Текст книги "Измена. Верну тебя любой ценой (СИ)"
Автор книги: Оксана Барских
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
Глава 4
– Это твой ребенок, Грачёв? Твоя бывшая ассистентка рожать от тебя собралась?
Смотрю на мужа и изучаю его лицо, где каждая черточка и линия знакома до боли. Жду, что он скажет, что это совпадение, чья-то злая шутка или издевка. Но нет.
– Мой.
Саян говорит отрывисто, будто сваи в гроб забивает.
Я же еле дышу, чувствуя, как горит лицо. Нервно заправляю выбившуюся прядь за ухо и сглатываю, не понимая, ослышалась я или нет.
Лицо мужа выглядит напряженным и каким-то серым, но перед глазами у меня всё расплывается, пальцы дрожат, и я вытягиваю руку вперед, не в силах смотреть на Саяна.
Отсутствие на безымянном пальце кольца теперь щемяще-остро бросается в глаза.
Знак?
За все эти годы я ни разу не забывала надеть его после пациентов.
А сегодня…
Сегодня я была сбита с толку Ермолаевой и ее утверждением, что Саян – отец ее ребенка.
Растерянно разглядывая свои голые пальцы, я снова скольжу взглядом по лицу Саяна и подмечаю, что вся игривость слетает с его лица так же быстро, как и усталость.
Появляются хищные черты лица и какая-то отчаянная безнадежность.
– Твой? – глухо повторяю, не в силах больше терпеть глухое молчание между нами.
– Мой.
Мышцы на его лице дергаются, а сам он жадно изучает мое.
– Не понимаю, – шепчу, слыша, как мой голос сипит, будто я болею.
– Ты же сама врач, Люба, неужели не знаешь, откуда дети берутся? – зло скалится Саян, и я отшатываюсь.
Никогда он еще не разговаривал со мной в таком грубом тоне.
Он будто хочет сделать мне больно, и ему это удается.
– Делаются они по-разному, – с горечью отвечаю я, вспомнив, что мы не раз обсуждали с ним возможность суррогатного материнства.
Саян был не против, а вот я… Мне хотелось выносить ребенка самой. Всё казалось, что это единственно-возможный путь, чтобы почувствовать себя настоящей женщиной.
– Ты спал с ней? Или…
Мой голос становится тише, и я хватаюсь ладонью за горло, которое кажется мне до боли уязвимым в этот момент.
Лицо мужа подергивается судорогой, словно я сморозила глупость.
– Не будь такой наивной, Люба, – жестко обрывает мои надежды Саян, и я стыдливо опускаю голову.
Не хочу, чтобы он видел мой взгляд. Он слишком тонко чувствует мое настроение и буквально мысли мои читает, как будто в душу заглядывает. Но если раньше я с удовольствием позволяла ему быть частью меня, то сейчас закрываюсь, отталкивая того, кто… предал мое доверие.
– Это всё, что ты хотела узнать? – резко кидает Саян, и я вздрагиваю, снова поднимая голову.
– Почему ты так грубо говоришь со мной? Раньше ты не позволял себе подобного.
Не знаю, почему заостряю внимание на такой незначительной детали. Возможно, мозг отчаянно сопротивляется тому, чтобы продолжать неприятный для меня разговор.
Сердце пульсирует, как будто кто-то невидимый сжимает его в кулак, издеваясь надо мной. Я отрывисто дышу, меня бросает то в жар, то в холод, а теперь еще и знобит.
– Люб, – с досадой говорит мое имя Саян, и в его голосе мне слышится идентичная моей боль. Или мне так просто кажется…
– Я приеду вечером, давай с глазу на глаз продолжим разговор. Сейчас я не готов.
– Не готов?
У меня вырывается истеричный смешок, и я прикрываю рот ладонью, чтобы не закричать. Мне хочется расцарапать ему до крови лицо…
– Трахать свою ассистентку ты, значит, был в любой момент готов, а как рассказать жене, что у тебя будет ребенок, так ты сразу в кусты?
