Текст книги "Конкурс Мэйл.Ру"

Автор книги: Оксана Аболина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

ЧАСТЬ СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

Мы прождали довольно долго. Михаил не возвращался. Я сказал Дашке, чтобы ждала на кухне и отправился в прихожую. В туалете горел свет, но дверь была приоткрыта. Я постучал, никто не ответил, я заглянул вовнутрь. В туалете никого не было, хотя сильно воняло. Ну, так и есть… Кое-кто привык, что за ними всегда уберут… Я спустил в унитазе воду и пошел смотреть, куда занесло незваного гостя.

Михаил находился в спальне, он развалился на тахте, на моем супружеском ложе, раздеться он не соизволил, грязные носки нагло торчали из-под одеяла, Длинноухого гость спихнул на самый край постели. Я разбудил Ушастика и сказал, чтобы он отправлялся на кухню к матери. Затем я брезгливо потряс Михаила за плечо, он смахнул с себя мою руку и, не просыпаясь, выругался.

– Вставайте, – сказал я. – И немедленно уходите. Вы не тот, за кого себя выдаете…

Белесые ресницы Михаила слегка дрогнули, открылся водянистый глаз и неприятно уставился мимо меня куда-то в стену.

– Ну как вы можете, – проныл Михаил, – я так устал. Я только что с дороги. Разве вы не знаете, что все православные – братья, и должны помогать друг другу? Вам надо идти к вашему духовнику и исповедаться, что вы такой жестокосердный. Вот увидите, батюшка на вас епитимью наложит, – глаз закрылся и гость опять засопел.

Черт, может, и впрямь православный, только больной? Всякие ведь при монастырях встречаются. Явно слышал, как наши разговаривают, явно общался с христианами, но ничего христианского в нем нет. Да, наверняка этот тип – псих. Но, кстати ж, сказал, что в епархию едет. Не будут ведь из монастыря такого посылать? Нечистый он какой-то, неприятный. Я постарался отделаться от гадостного ощущения, которое измазало мою душу, но это было бессмысленно. Все мои попытки быть объективным и не обращать внимания на неприятные повадки гостя приводили к тому, что я все больше убеждался – Михаил не из Дивеево. Да, между прочим, отец Илларион говорил, что оттуда выпускают только по пропуску. Надо спросить у него. Хорошо бы карманы проверить, пока спит, но не могу я этого, не умею. Вот Хиппа бы точно смог. И тут раздался звонок в дверь. Наверное, это Хиппа, – обрадовался я, – вытащил из кроватки Цыпленка, не хотелось оставлять его в одной комнате с этим человеком и отправился с ним на руках в прихожую.

Это был, действительно, Хиппа.

– Слушай, – сбивчиво начал говорить я. – К нам вломился какой-то мерзкий тип. Он утверждает, что он из Дивеево. Но он врет. И Дашка знает, что врет. У него должен быть пропуск, если он оттуда. Я уверен, что пропуска у него нет. Он вообще не христианин. Я не знаю, кто это. Я не знаю, что ему нужно. И я не понимаю, как его выставить из квартиры. Он уходить, похоже, не собирается.

– Успокойся, – сказал Хиппа. – Сейчас выясним, что за тип такой. – и ушел в спальню. А я вернулся к Дашке, передал ей Цыпленка, потому что держать его на руках было очень больно – плечо просто отваливалось, хоть кричи.

Хиппа пришел через несколько минут.

– Да нормальный мужик, – недоуменно обратился он ко мне. – С чего ты решил, что он врет?

– Ну, он пятерней крестится. Он вообще ни разу не помолился.

– Устал, наверное.

– Наглый он, бесцеремонный, ведет себя, как хозяин.

– Это что – криминал?

– Нет.

– Так с чего ты взял, что он врет?

– Да потому, что не бывает таких православных Хиппа!

