Текст книги "Конкурс Мэйл.Ру"

Автор книги: Оксана Аболина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Я крепко выругался. Все-таки, пора увольняться с работы и рвать всей семьей в Дивеево, пока еще не слишком поздно. Именно туда, по обещанию святого старца Серафима Саровского, никогда не ступит нога антихриста. Пора или не пора? – вновь замаячил в мозгу больной вопрос. Мрак приходит, как ночь, хоть и быстро, но незаметно. Не остаться бы в непроглядной тьме. Дзиньк! В почту свалилось еще одно письмо. Снова от администрации. Я открыл его.

«Уважаемый пользователь, – было написано в письме, – администрация Meil.Ru рада сообщить Вам, что пользователь Исцелитель выдвинул Вашу кандидатуру на соискание премии „Смерть“ в конкурсе „Суд общественности“. Со своим местом в рейтинге Вы можете ознакомиться по адресу http://blogs.meil.ru/nomination/sud/rating/1».

Раздался звонок в дверь. Я быстро свернул окно. Не дай Бог, Дашка увидит. Нервная она в последнее время стала – я все шучу, что у нее подзатянулся и принял хроническую форму синдром беременности, но, в общем, не понять ее трудно – она мать, беспокоится за детей, а в мире слишком всё как-то тревожно. В последнее время мы, не сговариваясь, перестали смотреть новости по телевизору и сразу жить стало легче: уютнее, теплее. Внешний мир перестал назойливо ломиться в нашу квартиру. Дом стал воистину крепостью, как ему и положено, с единственной предательским лазом – Интернетом. Впрочем, что я толкую о том, что и так всем понятно, даже мало задумывающемуся о жизни обывателю.

Я пошел открывать дверь. За порогом стоял сосед по лестничной площадке Хиппа со своей кавказкой. Вид у него был встревоженный и выглядело это, несмотря на то, что мои собственные обстоятельства к юмору не располагали, забавно: двухметровый детина с рыжими спутанными лохмами, вечно неумытый, расхлябанный, неряшливый, но защищенный от назойливого внимания шпаны своей верной спутницей, Хиппа постоянно ухитрялся вляпываться в какие-то невероятные передряги, о которых он мне сбивчиво рассказывал, заглядывая в воскресные вечера. Истории эти были снабжены массой мелких подробностей, придающих им достоверность, но именно поэтому я им и не верил. И еще – потому, что собака Хиппы слушалась хозяина с полуслова, а я знал, что кавказка не даст править собой бесхарактерному разгильдяю и обалдую. Сосед был не так прост, каким казался. Я не знал о Хиппе самого главного: кто он, о чем думает, во что верит, кем работает, имеет ли семью, но я любил и его, и эти воскресные чайные посиделки на кухне вдвоем, точнее, втроем, потому что собака, оставленная в прихожей, тихой сапой прокрадывалась на кухню, проползала под стол, мирно там сворачивалась и засыпала.

Но сегодня было не воскресенье, сегодня был четверг, да еще утро – может, Дашка встретила Хиппу и предупредила, что у меня днюха? Возможно, хотя и вряд ли – мы старались рассказывать о себе знакомым самый минимум, лишь только по необходимости, если она возникала. Я бросил крючок:

– Привет, Хиппа, – заметил я безалаберно. – Ты как-то рано. Ключ потерял?

– Найда сегодня нервная, подержи, – Хиппа сунул мне продуктовый мешок Дикси и вцепился двумя руками в поводок. Собака и вправду тянула его куда-то, не желая сидеть рядом. Я взял мешок. – Разговор есть. Даша дома?

– Да заходи, – сказал я. – Чай попьем, посидим. Что это с Найдой творится?

– Пристал тут один урод…

Хиппа затащил кавказку в квартиру, я захлопнул входную дверь. Найда недовольно заворчала, но стала вести себя спокойнее: улеглась с угрюмым видом около порога, положив морду на лапы и застыла, только хвост нервно подрагивал. Хозяин приказал ей лежать тихо, взял у меня мешок, скинул кроссовки и мы прошли на кухню. Дашка уже накрывала на стол, увидев Хиппу, она обрадовалась, хотела добавить еще один столовый прибор, но тут раздался крик проснувшегося Цыпленка и Дашка унеслась кормить малыша.