Меня несет, но я не обращаю внимание, как каменеет лицо Саяна.
Мне до тошноты плохо, как душевно, так и физически, и я с трудом дышу, казалось, огненной лавой, так сильно горят внутренности.
– Следи за тоном, Люба. Оскорбления я не потерплю даже от собственной жены, – цедит сквозь зубы Саян, прищуривается.
Крылья носа раздуваются, лицо заостряется – первый признак, что он на грани срыва.
Я всего пару раз за всю нашу совместную жизнь видела, как он выходит из себя. Оба раза пришлось делать капитальный ремонт в квартире.
К его чести, меня он никогда и пальцем не тронул, но сейчас он так зло смотрит на меня, будто это я ношу ребенка от другого, а не его бывшая ассистентка.
– Жены? – с горечью повторяю я и качаю головой. – Неужели ты думаешь, что после всего между нами останется всё как прежде?
– Не нужно голословных заявлений, Люба. Ты на эмоциях и пожалеешь об этом, – строго предупреждает он меня, отчего ярость во мне вспыхивает с новой силой.
– Не смей учить меня…
– Я приеду, и мы всё обсудим, Люб.
– Нечего обсуждать, – глухо выплевываю я и качаю головой, словно заведенная.
– Лиза не должна была приходить к тебе за моей спиной, – чертыхается Саян, и я резко вскидываю голову, впиваясь в него болезненным взглядом.
Лиза…
Не Ермолаева.
Не Елизавета.
Мягкое и теплое Лиза…
Тянет спросить, как давно она для него Лиза, но я не готова услышать ответ. Кажется, что он сломает меня окончательно.
– А когда ты собирался рассказать мне, что у тебя будет ребенок, Саян? – спрашиваю я, а затем отшатываюсь, увидев его лицо. – Или не собирался?
– Люба, между нами ничего не изменится, – цедит он, отчего на скулах перекатываются желваки. – Этот ребенок нам не помешает. Слово даю, что ты никогда ни о Лизе, ни о моем сыне не услышишь.
– Сыне? – повторяю я тихо.
Внутри же мне хочется отчаянно завыть, когда я слышу, как о своем ребенке отзывается Саян.
Даже лицо его преображается, становится мягче. Глаза теплеют, морщины на лбу разглаживаются. Он сам, наверное, не замечает, каким светом он весь горит, когда думает о своем сыне… От другой женщины.
Эта мысль меня моментально отрезвляет, и я сжимаю свободную ладонь в кулак.
– Не дури, Лиза, и не делай глупостей, я вылетаю первым же рейсом! – рявкает Саян, а я в этот момент вся мертвею.
– Я Люба… не Лиза, – шепчу хриплым голосом и ненавидящим взглядом прожигаю лицо Саяна.
До него сразу доходит, что он назвал меня чужим именем, и я наблюдаю, как он дергается, суетится.
Лицо его полоснуло острым сожалением, но когда он подается вперед и подбирает слова, чтобы оправдаться, я больше не в силах слушать его некогда любимый, а теперь такой чужой голос.
Нажимаю отбой и рывком кидаю телефон в стену. Он отскакивает с хрустом от стены и падает экраном на пол. Звучит характерный треск, и я смеюсь. Вот также и у меня всё внутри ломается. С хрустом и на осколки.
Глава 5
Лиза…
Он назвал меня Лизой.
Мне будто внутренности вспарывают, настолько это больно и неприятно, когда твой муж путает тебя с другой. Словно ему всё равно, кто перед ним. Словно плевать на мои чувства и мысли.
Экран телефона периодически мигает, подавая признаки жизни, но я равнодушно кладу его на стол и на несколько долгих минут пропадаю из реальности. Сижу на стуле и смотрю бездумно в одну точку.
Всё пространство перед глазами размывается из-за слез, а я чувствую себя такой потерянной, словно потеряла ориентир в жизни.