– У тебя, друже, эмоции. Негатив из тебя прет. Паранойя у тебя на нервной почве. Просто мужик не слишком воспитанный. Так ведь он же не городской. Ты просто привык с одними интеллигентами общаться. Кстати, он сказал, что ты себя ведешь совсем неадекватно – куру там пожалел. Выгонял его. А он к тебе со всей душой. Ты его просто не понял. Он так говорит, и я не вижу, почему я должен ему не верить.

– А почему он вперся в мою спальню? Почему он спит на моей тахте?

– Потому что гость. Потому что устал. Потому что ты сам ему должен был это предложить, но он не дождался… Горе мне с тобой, – Хиппа помотал кудлатой головой.

Я беспомощно посмотрел на Дашку, надеясь, что она заступится за меня, скажет Хиппе, что он неправ. Но она промолчала. Длинноухий смотрел на меня испуганно и сосал из рожка молоко Цыпленка. Я махнул рукой и отправился в спальню.

ЧАСТЬ СОРОК ПЯТАЯ

Михаил сидел на тахте и курил, стряхивая пепел на ковер.

– Проснулись? – холодно осведомился я. – Мне хотелось бы, чтобы вы показали мне пропуск из Дивеево.

– Какой пропуск? – заюлил гость. – Меня там все знают, все ко мне хорошо относятся и всегда пускают туда-сюда-обратно-обоим нам приятно. И монахини тоже. Гыыыы! Это я так пошутил. А у вас – что, нет чувства юмора? Я давно уже, знаете ли, ощущаю вашу враждебность. Вы злой человек, Скиталец.

– Откуда вы знаете, что я Скиталец?

– Ой, не помню, может, отец Илларион сказал, может, ваш сосед. Очень, кстати, приятный юноша. И совсем не грубит, не то, что вы. Но я думаю, все дело в том, что вы меня просто плохо понимаете.

– Да нет, напротив, я очень хорошо вас понимаю, – сказал я. – И я вас очень попросил бы, чтобы вы мне сказали, кто вы такой и зачем ко мне вторглись.

– Ну я же вам говорил, меня отправил отец Илларион.

– Хорошо, – я взял в руки телефон и набрал номер храма.

За священником послали, он подошел через минуту и я спросил его, действительно ли он послал ко мне человека, который говорит, что приехал из Дивеево.

– О да, – согласился отец Илларион. – Он, конечно, несколько странный, и надо сказать, бесцеремонный, но он хорошо знает архимандрита Симеона, с которым я вместе учился в семинарии.

– Это он вам так сказал? Или отец Симеон? – осведомился я.

– Ну конечно, гость из Дивеево. Прости, я запамятовал, как его зовут.

– Михаил, – сказал я. – Отец Илларион, я не верю ни одному его слову. Он не тот, за кого себя выдает. Неужели вы не почувствовали?

– Голубчик, – взмолился священник, – у меня служба сейчас начнется. Потерпи его пару деньков, а потом он сам уедет, хорошо? – в трубке раздались короткие гудки.

Я повернулся к гостю.

– Ну что ж, – сказал я. – 48 часов вы можете здесь находиться. И ни минутой больше. Только потому, что за вас хороший человек попросил. Хотя он вам тоже не верит. Только вот одно условие – прекратите вести себя в моем доме, как хозяин!

– Что вы имеете в виду? – возмутился Михаил. – Если то, что я взял у вас из блока пачку сигарет, то, пожалуйста, так и быть, я верну… – он вытащил из кармана мои сигареты и положил на прикроватный столик. Я заскрипел зубами.

– Вы прекрасно поняли, что я имел в виду.

– Я вас не понимаю, это все ваша враждебность. Мне, конечно, неуютно будет у вас, но что поделать, куда-то же мне надо на эти дни деваться, – и человечек юркнул из спальни в коридор. Когда он выходил из комнаты, то по-птичьи наклонил голову, повернул через плечо ко мне лицо и, как мне показалось, опять подмигнул мне.

