Текст книги "Мир в подарок. Трилогия"

Автор книги: Оксана Демченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 95 страниц) [доступный отрывок для чтения: 34 страниц]

– Эрхад сказал, ты его видел, – прошептала она. – Значит, он так и не простил меня. Впрочем, это понятно, все вышло мерзко. Одна минута слабости – и вся жизнь пошла так… ужасно. Сколько ни старайся, не искупить. Говорят, он совсем плох, теперь еще и глаза. И не отвечает на мои попытки связаться, грубо гонит посланников.

– Ваш муж жив. Это уже немало.

– Его жизнь хуже смерти.

– Пока он жив, все поправимо, не стоит звать смерть, госпожа, – покачал головой араг. – Я был рабом в Карне, и почти так же долго. Если ваш Грод уцелеет и получит свободу, он пересмотрит свое мнение. А пока… Поймите, дело не только в обиде. Он не может позволить себе верить кому–либо, даже вашим гонцам. Особенно рядом с черной княжной. Скоро все станет меняться, и прошлое не будет так давить. Вечером я провожу вас в сон, госпожа. Амиту нужна сила снави. Земли не скоро очнутся без этого.

– Ты открыл Врата, Радмир рассказал, – княгиня снова выглядела спокойной, её спина распрямилась. – И мой долг перед страной мне известен. Жаль, мы так и не поняли друг друга с повелителем Карна.

Удивительные птицы прилетели в Крепь, когда княгиня уже спала. Наири изумленно смотрел на огненные сполохи в ночном дворе и слушал тревожные и вместе с тем торжественные мысли златокрылого сына старейшины пернатых. Взять они могли лишь пятерых, – твердил вожак, радуясь обретению понимания.

***

9 – 18 сентября. Эрх Грод.

Подданные Риннарха Тарпена Карна серыми мышками сидели по покоям–норкам, борясь с желанием забиться в уголок шкафа или пробраться на конюшню, вывести первого попавшегося скакуна и гнать подальше от города, пока конь не падет. Ну, а тогда – пешком, и опять же, поскорее да подальше.

В бешенстве, холодном и оттого еще более страшном, князя видели редко, но помнили долго. Разве забудешь кошмар тех дней, когда молодой Карн лишился семьи! Ему тогда исполнилось двадцать два. Столь неопытной молодости простительны шок, тяжелый одинокий траур, отчаяние невосполнимой потери. От правителя ожидали смирения и закономерного признания главенства окаянных, так сокрушительно доказанного силой. Жену Риннарх выбрал вопреки всем династическим условиям, мнению советников и стонам знати. Стройная синеглазая северянка не обладала связями при дворе, состоянием и не принадлежала к уникально древнему роду. Хуже того, она была на два года старше своего мужа. Тарпен считал, что это не делает менее интересной мягкую, добрую и неглупую красавицу, случайно встреченную семнадцатилетним княжичем, тогда еще вполне беспечным и не принявшим полную власть.

Венец власти лишил многих радостей, вынуждая иначе смотреть на Карн. Не позволяя более отгораживаться от проблем. Собственно, Тарпен и не отгораживался. Его защищали по мере сил старшие – в первую очередь отец. Он–то опасался за сына вполне осознанно, зная за тем неплохие, но опасные качества, – упорство и неумение кланяться, признавая чужую злую волю. Став полновластным хозяином Карна, Риннарх ужаснулся новому для себя знанию. Пока он забавлялся на балах, охотился в Седом бору и шутливо собирал сторонников, именуя их «личной гвардией», страна умирала. Урожаи падали год от года, прибрежные районы – самые благополучные – обезлюдели. В море выходить стало опасно – Архипелаг уже не разбирал среди жителей Карна правых и виноватых…

Еще того страшнее выглядели отчеты одного из самых тихих и неприметных советников отца. Позже именно он стал первым из Первых капитанов новой гвардии. Именно он аккуратно учел доходы казны князя и храма Адепта. И весьма смело предположил: еще несколько десятков лет – и Карн станет собственностью окаянных. Часть личных земель семьи князя уже теперь заложена. Но пока еще есть шанс изменить многое. Правда, следует действовать быстро и грамотно – что весьма непросто.