Раньше, если у меня были проблемы или мне было просто плохо, я всегда знала, что у меня есть Саян. Он привык брать ответственность за близких и никогда ее не избегал, так что муж всегда был для меня опорой и поддержкой.
А сейчас, когда я сталкиваюсь с тем, что именно он становится той самой проблемой, которая отравляет меня, осознаю, что мне некуда податься. Не с кем поделиться предательством мужа.
Теперь у меня есть только Ульяна…
Ульяна… А ведь именно она попросила меня принять пациентку Ермолаеву, хотя раньше никого ко мне не направляла.
Грудь резко сдавливает в тиски, в животе что-то неприятно ухает вниз, а внутренности скручивает до болезненного стона, когда до меня начинает доходить, что моя родная старшая сестра уже давно всё знает.
Иначе бы не было полугода холода с ее стороны по отношению к Саяну. Постоянных намеков на его неверность. Попыток заставить меня сомневаться в муже и его командировках.
Неужели Ульяна давно знает правду и всё это время навязчиво пытается подтолкнуть меня к мысли, что Саян – измещик?
Становится тяжело дышать, когда я думаю о том, как долго продолжается вся эта история. Как давно Саян спит с Ермолаевой? И откуда Ульяна обо всем знает?
Руки трясутся от желания сразу же ей позвонить и всё выяснить, но телефон сломан и восстановлению вряд ли подлежит, а звонить со служебного я не стану. Все разговоры клиники записываются, и меньше всего мне хочется, чтобы кто-то узнал, как унизил меня Саян. Как я теперь сломлена.
– Любовь Архимедовна, вы тут? – раздается голос Раисы после серии стуков, на которые я не отвечаю. – Шахова на прием подошла, вы сможете ее принять, или…
Голос Раисы звучит неуверенно, и я подрываюсь, чувствуя, как к горлу подкатывает неприятный ком.
Боже…
Я ведь заперлась здесь и молчу, а она наверняка заметила, что я сама не своя после прихода Елизаветы Ермолаевой.
– Раиса, я буду готова через пять минут, развлеки пока Шахову, – говорю я резко и подрываюсь к зеркалу, чтобы оценить свое отражение.
О приеме пациентки за разговором с мужем я совершенно забыла, но отменить его не могу. Мало того, что это жена одного из очень влиятельных людей города, так еще и наша постоянная клиентка, которая привела с собой нескольких подруг.
Стоит хоть раз забыть о профессионализме, и репутации конец, а я слишком долго трудилась, чтобы из-за чувства обиды похерить свою карьеру врача.
Приходится быстро умыться и натянуть на лицо улыбку, понадеявшись, что Шахова не заметит, как внутри меня всё дрожит и пылает.
Она как всегда улыбчива и приветлива. Миниатюрная, даже ниже меня на полголовы, огненноволосая, с веснушками на поллица и без единого грамма косметики. Сразу и не скажешь, что эта компактная на первый взгляд женщина обладает вторым даном по карате и мощными голосовыми связками.
Беременность ее протекает без осложнений, так что прием недолгий, а вот мои надежды на то, что она не заметит моего состояния, к концу улетучиваются. Прямо перед ее уходом, когда я подхожу к раковине и всматриваюсь в слив, из меня вырывается предательский всхлип, который привлекает внимание Шаховой.
– А ты любишь своего мужа, Люба? – задает она вдруг мне вопрос, поправляя свои рыжие, как морковка, волосы.
Я вела две ее предыдущие беременности, так что мы с ней если не подружки, то хорошие знакомые и давно на “ты”.
– Что за психоанализ, Нина? – прищуриваюсь я, сразу ощутив подоплеку ее интереса. – С чего ты взяла, что у нас с мужем проблемы?
– Если женщина сильно расстроена, что у нее всё валится из рук, всегда дело в мужчине, поверь моему опыту. Я, может, проработала психологом в школе всего год, но с первого взгляда могу определить, когда женщина плакала из-за мужчины.
Шахова всегда была проницательной. Но когда я выразительно смотрю ей в глаза, показывая, что не верю ей, она пожимает плечами.