Хиппа плюхнулся на табурет, который под ним подозрительно заскрипел, сунул под стол мешок.

– Что ты маешься с мешком? Дай, положу на окно, забудешь – напомню.

Хиппа отрицательно мотнул головой. Я разложил салаты по тарелкам, налил водки, благословил трапезу.

– За встречу, – провозгласил Хиппа и опрокинул в себя стопку. Похоже, насчет днюхи он не знал и, действительно, пришел по какому-то делу. Некоторое время он машинально ковырялся в тарелке. Я не торопил его.

– Вкусно тебя жена кормит. А мы с Найдой все на гамбургерах сидим.

– Гамбургеры – не еда. Но мы тоже не каждый день пируем. Сегодня у меня просто День варенья. Ты угадал, когда зайти.

– Даже так? – удивился Хиппа. – Тут кое-что принес тебе, пусть подарком будет – он запустил в рыжие лохмы пятерню и неуверенно подергал их. – Знаешь, возможно, пригодится – полезная вещь. Шел по улице, а мужик встретился – на бутылку поменял. – Хиппа вытащил мешок из-под стола, вынул из него ярко-красный мобильник, – Держи это подальше от Длинноухого.

– Да не нужна мне трубка, есть у меня.

– Пригодится, – сказал Хиппа, – Спрячь пока. Да, к ней есть инструкция, прежде чем пользоваться, прочитай – у ней кое-какие фокусы есть. Знаешь, тут о тебе один тип несколько раз справлялся. – неожиданно переключился он на другую тему.

– Что за тип еще?

– Да с тебя ростом, в черной кожанке, на лбу – шестерки, бритый – знаешь такого?

– Смутно предполагаю.

– Он приходил ко мне на квартиру позавчера и вчера, но я не впустил, а сегодня на улице подгреб, Найда его цапнула слегка. Я подумал, тебе следует знать. Будь осторожнее, трубку носи с собой. Инструкцию не потеряй. Ну все, пошел я.

Он неуклюже поднялся, опрокинул табурет, из-под стола вылезла морда кавказки – собака, как всегда, незаметно, прокралась на кухню.

– К ноге, Найда.

Похоже, кавказка уже успокоилась, она послушно пошла за хозяином, я проводил их.

В руках у меня была новая трубка, я повертел ее в руках, думая, стоит ли верить словам Хиппы по поводу мужика, который променял ее на бутылку, возможно, что мобильник ворованный, вряд ли я буду им пользоваться, но что за фокусы новые к ней придумали – посмотрю обязательно, интересно, все-таки. Я вернулся на кухню. Там уже была Дашка, опять хлопотала у плиты.

– Хиппа ушел?

– Да, на минутку заходил посоветоваться. Найда дурит, нервничает, он подумал, что заболела.

– А ты у нас ветеринар, оказывается, – насмешливо хмыкнула Дашка.

– Ну, у меня была в детстве кавказка, я говорил ему как-то, вот он вспомнил. Немного, но разбираюсь в них. Течка у Найды, похоже, – я врал так уверенно, как будто занимался этим каждый день своей жизни. А ведь я практически никогда не вру, отучил себя. Недоговариваю – да, увожу разговор в сторону – да, но лгать себе не позволял с детства, лет с десяти. Тогда случилась неприятная история. Но я не люблю ее вспоминать, так что уж извините, рассказывать не буду. Главное, обошлось без жертв.

– Позовешь Длинноухого? Всё готово, – спросила Дашка, раскладывая по тарелкам угощение.

– Сей момент, – я нырнул в детскую. Цыпленок сидел в кроватке и сосредоточенно терзал пластмассового разноцветного клоуна, который был размером с него самого. Я улыбнулся и посмотрел в угол: ноутбук Длинноухого лежал там, но его самого в углу не было. И в детской не было. Непривычная картинка. Я заглянул в туалет, в ванную и только потом к себе.

Длинноухий сидел за компом. Услышав, что я вошел, он быстро оглянулся.

