Текст книги "Измена. Верну тебя любой ценой (СИ)"

Автор книги: Оксана Барских

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Глава 10

– Ничего, потерпишь.

Я никогда не видела мужа таким агрессивным. Да, он бывало злился, если что-то шло не по плану, или кто-то в медицинской сфере вставлял ему целенаправленно палки в колеса. Но чтобы вот так терять человеческий облик… Такое с ним происходит впервые.

Или раньше он просто скрывал от меня темную часть своей натуры. Задумываюсь я вдруг с горечью, а сама извиваюсь под Саяном, чувствуя нарастающую панику.

Едва не задыхаюсь от тяжести его тела и в панике хватаю ртом воздух, не веря, что всё это правда.

Что муж готов взять меня силой из-за того, что я не готова его простить. Он будто хочет наказать меня за собственную слабость.

Целует зло, причиняя боль.

Крепко держит одной рукой мое лицо, стискивая щеки пальцами, не дает отвернуться, вынуждает принимать его неприятную агрессивную ласку, от которой меня едва не колотит в истерике.

– Хватит, – хрипло выдавливаю я из себя и ненавижу его в этот момент куда сильнее, чем час назад.

Если он только коснется меня…

Если только посмеет…

– Саян, – выдыхаю я не с первого раза, но произнесенное слабым голосом имя мужа неожиданно действует на него отрезвляюще.

Он перестает терзать меня, а я радуюсь хотя бы тому, что в отличие от меня он всё еще в одежде. Это то единственное, что сейчас не дает мне сойти с ума.

– Стоило один раз оступиться, Люба, и ты нос от меня воротишь, – с горечью рычит Саян, и в этот момент именно он напоминает мне поверженного зверя, хоть из нас двоих обездвиженная лежу я.

Его рука наконец отпускает мое лицо, и я отворачиваю голову в сторону, не в силах смотреть ему в глаза. Хочу, чтобы он исчез. Чтобы всего этого не было между нами, но чуда не происходит.

Саян продолжает придавливать меня своим телом к постели, не давая сдвинуть бедра, лишь слегка приподнимается, позволяя мне сделать глубокий полноценный вдох.

– Что ты делаешь с нами, Саян? – шепчу я и зажмуриваюсь, не сумев удержать в себе слезы. Именно эта пауза ослабляет меня, выпускает наружу рваные ошметки чувств, от которых всё внутри болит, разрывается на части.

Тяжесть сверху пропадает, звучит натужное поскрипывание кровати, но я глаза не открываю, слышу только шаги Саяна, а затем страшной силы удар.

Заполошно подрываюсь, в ужасе глядя на зеркало над моим туалетным столиком, расколовшееся от его удара. Оно трескается, опадая осколками на пол, а я стою у кровати в ступоре, не помня даже, как встала и закуталась в покрывало.

Наши взгляды с Саяном встречаются в отражении разбитого зеркала, а я вдруг вспоминаю, что читала где-то, что смотреть в осколки это тоже самое, что смотреть на свою разбитую треснувшую душу.

Саян оборачивается, загораживая собой зеркало, и я опускаю взгляд на его сжатый кулак. С костяшек стекает кровь, и я прикусываю губу, не в силах сказать ни слова.

Мне впервые становится так страшно, что я теряю дар речи.

– Жду тебя внизу, – глухо говорит Саян, нарушая гулкую тишину, и, не проронив ни единого стона боли, выходит из спальни.

За ним капает дорожка крови, но он никак не реагирует, словно раны – последнее, что его волнует.

Пару минут я стою, не двигаясь с места, а затем медленно, огибая алые пятна на паркете, подхожу к шкафу. Адреналин спадает, и мои руки ослабевают, отпуская края покрывала. Оно падает мне под ноги, а сама я с трудом нахожу, что надеть.

Ни одна одежда вдруг не оказывается подходящей. То колени открывает, то грудь оголяет. А мне как никогда раньше хочется закутаться в закрытую одежду наподобие паранджи, чтобы Саян не смотрел на меня. Не хотел меня.

