Текст книги "Мир в подарок. Трилогия"

Автор книги: Оксана Демченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 95 страниц) [доступный отрывок для чтения: 34 страниц]

Может, выставить его за дверь и поплакать? Не–ет, пусть сидит тут, иначе через полчаса я сама пойду, пошатываясь, искать изгнанного. Он так замечательно тепло переживает, прямо сразу все болезни исчезают. Кроме одной. Упрямство, он сам мне не раз намекал, у меня застарелое и неизлечимое.

Влюбиться с первого взгляда, да при моей достаточно стабильной психике прирожденного, так все говорят, пилота! Впрочем, мы, снави, склонны примечать сразу притяжение душ, это ведь большая редкость, и она для дара – очень яркое явление. Добавлю, я тогда была семнадцатилетней дурой, не способной даже осознать его природу айри, – не вполне трезвой, проще говоря. А точнее, вполне нетрезвой… И к тому же дико провинциальной: первый день в Академии, второй раз в жизни в большом городе, когда буквально натолкнулась на этого типа, перегородившего собою газон метрах в пяти от дорожки, за клумбой. Как тут было не натолкнуться? И началось: «Эй, ты, эльф, у которого в глазах утонуть можно, кто меня должен был у парковки мобилей встречать? Я чуть не сгинула в страшном городе без провожатого!..»

Меньше надо было пить у тетушки Юлл, но она так умеет угощать, тем более – день рождения! А во хмелю, как оказалось, я необычайно прямолинейна. Или криволинейна, от тропинки–то я отклонилась, сама того не приметив… Ну мешала мне его спина, не обойти! Бедный айри прилип к газону, его в жизни никто не окликал столь беспардонно, к тому же пиявкой вцепившись в руку. «Эльф» – наше семейное словцо, малопонятное посторонним. Сказка из мира моей трижды прабабки Тиннары, рожденной не в Релате. Впрочем, дело давнее и забытое, к чему я? К тому, что это уж точно дурацкое определение для академика, да к тому же бессменного уже более века декана нашего технического Акада. Последний разросся и занимает три четверти всех площадей Академии, да плюс филиалы – так что мало кто в нашем мире решается не узнавать господина Эллара.

Он попробовал вывернуться, довольно ловко изымая руку из обращения, но действовал рассеянно, просто отмахнулся. Я рефлекторно настояла на своем, используя довольно простой, но эффективный прием, и мы дружно рухнули. Все же Риан – лучший из учителей, да и мастер Юлл меня именно за технику боя без оружия хвалил. Кнейрский «Снежный закат», редчайший гибрид этих красивейших и капризнейших роз, устойчивый к зимовке, высаженный впервые в том сезоне перед главным зданием Академии, быстро отмучился, бедный, не дожидаясь кошмара заморозков.

Когда мы снова оказались на ногах, я чуть более осознанно и внятно извинилась, потирая ушибленную кисть, к тому же основательно исколотую мстительным гибридом «закат» перед гибелью. Думала, что шипы розоводам удались, слушала нудный шум в ушах и убито соображала, насколько сейчас красна и смешна. А он стоял напротив, морщился от боли в плече и смотрел с таким же странным прищуром, как теперь. И мои слова под внимательным взглядом все плотнее слипались на языке, превращая речь в бурчание–мычание.

«Допустим, не встречал я тебя, сама нашлась. И не эльф, но уж все одно – грех дать сгинуть столь ловкой особе, – деловито сообщил он, закончив осмотр и разминая плечо. – Куда поступаешь?». Я ответила, он, понятное дело, развеселился окончательно. Уверенно сообщил мне, что необходимый мне декан с утра был точно по ту сторону экватора, и в Академии его скоро не ждут. Так что до пятницы я совершенно свободна… Я с сомнением покосилась на шутника: эльф – слово из лексикона старшей Ники, откуда бы? Но меня уже тащили и забалтывали. Он это умеет.