Риннарх был молод, он верил в свою счастливую звезду, в людей и в страну.

Адептом же тогда была пожилая и весьма хищная предшественница Катан–жи. Грузная, доведенная нескончаемой мигренью до приступов опасного безумия, мнительная и расчетливая. А еще – опытная, именно она «воспитала» отца Риннарха двадцать лет назад. Адепт очень быстро осознала, что пришло время разобраться и с излишней самостоятельностью сына. Сперва она старалась приучить Риннарха. Испробовала самые разные приемы – договор о разделе интересов, подачки золотом – на потехи и балы, запугивание родных.

Не подействовало. Выслушав очередной отчет о неудаче, Её сиятельство, – бледная, изведенная затяжным приступом мигрени – велела храмовникам перейти к самым крайним мерам. Не вышло по–хорошему – пусть иначе узнает свое скромное место во дворце, – проскрипела Адепт. Время показалось ей удачным: Риннарх как раз отбыл по делам далеко на юг. Туда, куда ему и ехать–то не полагалось, по мнению Храма… Может, именно поэтому жрецы постарались сделать «урок» вдвойне болезненным: старшему сыну князя едва исполнился год, а девочке не было и месяца, отец видел её лишь однажды, мельком. Уехал налаживать отношения с Ирнасстэа… и вернулся слишком поздно.

Он потерял женщину, которую не только любил, но и глубоко уважал. Не только её – всю семью. Ведь жив ли сын, Тарпен по приезде не знал. Храм полагал, что удар окажется сокрушительным для молодого князя.

Реакция Карна оказалась пугающе скупой и холодной.

Риннарх даже не посетил склеп, куда отнесли обгоревшие тела. Едва узнав о трагедии, он закрыл город, опустил ворота замка и провел до жути методичное и тщательное расследование. Тогда и выяснилось, что малыш жив. И что, увы для Храма, у князя есть живой свидетель произошедшего. И сказать «погибли при невыясненных – пусть и понятных каждому – обстоятельствах» – не получится.

Пятилетний Лемар Тэйлан, сам едва живой от ожогов, лежа в бинтах и повязках, прямо с носилок хладнокровно опознавал и описывал участников заговора по внешности, голосам, одежде и характерным фразам. У мальчика уже тогда была отличная, совершенно взрослая и цепкая, память.

Выслушав единственного свидетеля, Тарпен оценил произошедшее очень точно – как вызов. «В Карне будет только один князь,» – сказал он, и положил две сотни бойцов, чтобы доставить в подвалы участвовавших в деле трех огненных жриц. Там же нашлось место и для храмовников, сопровождавших окаянных в день убийства княгини. Потом в дело вступили палачи. Это был первый и единственный в княжестве случай пыток, примененных к окаянным. Считалось, что такое невозможно. Но Карн оказался изобретателен. Если нельзя резать, можно топить, – пожал плечами он. А потом нашел и иные варианты. Ходили слухи, что в подвал запускали голодных крыс… Слухов вообще в тот год было много. Но совершенно точно и достоверно известно главное: Адепт дрогнула, от растерянности заперлась в покоях. Князя хранила от прямого покушения защита самого Атираса–жи первого Адепта, оградившего повелителя из рода Карн. Это страдающая мигренью пожилая женщина помнила. А еще она отлично знала: её такое же заклятие не спасет от «случайной» смерти. Храм – это дикая стая, охотно и с любопытством наблюдающая, как молодой претендент рвет горло старому ослабевшему вожаку. Она совершила ошибку. Стоит ли сомневаться – скоро появится этот самый молодой и сильный, готовый на все ради самого высокого поста в Карне.

Жрицы выли в подвалах, истратив силы и отчаявшись получить помощь. Храм наблюдал, ближайшие сподвижники Адепта строили планы и создавали альянсы за спиной госпожи. Стража у её покоев стояла без дела, не получая распоряжений… Время оказалось упущено. То, что должно было уничтожить князя, сильно ослабило веру в могущество самого Храма.