Я сдернул простыню с тахты, снял наволочки с подушек и пододеяльники с одеял, отнес все это в ванную, бросил в стиральную машину. Вернулся в спальню, подмел пепел с ковра. Мне очень хотелось взять в руки мокрую тряпку и тщательно вымыть всю комнату, каждый предмет, но я решил, что негоже надолго оставлять Михаила с моей семьей и отправился на кухню.

Хиппа уже ушел. У Михаила в руках была колода карт – вероятно, он принес их с собой, у нас их отродясь не было, – гость показывал Длинноухому какой-то дурацкий фокус. Малыш с интересом следил за ним, смеялся, поблескивая глазами и раскрасневшись, давно я не видел его веселым. Дашка, не стесняясь постороннего, кормила Цыпленка грудью.

– Даша, – он поживет у нас, но всего два дня, не беспокойся, – вполголоса предупредил я.

– Да пускай остается, – ответила Дашка. – Посмотри, он такой веселый. Длинноухому с ним хорошо.

– Но он врет, он не наш, ты же сама это видела, он не православный.

– Ну и что? – сказала Дашка. – Ты прямо упертый какой-то. Можно подумать, остальные – не люди.

– Люди, конечно, люди, – согласился я. – Но с нормальным человеком можно общаться. Вот с Хиппой у меня же прекрасные отношения.

– И Хиппа, между прочим, сказал, что он нормальный дядька, а что врет – так в этом нет никакого криминала. Ну свойство такое у человека.

Михаил продолжал показывать фокусы Длинноухому. Периодами они оба оглядывались на меня и начинали громко хохотать. Я никогда не слышал, чтобы мой мальчик так цинично и нагло смеялся. Не знаю, когда с ним успел договориться Михаил, но между ними явно существовал молчаливый договор. И несмотря на шум, издаваемый гостем, я был уверен, что он прекрасно слышит, о чем я говорю с женой.

Мне стало невыносимо находиться среди них, я вернулся в спальню, сел за компьютер, соединился с Феей, сказал, что мне нужно посоветоваться с ней насчет той ситуации, в которой я оказался. Но Фея, к моему удивлению, выслушав мой рассказ, приняла сторону гостя. Я соединился с Шаманом, Одинокой Птицей, и оба они дружно стали уверять меня, что я слишком эмоционален, не объективен, что гость – нормальный человек, а я просто испытываю к нему естественную антипатию, как человек, который редко с кем общается. Я уже хотел выключить компьютер, как вдруг замигала лампочка экстренного вызова. Я включил линию. На ней был Ветер.

– Ветер, ты разве не умер? – удивился я.

– Конечно, умер. Я хотел сказать тебе, что я знаю, кто это, Скиталец, но только одно могу сказать – беги! Оставь семью и беги. Ты никого не сможешь уже спасти…

– Ветер, что ты такое говоришь? – взмолился я. – Я не могу бросить Дашку, Длинноухого, Цыпленка… – но Ветер не ответил.

Я вернулся на кухню.

– Кстати, паспорта у вас тоже нет? – спросил я Михаила.

– Почему же нет, есть, вам показать, подозрительный вы наш? – дружелюбно улыбнулся мне гость широкой белозубой улыбкой. Но водянистые глаза его смотрели мимо меня.

– Покажите, – потребовал я. Михаил протянул мне паспорт. Я посмотрел данные гостя. Иванов Михаил Александрович. Я взял бумажку и записал это, затем номер паспорта, прописку. Он был прописан в Питере. – У вас ведь есть здесь квартира, – сказал я.

– Ну и что? – ответил гость.

– Вы говорили, что вам негде остановиться.

– Вы просто завидуете, что я подружился с вашей семьей, – возразил Михаил.

– Причем здесь моя семья? Может, вы хотя бы не будете уходить от прямых ответов?

– А я разве ухожу?

– Да что ты привязался к человеку? – заступилась за самозванца Дашка. – С тобой просто ладу в последнее время не стало.