Два дня, забросив все дела, водил и возил по городу и Академии, периодически под ловкими предлогами пополняя градус спиртного в организме своей будущей студентки. На нас не просто косились – от нас шарахались, а потом с перекошенными лицами пялились вслед и шептались. Меня даже не убил самый главный садовник – академик и любитель роз, прибежавший хоронить свой «закат» во всеоружии. Так и замер с занесенной тяпкой, едва Эла опознал. У декана до того дня была вполне сложившаяся репутация солидного, холодного и суховатого ученого. И весьма искушенного политика, а как без этого удержать в руках Акад?

Точнее, я позже узнала, что шарахались и шептались, и что репутация… а тогда не заметила, у него действительно оказались очень глубокие глаза. И уж не знаю, что он рассмотрел в моих белесых, но предложение сделал в первый же час знакомства, и я решительно согласилась. Все было невероятно, неправдоподобно хорошо. Даже слишком.

Потом я как–то враз отрезвела, поняла, что он вовсе не человек и, тем более, не мальчишка лет на пять–семь старше меня. Так сказка кончилась. Выходить за вечно юного я не хотела, а он наотрез отказывался легко соглашаться на меньшее. Мы дружно убедили себя, что это минутное увлечение, все само пройдет со временем, мы упрямые, и если что решим… Десять лет без малого минутному увлечению, и плевать ему на мое упрямство. Ругаемся, миримся, бегаем друг от друга и друг за другом. Но женой? Это, выходит, на всю жизнь – мне и один маленький отрезок вечности – ему? У моего декана впереди тысяча лет, наверняка, не меньше.

– Ник, прекрати. Я ведь не виноват, что родился таким, – он резко отобрал стакан и брякнул донышком по столешнице. – И не смей сердиться, да, я опять отлично знаю, что ты думаешь, у тебя на лбу аршинными буквами подробненько изложено. Не Вечный же я! Может, сильно повезет и скоро разобьюсь или утону…

– А говорят, айри умные, – на него нельзя сердиться.

– Не все, – утешил он и заговорил иным тоном, весьма деловым. – Раз тебе полегчало, будь серьезной и ответственной снавью и вспоминай. А то Совет Академии рвет и мечет, кто–то от особенно большого ума счел случившееся едва ли не нападением. В княжестве Карн, на территории которого мы, если помнишь, вообще–то находимся, третий день пытаются понять, есть ли у них еще гвардия, и если есть, что с ней теперь делать. Я более–менее в курсе… И даже немного занимался этим, но без твоего рассказа картина неполна. Ты так кричала – нечеловечески. Я почуял даже от Риана, а это, сама знаешь, далековато отсюда.

– Нечеловечески. Потому что тот, кто кричал, не вполне человек. Вполне не–человек, уж так будет поточнее. – Я поежилась и даже не стала спорить, когда он обнял, устроил мою голову на плече. – Слушай и пиши на кристалл для Совета. Я бы и сама назвала это явление «Крик», хотя, по сути, оно много сложнее, глубже и являет собой чуть не стоившее мне рассудка отчаяние чужой души. Прием детализированный и подробный, многослойный: события, ощущения, даже крупные фрагменты памяти, ассоциации. Перехватил Крик сам наш мир, Релат, и я оказалась своеобразным приемником–громоотводом. Даже не обуглилась, не надо так переживать. Лучше уж ты мной гордись: самая одаренная ясная снавь в подходящем для сброса сигнала районе… Лимма ведь была в отъезде?

– Гостила у императора Анкчина, на открытии филиала лекарей Акада. Вернулась утром, как раз к переполоху.

– Так я и думала. Поэтому именно мне и спустили его, а в Крике я разобрала недоступное мне, снави, и вам, айри. Не только картины и образы, но и полноценные мысли, оформленные в слова – на вашем древнем языке. Кстати, произношение малознакомое, очень старое и без принятых теперь сокращений. Итак… Там была ночь, в небе ненадолго парадом выстроились четыре цветные луны. Мелкая, багровая, впереди, следом зеленовато–лимонная, вполовину нашей по ощущениям, затем блеклая с синевой, процентов на двадцать крупнее нашей, и замыкала процессию совсем темная. Я не возьмусь описать ее цвет, он за пределами моего нормального восприятия – нечто за–фиолетовое, хоть тогда, чужим взглядом, отчетливо видела. Он был волк, но сознавала я его как одаренного человека…

Говорить пришлось долго. Эл, видимо, не только писал, но и транслировал. К концу рассказа в палату набежали наши замечательно молодые на вид академики–айри и солидно седобородые академики–люди. Не знаю, что они услышат на записи потом, кроме себя самих, сопящих, топающих и бубнящих скороспелые комментарии в спину уже определившихся оппонентов.