– Папа, а это что такое? – спросил он. Глаза его тревожно смотрели на меня. Я сразу понял, что именно он читал, он даже не свернул окно, только беспокойно заерзал, ожидая моего ответа.

Я хотел прочитать ему мораль, что детям нельзя лезть в почту взрослых, но произнес совсем не то, что собирался.

– Длинноухий, – сказал я. – мама ничего не должна знать. Ни при каком раскладе. Ты меня понял?

Он кивнул.

– Я надеюсь, ты настоящий мужчина. А теперь – пошли завтракать. Я тебе потом все объясню. Постарайся вести себя, как обычно…

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

Сначала мне показалось, что Дашка ничего не заметила. Длинноухий, в этом ему не откажешь, прикидываться умел. Он трепался, как оголтелый на полупонятном нам хакерском сленге, бешено болтал под стулом ногами, улепетывал за обе щеки салаты. Только не поднимал глаз от тарелки – ни разу не взглянул ни на меня, ни на мать. Дважды он полез, как маленький, пальцем в нос – это с ним вообще-то случается, когда нервничает – но вовремя остановился. Затем мне приказали на минуту закрыть глаза. А когда я открыл их, передо мной стоял шикарный торт с тридцатью свечами – мой любимый – безе с орехами, а рядом с ним лежала коробка с подарком. Я мысленно загадал желание – язычество, конечно, но детские привычки уж больно сильны в нас:

– Господи, пусть в этот день через год все будут живы: Дашка, Длинноухий, Цыпленок, отец Илларион, Хиппа, Ветер, Хакер, Фея, Одинокая Птица, Шаман, – я назвал про себя еще с десяток имен прихожан нашего храма и одним духом загасил все свечи. Легкие у меня хорошие – брызги воздушного крема полетели в лицо Длинноухому. Он, отплевываясь, зафыркал и вытерся краем скатерти. Таааааак, а вот этого у нас уже сто лет как не было – ребеночек опять превращается в поросеночка. Нам обоим попало от Дашки. И я обрадовался: пусть себе ворчит, занудничает, ругается – только бы не начала нервничать.

Мы пили чай с тортом. И что-то еще было не так. Что? От сидящего внутри напряжения я чуть не забыл про подарок. Поэтому взял коробку с ним, возможно, с чуть преувеличенным вниманием и восторгом. Стоп-стоп, не сфальшивить. Скиталец, не паникуй, держись, старайся быть естественным. В коробке лежал мобильник, попроще на вид, чем трубка Хиппы, но я сразу успокоил себя тем, что хотя бы тут мне не придется совершать выбор. Пусть подарок Хиппы полежит уверенно в столе до лучших времен. Хорошо хоть я никому не успел его показать.

– Паааа! А ты мне старую мобилу отдашь? – заныл Длинноухий.

– Зачем тебе? Ты же не ходишь на улицу один, маленький еще.

– Ну паааааапочка!

– Нет, этот телефон у меня будет только для связи с мамой, – я рассмотрел трубку, похвалил ее, отметил дизайн, благодарно клюнул Дашку в щеку.

Все-таки, что-то было неладно.

– Ну пааааапочка!

– Может, я еще и подумаю об этом, если ты мигом уберешь со стола.

Длинноухий скривил противную рожу. Все как обычно. Но он по-прежнему не смотрел на меня. Прирожденный конспиратор и хитрюшка – думает об одном, а говорит о другом. Как бы это впоследствии не перешло в двуличие.

– Я сама, не надо, иди в комнату, – приказала Дашка Длинноухому. И его как ветром сдуло. Все-таки, хорошо, что хоть он и умеет притворяться, но душа у него к этому не лежит.

– Дашка, все было потрясающе вкусно, ты молодец, – сказал я жене, оставшись с ней наедине.

– Что-то случилось? – собирая тарелки, мимоходом осведомилась Дашка. Я почувствовал себя несколько не в себе от ее вопроса.

– С чего ты взяла? – парировал я, чтобы оттянуть время и сообразить, о чем она могла догадаться, а о чем – нет.

– Странно вы сегодня себя ведете.