В груди ворочается отчаяние, и я шмыгаю, зло проводя ребром ладони по щекам. Хочется расплакаться, скрутившись на постели калачиком, но теперь я не могу даже смотреть на нашу кровать без содрогания. Как и на Саяна без животного страха, который течет по венам, циркулируя по кругу.

Та хрупкая ниточка, что еще сохранялась, окончательно рвется, и в моей душе образовывается пустота.

Замотавшись в свитер и спортивные, абсолютно неподходящие под верх штаны, я нехотя спускаюсь вниз.

Мне бы собрать вещи, пока есть возможность, но я чувствую себя такой потерянной и болезненно уязвимой, что на это просто не хватает сил.

До этого мне казалось, что я могу свернуть горы, сделать любой финт ушами и уехать куда глаза глядят, а теперь всё меняется. Меня выворачивает наизнанку, а сама себе я кажусь слабой и ни к чему не приспособленной. Я даже защитить себя не могу, как показала практика, и от этого становится безумно страшно.

Саяна на первом этаже нигде нет, и я не слышу ни единого звука – ни его шагов, ни его голос, ни его дыхания. Сделав несколько глотков воды, я случайно вижу его в окне сбоку.

Он сидит на крыльце, слегка сгорбившись, руки на согнутых коленях свисают вниз, а сам смотрит себе под ноги.

Я медленно открываю дверь и застываю, не в силах сделать ни единого шага вперед. Он ничего не говорит, но что-то в положении его тела неуловимо меняется. Будто он зверь, держащий в поле зрения свою добычу. И в этот раз этой добычей становлюсь вдруг я.

– Я не собирался тебе изменять, Люб. Не с этой потаскухой, – глухо звучит его усталый голос, и он жестко проводит ладонью по лицу.

Не оборачивается и не двигается, но я более чем уверена, что на лице его сейчас злой болезненный оскал. От него ощутимо веет угрозой, и я стою у порога, готовая в любой момент скользнуть внутрь дома и захлопнуть перед его носом дверь.

– Это был перепихон на один раз, ни больше, ни меньше. Я ее сразу уволил наутро, надеялся, что ты никогда не узнаешь.

Я не спрашиваю его, как всё произошло. Это выше моих сил.

– Она забеременела, аборт делать отказалась.

Мне бы вообще заткнуть уши и навсегда закрыть историю с Саяном, но ноги не слушаются, так что я молчу и жадно слушаю его исповедь. И даже не знаю, кому она нужна больше. Ему или мне.

– И ребенка я этого не хотел, – с какой-то обреченностью тянет Саян, и я дергаюсь, впиваясь пальцами в косяк.

– Что же изменилось? – деланно-равнодушным тоном спрашиваю я, но не уверена, что мне нужен ответ. В груди что-то неприятно сосет, а я продолжаю мучать себя, словно какая-то мазохистка.

– Я устал ждать чуда, Люба. И в какой-то момент поймал себя на мысли, что одновременно и хочу, и не хочу, чтобы этот ребенок был моим.

Каждое его слово, будто хлесткий удар кнутом по уже израненной коже.

– И когда пришли анализы теста ДНК, вдруг подумал… Другого шанса стать отцом у меня может и не быть.

Обвини меня Саян равнодушно в собственной измене, представь всё похабно и грязно – я бы, может, и выдержала. Пережила бы его предательство без истерик, стиснув зубы, и похоронила бы все чувства к нему так глубоко, чтобы и самой о них со временем забыть…

Но его откровение не просто ранит, а неожиданно сильно и больно ударяет по моим оголенным нервам.

Легче мне от его откровений не становится.

Наоборот.

Рана на сердце кровоточит сильнее, и я всхлипываю, убегая обратно в дом.

Подальше от мужа.

Прячась от самой себя.

Глава 11

– Любовь Архимедовна, вас вызывает к себе Саян Русланович.

Раиса неуверенно стоит на пороге моего кабинета и тщательно пытается скрыть свое любопытство. За последние дни мы с Саяном на работе и парой слов не перекинулись. Я его просто избегаю, не хожу на утренние планерки и всячески саботирую возможность даже случайных встреч.

Клиника у нас хоть и большая, но все друг друга знают и видят произошедшие перемены. Раньше мы с Саяном всегда вместе ходили на обед, нас часто видели вдвоем, и проскользнувший между нами холод не остается незамеченным.