Боги Релата добры: очень давно академики не носят посохов. В начале нашей истории науки посохи были, они теперь выставлены в музее. Дубовые, резные, украшенные камнями, золотом и еще невесть чем. С родовыми гербами у знатных людей и точеными скульптурами драконов в прозрачных шарах раннего примитивного слоистого пластика у айри: вся красота, кстати, ловко стилизована для удобного удара. Таким шаром по голове огребешь – и сразу изменишь точку зрения. На горизонтальную от пола, ага.

Прежде, по слухам, на особо глубоких закрытых диспутах и старцы, и юноши азартно дрались, а потом неделями «отдыхали на море» до полного осветления синяков… Массовое побоище зафиксировано в архивах – это легенда Академии, одна из старых и памятных, ей уже сто тридцать лет, и до сих пор она передается в деталях изустно, поскольку айри тогда проиграли, а они, долгожители наши, все по–прежнему живы и преподают, так что распространять и собирать слухи – дело опасное.

Кстати, мой декан посох не сдал. Хранит как реликвию. У него «укороченная модель повышенной убойной силы убеждения», по словам вреднющего Риана. И правда, скорее, жезл. Увесистый, с металлическим оголовьем красивой чеканки. С секретом: поворот шероховатой рукояти – и у нашего боевого декана уже обе руки вооружены. Сердечник жезла выходит из трубки, получается трехгранная и чуть заостренная снизу палка с удобной рукоятью. Я рассмотрела оружие с опаской и как–то сразу решила: декан был в диспутах силен.

В общем, вернусь к теме: состоялось памятное «бурное обсуждение» при обсуждении унификации систем счета и мер. Айри пытались отстоять свое и ратовали за восьмеричный счет, куда более для них привычный. Айри было мало, людей много, при том некоторые предлагали свои локальные системы мер и весов, прижившиеся издревле в их местности. Итоги побоища куда более значительны и серьезны, чем перечень травм и синяков. Айри, по слухам, затаили злобу на Ялитэ, довольно быстро принявшего сторону людей из вполне объективных соображений и ставшего, в итоге, не временным, а бессменным директором Академии. Еще сильнее они были в обиде на Эллара, недоросля (ему и было–то едва за сто двадцать лет в тот момент), получившего окончательно звание декана из рук тех же людей и слишком уж успешно оборонявшего их предложение. Ходят слухи: он кому–то там из своих что–то крепко сломал или проткнул. А может, и то, и другое. В результате, потом долго сидел в Академии безвылазно, пока Риан все не утряс. Вот уж точно: этот и без посоха опаснее огнедышащего монстра из сказок!

Люди и айри тогда едва не рассорились всерьез. Но, по счастью, еще жив был Най, вполне непререкаемый для людей, ведь его роль в окончании последней войны зрима и велика. И жила еще в мире его жена, моя трижды прабабка, Ника–Тиннара, безусловный авторитет для айри, поскольку четыре с лишним года просуществовала в образе дракона, и – страшно сказать! – видела нашего Великого лично. Именно она, кряхтя и задыхаясь, воспитала всех без разбора, помирила и потребовала изъять у дурней посохи.

И вот – результат. Пихаются локтями и шумят, но все вполне здоровы. К тому же теперь, если бы они пошли в драку, разобрать, кто на чьей стороне, я бы не взялась. Вот хотя бы мелькнувший рядом айри Ниэст: его толкают в спину свои, а прикрывают – люди. Сжились, нас теперь делить трудно.