– Да чего странного? Всё нормуль, – бодренько заверил я Дашку. – Просто кошмар приснился. Неприятно до сих пор. А еще – получил утреннюю почту – работы скинули на троих, придется и сегодня сидеть, и завтра, и, может, ночь. Кто там норму придумывает – сам бы повыполнял, – а я бы посмотрел на него, красавца. А так – всё в пределах нормальной вредности жизни.

– А тебе не показалось, что с Длинноухим что-то не так?

– Что не так? Вроде, в порядке всё? Ел нормально, трепался, как обычно, я и не слушал – все равно не пойму. Тебе – что, кажется, он заболел? Сейчас померяем температуру. Если простыл – надо будет кроватку Цыпленка к нам переставить. – я уверенно уводил тему в сторону, и Дашка то ли купилась, то ли вид сделала, что отвлеклась.

– Да нет, не надо температуру. Мне показалось, беспокоит его что-то…

– Да это у тебя синдром беременной продолжается. Вечно видишь проблемы на пустом месте, не надо волноваться, когда волноваться не из-за чего. Мало на свете реальных бед. Вот придет настоящая – а у тебя и нервов на нее не останется. Может, Длинноухий в нэте чего хлебнул? Надо все же приглядывать, чем он там занимается.

Дашка, вроде как, успокоилась. Но что-то было не так. Мелочь какая-то цеплючая, ерунда, фиговина, но не по себе от нее как-то.

– Пойду-ка я поработаю. Ты справишься одна с посудой? – не дожидаясь ответа, я быстро вынырнул с кухни, рванул к компу. Сел, сосчитал до десяти, потом до одного, посмотрел на экран. Ничего не изменилось. И это было гораздо больше похоже на сон, чем приснившийся мне давеча морок. «Уважаемый пользователь, администрация Meil.Ru рада сообщить Вам, что пользователь Исцелитель выдвинул Вашу кандидатуру на соискание премиии „Смерть“ в конкурсе „Суд общественности“».

И тут, наконец, до меня доперло, что было не так, как надо. И, правда, мелочь, фигня полная, но по мозгу это открытие, однако, полоснуло. Черт побери, прости, Господи, когда я прочитал свою полупросьбу-полузаклинание – загадал желание, чтобы все близкие и друзья благополучно прожили еще один год, я забыл вставить самого себя. Всегда ведь в конце называл «и мя, грешного», а тут… Язычество, бред, чушь собачья, – сказал я себе, стараясь, чтобы поднявшийся в сознании осадок скорее улегся. – это просто неприятное совпадение. Не более того.

И тут раздался тихий стук в дверь…

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

На мгновение я испугался. После завтрака и до самого ужина ко мне никто никогда не заходит. Не положено. Дашка проводит время с детьми или на кухне, а я работаю. Я единственный кормилец семьи и отвлекать меня в рабочие часы – табу. Меня просто нет, отсутствую, не существую. И дверь закрыта на амбарный замок. Поэтому первая мысль, которая мелькнула в голове, была, что случилось еще что-то – непредвиденное и неприятное. Я вновь свернул окно.

– Да-да, кто там?

Дверь приоткрылась и в нее протиснулся Длинноухий с раскрытым ноутбуком в руках.

– Папа, я посижу у тебя? В углу, тихонечко, я не буду мешать.

– Это еще почему? – я приподнял брови и выразил на лице недоумение.

– Там Цыпленок орет.

– Ну, и дальше что? Он каждый день плачет раз по десять. Мама знает?

– Ну да.

– Вот и порядок. Она сейчас успокоит его, и будет опять тихо. Возвращайся в детскую, – я говорил максимально строгим, родительским тоном, аж самому противно себя слушать.

– Да надоело так.

– Надоело? Мало ли кому что надоело? Мне работать надо. Если каждый раз, когда тебе что-то не понравится, ты станешь ко мне вторгаться, я ничего не заработаю. И нам, всем четверым, нечего будет есть. И из квартиры нас попрут. Ты ведь не хочешь, чтобы мы стали бомжами?

– А ты говорил, что в День Рождения не будешь работать.