– Боже мой! Но он ведь все врет! Неужели ты не чувствуешь, что ему нельзя верить? – я схватился за голову.

– Да почему же нельзя? Михаил, простите его, что он такой невоспитанный. Кстати, а кто вы по профессии?

– Я? Я исцелитель, – улыбнулся Дашке гость. Он наклонил по-птичьи голову, глянул на меня, подмигнул и на долю секунды я увидел, что он показывает мне язык.

– Так вы доктор? – радостно воскликнула Дашка. – Посмотрите, пожалуйста, Цыпленка. Он заболел.

– Нет, – крикнул я. Внутри меня все похолодело.

– Ты бы сходил, проветрился, – улыбнулся мне гость.

– Действительно, ты совсем перестал соблюдать правила приличия, – поддержала Михаила Дашка. А Длинноухий вдруг заскулил:

– Дяденька Миша, а вы потом еще покажете мне фокус?

Я выбежал из кухни. Я выбежал из квартиры. Я выбежал из дома. На улице было холодно, а я выскочил в одной рубашке, шлепанцы на босу ногу. Я скинул их и побежал вокруг квартала. Мне надо было успокоиться. Я бежал. Бежал. Бежал. Круг. Другой. Третий. Тело ломило все более невыносимо. Плечо изнывало от боли. Но хуже всего было то, что я не мог держать дыхание, оно сбивалось, у меня заболела грудь, она стала вдруг огромной и горячей. На четвертом круге я споткнулся и упал. И увидел, как вылетаю из собственного тела. Только лежало оно не на улице, как мне казалось, оно должно было лежать. Оно было на тахте. В углу стояли испуганные Дашка и Цыпленок, оба плакали. На мне сидел Хиппа и ритмично нажимал на мою грудь. Михаила не было. Я облетел всю квартиру. Никаких следов самозваного гостя. Я так обрадовался, что не заметил, как оказался опять внутри собственного тела.

– Ох, тяжелая эта работа – из болота тащить бегемота, – слезая с меня, облегченно заметил Хиппа.

ЧАСТЬ СОРОК ШЕСТАЯ

Я понемногу приходил в себя и начинал понимать, что все, что мне привиделось, было не на самом деле, а в бреду. Хиппа, пришедший на перевязку с утра, и поймавший момент, когда меня надо было вытаскивать с того света, уверял, что причина тому, что я чуть не умер – в болевом шоке. Во сне я забылся, лег на раненое плечо, усталое сознание не справилось с болью. Он сказал, что причин в самом деле множество, но эта – главная. Поэтому я должен не забывать просыпаться ночью и пить болеутоляющее и антибиотики в ближайшие несколько суток. Впрочем, Хиппа рассчитывал, что уже завтра придет транспорт, на котором мы отправимся туда, где можно будет безопасно спрятаться, и до пункта назначения он будет со мной неразлучен. А значит, сам за всем проследит.

Дашка понемногу начала собирать вещи, она меланхолично слонялась по квартире, переносила с места на место одежду, была растеряна, и не знала, что взять с собой, а что оставить. Нужны ли нам зимняя одежда, обувь, одеяла или их можно будет приобрести на месте? Хиппа сказал, что больше двух рюкзаков – того, что сможет нести он и Дашка – брать не стоит. Теоретически существовала вероятность того, что когда-нибудь мы сумеем вернуться в родной дом, и мы на это очень надеялись, поэтому всевозможные милые домашние безделушки откладывали без особого сожаления – не было ощущения, что мы прощаемся с ними навсегда. Обычные сборы, как перед пикником. Только на пикник должны были отправиться из пяти человек двое совершенно больных. Впрочем, Цыпленку было, кажется, лучше, хотя температура и не прошла совершенно, но была уже ниже тридцати восьми. Правда, его начал мучить кашель. Видеть, как страдает маленький человечек – всегда невыносимо. Он переехал ко мне на тахту – так легче было Дашке следить за нами обоими, пока она готовилась к отъезду. Дорожные иконы, Библия – об этом разговор не шел, – мы брали. Ноутбук тоже. А вот продукты? Нужны ли они с собой? Полдня прошло в разговорах о том, что нам в самом деле необходимо, а без чего можно обойтись.