– По какому вопросу? – спокойно спрашиваю я, не отвлекаясь от монитора.

– Не могу знать. Но он рвет и мечет, – последнее Раиса добавляет тихо и явно не сдержавшись.

Хмурюсь. Для Саяна агрессия на рабочем месте – нонсенс. Вздохнув, беру в руки телефон и решаю не подставлять Раису. Догадываюсь, что вызвало у мужа такой гнев.

Секретарь Саяна подрывается при виде меня, выпучивает глаза, и я криво улыбаюсь ей, подмечая и ее заполошный вид, и тремор рук.

– Один? – киваю я на закрытую дверь кабинета.

Вхожу, дождавшись ответного молчаливого кивка, и поражаюсь гулкой тишине, которая встречает меня. По коже идут мурашки, и я веду плечом, сбрасывая возникшее напряжение.

Закрываю за собой дверь и настороженно замираю, увидев перед собой заднюю часть кресла. Саян даже не пытается делать вид, что усиленно работает, просто сидит, уставившись в стену и явно о чем-то размышляет.

Я ненадолго радуюсь, что не сразу вижу его лица. Мне тяжело не то что смотреть на него, но и думать о нем.

– Саян Русланович, вызывали?

Я присаживаюсь на стул и скрещиваю руки на столе, надевая на себя безэмоциональную профессиональную маску, которую за годы медицинской практики научилась носить по десять часов к ряду.

Сердце мое при этом зверски стучит, отчего сбивается дыхание, но я стараюсь не подавать и вида, как тяжело даже находиться в одном помещении с мужем.

Я вся напряжена и в любой момент готова вскочить и убежать, лишь бы Саян не начал снова говорить о семье, о нас.

Что он меня никуда не отпустит.

Что я его жена и ею останусь.

– С каких пор жена называет мужа по имени-отчеству? – раздается низкий баритон Саяна, следом скрип кресла, и уже в следующую секунду его глаза впиваются в меня, будто ренгтен-аппарат.

Он, казалось, хочет вскрыть меня скальпелем и разузнать, что сейчас творится в моей голове, но я не готова к откровенному разговору. Как и к какому-либо противостоянию.

– Соблюдаю субординацию, Саян Русланович. Озвучьте причину, по которой вы меня позвали, и я пойду работать, нужно подготовиться к родам.

Я не вру. Мою пациентку уже везут на скорой, так что даже если бы я захотела, много времени уделить Грачёву не смогла бы.

Несмотря на исходящий от меня холод, я нехотя подмечаю, как сильно Саян осунулся за эти дни. Волосы взлохмачены, на лице трехдневная щетина, под глазами залегли темные тени, на лбу вогнутые линии от того, что он постоянно хмурится.

Даже взгляд и тот будто потерял привычный блеск, цвет глаз стал тусклым и белесым. В груди было ворочается беспокойство, но я напоминаю себе, отчего так, и всякая жалость давится на корню без сожалений.

– Ты написала заявление на увольнение, – говорит Саян и поднимает со стола бумагу.

Я киваю, так как дальше так продолжаться не может. Кому-то из нас придется уйти из клиники. Вот только Грачёв – хозяин, так что заявление на столе лежит мое.

– Я его не принимаю, Люба. Ты отличный специалист с обширным опытом, так что я никуда тебя не отпущу. Не твори глупостей на эмоциях! – рычит Саян и на моих глазах рвет мое же заявление.

Я ожидала нечто подобного, поэтому просто пожимаю плечами.

– Я продублировала заявление через кадровый портал, Саян, так что твое согласие или несогласие по трудовому кодексу значения не имеет. Я отрабатываю две недели и увольняюсь. Это всё, или есть еще какие-то вопросы по моей работе?

Услышав мой жесткий, равнодушный ответ, Грачев с силой сжимает челюсти и вдруг, одним резким движением, сметает со стола бумаги и графин – стекло гулко ударяется об пол, заставляя меня вздрогнуть и потерять над собой контроль.

Нижняя моя губа дрожит, и я прикусываю ее, стараясь смотреть на вскочившего мужа снизу вверх без предательских слез.