Молчали в общей буре голосов лишь оба наши директора – как заведено с основания Академии, – человек и айри. Нехорошо молчали, со знанием темы. Когда рассказ кончился, айри Ялитэ посоветовал мне отдыхать и набираться сил. А Гимир ворчливо пригласил коллег остепениться и покинуть палату больной. Потом нехотя буркнул, чтобы «декан Эллар зашел к нему в кабинет и изложил соображения».

Меня они вообще сочли мебелью, наверное. То есть лежи и не дергайся, на иное не годна. Эл улыбнулся ободряюще, пообещал вернуться к вечеру – и исчез.

На три дня!!!

Я лежала слабая и обиженная, потому что болеть скучно, а болеть без свидетелей и сочувствующих – это смертная тоска. Попробовала встать, оказалось непосильно. Убедилась с огорчением, что меня надежно избавили от экрана и книг – напрягать глаза вредно. Расстроилась, сердито отодвинула кувшин, тем наказав его за отсутствие Эла, и взялась сверлить взглядом двор за окном. Во–он там, напротив, через полянку, главное здание деканата технического Акада, владения Эла. Бюрократ! У него отделений развелось – память ноет заучивать. Многие покушались развалить слишком уж крупное образование, но приглядывались – и тихонечко отползали в сторонку. Тот объем работы, который тянет в одиночку уважаемый Эллар, никому не нужен. Надо договариваться со знатью и Управителями, выбирать и поддерживать перспективные направления, делить ресурсы и время, отбиваться от желающих пристроить своих людей и не–людей, менять программы обучения, вести кучу собственных кусов, воспитывать любимчиков и будущих преподавателей…

Зато идти ему до моей палаты недалеко, чтобы больную проведать.

Лежу, и нет ему дела до меня, потому что ничто и никто мне не угрожает. Вот если бы хоть ногу сломать… Года два назад он умудрился пересечь поляну с рекордной резвостью. Это когда его очередной любимчик защищал квалификационную работу на должность руководителя направления одного из филиалов. Труд был по нестандартным методикам спуска высотных пилотируемых модулей. Вроде все про нас с деканом знают, но самым языкастым я шеи начистила, и теперь сплетен поубавилось. Может, потому что этот, учившийся не здесь и работавший в степи безвылазно несколько лет, не знал и додумался, дурак, ляпнуть…

Мол, есть и совершенно уникальные случаи. Буквально пару дней назад пилот группы МД – макета двигателя для выхода на высокие орбиты – одаренная, выжила при катастрофе двигателей, сформировав своей силой дара сложной формы стабильный воздухоток, подобный «подушке», который и погасил основную энергию падения, всего–то пара переломов да несколько ожогов, и это из верхних слоев атмосферы, хотя системы безопасности модуля… Эл мягко уточнил в вязкой тишине, все более смущающей молодого докладчика, имя пилота. Аккуратно сложил мантию на кресле и рванул в окно. Там был второй этаж, для айри уж вовсе не высота. Я сидела в пустой аудитории напротив, на четвертом, как красна девица из сказки, ведь ожог со щеки еще не сошел, и зубрила у оконца анатомию. Переломы Лимма срастила, но болели они нещадно. Можно понять, сколь интересна в моем тогдашнем положении была третья глава – «строение скелета»… Все снави обязаны получить лекарское образование, таков закон.

Его страх и боль за меня, пострадавшую, я почуяла сразу – так что видела и прыжок, и стремительное преодоление лужайки, и взлет по вертикальной стене: декан добрался до красной девицы без всяких сказочных крылатых лошадей. У любого айри есть когти, надежно спрятанные в межпальцевые кармашки. Я до того дня и не знала, как безупречно Эл ими умеет пользоваться. Перемахнул подоконник, замер, глядя на меня, и потом тихо обнял. Правильно я ему ничего про тот случай не хотела говорить. Обошлось – и ладно.

А теперь три дня – ни слуху ни духу!