Зашедший днем Хиппа сказал, что продукты и воду брать не только можно, но и нужно, только упаковывать их следует отдельно, гостиниц-столовок не будет, рассчитываем лишь на свои силы, продукты мы целиком и полностью съедим в дороге, поэтому не следует беспокоиться о том, сколько они займут места, запас нужен дня на четыре, так много вряд ли понадобится, но лучше взять больше, чтобы не голодать, если что сложится не так.

– Ты нашел, кстати, трубку? – спросил я Хиппу, вдруг вспомнив о ней.

– Нет, – хмуро отозвался сосед. – и поэтому чем быстрее мы свалим отсюда, тем лучше.

– Но почему? – спросил я. – Что в ней такого?

– Этих трубок не так много на свете, – ответил Хиппа. – в Безопасности знают, кто их использует. А на твоей – отпечатки, возможно, сатанисты не затерли их. Если тебя найдут, то получится, что я подвел очень многих хороших людей.

Вечером, совершенно неожиданно для всех нас пришел отец Илларион. Это мне показалось добрым предзнаменованием. Он принял у меня исповедь. Я думал о своих грехах и понимал, что эти дни показали мне, насколько их много, гораздо больше, чем я думал прежде. Я труслив, нерешителен, слаб, неискренен, слаб в вере и еще больше слаб в любви – все, что я делаю, совершаю не от любви, а от ума, я безответственен, не слишком умен, не слишком добр, самонадеян в своей гордыне, подозрителен, о, до чего же я перестал верить людям! Я подвел свой храм, который из-за моей опрометчивости разорили сатанисты… Я не умел без посторонней помощи защитить себя и свою семью. Я вспомнил свой сон – кто знает, может быть, в жизни я поступил бы точно так же? Бросил бы семью, если бы не знал, как поступить, и убежал бы, спрятавшись от тяжелых проблем. Как жаль, что Хиппа вытащил меня с того света. И все-таки, все мы в воле Божией, раз судьба нести мне эту ношу – буду нести дальше. Хотя все, что делаю, я делаю не так, как надо. И душу свою обременяю новыми нелепыми поступками. Отец Илларион сочувственно покачал головой в конце исповеди, отпустил мне грехи и пожелал: «Ты уж держись, сынок. Нас осталось совсем немного». Мне было очень неловко, что я лежу, когда отец Илларион разговаривает со мной, кладет мне на голову епитрахиль и молится за меня. Еще более неудобно мне стало, когда он начал готовиться к соборованию. Я знал, что его проводят далеко не только в тех случаях, когда человек умирает, все больные христиане ежегодно соборуются, но сейчас дело было не в моей болезни – я понимал, отец Илларион готовит меня к смерти. Затем он причастил меня преждеосвященными Дарами. А потом я попросил благословения на дорогу. Священник задумался.

– Нам не стоит ехать? – с тревогой спросил я.

– Не в этом дело, – ответил отец Илларион. – Не от нас дорога зависит, не от нас. Но если тебя это утешит, хорошо, давай я тебя благословлю.

– Что-то не так? Вы такой грустный, – испуганно сказал я.

– Мы вряд ли еще увидимся, – печально промолвил отец Илларион. В своем бесконечном эгоизме я думал, что он говорит так, потому что предполагает – меня скоро убьют. Почему я не понимал, что те гонения, которые происходили со мной, касаются не только меня? Я в полной мере испытывал свою несчастливую судьбу, но из своего маленького мирка, как бы широко я ни общался в сети со всем миром, я не мог увидеть ничего, что предвещало бы гибель еще множества людей. Вероятно, мое сознание не способно никогда было такое вместить.