– Долго это еще продолжаться будет, Люб? – выдыхает сипло Саян сквозь зубы и упирается кулаками в стол. – Ну куда ты пойдешь? У тебя ведь карьера. Неужели из-за капризов всё похерить хочешь?

Он выглядит и ведет себя угрожающе. На лице болезненный оскал, халат на плечах едва не трещит по швам. Я же сжимаю зубы и встаю следом, не собираясь позволять ему доминировать даже в такой малости.

– Моя карьера больше не твое дело, Саян. Ты сам сказал, что я хороший специалист. Так что не переживай, без работы не останусь.

– Не дури, малыш, возвращайся домой, – меняет он тактику, но от его ласкового “малыш” у меня всё болезненно сжимается в груди, и я резко качаю головой.

Когда вы женаты пятнадцать лет, вы становитесь друг другу больше, чем муж и жена. Любовь выходит на новый уровень, и просто так уже вырвать ее с корнями из сердца не представляется возможным.

Но когда гордость и чувство самоуважения не растоптаны, ты просто не можешь позволить себе простить то, что прощенным быть не должно.

Так что, стиснув зубы, три дня назад я собрала свои вещи в чемодан и съехала в гостиницу, игнорируя звонки и Саяна, и Ульяны.

И если сестру я успешно игнорирую, то вот с мужем вынуждена пересекаться на работе.

Но так больше продолжаться не может.

– Мне плохо без тебя, – вынужденно признается Саян, огибает стол и тянется ко мне, но мне нет нужды сбегать.

В этот момент со стороны приемной назревает другой скандал.

– Немедленно пусти меня! – визжит какая-то женщина. – Я женщина Саяна! Если тронешь меня, пожалуюсь на тебя и ты вылетишь отсюда с волчьим билетом, старая карга!

– Сука, – рычит Саян, узнав этот визгливый голос, и растерянно смотрит на меня.

– Недолго ты горевал, погляжу, – хмыкаю я и с разочарованием смотрю на мужа.

Если до этого момента еще была возможность скрыть грязное белье от посторонних, то теперь предстоящие две недели отработки будут казаться мне сущим адом.

Новость о беременной любовнице главврача разойдется со скоростью лесного пожара, и мы станем сплетней номер один.

Саян звереет на глазах, но открыть дверь кабинета я успеваю первой. Сразу сталкиваясь лицом к лицу с Ермолаевой. Ее лице при виде меня вытягивается, и она переводит непонимающий взгляд с меня на Саяна.

Я же едва не смеюсь, заметив обиду в ее глазах.

Чувство, будто это она законная жена, которая застукала мужа с любовницей.

Глава 12

Воцаряется долгая пауза.

Я цепенею, с болезненным интересом опуская глаза на большой живот напротив, и не могу отвести от него взгляда.

Сердце шумит с частотой воробьиного пульса, шум в ушах набатом отдается болью в висках, и я морщусь, чувствуя, как во рту становится сухо. Хочется сделать жадный глоток воды и успокоиться, но я продолжаю стоять на месте и преграждать дорогу Ермолаевой.

– Саян? – шепчет она и делает шаг вбок, практически прилипая к стене.

Я же вдруг вижу, что за ней всё это время стояла секретарша мужа. Наши с ней взгляды встречаются, и я сжимаю зубы, пытаясь скрыть собственную растерянность. Дарья Николаевна не из сплетниц, лет на пятнадцать старше меня, уже сама бабушка, так что быстро натягивает на лицо безразличную рабочую маску и смотрит на своего начальника.

По глазам вижу, что она знает эту ассистентку, но она слишком профессиональна и знает свое место, так что ничем не выдает свою осведомленность.

– Саян Русланович, извините, я не сумела задержать посетительницу. Мне вызвать охрану?

Я судорожно сжимаю пальцы и оглядываюсь, представив, как эта безобразная сцена будет выглядеть со стороны. Вот только Саян на меня даже не смотрит, сверлит взглядом Ермолаеву и хмурится.

Скользит взглядом ниже, к животу, его щека дергается, и он качает головой, прося секретаршу закрыть за собой дверь и никого больше не впускать.

– И все встречи на сегодня отмените, – добавляет недовольно и дергает галстук, который его явно душит.