– Твой взгляд весь прием, Люб… Я слишком хорошо его знаю.
Меня обдает жаром, и я обхватываю себя руками, чувствуя себя как никогда уязвимой. Шахова будто видит меня насквозь и читает мысли.
Она смотрит на меня таким выразительным взглядом, что мне хочется расплакаться, но я благодарна ей за то, что в нем нет жалости.
– Я обычно не лезу в чужие дела, но ты для меня как родная стала за эти годы, да и не хочется терять лучшего акушера, так что… Разреши мне поделиться личным и дать тебе совет?
Я настороженно замираю, но всё же киваю. Обычно я противлюсь вмешательству посторонних, предпочитаю переваривать неприятные новости самостоятельно, но внутри ничего не противится ее предложению, а я вдруг понимаю, что хуже точно уже не будет.
– Мой муж Клим не всегда был верным мне, хотя сейчас мало кто поверит в то, что он гулял. Когда я узнала обо всем, мне казалось, что всё, что мне остается – это умереть. Не хотелось даже с постели вставать, не то что жить. И этот мертвый взгляд, который ты сейчас видишь в отражении зеркала… Я видела его когда-то у себя.
Я не оборачиваюсь, продолжая смотреть на Шахову, но и без этого знаю, что она имеет в виду.
– Я предположу, что причина твоих слез, Люба, в том, что твой Саян загулял.
Она бьет прямо в точку, и я вздрагиваю, опустив голову.
Отвратительный из меня профессионал, если я позволяю личному вмешаться в рабочее. Вот только… мне так плохо, что я впервые в жизни плюю на субординацию и слушаю слова Шаховой.
– Ты уже кому-то говорила об этом? – задает она снова правильный вопрос.
– Нет. Полчаса назад только узнала.
Я не вдаюсь в подробности, стыдно, что беременная любовница мужа пришла ко мне на прием, но Нина ничего и не спрашивает.
– Все вокруг тебя будут твердить одно и тоже – развод и точка. Но я сказать тебе хочу кое-что, что я поняла не сразу. Это твоя жизнь и только тебе решать, как будет лучше. Ни матери, ни сестре, ни подругам. Никто, кроме тебя самой, никогда не поймет, каково это, когда тебя предает самый близкий человек, который буквально стал частью тебя и врос под кожу.
Когда я слышу про сестру, меня будто бьют под дых. Уверена, что именно Ульяна будет одной из первых, кто будет ненавидеть и проклинать Саяна за то, что предал меня.
– Жизнь на измене не заканчивается, как бы больно не было, Люба. Я не знаю, что ты чувствуешь и что планируешь делать, но вот что скажу тебе. Лично я не представляю, как бы сейчас сложилась моя жизнь, если бы я дала другой женщине разрушить наш с Климом брак. Так что если Саян тебя любит, и ты его тоже, то не руби с плеча, а разберись, что и как. Иначе жалеть будешь всю жизнь, гадая, как всё было на самом деле.
Шахова смотрит на меня пару секунд и, не прощаясь, уходит, а я еще долго смотрю на закрытую за ней дверь, не в силах сдвинуться с места.
А ведь я и правда не собиралась больше видеться с Саяном и выслушивать его оправдания. Мне просто хотелось схватить вещи и уехать так далеко, чтобы никогда больше не видеть его. Дистанционно подать на развод и уйти, чтобы в одиночестве зализывать свои раны.
Благодаря Шаховой я немного успокаиваюсь и решаю дождаться мужа, чтобы обсудить всё вечером наедине, но работать сегодня я больше не способна. И первое, что мне не терпится сделать, это поговорить с Ульяной.
– Раиса, вызови сантехника, будь добра, я кольцо в слив уронила, – ровным тоном говорю я администратору, как только выхожу из приемного кабинета, – и одолжи мне свой телефон, пожалуйста, мой что-то глючит.
Пока Раиса занимается первым вопросом, я беру ее смартфон и ухожу в кабинет Саяна, чтобы поговорить с сестрой.