Пока заикающиеся от ужаса горожане гасили пожары, недавно созданная гвардия князя планомерно посещала дома и усадьбы выявленных сторонников и соучастников заговора. По слову князя описывали имущество, доставляли в подвалы, сажали под домашний арест, ссылали в северные болота, клеймили и выставляли на торг.

Три дня от гибели княгини до её похорон изменили столицу.

Многие особняки близ дворцового парка стояли пустые, иные вовсе превратились в обгоревшие руины.

Но самые серьезные изменения произошли не в облике города, а в сознании его жителей. Именно тогда подданные, и в первую очередь знать, смогли увидеть и почувствовать, что этого князя можно предать только раз. И что всем придется выбирать сторону в конфликте двух властей княжества.

Теперь было, кажется, еще хуже и непонятнее.

Началось с внезапной ночной казни княжича и жестокой расправы с купцом. Потом были аресты на улицах, Крёйн методично вычищал из города Теней и их помощников. Чуть позже неизвестным образом распространился слух о гибели наследника Артена. Город замер, самые худшие предположения подтверждались наглухо запертыми покоями сестры князя.

Провожаемый беспокойными пересудами, невесть куда умчался Лемар с молодой дикаркой. «И назад, если верить проклятию, ждать его нет смысла, а ведь для князя он ближе отосланного за море сына,” – шептались в городе. Чуть позже кое–кто расслышал, как по пустому предрассветному городу простучали копыта гриддского скакуна Ларха Крёйна, которого уже заочно именовали Первым капитаном. И над дворцом повисла предгрозовая тишина, нарушаемая лишь регулярными сменами караула и цокотом когтей Ринка, любимого черного овчара князя, не отходящего от хозяина.

Лавки стали закрываться к обеду, базар выглядел необычайно тихим и малолюдным. Гвардия лениво отирала углы, присматривая за домами возможных жертв княжны, таких, как высокородная Эмис Вальмит. Закат заливал багрянцем пустые улицы, в сполохах вечерних бликов многим чудилось предвестие скорых пожаров. Ожидание день ото дня становилось все невыносимее.

Густеющие сумерки очередного тихого вечера прорезал стремительный гулкий галоп – гриддские кони, в попонах конюшни гонцов, два всадника, плащи гвардии. От конюшни шаги заторопились вверх по лестницам, к покоям князя, минуя бесчисленные уши и глаза, прижатые к замочным скважинам. Овчар Ринк, не поворачивая головы, дернул хвостом, зато широким зевком улыбнулся вошедшим. Князь стремительно обернулся, сорвался с места и обнял обоих, словно не веря глазам. Еще бы, первый за два века случай несбывшегося проклятия!

Лемар молча передал письмо от Силье, крошечный клок бумаги.

Князь недоуменно раскрыл записку, способную вместить лишь пару слов и замер. Потом успокоено улыбнулся и уже неторопливо, ленивым – явно напоказ – движением присел к огню. Лист соткался из воздуха, видимый ему одному, обширный, плотно исписанный убористым энергичным почерком. Еще до чтения Риннарх узнал главное: близкие живы, а дар Силье перешел в новое качество.

Когда испуганный город погрузился в глухую и опасную ночь неизвестности, Риннарх знал все. С заметной неохотой он сжег бумагу, прошелся по кабинету, задумчиво глянул на капитанов.

– Устали?

– Что мы, кони? – привычно начиная препирательсво, хмыкнул Лемар. – Они бежали, мы сидели. Ты давай, приказывай, раз надумал. Добрый с перепугу, что ли? Или я теперь на особом положении? Вот была бы жизнь!

– Мар, я тоже почти поверил, что нас отпустят баиньки, если мы слезно пожалуемся, – поддержал Ларх.

– Некоторым идти особенно некуда, – довольно втянулся в перепалку Риннарх, – они от неудобной мебели уже избавились, от всей, махом.

– По молодости, по глупости, – вздохнул Лемар. – Ну, стены–то целы, и то ладно.

– И чтобы в последний раз! – очень отчетливо и строго нахмурил брови князь. – Я велел все привести в прежнее состояние. Бедняги мебельщики от усердия еле живы, но успели в срок. Так, мы сейчас навестим мою сестру. Она пока ничего не знает, на заставах отловили с десяток её людей, троих сняли уже возле дворца. Думаю, мы должны помочь ей найти врагов на западе.

