то хочется, чтобы она ушла и больше не возвращалась.

– Были на то причины, – уклончиво отвечает она и отводит взгляд.

Решаю не наседать и с тоской понимаю, что уходить она, кажется, не собирается.

– Проходите за ширму и ложитесь на кушетку.

– Зачем? – настораживается Ермолаева, будто впервые на приеме у врача.

Я выдавливаю из себя успокаивающую улыбку, хотя дается она мне тяжело.

– Не переживайте, всё хорошо. Я просто аккуратно прощупаю ваш живот, посмотрю, как там наш малыш устроился.

Я стараюсь говорить мягко, как со всеми пациентками, но она хмурится.

– Мой малыш, – поправляет меня. – И говорите мне сначала, что будете делать, только потом можете меня трогать.

– Да, конечно.

Разные пациенты мне попадались, и с характером, и плаксивые, но чтобы настолько в штыки меня воспринимали – такое впервые. Будто я чем-то насолила ей или она беспокоится, что я захочу ей навредить.

Мою руки под проточной водой, обрабатываю антисептиком и только после захожу за ширму и подхожу к пациентке, которая лежит на кушетке вся одеревеневшая и готовая в любой момент лягнуть меня. И зачем, спрашивается, просилась именно ко мне, если я ее так сильно не устраиваю?

– Сейчас я коснусь низа живота, Елизавета, – мягко нажимаю чуть выше лобковой кости, здесь всё в порядке. – Иду выше, не пугайтесь.

Ермолаева при этом не моргая смотрит в потолок и тяжело дышит. Руками вцепилась в свою кофту, которую держит над животом, да так сильно, что они дрожат. Гулко втягивает в себя воздух каждый раз, когда я касаюсь ее в разных местах.

Стараюсь не тянуть, так как вижу, что ей некомфортно, но когда чувствую изнутри толчок, замираю.

– Не понравилось, что его беспокоят, – улыбаюсь, ощущая трепет.

Лицо пациентки смягчается, она опускает взгляд и с теплом смотрит на очертания пяточки своего ребенка.

Как же долго я мечтала о том, что когда-нибудь и я смогу вот так наслаждаться радостями материнства, чувствовать толчки своего первенца и хотеть солененького, но всё, что мне остается – это помогать другим беременным женщинам, надеясь, что однажды и на моей улице остановится грузовик с пряниками.

– Вы можете встать, матка мягкая, тонуса нет, малыш лежит правильно, – говорю я, практически не слыша своего голоса, и отхожу обратно к раковине.

Мою руки, вытираю их одноразовым полотенце и отхожу к столу, ожидая, когда пациентка сядет напротив.

Стараюсь взять себя в руки и вдруг вспоминаю, что не задала вопросы про наследственность со стороны отца. Так была погружена в мысли о Саяне, что мозг как будто сам избегал касаться этой темы. Вот только в первую очередь я врач, а не ревнивая женщина.

– Кто отец ребенка? Или графу пустой оставляем? – спрашиваю я, когда Ермолаева снова садится напротив.

Она резко дергается, будто я отвесила ей пощечину, вся вытягивается струной и будто задерживает дыхание. Резко после выдыхает, но тело так и остается напряженным. А вот в глазах вспыхивает не то раздражение, не то вызов. Так обычно зверье смотрит на хищника, когда бежать уже поздно, но без кровавой схватки оно не сдастся.

– Почему же пустой? – тянет она с нажимом, нервно теребит лямку своей сумки, которую держит перед собой, как защиту.

Она медлит. Миг, другой. Слишком долго для такого простого ответа.

Я смотрю поверх очков на беременную пациентку и жду ответа. Чувствую, как что-то холодное и липкое сжимает грудь, и слышу ответ как сквозь вату.

– Грачёв Саян Русланович.

Молча печатаю, а затем каменею и опускаю взгляд на монитор, где вбила имя отца.

Мое дыхание срывается, руки дрожат и без сил опускаются на клавиатуру.

На экране беспорядочно и хаотично печатаются буквы, а я с усилием моргаю, пытаясь поймать взглядом имя отца ребенка.

Неужели однофамилец?

У мужа редкое имя, и я дергаю ворот блузки под врачебным халатом. Слышу треск разорванной ткани по шву, а сама едва не задыхаюсь, продолжая смотреть на знакомые буквы, которые, как бы я ни силилась перечитать их, складываются только в один набор слов.

Грачёв…

Саян…

Русланович.

Глава 3

Умываюсь холодной водой, пытаясь остудить лицо. Щеки пылают, глаза щиплет, я вбиваю ладонями воду в кожу.