– Это я, Люба, – тихо говорю я, когда она принимает вызов.
Обычно она начинает сразу щебетать, ей всегда есть что рассказать мне, но в этот раз между нами повисает гробовая тишина. Пока она ее не нарушает первой.
– Ты… что-то хочешь сказать мне?
Голос ее звучит вкрадчиво и с опаской. Видимо, она пока не в курсе, знаю ли я обо всем. Мне не до долгих прелюдий, так что я задаю вопрос прямо.
– Как давно ты знаешь про Ермолаеву, сестра? – выплевываю я с горечью, не в силах скрыть боль и обиду за то, что она, мой родной человек, скрывала от меня то, что нужно было рассказать с самого начала.
– Люб, я…
– Ты ведь поэтому подослала ее ко мне?
– Я жду тебя дома, Люб. Я… Я всё объясню.
Глава 6
– Повезло вам, женщина, что кольцо в сифоне застряло, а то заругал бы вас вечером муж.
Сантехник хохотнул, протягивая мне обручальное кольцо, а я вместо радости испытываю двоякие чувства. С одной стороны, облегчение, а с другой, отчаяние, которое тисками охватывает горло.
А уж от слов мужика, что мне за это кольцо может прилететь от мужа, не сдерживаю кривой ухмылки. Уж что-что, а Саян не имеет никакого морального права что-то выговаривать мне за этот золотой ободок, который раньше я бы моментально выхватила из чужих рук и прижала к груди.
А сейчас оно вдруг кажется мне не символом нашего с Саяном союза, а ядовитой змеей, которая обвивается вокруг шеи и душит меня.
– Я возьму и помою кольцо, Любовь Архимедовна.
Раиса замечает мою заминку и странное выражение лица, так что, зажав в руке салфетку, забирает кольцо у недоумевающего сантехника. Он оставляет свои мысли, к счастью, при себе, но посматривает на меня, как на неуклюжую дурочку, которая и двух слов связать от страха не может.
Поджав губы, молча расплачиваюсь с ним за работу, а на молчаливые незаданные вопросы Раисы, когда она возвращается в приемный кабинет, ничего не отвечаю.
Делаю безэмоциональное лицо и раскрываю сумку, куда она также молча кладет промытое под проточной водой кольцо, снова завернутое в сухую салфетку.
Даже прикасаться к нему не хочу, хотя когда снимаю халат и закидываю сумку на плечо, мне кажется, что правая сторона тела горит, чувствуя близость кольца. Физически это невозможно, и умом я это понимаю, а меня всё равно опаляет жаром.
– На сегодня я всё, Раиса. Закроешь клинику сама.
Накинув на плечи пальто, я ухожу, но ощущаю, как спину прожигает любопытный взгляд Раисы. Сплетен не избежать, и я сжимаю зубы, чертыхвнушись, какую свинью мне подложили самые родные люди.
Саян изменил мне не просто с какой-то левой бабой, а с ассистенткой, которая наверняка общается с кем-то из нашего действующего персонала.
К тому же, крутится в тех же медицинских кругах, что и мы, и рано или поздно эта унизительная новость облетит всю нашу немногочисленную и узкую братию, поставив нас под удар.
Саяну никто ничего не скажет. Ведь он мужчина.
А вот на меня…
На меня будут посматривать кто с откровенной жалостью, кто со злорадством, что и у меня жизнь не такая сахарная, как представлялось со стороны.
За спиной будут обсуждать предательство Саяна, а мне перемывать косточки, что же я за женщина такая неполноценная, что не родила мужу ребенка, что он залез на другую.
Когда я подъезжаю к многоэтажке сестры, в которой она живет с семьей, пару минут не выхожу из машины, стараюсь унять распалившийся заново гнев. Меня буквально разрывает от эмоций, хочется всё крушить, но всё, что я себе позволяю – это с силой сжать руль, впиваясь короткими ногтями в кожаную обивку баранки.