– Кровожадные пираты ужасны, – вздохнул Ларх.

– И пиратки, – кивнул Лемар. – Ну до того ужасны, я готов немедленно начать расследование, выйти в море на утлой лодке…

– Мар, изволь соответствовать траурному облику вдовца, – резко бросил Риннарх. – Если не хочешь…

Он не договорил, но был прекрасно понят. От того, насколько Адепт поверит в предложенную братом версию, зависит слишком многое.

Князь направился к двери, сделав знак обоим гонцам сопровождать свою светлейшую особу. Втроем они стремительно миновали ряд коридоров и галерей, оказавшись в конце концов перед входом в покои Катан.

Прямо на полу, откинувшись на створку, сидел Эрх. Кажется, он намеренно пародировал побитую собаку у хозяйской двери, голова все еще не освободилась от многочисленных бинтов. Риннарх усмехнулся: Грод ждал их. Этот человек умудрялся знать все, что касалось безопасности ненавистной хозяйки. Поднялся беззвучно, чуть дрогнул бровью, рассматривая Тэйлана. С обычной безмолвной вежливостью поклонился, толкнул створки, придержал и повел гостей в каминную залу.

Катан вскинулась, не в силах скрыть замешательство от внезапного визита и, тем более, – состава гостей. «А ведь он знал, но ей ничего заранее не сказал» – отметил Лемар, еще раз косо глянув на Грода и уже сгибаясь в изысканно–вежливом поклоне.

– Темной ночи, ваше Сиятельство, – кивнул князь, сметая вещи с дивана и падая на освобожденное ложе. – Я с хорошими новостями. Что, думаю, утра ждать, дело–то семейное, тихое.

– Приветствую вашу Светлость, – ответно кивнула княжна, напряженно всматриваясь в Лемара. – Чудом хвастаете? Готова послушать.

– Мой капитан в трауре, он потерял жену, – нахмурился князь. – Ваши проклятия всегда не отличали правых от виноватых. Но повторная трагедия с беременной женщиной в роду Тэйлан, осиротившая моего друга… Я должен бы требовать разбирательства, но словам ваших людей доверия нет. К тому же благородный Тэйлан отвечает только перед князем. Поэтому я предлагаю разобраться в более важном деле. У вас, сестрица, сегодня фактически день рождения.

– Слабнет память?

– Увы, нет. Мы тут без церемоний, все свои, я не буду сложно намекать, скажу прямо. У меня сложилось обоснованное мнение, что ваш преемник готов был занять пост Адепта в ближайшие дни. Мои люди пару раз общались с ним, не скрою. Он уточнял, будет ли поддержан князем в случе успеха. То есть когда станет новым Адептом, – князь уловил почти неразличимый кивок Грода. И это знает! – Утопив моего сына, он вернулся бы в столицу во главе пяти десятков ваших лучших бойцов, напившись свежей силы. Я правильно излагаю?

– Видимо, это не вопрос, – тяжело выдохнула княжна, нервно дернув шарф. – Допустим так, если требуется подтверждение. Но он не посмел бы. И не смог. Я наверняка сильнее. У меня…

Катан резко смолкла, осознав, что почти оправдывается перед князем. Поправила шарф, села поудобнее и перевела взгляд на угли в камине. Проклятая усталость. Которую ночь донимает неизвестность. Люди пропадают, вести гибнут в пути, планы рушатся. Мерзкий брат жив. И его гнусные капитаны – оба! Пожалуй, это худший год для Храма со времен неудачного покушения на княгиню. И брат прав. Ей ли не знать: он тогда преуспел в замене Адепта. Ловко все устроил. Хоть и чужими руками, а все одно – грязи не побоялся.

Не хочется признаваться даже себе: эта ненависть к старшему родичу замешана на страхе. Он умен, он порой видит её насквозь. И оттого становится еще жутче, мороз пробирает насквозь. Катан зло глянула на неизменно спокойного Грода, замершего в стороне. Знал, что придут. Он все знает! Смолчал и теперь забавляется, ему в радость страхи хозяйки. И даже не отомстить, до чего же тяжело. Незаменимый, тварь эдакая. Опять – незаменимый. Не будь его рядом, один из псов князя постарался бы её загрызть. Им обоим жизнь не особенно дорога, охотно сгорят. Адепт хмуро рассмотрела бешеные искроки в глазах Рыся и ленивое сожаление – во взгляде Лемара.