– Говорил? Ну, мало ли что я говорил. Обстоятельства изменились.

И тут я понял, что и вправду обстоятельства изменились. Длинноухий прочитал извещение Мэйл.Ру, он в курсе событий и будет за ними следить, и в будущем я не смогу это игнорировать – хочешь-не хочешь, придется учитывать и его интерес к этому делу. Да, он умный, глубокий, чуткий, но все же ребенок, незрелый, переменчивый. Что я знаю о той работе, которая происходит сейчас в его душе? Прав ли я, что взял его в союзники в таком серьезном, недетском вопросе и связал молчанием? Это было первое, что тогда пришло мне в голову, надеюсь, это включилась интуиция, которая редко меня подводит, а не чертов эгоизм с желанием отодвинуть неудобное объяснение с сыном. Пожалуй, откровенного разговора с Длинноухим надо бы опасаться гораздо больше, чем с Дашкой. Но у меня пока что не было времени обдумать линию поведения. За все утро не выдалось ни единой свободной минутки для того, чтобы изучить информацию, которая на меня свалилась и расставить все по полочкам. Главное, не начать самокопаться и рефлексировать, а выражать своим видом уверенность. И постараться ее почувствовать самому. Я об этом долго пишу, но все это мигом мелькнул в голове, пока я лихорадочно принимал решение, что мне делать с Длинноухим.

– Ну хорошо, Ушастик, раз обещал, так тому и быть. Но не больше, чем полчаса, договорились? Ты не против партии в шахматы?

Длинноухий обыгрывал меня во все игры: и в го, и в рэндзю, и в реверси, он многократно участвовал и выигрывал в Интернет-турнирах, зарабатывая себе в личное хозяйство всякие мелкие призы: от фотоаппаратов до наборов цветных карандашей, нам с Дашкой приходилось перехватывать посыльных, поскольку победителям раздавали еще всякий рекламный хлам: сигареты, пиво, однажды притащили даже сотню упаковок презервативов. Но в шахматы Длинноухий играл так же скверно, как я и. У меня даже появлялся шанс обыграть его. В шахматах он слабак и поэтому их не любит. Но тут он сразу же согласился, выбрал себе удобный угол, примостился на полу с ноутбуком на коленях и включил доску. Я тоже подключился, и минут сорок мы энергично резались, глупо теряя фигуры, зато весело и с азартом. Пожалуй, «с азартом» – слишком сильно сказано, но я сумел слегка отвлечься от своих проблем. В конце концов, я живу здесь и сейчас, зачем это надо, чтобы будущее темнило воду и залезало своими клешнями в настоящее? Лучше радоваться на полную катушку, когда случается такая возможность, не всегда ведь такое выпадает. Из трех партий Длинноухий выиграл одну. Зато в ней превзошел себя: поставил мне детский мат.

– Ну всё, Ушастик, полчаса прошло, что-то нынче ты не в ударе. Но все равно благодарю за прекрасное утро. Дуй сюда и позволь пожать твою мужественную лапу…

Длинноухий не ответил. Я оглянулся в тот угол, где он сидел, и острая жалость охватила меня: малыш смотрел на меня поверх экрана немигающими, полными слез глазами. Мне показалось, что лицо его осунулось, такими они вдруг стали большими.

– Папа, тебя не убьют?

– Не говори глупости, с чего ты взял?

– В том письме…

– В каком письме? Ах, в том, что ты видел утром… Я уже и забыл о нем. Такие письма получили многие, это спам, не стоит на них обращать внимание.

– Это не спам, папа, и там всего 53 номинанта. И не пытайся снизить значимость проблемы. Я не маленький.

Меня всегда смешило, когда Длинноухий вдруг ни с того, ни с сего начинал говорить взрослым языком. Это всегда умиляет и радует родителей. Но сегодня я предпочел бы, чтобы он безоговорочно согласился со мной, поверил мне, оставил меня в покое – короче, просто-напросто, заткнулся бы и ушел. Я совершенно не хотел вести этот разговор, я был к нему не готов, и я еще ничего не знал о своих 52 бедолагах-конкурентах. А он уже, понимаете ли, успел собрать информацию.