Некстати вспоминаются изнеженные руки Ермолаевой. Длинные ногти округлой формы с перламутрово-розовым маниюкром.
Мои же в этот момент кажутся обрубками. Пусть и ухоженные, но без лака, ведь я врач, по КЗОТу не положено.
Опускаю щиток над лобовым стеклом и вглядываюсь в зеркало, невольно сравнивая себя и ту, которая понесла от моего мужа.
Мне тридцать три, на лице ни единой морщины, и только взгляд выдает мой возраст.
Не тот легкомысленный и веселый, что был лет пятнадцать назад.
Более спокойный и рассудительный, ведь теперь у меня есть то, чего не было в юности.
Жизненный опыт.
Череда разочарований и печалей, которые наложили отпечаток на мое лицо.
Так что как бы сильно я не хотела и сама стать той самой озорной девчонкой, которая могла легко пережить разрыв с парнем, время не повернуть вспять. Как и пятнадцать лет брака.
Сердце снова сжимается от мысли, что именно привлекло Саяна в Ермолаевой. Ведь он нашел в ней то, чего нет у меня. Иначе бы никогда не пошел на измену.
Чешется между ног – это не про него, признаю я вынужденно.
Тянуть больше не получается, так что приходится взять себя в руки и выйти из машины. Поговорить с сестрой.
Она открывает почти сразу, словно караулила меня у двери. Когда я поднимаю на нее взгляд, Ульяна опускает глаза и скрещивает пальцы обеих рук. Прячет от меня свои мысли и закрывается этой позой. Всегда так делала, когда не хотела в чем-то признаваться, когда ее поймали на горячем.
– Так и будешь молчать? Даже на чай не пригласишь? – первой нарушаю я молчание, догадавшись, что в квартире мы одни. Иначе бы племяшка уже давно выбежала меня встречать.
– Проходи, Люб, я сейчас всё сделаю, – кивает Уля и убегает на кухню, начиная суетиться.
Ей только в радость отсрочить наш разговор, а я и не тороплюсь.
Домой совершенно не хочется, и я никак не могу избавиться от мысли, что теперь я не знаю, когда Саян вернется домой. Во сколько прилетит, с какими мыслями войдет в дом.
Раньше дом был моим логовом, в котором я чувствовала себя в безопасности, а сейчас всё внутри меня сжимается от одной только мысли, что там я теперь, как в капкане.
Стараясь отгонять от себя мысли о том, что его могли осквернить в мое отсутствие, я раздеваюсь и иду в ванную мыть руки. Сама оттягиваю встречу с сестрой с глазу на глаз.
Проходит всего несколько часов после нашего утреннего разговора, а кажется, что целая вечность. Ведь я теперь не знаю, как мне общаться с ней как прежде после сегодняшнего.
Когда я вхожу в кухню, стол уже накрыт, а сама Ульяна стоит ко мне спиной у окна. Обхватывает себя руками и потерянным взглядом смотрит сквозь стекло. Напрягается всем телом, когда слышит меня, но не оборачивается. Словно боится моей реакции, даже трясется вся.
– Давай не будем превращать наш разговор в фарс, Ульяна. Я хочу услышать ответ на свой вопрос без увиливаний с твоей стороны, – говорю я, останавливаясь у порога. Не пересекаю его, как бы воздвигая стену между собой и сестрой.
Мы сейчас далеки так же, как остров от материка, и я не уверена, что эта пропасть может сократиться. Чай нас обоих не интересует, это всего лишь привычка.
– И не ври, что ты случайно подослала ко мне на прием Ермолаеву, не зная, кто она и чего хочет от меня. Ты никогда не была дурочкой, и я обижусь, если таковой считаешь меня. А теперь скажи мне, как давно ты знаешь, что Ермолаева носит ребенка от… – сглатываю, с трудом договаривая, – моего мужа.
Не знаю, чего я ждала от сестры.
Может, ее извинений, что не рассказала раньше.
Или что она сама обо всем узнала случайно и совсем недавно.