Пока Грод рядом – им наверняка не успеть. А напрасно сгореть не хотят, умные псы…

– Ты все сказал? – усмехнулась Катан, в снова голосе звучала холодная уверенность. – Недостоверно. К тому же дела Храма – это мои дела, не лезь.

– Вот и разберись в своих делах, – весело посоветовал брат. – Пока цела. Наивность – это твоя любимая маска, но ведь не для меня же, мы так давно знакомы! Лемар, твое слово.

– Перед смертью, уже с четырьмя стрелами в груди, жрец, то есть ваш драгоценный Теневой служитель, так ведь произносится его полный титул, – шипел, что все было бы иначе, обрети он силу Адепта, – охотно подтвердил капитан. – Мне известно со слов младшего сына Кормчего, который был на берегу. Он все слышал и видел сам.

– Вот как, – усмехнулась княжна, вновь буравя взглядом ненавистного любимца брата. – И даже не лжет…

– Вы чудом выжили, дорогая сестра, – прочувствованно вздохнул князь. – Благодаря неожиданной подмоге Индуза. Разве пять десятков бездарных храмовых бойцов, почти предавших вас к тому же, – большая плата за вашу же безопасность?

– Значит, предлагаешь мир, – усмехнулась она холодно. – С чего бы, когда счет в твою пользу?

– Лемару еще полагается быть в трауре. Твой Грод болен. Я устал от ожидания сегодняшних новостей, пусть и не худшими они оказались. Ты, полагаю, тоже выдохлась.

– Подлечить псов и отдохнуть, – кивнула Катан. – Знаешь, сегодя и впрямь ночь примирения… братец. Сними кордоны с западного тракта.

– Ларх распорядится немедленно. Но есть одно встречное условие.

– Одно? – рассмеялась она. – Скромно.

– В Гирте окаянных больше не будет. Там храм не пользуется успехом, а порт – моя территория. Ты ведь знаешь, как я не люблю предателей. Именно жрицы Гирта пытались убить меня. Ларх?

– Её светлость ничего не потеряет, у них личный остров близ гавани. Он вне города, и в договор не включается, – поклонился капитан, чуть запнувшись, уточнил: – Пока там нет одаренных и окаянных, лишь храмовники. Я распоряжусь приглядеть за их поведением.

– Это все? – она дождалась кивка князя. – Забирай свой поганый город.

Забираю. Спокойной ночи, ваше Сиятельство.

Но если Гирт настигнет кара богов без защиты моих жриц, ты уж тогда – не взыщи.

Последние слова были сказаны совсем тихо, уже в спину уходящему князю.

Угроза, отложенная ненадолго. Месть, обещающая большие перспективы. Катан резко дернула широкий плащ с кресла и закуталась в него, стараясь избавиться от запоздалого озноба ненависти. Не стоит спешить. Не стоит давать проклятому Риннарху новый шанс своими нелепыми ошибками, – уговаривала себя Адепт. Все понять и продумать!

Перемирие жизненно необходимо, чтобы собрать информацию и осознать, как такое стало возможно – потерять десяток сильных опытных жрецов в несколько дней. Смутное беспокойство, плохой сон, предчувствия – все это грозит перерасти в банальный страх. Катан уже теперь изнывала в неизвестности.

Завтра она разошлет новых шпионов, получит вести от уцелевших и начнет плести иную сеть. Князь ни слова не сказал о Силье Бэнро, но без этой Рыбьей кости такой суп бы не заварился. Ох, не зря он просит порт. Ничего, пусть пока поворкуют.

Братец тешится, обхаживая упрямого деревенщину Гимата, Голову гнусного Гирта. Но торгаш запоет совсем иначе, когда порт закроют – и не окаянные, а некто менее склонный к переговорам! Хватит морскому демону баловаться, отваживая корабли от Кумата, пугая моряков сказочками о Погонщике Карна. Будет им Погонщик, во всей красе! Вальмитам придется еще раз подумать о выборе друзей, когда Гирт станет её вотчиной. И главным портом.