Может, собраться с силами и попробовать сознание потерять? Не с моим здоровьем, кто поверит! А тетка еще догадается сказать Риану. И наш отшельник меня живо воскресит, он симулянтов не уважает. Ко мне вообще придирается по сущим пустякам, я же родная, не имею права на дозволенные иным слабости.

Вернулся декан, как и говорил, к вечеру, правда, третьего дня, но в таком беспросветно измотанном виде, что я не только отказалась от придуманных со скуки претензий, но даже прикинула, как выигрышно на его фоне буду смотреться в возрасте лет эдак ста. За время отсутствия Эла я отменно отоспалась и отъелась, нервы опять канаты. Почти. Ну как на него смотреть, черный же весь! Усадила на кровать, под бурные протесты сняла усталость и пролечила головную боль. Ага, щас, он боится, я в обморок рухну! Да первым туда свалится… И коварно усыпила. Знает ведь, со снавями связываться – покоя не знать. Великий дракон дар отмеряет, как любит шутить Риан, «чистым сердцем и тронутым разумом». Хотя другие едва ли согласятся всю жизнь заниматься чужими бедами: безотказно, безоплатно, до полного исчерпания сил. У меня сил много, меня минутной мигренью не проймешь. Утром разберемся, на две свежие головы.

И разобрались.

Он провел меня в пустой директорский кабинет, хозяйски отомкнул хитроумные замки сейфа и не глядя бросил за спину янтарный шарик. Я всегда ловлю, отменная реакция у нас фамильная. Еще от трижды прадеда Ная, человека редкостно мирного и уживчивого, поскольку доводить его – себе дороже. О чем говорит хотя бы прозвище трижды–пра: «белоглазый демон». Ная мой обожаемый наставник Риан поминает по всем поводам и без таковых. Наверное, потому что считал едва ли не сыном, а я на него чем–то похожа – светловолосая, загорелая, светлоглазая. Отталкивающая внешность, это мнение многих. Им в мои слегка бешеные серебряные глаза смотреть, видите ли, неприятно. У одаренных не слишком приятный взгляд: он ощутимо давит, когда мы хотя бы немного читаем сознание собеседника. Вообще читать не принято, но порой сдерживать себя сложно. Многие заранее усердно закрываются и от нас прячут взгляд. Добавим к сказанному: у меня и репутация соответствует взгляду. Я женщина слабая, беззащитная, со мной всерьез и до прямого конфликта уже давно никто не связывается, лет шесть. Был случай. Неприятный. И я до сих пор не решаюсь уточнять у Ялитэ, выжил ли тот айри, поскольку додавить мразь стоило, но сознавать себя убийцей я не желаю. А директор молчит, мир айри – очень сложный и закрытый, они слишком долго живут и слишком иные, чем люди. Кроме Риана, он–то понимает и их и нас. Старейший удивительный, самый добрый и, порой, очень жесткий в решениях. Я у него на воспитании оказалась с четырехлетнего возраста, родителям все было недосуг, ученые – люди странные. А потом их не стало. Так что синяков я набралась на тренировках с оружием и без – по полной программе, и жаловаться оказалось некому. Впрочем, я наловчилась жаловаться Риану – на Риана. Он привык.

В общем, никто о том скандале шестилетней давности ничего не должен знать, дело глубоко секретное… то есть все в курсе, у нас же Академия – здесь стены проницаемы для слухов. Вот и говорят, что глаза у меня неприятные, слишком давящий взгляд. У трижды прабабки были зеленые, очень красивые, по словам Риана. И она умела смотреть на мир и людей легко и открыто. Но мне от нее досталось только истинное имя. Хотя теперь традиция давать ребенку два, для семейного круга и внешнего мира, уже умерла, у меня оно единственное, и для близких, и для чужих – Ника.

Янтарный шар в моих руках – явно из архива древних айри, живших в горах. Еще до того, как им пришлось спуститься и признать, что люди вполне разумны и как соседи неплохи. Шары такого возраста пока читать умеют лишь сами айри и еще мы, Говорящие с миром, то есть снави. Я и создавать умею. Не такие, янтарно–красивые. Попроще на вид – клубочки из воспоминаний и опыта. Это не технология айри, а «дикое знахарство», как сердито бубнят наши академики. Любая ясная снавь способна делиться с другими, мы всегда это умели. Айри тоже мотают клубочки. Немногие, в основном друзья Риана, у которых души потеплее, без эдакой драконьей холодности–избранности. Мой Эл клубки делает бесподобно, он очень организованный.