– Даже если это не спам, в чем я очень сомневаюсь, – я опять выбрал гнусный занудливо-нравоучительный родительский тон, – то представь себе мои шансы победить? Меньше двух процентов.

– Ты был час назад на 51 месте, а сейчас – уже на 48-ом.

– Длинноухий, давай серьезно, не пори чушь. Это выдумка администрации, фантазия для обострения подогрева интереса к серверу, самореклама. Отнесись к ней спокойно, как к спаму. Никому и в голову не придет никого убивать. Даже если бы пришло, им бы никто не позволил. – я хотел добавить, что своим страхом и ментальными проекциями Длинноухий как раз овеществляет идею, которой страшится, но удержался. Я вдруг осознал, что два процента – это не так уж мало. Сейчас успокою, а не дай Бог, выпадут эти два процента мне – ведь кому-то же они выпадут, – и будет потом у человека сломанное комплексом вины детство. – И еще. Конкурс только начался. Можешь не беспокоиться, номинантов станет гораздо больше.

– Ты думаешь?

– Я уверен. Успокойся. Всё будет хорошо.

– Ты говорил, что как только в фильме скажут «всё будет хорошо», – так там сразу все становится еще хуже, чем было, – не утихомиривался Длинноухий.

– Ушастик, жизнь – это не кино. Тебе такие вещи пора уже понимать. Ведь шесть лет уже – не четыре, не пять – большой парень. А если волнуешься – не забывай, что ты христианин, и что мы все под Богом ходим. Возьми и помолись. Лишний раз никогда не будет.

– Папа, но это плохая молитва.

– Как молитва об отце может быть плохой?

Он не ответил. Он всё смотрел и смотрел на меня жадными глазами, как будто хотел наглядеться на всю жизнь.

– И знаешь еще что, Длинноухий – мне кажется, тебе совсем неполезно в ближайшее время заходить на Mail.Ru. Вот заберу ноутбук – будешь знать. Ни ногой туда – понял?

Он кивнул. Я знал, что он оттуда теперь не вылезет, но в конце концов должен же он понять, что я не хочу обсуждать с ним эту тему. Должен понять – не слишком ли много я взваливаю на пацана?

– Мне по горло хватает нервной мамы. Если я буду еще из-за тебя переживать, то не смогу работать. А работать я должен, чтобы прокормить семью. Тебе пора научиться правильно расставлять приоритеты. Так что, извини, но больше эта тема мной обсуждаться не будет.

Я припечатал его приговором: теперь он обречен тащить груз переживаний в одиночку. Маленький умный мужичок, дай Бог ему справиться. Где та степень эгоизма, через которую мы не вправе переступать? Откровенно говоря, не знаю. Мне бы обнять его, приласкать, спрятать от этой жизни… Свинство, конечно – валить всё на сына, но мне надо все-таки самому разобраться в ситуации и рассчитать свои силы. И нравственные, между прочим, прежде всего. Они мне, возможно, очень еще даже пригодятся.

С такими мыслями я вытащил из кармана, набухшего уже тремя мобильниками, старый и протянул его Длинноухому:

– Возьми, решил тебе отдать. Думал-думал, и вот так вот будет лучше всего.

Малыш обиженно поджал губы, и я понял, что оскорбил его – он решил, что я от него откупаюсь, надеюсь, что подарок его отвлечет.

– Держи-держи, я уверен, что всё будет тип-топ, но мне станет совсем спокойно, если я буду знать, что ты всегда на проводе. Длинноухий, кажется, поверил, взял трубку, чуть не грохнув ноутбук на пол. Я цыкнул и выпроводил его из комнаты.

Надеюсь, теперь я смогу хоть что-то узнать об этом чертовом конкурсе? Я раскрыл окно почты и прежде, чем читать, кратко помолился о душевном спокойствии. И догадался, что имел в виду Длинноухий под «плохой молитвой»: мне очень вдруг захотелось попросить Бога, чтобы победа досталась кому-то другому. Ведь на мне такая ответственность. Семья, и помочь, если меня не станет, некому. Но я понимал, что просить об этом – грех. И даже думать об этом – тоже грех.