Обратный путь князя проходил по ночному дворцу, разительно преображенному и буквально ожившему. Чутье придворных сродни дару Говорящих с миром, – хмыкнул про себя Риннарх. Получаса не прошло – а они уже выползают из убежищ и твердо знают, что сегодня поле боя за князем. Даже рискуют попадаться навстречу и загадочно улыбаться, словно участвовали в деле на его, конечно же, стороне.

И надо держать спину, величаво–небрежно кивать. Хотя силы уже покинули, напряжение последних дней каменной плитой легло на плечи, мышцы лица с трудом складываются в благожелательную гримасу.

Спать. Хоть до полудня, один–то день черная княжна ему даст.

Рухнув в постель, князь еще некоторое время слышал треп в личной приемной, неугомонный Крёйн деловито выяснял, когда и у кого будут званые вечера, кто отряжен в караваны рабов – следить за новыми законами, что изменилось в казармах храмовников. Он всегда в курсе. В двадцать девять можно быть неутомимым, – притворно–обиженно вздохнул Риннарх, сладко потягиваясь. Ему вот довольно того, что оба живы. Невозможная удача, которую он даже не узнает в лицо при встрече. Рыженькая, кажется? Они с Борзом были одной масти, с трудом припомнил князь.

Когда Риннарх уже спал тихо и глубоко, в покоях княжны о дреме и не мечтали. Адепт собрала своих доверенных людей, первых и самых надежных в Гильдии сведений, созданной одной из её неглупых предшественниц. Напротив княжны сидел глава Теней, неприметный, сухонький и серенький старичок. Мало кто подозревал о его существовании, единицы видели в лицо. Да и те – узнают ли? Весь он такой обыкновенный, не запоминающийся, блеклый.

Разговор затянулся до утра, прерываемый время от времени визитами осведомителей.

– Я хочу знать всё, до мелочей, – раздраженно выдохнула Катан, в сотый раз пересекая мягкий ковер, затканный стилизованной картой княжества. Сегодня она ходила вдоль берега, от Кумата к Гирту и обратно, не вступая даже мыском туфельки в ненавистный северный порт. Вчера маршрут был другим – от Дарса к океану и назад. А мысли теми же. – Скольких мы потеряли Теней, Минокин? В деталях.

– Семерых из числа особо доверенных уже наверняка, госпожа, – повторил в третий раз глава храмовой гильдии сведений. – Мы утратили знания о передвижениях князя от берега у дамбы. То есть саму переправу, охоту – перемещения по Седому бору, встречу с жрицами. Мы кроме того не можем выверить весь его обратный путь к столице до храма, где он позаимствовал обманувшие дозорных плащи. На неделю Тени утратили контроль за побережьем. Там погибли наши люди, и их точный счет мне пока неизвестен, но речь пойдет как минимум о пяти доверенных. До сих пор вне поля зрения Гирт, там новые порядки, будет сложно.

– Он не мог послать людей на берег, мы бы знали.

– Одного–двух мог. Там работали люди Бэнро, по следам видно, – это достоверные сведения. Вечером я получил вести с голубем, все осмотрено и изучено. Гвардия не была в деле.

Катан еще раз метнулась по ковру, фыркнула, дойдя до Гирта, развернулась и упала в мягкие диванные подушки. Она знала, что все плохо. Но чтобы настолько? Спокойнее, – одернула себя Адепт. Одна её предшественница уже позволила себе необдуманную поспешность. Но умереть в шестьдесят – это избавление от мигрени. Ей нет сорока, ей еще предстоит дожить до мигрени. Говорят, все жрицы старшего возраста нездоровы – это следствие жизни без солнца. И плата за удержание в подчинении огня силы.

Её пока болезни обходят. Она молодая, она умнее и изворотливее всех. Никаких ошибок, ни малейшей слабости.