А вот оборудование для универсальных и общедоступных записи и приема мыслеобразов погибло, новое наши умники пока никак не отстроят, «у опытных образцов помехи безобразны», заметил как–то едкий Эл.

Этот шарик вообще довольно необычный. Его содержание – не размышления или знания. Он лишь предоставляет возможность вместе с первым наблюдателем внимательно изучитьдокумент, напечатанный на древнем наречии айри. Я их язык знаю, так что вполне читаемо. Только нудно, слова у древнего – по десятку слогов самые коротенькие. Посмотрим…

Проект «Технобог»

Цель

Восстановление полноценного уровня восприятия мира утратившими крылья айри в широком диапазоне частот и энергий волн: цветность по всему спектру, ночное, подводное и прочее зрение, дально– и макро– видение; тонкое тактильное восприятие; звуковая чуткость, так называемый звериный нюх, полнота работы вкусовых рецепторов. Возможно дополнительно – развитие сверхспособностей: регенерация, чувство опасности, высокая толерантность к неблагоприятным условиям жизни и агрессивным средам. В отдаленной перспективе – восстановление второго облика, драконьего, либо аналогичного ему.

Описание работ

Выведение подопытного вида короткоживущих – условное название «волвеки», – объединяющих лучшие качества исходного материала и способных существовать в обоих своих обликах, меняя их сознательно. Основа: так называемые люди (или человеки) и мутировавшие волки. Виды выбраны, исходя из внешнего и генетического сходства первых с утратившими облик драконов айри и тонкости чувств вторых, дополненной отменной выносливостью. Позитивным фактором считаем стайность волка, облегчающую контроль популяции и быстрое падение уровня сознания до примитивной культуры, в перспективе – фактически бессловесной. В качестве сырья взяты модифицированные волки с массой тела взрослого самца в 2/4 – 2/6 эгран…

Я тупо уставилась на незнакомое слово. Ага, они же считали тогда иначе… получается, вроде бы, сто десять – сто тридцать килограммов… Это если я ничего не путаю, само собой. Ладно, декана выпотрошу, он–то точно знает!

Что там дальше? Пока дышим и не нервничаем, просто дочитываем.

…длительностью жизненного цикла не менее 2/0/0 лет…

Вот мало их били посохами! Опять эта хрень с собственным летосчислением айри! Как же они считали–то, помоги Великий сообразить! Промучившись с этими их восьмиками, я пришла к выводу, что по–людски тут должно быть написано: сто двадцать восемь лет. Ладно, сочтем себя умной, найдем полку с пирожками и вознаградимся. Потом.

Я вернулась к чтению документа, далее ловко подменяя чужие значения их близкими аналогами из нашей современной системы тех самых мер и весов. Итак, не мене ста тридцати, грубо говоря, лет…

… усовершенствованными органами чувств. Итоговая совместимость доноров по основным параметрам дает основания рассчитывать на успех гибридизации. Стартовые генокарты обоих видов прилагаются, как и программа гибридизации.

Плановая протяженность

Первый этап. Промежуточная задача – достижение стабильного генокода нового вида с постоянным контролем потомства, пополнением материала и отбраковкой. Не менее пятидесяти–семидесяти поколений, после четвертого десятка без ускорения роста детенышей, влияющего на их развитие. Начиная с двадцатого–двадцать пятого стабильного поколения необходим выборочный контроль за процессом возрастных изменений, требующий содержания наиболее ценных единиц до их естественной смерти.

Примечание : Дополнительный рабочий геноматериал должен быть собран заранее. Хранение в неактивной фазе резерва, использование по факту необходимости.