– Храни вас Бог, сынок, – пожелал отец Илларион. – Тебе понадобится еще много мужества и сил. Держись. И не сдавайся. Помни, что с нами Бог и Пресвятая Богородица.

ЧАСТЬ СОРОК СЕДЬМАЯ

24 сентября. Суббота. Шесть дней до завершения конкурса.

Я смутно представлял, как будет происходить переезд. Но я все-таки был уверен, что худо-бедно он состоится. Мог ли я предположить, что обстоятельства сложатся, вовсе не так, как планировали люди? Пора уже было привыкнуть, что каждый день приносит новые радости, такие, которые решить мне оказывается не под силу, и только волей Божией и молитвами Богородицы, мы все до сих пор живы. Я делал то, что я умел, и как умел, но, очевидно, в мои действия или в мысли мои закралась ошибка. Иначе не шло бы все так наперекосяк. Ведь вывел Господь всех до единого христиан из Иерусалима перед той самой осадой, при которой погибло более миллиона иудеев. А с другой стороны, возможно, это было испытание, только получалось, что я настолько слабый христианин, что не знаю, как поступать во всех тех ситуациях, в которых оказывался. Возможно, легче было бы выйти всей семьей на смерть, исповедав Христа. Но никто не стоял надо мной с жертвенным ножом в руке, никто ничего не требовал, за мной просто шла охота, и должен я сопротивляться врагам или смиренно принять судьбу – я не знал. Не слишком мне помог вчера, чтобы разобраться в этом, и отец Илларион. Я видел, как сильно он сопереживает мне и как глубоко трогают его наши бедствия, но давать конкретные советы он не решился. Может быть, и сам он не знал, как я должен поступать в том или ином случае?

Я не спал. Лежал на правом боку, лицом к шкафу, загородившему окно. Дашки в спальне не было уже тогда, когда я проснулся, она собиралась с утра пожарить котлеты в дорогу, но Длинноухий свернулся рядышком комочком, и я, боясь пошевелиться, любовался им. Любое неосторожное движение могло привести к тому, что боль толчками вернулась бы в раненое плечо, как не раз случалось за последние два дня, а поворачиваться в противоположную сторону, к прикроватному столику, где лежали лекарства, мне не хотелось.

Длинноухий не спал. Глаза его были прикрыты, но веки тихо вздрагивали – так всегда было, когда он притворялся, что дрыхнет, а сам сквозь длинные ресницы подглядывает за тем, что происходит снаружи. Я знал, что сейчас он смотрит на меня, но не хочет, чтобы я это заметил. И мне не хотелось разрушать его иллюзию – я делал вид, что не замечаю того, что он не спит. Неожиданно глаза Длинноухого распахнулись, зрачки расширились, рот испуганно открылся. Он смотрел в сторону двери, через мое раненое плечо.

– Что случилось? – шепотом спросил я, но Длинноухий не ответил, а нырнул с головой под одеяло и спрятался там. Я, чуть не застонав от боли, повернулся на спину и взглянул на дверь. В проеме стоял незнакомый мне человек и внимательно разглядывал мою комнату.

– Кто вы такой? – спросил я. – Откуда? – мне было очень спокойно. Я вдруг понял, что это сон. Или что я опять нахожусь в предсмертном бреду. Да, наверное, опять болевой шок, вон как плечо прихватило. Короче, волноваться совершенно не стоит, так я был уверен. Это еще одно искушение, чисто духовное, и я должен с ним справиться, не поддаваться на провокацию. Силы мне нужны в реальной жизни, так что нечего их зря растрачивать во сне. Да и вообще зачем я разговариваю с этим типом – раз он мне снится? Я закрыл глаза и постарался подумать о чем-нибудь приятном – вдруг кошмар усилием воли удастся превратить в приятное сновидение.

– Управление Внутренних Дел, капитан Касьянов, – услышал я негромкий голос и, вздохнув, открыл глаза. – Сон это или не сон, а проигнорировать его, похоже, не удастся.