И – странная удача – князь сам себя перехитрил! Теневой служитель был силен. Его уважали воины Храма, он изучал новые премы боя. С ним было бы трудно бороться. Теперь не придется. Катан усмехнулась приятной мысли. Даже чуть успокоилась. Вполне достаточно, чтобы снова слушать сосредоточенно, не отвлекаясь на скороспелую злость. Еще не время. Месть – это не порыв, это искусство. Неспешное, кропотливое – как вышивание.

– Он не мог спастись в лесу. Егерей сопровождения было слишком мало для отражения двух жриц. Туда, в Седой бор, не входили лишние люди, Минокин?

– Мы не контролировали запад и восток за Карниссой, – виновато признал старый шпион. – Считали, там нет дорог и людей. Из Амита никто не выезжал, это уже проверенно. Сейчас леса изучить невозможно, князь закрыл охотничьи угодья. Там егеря. Полторы тысячи, все сделано основательно.

– Именно. Кажется, тот, кто ему помог, человек вне наших расчетов. Ищи детали. Переверни Дарс, он у реки. Мне нужен список одежды и драгоценностей нашего венценосного охотничка до и после Седого бора. Все – плащи, седла, кони, шкуры, стрелы – поштучно. Если человек случайный, его отблагодарили, князь для этого достаточно глуп и щедр. Ты хорошо понял? Он унизил меня, уничтожил брата и навязал условия. Мне! Навязал! – снова тяжело прошипела Катан, еле сдерживая гнев. Обернулась к камину, и огонь взвыл, метнувшись до самого потолка. У ног княжны тени сжались в испуганном поклоне. – Такое не забывают. Второй день я не могу не только ответить, но даже понять, как меня обошли.

– Через десять дней…

– Неделю. Не заставляй меня думать, что ты слишком стар для своего места, Минокин. Как Грод?

– Легче быть в курсе дел рода Бэнро за океаном, чем уследить за этим рабом. Иногда я думаю, что он ходит сквозь стены. Ни с кем не встречался, хотя дважды был в городе. Посещал лекаря, смотрел ряды оружейников. Ходит более уверенно, в форму придет через пять–шесть дней. Вы ожидаете чего–то конкретного?

– Предательства. Он не предупредил меня о визите брата, это месть за потерю глаза. Мне уже рабы осмеливаются мстить!

– Он ведет себя совершенно так же, как всегда. Продолжить слежку?

– Нет. Бесполезно. Он не посмеет, раз стерпел в первые дни. Тэйлан?

– Я только что общался с нужным человеком. Заперся в покоях. Крёйн уже дважды ходил, говорил с ним через дверь. Заставил открыть и принять поднос с едой. Слуга, передавший пищу, утверждает, что капитан сильно осунулся и по прибытии сразу наголо обрил голову в соответствии с траурным обычаем севера, откуда родом его мать. Одет в старые штаны и рубаху некрашеного льна, – старик замялся. – Крёйн уволил слугу и выставил из города. Заметил у нас или просто слишком осторожничает…

Катан кивнула. Надо же, вывернулся мерзавец! Погрустит и успокоится, его и лысого бабы не обойдут. Небось в душе рад безмерно, что сумел расплатиться со смертью.

Расплатиться…

– Говоришь, Грод поправится через пять дней?

– Ваш лекарь уверен.

– Два добавим для верности, заодно и траур кончится. Даже три: наш славный вдовец не сможет не быть на вечере у мерзавки Эмис. Обратно пойдет один, засиживаться тоже не станет. Крёйн?

– В обозначенный вечер на дежурстве, ваше Сиятельство.

– Пора кончать с Первым капитаном. И не забудь – это он готовит на меня гнусное покушение. Улики есть?

– Будут. Грод их получит вовремя.

– Для страховки потребуется два десятка храмовых стражей, мечники и арбалетчики. Все произойдет случайно. Оригинальничать не стоит, пусть отбивает рабыню, – княжна хихикнула, приходя в приятное настроение исполнения мести. – Девки в ошейниках ему нравятся, глядишь, перед смертью позабудет про свой усердный траур. Я ведь добрая, я его хочу порадовать.