Второй этап. Выявление механизмов формирования различных уровней восприятия органами чувств двух обликов, оценка возможности, формирование технологии и апробация обретения полноты восприятия мира в первом поколении без патологий – так называемое второе рождение. Прогнозировать затраты времени сложно, поскольку будут задействованы многие необъективные и неизвестные факторы.

Сроки и место проведения

Замкнутая система, желательна стопроцентная изоляция от подобных видов. Тип «Скальное гнездо». Программа с точной датировкой прилагается.

Я устало откинулась на подголовник кресла, брезгливо оттолкнула шар, заполненный старыми, местами будто истертыми, нитями памяти, и зло выдохнула.

У нас игры с генами разумных под полным запретом, да и прочее строго контролируется. Директор Ялитэ давно пытается усилить генное направление, там есть интересные перспективы, но мы – в смысле, снави – против. Тетушка Энзи упрямо посещает все заседания по новым темам работ и, лениво прикрыв веки, ликвидирует девять из десяти. Как–то ее не позвали, надеясь на чудо: не узнает и все обойдется. Ага… Без чуда не обошлось. Бедный наш розовод, который совершенно ни при чем, лишился нового гибрида, тотально неустойчивого к крупному граду. Розу Лимма выходила, а академиков–заговорщиков ласково так, почти нежно, пообещала удавить. И ей поверили, теперь приглашают первой, с посыльным конверт доставляют, во избежание проблем. Она принимает, посещает, выслушивает и снова запрещает, своим замечательно тихим и мягким тоном поясняя причины: рано, нет механизмов контроля, нет модельного потенциала, велики побочные эффекты… Лимма редко ошибается. Директор Ялитэ знает, но оттого страдает не меньше. Он отчетливо видит перспективы, а мы, по его словам, лишь смутно чуем проблемы. Которые уже где–то, оказывается, во всю развиваются.

Две сотни лет люди и айри живут одним домом, а скелеты в древнем шкафу не переводятся… Их по–прежнему ловко маскируют и хранят впрок. Как и то происшествие со мной, так и не получившее огласки и ясного разрешения. А мне оно могло стоить жизни, пришли–то тогда убивать. Не знали, насколько я Риану родная и как долго и безжалостно у него воспитывалась. Обычный человек для айри не соперник один на один. Они сильнее и куда быстрее, у них зачатки чутья и дара, позволяющие ощущать намерения противника. И отменные когти, я на своей спине проверила. А еще у этих подлых ящеров – огромный опыт, накопленный за многие века.

Ох уж эти айри… почти Вечные, мудрые, отрешенно спокойные и одновременно холодные, расчетливые, высокомерные и жестоко тоскующие по своей прежней жизни. Еще бы! Быть неодолимым и яростно–веселым драконом, самой красивой и правдивой сказкой нашего Релата. Ощущать мир во всей его полноте пару–тройку веков – и, подобно бабочке, нимало не похожей на гусеницу, сбросить прежнее могучее чешуйчатое тело, в одночасье остаться на плоской грустной земле бескрылым, жалким, слепым, глухим, убогим. «Получается, вовсе не из гусеницы в бабочку, а наоборот», – усмехнулась я.

Пока Великий дракон, полубог мира Релата и единственная общая легенда людей и айри, не решил, что пора его родичам жить в долинах, те людей ставили немногим выше скота. Собственно, айри и спустили с гор за излишнюю заносчивость и замкнутость на своем величии. Но чтобы писать и думать так?

Понятно, отчего шарик с древним проектом хранится в особом сейфе директората Академии. Такую правду принять смогут далеко не все. Я вот сгоряча с наслаждением бы врезала за всех уродов с длинной жизнью так удобно сидящему на расстоянии одного движения и виновато вздыхающему – как его там целиком? – Пэйлитаринэллару, кажется. Бедные ученики по полгода тратят на зубрежку имен наставников, чтобы к тому времени их успешно сократить до прозвищ. Эл на свое суперкороткое не обижается. Впрочем, сегодня не его очередь требовать извинений. Хотя и отвечать за убожество древних айри он не может, разве это честно?