Конечно, дыхание у меня перехватывает от разных догадок, одна хуже другой, но я молчу, надеясь, что она развеит мои опасения.
Но она убивает меня ответом, разрушив все мои иллюзии.
– Полгода, Люб, я знаю обо всем с самого начала.
Сестра кидает на меня взгляд украдкой и всхлипывает, прикрывая рот рукой, но я стою на месте, как бы со стороны наблюдая за ее тихой истерикой. Сама поджимаю губы и на несколько секунд прикрываю глаза, чтобы успокоиться и не заплакать.
– Тебе Родион обо всем рассказал?
Я делаю самое вероятное предположение из возможных, ведь Родион – старший брат Саяна, и если уж с кем он мог поделиться тем, что его любовница беременна, так это с братом. Вот только Ульяна отрицательно качает головой, заставляя меня насторожиться.
И когда снова смотрит на меня, что-то такое мелькает в ее глазах, что заставляет меня встревожиться сильнее.
– Не Родион, – выдыхаю я, практически не слыша собственного голоса.
Сердце мое так сильно бьется, что пульс в ушах становится таким шумным, что заглушает практически любые внешние звуки.
Я несколько раз моргаю и сглатываю, чтобы вернуть себе слух, но не получается.
Рот Ульяны двигается, когда она что-то сбивчиво и быстро говорит, заламывая руки, а я почти ничего не слышу. Только обрывки фраз, которые не компонуются между собой в полноценное предложение.
– … моя вина… я попросила… пожалела… сложная судьба… бедственное положение… работу…
Резко встряхиваю головой, когда Ульяна замолкает, и какофония звуков резко врывается в уши, отчего пульсируют виски, но я хватаюсь рукой за косяк дверного проема и впиваюсь взглядом в сестру. Обмираю от догадки и помертвевшим голосом переспрашиваю, пытаясь понять, всё ли я правильно поняла.
– Пока я лежала в больнице, ты за моей спиной попросила Саяна об услуге и пристроила Ермолаеву к нему в ассистентки?
Замираю, впиваясь болезненным взглядом в сестру, и по движению ее глаз уже понимаю, что так оно и есть.
– Люб, я же не знала, что Саян на нее глаз положит. Вы, конечно, похожи, но я не думала, что всё обернется трагедией, – жалобно и едва ли не скуляще говорит Ульяна, пытается поймать при этом мой взгляд. – Саян ведь всегда был верен тебе, и я не думала, что Лиза будет в его вкусе. Просто она так похожа на тебя, и я хотела…
Сестра осекается в последний момент, даже взгляд у нее стекленеет. Мне бы обратить внимание на ее последнюю оговорку, но я так поглощена собственной агонией, что едва держусь на ногах.
В грудине будто колом деревянным проворачивают, вороша мои внутренности и превращая их в кровавые ошметки.
– А Лиза – это… – едва ли не шепчу я, а сама хватаюсь за горло, так как оно сипит, будто там наждачкой проехались.
– Лиза – сестренка моей подруги со школы, Люб. Ты должна ее помнить… Они часто оставались у нас ночевать, когда их родители в очередной запой уходили. Лиза тогда была Барановой, а Ермолаевой уже после школы стала, когда замуж вышла и переехала в другой город. Я ведь рассказывала тебе о ней, что муж ее колотил, в университет она не поступила, санитаркой подрабатывала, а когда смогла колледж закончить, устроилась медсестрой. Она сбежала от мужа и вернулась в город где-то год назад, но мыкалась неприкаянно, а ей ведь дочь на что-то кормить и одевать надо было, и я пожалела ее и…
Уля замолкает, всхлипывая снова, а я смотрю как будто сквозь нее, не в силах сконцентрироваться на ее лице. Оно расплывается, но я и не силюсь рассмотреть ее. Пытаюсь осмыслить сказанное ею.
– Послушай, Люб, я хотела тогда тебя попросить, но ты уехала на море, мне ничего не сказав, и я Саяну позвонила с просьбой помочь Лизе.