Я же впадаю в ступор, умом понимая, что мне нужно уходить, а тело всё равно меня не слушается. Дверь за Дарьей Николаевной захлопывается, и в кабинете мы остаемся стоять втроем.

И если я топчусь у двери, то Ермолаева уверенно задирает подбородок и хозяйской походкой идет к дивану, который расположен у левой стены.

Садится на него, снимает обувь на каблуках, что я подмечаю врачебным взглядом, подкладывает под поясницу все подушки и кладет свои отекшие лодыжки на подлокотник. И всё это время не сводит взгляда с меня.

Взгляд ее не то чтобы неприятный или злобный, просто заинтересованный и изучающий. Она смотрит на меня, как на женщину, мужа которой сумела соблазнить.

Сравнивает нас и пытается понять, что Саян во мне нашел.

Морщится, явно недовольная сделанными выводами, а затем вздрагивает от рыка Саяна, который приходит в себя.

– Ты страх потеряла, Лиза? Как посмела явиться ко мне на работу?!

Ермолаева морщится, но в глазах ее нет страха. Она уже привыкла к агрессии Грачёва и пропускает его слова мимо ушей, а сама делает так, как считает нужным.

– Ты не брал трубку, а мне нужно на УЗИ. Ты обещал, что всё устроишь, и я буду обследоваться и рожать в твоей клинике, Саян, – пожимает она плечами. – Я тебя предупреждала, что нашему малышу должно быть предоставлено только самое лучшее. Другого ведь у тебя не будет.

Девчонка не смотрит на меня, но я вздрагиваю, услышав, как в мой огород падает ее словесный камень.

– Пошла вон! Я предупредил тебя, что все наши договоренности отменяются, – цедит сквозь зубы Саян, но не подходит к ней. Смотрит, как на заразную.

Не знаю, пыталась ли она скрыть боль, но ей становится неприятно, она сама даже мелко дрожит, как и ее нижняя губа. Будто вот-вот расплачется, но быстро берет себя в руки.

Я же молча наблюдаю за этой сценой и не знаю, куда деть руки и что делать. В такой ситуации оказываюсь впервые, а потому растеряна. Даже в самых страшных снах не могла представить, что стану свидетельницей разговора мужа и его любовницы.

– Почему же? Твоя жена в любом случае рано или поздно узнала бы о нас, так не лучше сейчас, пока не родился ребенок? – хмурится Ермолаева и наконец снова смотрит на меня снизу вверх. Быстро отводит взгляд, когда замечает мой холодный интерес.

Саян вздрагивает и будто впервые видит меня. Кажется, он даже не заметил, что я осталась с ними в кабинете.

В его взгляде глубокая вина, от которой мне становится только хуже, и я дергаюсь, когда он хочет схватить меня за руку.

– Я всё решу, Люб.

Не знаю, кого он убеждает в этом больше. Меня или себя.

– Что решишь? – горько усмехаюсь. – Ты даже любовницу в узде удержать не можешь.

– Не всё так гладко в ячейке Грачёвых? – протягивает Ермолаева бесстрашно, но в этот момент кажется мне смертницей.

– Рот закрой, пока говорить есть чем, – хлестко пресекает ее насмешки Саян, и я рада хотя бы тому, что у них нет любви.

Измену всё равно простить не смогу, не такая у меня натура, но вот пережить влюбленность мужа вряд ли бы сумела. Это совсем другой уровень боли.

– Следи за тем, как говоришь с матерью своего ребенка. Я беременная, а не преступница.

Не видит она, что Саян на грани.

Единственное, что его удерживает – это ее беременность.

На ее живот он смотрит с болезненной тоской, а вот на саму Ермолаеву с раздражением, как на назойливую муху, которую не удается прибить.

Он с шумом открывает по очереди отсеки под столом, достает бренди и прямо из бутылки делает несколько внушительных глотков. Не зря отменил все встречи, сегодня он будет явно не приемным.

– Пока не родился ребенок? – повторяю я недавнюю оговорку Ермолаевой, догадавшись, что неспроста она явилась ко мне перед родами, а не после. – И чего же ты хочешь, девочка? Кольцо на палец и клинику в придачу? Не жирно будет?

