Текст книги "Специалист по джунглям"

Автор книги: Норман Ричард Спинрад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Глава 14

Тихо… Проклятье, почему так тихо! Фрейден огляделся, перегнувшись через борт машины. Миновав ущелье, на равнину выползала длинная вереница грузовиков. Там разместились две тысячи сангриан, собранные из разных деревень. Их нарядили в самое жалкое тряпье и вооружили короткими ножами. Неплохая уловка для самонадеянного Моро! Приготовленных на заклание доходяг везли сегодня на День Боли. Весьма, надо сказать, странный груз для Народной Армии… И все же на протяжении всего маршрута дорога оставалась пуста.

Почти у самых подступов к Саду вдоль обочины расположилось великое множество грузовиков. Машины ждут своего часа, чтоб по условному сигналу скорым темпом подбросить к городским стенам двадцать тысяч бойцов. Холмы на западном краю долины сплошь усеяны партизанскими биваками. Но куда подевались толпы любопытных сангриан? Почему они не явились поглазеть на Народную Армию, на президентский караван? Даже несмотря на то, что все Киллеры давно уже ошиваются во Дворце и деревенщине ничего не угрожает. Фрейден почувствовал легкий зуд. Это пахнет неприятностями! Просочилась ли в окрестности молва, которую Барт недавно распустил по Саду? Всем ли Животным известно, что намечается большая заварушка? Собираются ли они оторвать задницы от стульев и хоть на время прекратить жрать дохлятину?

Фрейден повернулся к Софии, сидевшей рядом с ним на узкой скамье. Барт потянулся, слегка тронул подругу за руку – непривычный жест, – и София тускло ему улыбнулась, ответив на прикосновение.

Вильям Вандерлинг, занимавший скамейку напротив, казалось, заметил эту немую сцену, и губы его чуть дернулись в мимолетной ухмылке. Барт не замедлил развязно подмигнуть плешивому вояке, и Вандерлинг, ошибочно приняв это как знак мужской солидарности, оскалился, словно сытый павиан.

«Бедняга Дятел, – вздохнул про себя Фрейден. – Думает, что дело в шляпе. Вон как баюкает свой снипган… Будто младенца! Этот мальчик преподнесет тебе сегодня приятный сюрприз…» Фрейден посмотрел вперед поверх кабины на пять головных машин, набитых вооруженными торчками. Еще один милый прибамбас доброго парня Вильяма – выдать Тыквам винтовки взамен лучеметов. Снипганы, видите ли, могут вызвать подозрение… Ну и осел! Вся авантюра шита белыми нитками через край. Если у охраны в наличии только ружья, то генеральский снипган станет символом власти, и Дятлу намного легче будет заставить Тыкв прикончить Фрейдена, когда придет время. Без сомнения, Вандерлинг рассчитывал на эту небольшую дополнительную уловку. Однако старина не догадывался, что у лучемета силовая установка давно уже сдохла, выведенная тайком из строя, пока Вандерлинг производил завершающую инспекцию героинщиков.

«Черт с ним, с Вильямом, и черт с ними, с Животными! Я подумал обо всем». Барт взглянул на бумажный сверток у своих ног – там мантия Брата. Это не неотъемлемая часть плана. Суметь бы только провернуть дельце! Если б Киллеры действительно подчинились приказам живого «Брата Барта», когда будет разыграна последняя фишка! Прелестный заключительный штрих – толпа, крепко держащаяся его слова, и единственная дисциплинированная армия на планете, повинующаяся его приказам. Бедный Вильям!

Головные грузовики уже пылили по предместьям Сада. Дорога вела в город через районы Животных, и когда машина Фрейдена покатила по одной из боковых улиц по направлению к Дворцу, мимо грязных, пустых лачуг, Вандерлинг скорчил гримасу и крепче сжал снипган.

– Не к добру это, задницей чувствую! Тихо как-то… Куда они все запропастились?

Действительно, улицы были пусты. Фрейден мог разглядеть мужчин и женщин, глазеющих из хибар на караван, кативший ко Дворцу. Там и тут мужчина или женщина отчетливо видны в дверном проеме; они сжимают в руках дубинку, или нож, или завернутый в тряпку факел. Доходяги понимающе кивали, когда грузовики проезжали мимо. И лишь маленький тощий ребенок – все кости видны под туго натянутой кожей, – не ведая о кровавых игрищах взрослых, резво выскочил из-за хижины, встал посреди улицы и долго смотрел на громыхающие, запыленные машины, что проносились мимо. Потом детеныш юркнул обратно, подобрав лежавшую на земле кость.