Лиза…
Для кого-то та девчонка просто Лиза…
Я же не могу даже в мыслях называть ее никак, кроме как Ермолаевой. Иначе она обретет для меня реальность, которую я пока не в силах до конца признать. Станет физически осязаемой.
– Сколько раз я тебе говорила, что нельзя оставлять мужика одного, а ты в очередной раз…
Ульяна распаляется, и я сжимаю зубы, слыша в ее голосе обвинение.
А затем вдруг усмехаюсь, чувствуя, как дергаются мышцы лица, и сестра сразу же замолкает, отшатываясь. Видимо, что-то такое написано на моем лице, что ее пробирает.
– Не на море, – еле как разомкнув губы, припечатываю я Ульяну взглядом. – Я лежала в больнице, Уль, после очередного выкидыша, пока ты в это время подкладывала сестренку своей подруги под моего мужа.
Сестра бледнеет, хватает ртом воздух, но хрипит, ничего не может мне сказать.
Умом я понимаю, что вряд ли она виновата в том, что Ермолаева беременна от моего мужа, ведь Саян – взрослый мужик, у которого своя голова на плечах.
Но эмоционально я мертвею внутри, мечусь, как больной зверек, не нахожу себе места и не понимаю, как мне дальше жить. Что делать, чтобы унять усиливающуюся агонию в грудной клетке.
Кажется, что меня вот-вот разорвет на части, а я не в силах даже закричать.
Отчего-то вспоминается взгляд Ермолаевой-Барановой, которая, действительно, жила с нами в одном подъезде.
Она была из неблагополучной деструктивной семьи, родители – алкоголики, которые пропивали последние деньги, так что в доме шаром покати.
Те периодически били дочерей, если им удавалось заныкать мелочь, и иногда, когда я встречала младшую в подъезде, замечала ее болезненный и полный стыда взгляд.
Она втягивала голову в худые плечики и вся скукоживалась, стыдясь своей семьи, но в глазах при этом горело упрямство. Словно перед тобой звереныш, который готов зубами выгрызать себе место под солнцем.
Но разве могла я тогда предположить, что эта бедная, вызывавшая у всех жалость девчонка когда-нибудь отберет мое место. И моего мужа.
– Люба, прости, я ведь не знала… – шепчет Уля и тянется ко мне, но я отшатываюсь. Едва не спотыкаюсь, когда делаю несколько шагов назад, и практически бегу к выходу, на ходу надевая туфли и хватая пальто.
– Не прикасайся ко мне, Уль, я… Мне надо одной побыть, я…
Я теряюсь, голос срывается едва ли не на визг, и из чужой квартиры я убегаю, не в силах больше находиться в одном пространстве со своей сестрой.
Остается чувство недосказанности, и меня слегка напрягает странный взгляд Ули перед моим уходом. Словно она мне что-то не сказала, но мне и того, что она выдала, хватает, чтобы чувствовать себя жалкой и одинокой.
Мчусь на машине домой, так как податься мне всё равно некуда. Хочу приехать туда до того, как вернется Саян, чтобы успеть собрать свои вещи.
Не готова я ночевать с ним под одной крышей, а мысли о том, что в наш дом, который я обустраивала с такой любовью, он приводил свою любовницу, пока я лежала в больнице, сведут меня с ума за предстояющую ночь.
Так что решение приходит само собой.
Вот только правильно говорят, что человек предполагает, а бог располагает.
Когда я подъезжаю к дому, от мужа десять пропущенных, а в окнах нашего дома… горит свет.
Меня трясет, но я не позволяю себе слабости и стараюсь уверенно подойти к калитке. Фейс-айди срабатывает, дверца открывается, и я словно в замедленной съемке вижу, как на расстоянии десяти метров от меня дверь дома открывается, и на крыльцо напряженной походкой выходит Саян.
И я замираю, так и не войдя во двор. Хватаюсь рукой за калитку и сжимаю металл, ощущая в ладони боль, не сравнимую с той, что сейчас всколыхнулась в моей душе.