– Шшш, – с шипением выдыхаю через нос. Имитирую дыхательную практику, чтобы хоть как-то успокоиться.

Не помогает.

Четыре-семь-восемь.

Четыре секунды вдыхаю воздух в легкие, на семь задерживаю дыхание и только потом в течение еще восьми секунд выдыхаю. И так несколько раз, пока мне не становится хоть чуточку легче.

Грудную клетку сжимает, будто защемило нерв, но дрожь уже прошла.

Поднимаю взгляд к зеркалу.

Глаза выглядят больными, не скрывают моих растрепанных чувств. Что-то неприятное царапает изнутри, но я молча отрываю бумажные полотенца и промакиваю ими лицо. Руки трясутся, но я сжимаю и разжимаю ладони, стараясь скрыть свое потерянное состояние от администратора и врачей.

Пациентка Ермолаева ушла, не дождавшись моих рекомендаций.

Я с облегчением выдыхаю. Не готова пока к откровенному разговору с предполагаемой любовницей мужа.

Она ведь могла и соврать. И раньше были женщины, пытавшиеся увести Саяна таким банальным способом.

То вешались на шею, то присылали мне отфотошопленные откровенные снимки с моим мужем, некоторые даже приспособились использовать нейросеть.

Если бы не косяки в виде шестых пальцев, может, я бы и засомневалась.

Но в этот раз всё идет по-другому: моя интуиция вопит, болезненно тревожа сердце, и мне с трудом удается взять себя в руки.

– Раиса, Ермолаева оплатила прием? – получив кивок, кладу на ресепшн папку. – Она забыла свою мед. карту. Позвони ей, будь добра, и скажи, что я вести ее беременность не буду. Пусть ищет себе другую клинику.

Раиса удивленно смотрит на меня, и я ее понимаю. Никогда раньше я не отказывалась от пациентов, но раньше мне не попадались те, кто пытался повесить своего ребенка на моего мужа.

– А… по какой причине? – осторожно выспрашивает меня Раиса, и взгляд ее становится настороженным, что мне не нравится.

– Скажи, что я загружена. Придумай что-нибудь, – пожимаю я плечами, а сама ухожу, стараясь не показывать, что это не заштатная ситуация, и мне стоит немалых усилий не расплакаться.

Держит только профессиональная репутация и нежелание показывать боль и чувства на людях. Сколько себя помню, я умела плакать только наедине с собой. Даже при муже стараюсь держаться эмоционально стабильной.

– Раиса, – зову я снова нашего администратора и оборачиваюсь.

Руки кладу в карманы халата, надеясь, что не сильно заметно, как я сжимаю ладони в кулаки.

– Ты не помнишь, по какой причине Ермолаева уволилась?

Девушка слегка хмурит лоб, вспоминая, а затем кивает сама себе.

– Помню. Саян Русланович потребовал, чтобы она написала заявление по-собственному. Вы извините, но подробностей я не знаю. Вам лучше у мужа спросить, но Саян Русланович ведь хороших специалистов на выход не просит.

Раиса пожимает плечами, а вот меня слегка отпускает сковывающая тревога. Я даже делаю глубокий вдох и расправляю плечи. До хорошего настроения рукой подать, но мне срочно нужно поговорить с мужем.

Убедиться, что эта девица просто захотела таким способом вбить клин между мной и Грачёвым. Возможно, пыталась так отомстить бывшему руководителю за увольнение.

Закрывшись в кабинете, я присаживаюсь на диван, поправляю волосы и звоню мужу по видео.

Он отвечает не сразу.

Когда на экране появляется его лицо, я замечаю усталую складку между бровей, напряженно сжатые губы. Он моргает чуть медленнее обычного, словно борется со сном, но тут же выпрямляется, увидев меня.

Мое сердце сжимается – хочется прикоснуться к нему, провести пальцами по скуле. Вдохнуть его запах, обнять. Ломота в теле от желания крепко прижаться к нему становится почти физической.

Я сжимаю пальцы, ощущая, как ногти впиваются в ладони, и молчу, боясь, что голос выдаст мою тоску.

Саян с возрастом заматерел, и передо мной уже не тот обаятельный юнец, которым я когда-то его встретила, а серьезный солидный дядька, за плечами которого немало успешно проведенных сложных операций и неизбежных потерь, которые наложили отпечаток сдержанности на его лице.

Черты резкие, четко очерченные, квадратный подбородок скрывает коротко стриженая борода, и даже жесты его стали спокойными, без лишних движений и суеты.