Благородный Тэйлан не изображал траур, без Янизы все само валилось из рук. Придворные красотки раздражали даже сильнее, чем восстановленный кабинет, не сохранивший следов такого славного семейного погрома. Унесли сломанную алебарду, сменили постельное белье, выбросили драный костюм Янизы. Временами Лемару казалось, что жена действительно ушла навсегда. Ни единого предмета не осталось, нет даже запаха.

Так было с мамой – ему не исполнилось четырех, когда сожгли дом. Разоренный род задолжал всем в округе, и соседи пришли, взяли, не спрашивая, и отомстили самим стенам. Старого конюха, ходившего за «господином» без всякой платы, из доброты, – выгнали. А мальчика не тронули, просто оставили умирать от голода. Потому что детей греха не стоит жалеть, они все равно обречены…

Кроме мокрых углей ничего не напоминало о некогда жилом доме. Не уцелели ни записи, ни вещи, ни даже портрет мамы. Он ползал по залитому серым дождем пепелищу и искал, сам не ведая, что. День за днем. Иногда его подкармливала добрая жена скотника. Но в памяти остались лишь холод, бесконечный дождь и отчаяние полного одиночества. А потом по дорожке от покосившихся ворот имения к бывшему крыльцу, лежащему квадратом углей, подкатила карета. Восхитительная, сказочная, сияющая золотом и белизной. И грустная красивая женщина с глазами цвета теплого летнего неба укутала мальчика в свой затканный серебром плащ и увезла в настоящий дворец. Он иногда звал её мамой. Марна смеялась и обещала, что именно он станет названым отцом её старшего сына, потому что такой серьезный и смелый мальчик сумеет защитить и ребенка, и его непутевого отца, слишком молодого, горячего и доверчивого.

Добрая княгиня нашла и откупила фамильную бирюзу, заложенную тем грязным человеком, которого он вынужден считать отцом. И отдала ему. По просьбе Лемара она разыскала конюха, обеспечила его средствами на старость.

Марна часто приходила по вечерам, сидела у кровати и рассказывала о маме. Говорила, что Аймис была очень красива, стройна и темноволоса. Вспоминала, какая она была добрая и мягкая, умела ценить людей и прощала им ошибки. Убеждала, что он сильно похож на мать, особенно взглядом, разрезом глаз. Но слова не давали ощущения реальности, не раздвигали занавес прошлого.

И все же – целый год мальчику казалось, что у него появился новый дом, надежный и теплый. Новая семья, дружная, веселая и приветливая. Год у него было то, что называется «счастливым детством».

Марну сожгли в библиотеке, девочку она держала на руках, а сына успела оттолкнуть в сторону. Лемар действительно спас младенца, как и обещал названой матери – вроде бы в шутку. Вырвал буквально из самых протянутых к нему рук окаянных, уже окутанных пламенем.

Прижал к груди, гибкой ящеркой проскользнул сквозь книжную полку, смахнув старинные документы. Упал, пережидая огненный вихрь, прополз, прикрываясь нижними рядами книг, добежал к старому, забытому взрослыми, выходу на узкую лестницу и выбрался, затерялся в пустых коридорах дальнего крыла пристроек. Спрятался на время там, где селили иногда незначительных вельмож.

Потом Тэйлан не раз шутил, что его детское проворство обошлось Карну в половину истории династии – окаянные выжгли два ряда добротных дубовых стеллажей со старинными свитками.

Лемар до сих пор помнил слова Марны и оберегал князя. Тогда это обещание помогло ему выжить и найти смысл дальнейшего существования. Правда, потеряв жену, Риннарх перестал быть горячим и доверчивым. С тех пор его лицо редко отражало яркие эмоции. Зато Тэйлан дурачился за обоих. Должен же хоть кто–то напоминать князю, что в мире есть не только окаянные и их храмовники.

Теперь Лемар гораздо лучше понимал безголосое отчаяние похоронившего Марну князя. Янизу он помнил до последней складочки кожи. Удивительно, как много места она заняла в душе – за несколько коротких дней… Голубоглазая разрушительница дворца не погибла, но увы, утешение оказалось слабым. Слишком далеко, недостижимо, невозвратно она затерялась. Теперь опустошенная душа болела, не желая уступать прошлому эту женщину. Его жену.