– Ты их хоть знаешь, этих ваших генетиков недобитых? – вздохнула я, смиряя тон до брезгливо–расстроенного. Может, есть кого по делу отлупить? Не зря я лучший пилот, до моего уровня реакции айри и те не дотягивают. Кроме Риана, рядом с которым я чувствую себя медлительной неумехой.

– Нет, конечно, – Эл с облегчением пожал плечами, понимая, что гроза прошла стороной. – Не застал, этой записи четыреста семь лет по датировкам. Я тогда еще умел летать, если помнишь. Теперь уже неделю нудно и длинно выясняю детали у каждого айри, поголовно. Нас не так много, и все до единого не знают ни–че–го. Их, недобитых, как ты замечательно определила, судя по всему, вообще нет на Релате. Были, вроде даже имена всплывают. Многовато пропавших для нашего замкнутого мирка бескрылых драконов, чтоб скрыть следы полностью. Но – сгинули. Никто не помнит – куда, когда, каким образом. Ясно лишь, что пришлось все безобразие на время отсутствия Великого в мире. То есть в две последние сотни лет до нашего спуска с гор. И что они не вернулись.

– Ладно. Этот вид, волвеков, они собирались заселить туда, где условия не слишком хороши?

– Они собирались вернуть себе абсолютное зрение и прочие радости жизни «настоящего» дракона, – нехотя буркнул Эл. – Я тоже не знаю, что это за цвет: за–фиолетовый, хотя прежде его наверняка наблюдал, еще будучи крылатым. Когда ты сказала, даже поймал кусочек образа и почти вспомнил. Очень красиво. А как поступают мои родичи с использованным подопытным материалом – догадайся сама.

– Что сказал Риан? – Вот уж единственный настоящий, живой и не тоскующий о прошлом айри. Его мнение считалось неоспоримым не только для меня, но и для Совета.

– Он убежден, что если проект «Технобог» и запустили, то сделали они это не на Релате. Великий бы, вернувшись, их живо вразумил, он и мысли–то такие терпит с трудом. А уж дела… В общем, отбыли тайно и почему–то не вернулись, вестей о себе не подали.

– Куда – прикинул?

– Так и вариантов нет: сама видела–чуяла четыре луны, стабильная планета нашего типа, близкая по массе и даже имеющая остатки атмосферы, – он почти сердито нахмурился моей недогадливости. – Слушай, а кто тебя, такую безнадежно малограмотную, экзаменовал по астро…

Он знал ответ.

Я даже прикрыла глаза. Приятное воспоминание. Весной мы только–только помирились, год не разговаривали после моего решения стать пилотом–испытателем МД, взбесившего обычно спокойного Эла. Как раз разбился один из наших ребят, и декан ходил сам не свой от ужаса: вдруг и я сгину? Надавил на управителя верфей Ринтэя, и мне отказали, якобы по здоровью. Я выяснила реальный повод и второй раз разгромила деканский кабинет, потом еще и Риан примчался, всех отлупил… Мне разрешили летать. С полгода я гордилась собой, а потом сил задирать нос не осталось. Этот черноглазый бессовестно не звонил и не появлялся. Зачем? Ему регулярно отсылал записи сам управитель. И со стартов, и случайные, любительские, с нашего отдыха, всей пилотской группой.

К зиме я уже ревела в подушку, чувствуя себя окончательно брошенной. Сдавать проклятую астрографию явилась полуживая. Дисциплина сложная – включает астрономию, звездную навигацию, кое–что из основ физики и ряд иных разделов. Из–за серии тестов МД мне разрешили пропустить два семестра лекций и сдать все необходимое по программе экстерном. Этот интриган умудрился назначить мне иное, чем прочим, время, ждал с самым своим деловитым и безразличным видом. Глянул на часы, сердито сообщил, что я очень некстати: разве что на ходу проэкзаменует нерадивую, ни разу не являвшуюся на занятия. И пошел. Я топала следом, красная и несчастная, почти как в день первого знакомства. До мобиля. В полете все еще что–то нелепое твердила про звездную навигацию. А этот ящер молчал и щурился, весьма успешно пародируя манеру Риана.