Не знаю, зачем вмешиваюсь и вообще смотрю за этим представлением, но что-то мешает мне уйти, хлопнув дверью. В игру вступает мое пресловутое упрямство и нежелание делиться своим. Как ни крути, а Саян всё равно воспринимается мной, как собственность, а уж о клинике и вовсе говорить нечего.

Простить я его не смогу, но и отдать на блюдечке сопернице тоже не готова. Не дам ей такой возможности решить все свои проблемы.

– Мы можем остаться наедине? – косится на меня Ермолаева и просительным взглядом смотрит на моего пока еще законного мужа. Этот факт и подзуживает меня оскалиться и перестать играть роль приколоченной бессловесной мебели.

– Не можете! – выплевываю я, включая режим стерляди. – Говори, что хотела, и проваливай. Если я еще раз увижу тебя в клинике, внесу тебя в черные списки всех медучреждений города.

У меня, казалось, вскипает кровь, настолько всё внутри горит огнем.

Обжигающее и жалящее чувство ревности усиливается, заставляя меня едва ли не истекать кровью, но игнор этой девицы болезненным комком встает в горле. Особенно когда она требует от моего мужа то, что обычно любовницы говорят своим папикам наедине.

– Ребенок должен родиться в законном браке, Саян.

Глава 13

– Ребенок должен родиться в законном браке, Саян.

Требование Ермолаевой даже звучит абсурдно. И самое раздражающее, что на меня она не смотрит.

Я жду, что Саян резко ее осадит, нагрубит или выгонет прочь, даже в крайнем случае вызовет охрану, чтобы выпроводили ее из клиники, но он молчит и задумчиво посматривает на меня.

И я поворачиваю в его сторону голову, решившись посмотреть в его глаза, так как он уже дыру во мне, кажется, прожег. В груди у меня, во всяком случае, полыхает пламя.

Челюсти его сжаты, брови нависли над потемневшими глазами, черты лица заострены, а сам он выглядит уставшим и в конец озверевшим, но при этом держит себя в руках. Даже поднимает граненый стакан, как бы воздушно чокаясь со мной. Выпивает бренди до дна, не отводя от меня своего взгляда.

Он смотрит на меня с вызовом. Требует, чтобы я отказала этой дряни и заявила на него свои права.

– Что здесь происходит? – раздраженно спрашивает Ермолаева, разглядывая нас и не понимая наш мысленный диалог.

Покажи, что я тебе небезразличен, Люба. Борись за наш брак.

Пошел ты к черту, Саян.

Хочешь, чтобы я женился на ней?

Хочешь, чтобы твое решение зависело от меня? Чертов ублюдок.

Даже мысленно я костерю его на всех ладах, не в силах справиться с обжигающей яростью и болью, от которой ломит конечности.

Что-то во мне перегорает в этот момент, пока Саян напивается и молчит, терзая и меня, и Ермолаеву, которая не знает, что делать в такой ситуации.

Возможно, она ждала, что откроет мне правду-матку о своей беременности, заставит меня отойти в сторону, и Саян упадет к ней в объятия. Предложит руку, сердце, свою фамилию и клинику в придачу.

Вот и чувствует себя теперь неуверенно, когда оказывается, что Саян не вздыхает с облегчением, что жена узнала правду, и не спешит сам подавать на развод.

– Любовь? – настороженно зовет меня Ермолаева, так и не достучавшись до всё сильнее пьянеющего Саяна, и я отвожу свой взгляд от мужа.

Становится неприятна вся эта ситуация.

Он будто не понимает, что унижает меня. Требует, чтобы я застолбила его, а сам не дает понять мне, что принадлежит только мне.

Наоборот.

Разведемся, и Ермолаева быстро станет Грачёвой, Люба.

Вслух Саян ничего не говорит, но я вижу все ответы в его глазах.

В этот момент, когда я решаю, что сказать этой Ермолаевой, раздается торопливый и громкий стук в дверь. Не дожидаясь ответа, кто-то извне толкает ее, так что мы все молчим.