Про таких мужчин говорят “породистый”.

– Саян, – выдыхаю я с полуулыбкой, не сразу замечая его хмурое лицо. – Что-то случилось? Ты выглядишь обеспокоенным.

Брови сведены к переносице, уголки губ сжаты, челюсти напряжены, а лоб пересекают глубокие морщины. Я по привычке касаюсь пальцем лба по экрану, чтобы как в жизни разгладить кожу, но вдруг замечаю, что на пальце нет обручального кольца.

– Сцепился с Хасановым, этот костоправ хотел увести наш эксклюзивный контракт на МедУзу, Люба. Совсем оборзел, мы так долго выбивали разрешение от разработчика, а он тут решил на моем горбу в рай въехать, – цедит чуть хрипловатым низким голосом Саян, а я улыбаюсь, попутно вспоминая, где могла оставить обручальное кольцо.

– Ты же знаешь, Саян, что клиника Хасанова не потянет тестирование, у них и опыта такого нет, так что им никто роботизированный комплекс не доверит. Да и его клиника на новообразованиях не специализируется, наверняка тебя позлить просто хотел.

Саян хмурится сильнее, кидает взгляд по сторонам и себе за спину, а затем оборачивается ко мне с хитрющей улыбкой мартовского кота. Его лицо преображается, на нем не остается и следа гнева.

– Ты знаешь, что мне нужно для успокоения, Люба. Ты подо мной. Стонущая от оргазма.

Я едва не поперхнулась слюной от неожиданности, хотя давно стоило привыкнуть, что Грачёв всегда думает только о сексе.

– Ты ведь ночью прилетаешь, так что потерпи.

Я дергаю уголком губ, а сама проверяю, закрыт ли кабинет. Не хватало еще, чтобы кто-то услышал наш откровенный разговор.

– Долго. Что у тебя под халатом, Люба? – буквально порыкивает Саян, кидая взгляд на мою скрытую тканью твердую троечку.

Его голос становится чуть ниже и тише, и я рефлекторно сжимаю бедра, чувствуя, как намокают трусики. Не знаю, как ему это удается, но он за минуту может одним взглядом довести меня до состояния мартовской кошки.

Стоит только представить, как его пальцы касаются моего клитора, как меня током прошибает, а дыхание срывается и частит.

– Я на работе, Саян, у меня через десять минут новая пациентка, – предупреждающе качаю головой, а сама встаю, вспомнив, что сняла обручалку, когда мыла руки перед осмотром Ермолаевой.

Мрачнею, вспомнив, зачем вообще позвонила мужу, но настоящая паника накрывает меня, когда я не вижу на раковине кольца. Смотрю и под ней, и за ней, и около шкафа, но нигде его не нахожу.

Пульс ускоряется, меня бросает в пот, и я вся потею от удушающего и неприятного предположения.

Вариант, куда делось кольцо, всего два.

Оно упало в слив и сейчас находится в колбе сифона.

Или… Его украла Ермолаева.

– На тебе лица нет, Люб, что случилось? – хмурится Саян, видя, что всякое желание у меня улетучилось.

Меня бросает то в жар, то в холод, но я больше не могу дурачиться и делать вид, что всё в порядке. Мне отчаянно, до боли нужно услышать от мужа, что он мне не изменял. Что всё это глупая шутка какой-то больной на всю голову женщины.

– Сегодня ко мне на прием новая пациентка пришла, – выдавливаю из себя, наконец, и не отвожу взгляда от мужа.

Он хмурится, глядя на меня в ожидании продолжения, и я, задержав на секунду дыхание, выпаливаю как на душу, надеясь, что муж рассмеется.

– Она на шестом месяце беременности и утверждает, что это твой ребенок.

Вот и всё. Сказала.

Внимательно слежу за неизменившимся лицом Саяна, и чувствую, как мое сердце ускоряется, отчего кровь в венах буквально вскипает от тревоги.

– Как ее зовут?

– Елизавета Ермолаева… твоя бывшая… ассистентка…

Я говорю всё тише и тише. Но продолжаю смотреть на Саяна и вижу, как на долю секунды мышцы его лица напрягаются, в глазах сверкает что-то сродни печали или досады, и мне хватает этого времени, чтобы осознать кое-что.

Саян не станет смеяться.

Большим пальцем поглаживаю безымянный, который ощущается сиротливо обнаженным без обручального кольца, и подаюсь вперед, жадно вглядываясь в мужа через экран телефона.

– Это твой ребенок, Грачёв? Твоя бывшая ассистентка рожать от тебя собралась?