– Любовь Архимедовна, по скорой привезли Феофанову, у нее кровотечение, – виновато говорит моя ассистентка Ольга, с любопытством просовывая голову в дверной проем. Не заходит полностью, явно боится реакции гавкающего весь день на сотрудников Саяна.

Я же хмурюсь. У Феофановой это вторая беременность. Первый ребенок появился на свет через кесарево, а с учетом проблем со вторым, в этот раз тоже только кесарево.

– Пусть срочно готовят операционную. Кто сегодня из хирургов в дежурной бригаде?

– Царёв

Выдыхаю.

Денис Царёв – лучший, так что я чувствую облегчение.

Он способен вытащить и мать, и дитя даже в самых неоднозначных ситуациях.

Не зря я убедила пару лет назад переманить Царёва из другого города, когда его обвиняли в неуставных отношениях с пациенткой. История не подтвердилась, а мы приобрели незаменимого кадра.

– Оль, сразу КГТ и УЗИ. Пусть анестезиолога предупредят, и кровь – на подхват. Минимум две дозы эритроцитарной массы, на случай массивной кровопотери.

Не тяни.

Я чертыхаюсь, что совсем нет времени, киваю Ольге, чтобы закрыла за собой дверь, и она нехотя подчиняется. Звука удаляющихся шагов я не слышу, но проверять, ушла ли она, снова открывая дверь, ниже моего достоинства.

Именно о нем в этот момент я почему-то думаю больше всего. Словно мое подсознание усиленно защищает меня от провокаций Ермолаевой.

– Разберись, Саян, самостоятельно, будь добр, меня пациентка ждет, – говорю я хмуро мужу и быстро вылетаю из кабинета, чувствуя на себе его тяжелый взгляд, пока не скрываюсь с поля его зрения.

А дальше наступают суровые рабочие будни.

Пациентка не в адеквате, переживающая за ребенка.

Агрессивный отец, требующий немедленно что-то предпринять.

Особенно радует в этой ситуации, что акушер-хирург в дежурной бригаде сегодня Царёв. Я не оперирующий акушер, пока не довелось повысить квалификацию, а он, пожалуй, единственный, кому бы я доверила даже свои роды.

Когда приходит заключение УЗИ и распечатка КГТ, он уже тут как тут.

– Что там? – коротко спрашиваю я, переживая за Феофанову.

– КГТ не радует, – бурчит он. – Базальный ритм 170, вариабельность почти нулевая, акцелерации отсутствуют, есть поздние децелерации. Хроническая гипоксия, по ходу, переходит в острую.

– УЗИ?

– Частичная отслойка плаценты. Гематома по задней стенке, объем околоплодных вод снижен, плацента зрелости третьей степени. Сердцебиение плода учащено, 178. Обвития нет, предлежание головное.

– Операционная уже готова.

– Ассистировать пойдешь?

Царёв поднимает бровь и смотрит на меня в ожидании. Выражение лица бесстрастное, и я сглатываю, чувствуя, как усиливается сердцебиение.

Раньше я не оперировала самостоятельно, Саян не то чтобы не разрешал, но не одобрял. Был уверен, что у меня тонкая душевная организация, и смерти, вынужденные и случающиеся пусть и не часто, но не так уж и редко, видеть мне ни к чему.

Рот уже открывается, чтобы отказаться, но в последний момент я осекаюсь и глупо моргаю.

У меня теперь начинается новая жизнь.

Когда-то я мечтала быть именно оперирующим акушером-хирургом, но всё откладывала, а потом и забыла о своей мечте.

Не сейчас ли лучшее время, чтобы вспомнить, наконец, о своих желаниях?

– Пойду, Денис.

Я поспешно и едва ли не вприпрыжку иду за Царёвым, а когда уже встаю перед дверью операционной, мысли невольно утекают к Саяну.

Но внутри всё равно что-то подтачивает меня, снова и снова возвращая сердцем к мужу. Как ни крути, а он моя первая любовь.

Сама мысль о том, что сейчас происходит в кабинете у Саяна, невыносимо терзает. Меня сильно беспокоит его опьянение, ведь он остался наедине с Ермолаевой, но когда дверь в операционную открывается, и я вхожу внутрь, выбрасываю все посторонние и лишние мысли из головы.

Разберусь со всем после операции.