– День Боли… – проговорила София. – Мне совершенно не нравится, как это звучит.

Фрейден стиснул ее руку. Он думал посвятить ее в весь план, но это бы только обеспокоило ее. Никто не смог бы понять, что толпу можно использовать в спланированном, контролируемом действии, – до тех пор, пока человек чувствовал, что такая толпа фактически находится во власти его собственного голоса.

– Возможно, ты права. – Барт говорил больше для Вандерлинга, чем для нее. – По тому, что мне удалось выжать из Олнея, видно, что Животные относятся к этой фигне с Днем Боли так же серьезно, как и Братья. Хороший психологический прием со стороны Братства. Дай Животным большое шоу пыток один раз в году, позволь им насладиться теми же вещами, которые Братство само проделывает весь год, – и вместо того, чтобы считать Моро и Компанию чудовищами, они привыкнут к ощущению, что Братья такие же, как и они, только счастливее. Если им привьется некоторая склонность к садистским забавам, это заставит их верить в так называемый Естественный Порядок все сильнее. Напоминает мне трех парней, разговаривавших о том, как часто они имеют женщину. Первый сказал: «Раз в неделю» – и не выглядел при этом счастливым. Второй сказал: «Раз в день» – и выглядел пресытившимся. Третий сказал; «Раз в год», но он был похож на кота, съевшего канарейку. Когда они спросили его, какого дьявола он так радуется, он ответил: «Ах, но сегодня же эта ночь!»

Вандерлинг хрюкнул.

– Очень забавно, – буркнула София.

Грузовики свернули на центральную авеню Сада, мимо сверкающей, кричащей, фальшивой вывески грязной столицы Сангрии, фасадов из синтемрамора, деревянных и металлических зданий, которые так не соответствовали милям зловонного муравейника позади.

Они достигли холма, на котором стоял Дворец, остановились у главных ворот, под тяжелыми бетонными стенами. Фрейден заметил, что орудийные башни, размещенные по стене, заполнены людьми, но галереи, идущие по верху стен, достаточно просторные для тысяч вооруженных солдат, пусты.

Ворота распахнулись, и грузовики двинулись вперед, между двумя рядами Киллеров, возможно, по пятьдесят человек в каждом, – и вот уже они на территории Дворца. Вандерлинг кивнул, ухмыльнулся Фрейдену, и Барт ухмыльнулся в ответ. Только сотня Киллеров охраняла ворота. Широкий двор сплошь заставлен деревянными загонами, набитыми толстыми, дебильными детишками. Возможно, сотня Киллеров несла караул у загонов. Двести Киллеров, чтобы удерживать ворота, против двадцатитысячного войска!

– Вот уж мура так мура! – пробормотал Вандерлинг.

Грузовики объезжали здание Дворца, и Фрейден увидел еще пару дюжин Киллеров, расставленных по лестнице, ведущей вверх, к парадному входу. Грузовики обогнули угол Дворца, и перед ними замаячила черная громада стадиона.

Около двухсот Киллеров ожидали их у главных ворот. Капитан-Киллер вывел взвод к передним грузовикам, махнул им, показывая на главные ворота стадиона. Другой офицер повел остальных Киллеров за грузовик Фрейдена. Они блокировали грузовики с двумя тысячами жертв, направили их за стадион к входу на Арену, где Животные мнимо были бы обысканы и затем выведены через потайные ходы на Арену, ворота которой находились на уровне земли.

Машины охраны припарковались полукругом между грузовиком Фрейдена и стадионом. Сотня героиновых голов попрыгала вниз, быстро выстроилась в две шеренги по пятьдесят человек в каждой, по правую сторону от грузовика Фрейдена.

– Ну, была не была! – выдохнул Барт и, прихватив свой сверток, соскочил на землю, перепрыгнув борт кузова. Вандерлинг же опустил задний борт, и они с Софией выползли вслед за Фрейденом. Все трое разместились меж двух рядов телохранителей, капитан-Киллер вывел своих людей вперед строя, и Фрейден скомандовал:

– Пошли!

В молчании Киллеры повели их через главные ворота и по длинному влажному коридору, который в конце концов превратился в поднимающуюся вверх наклонную плоскость. В конце ее открытый портал освещал темный коридор сиянием красных лучей. Вандерлинг посигналил рукой, и Тыквы потрусили вперед за Киллерами. Фрейден смутно разглядел, как они рассеиваются, занимая позиции, образуют плотный заслон. Вандерлинг проворно зашагал за ними.

Фрейден кинул быстрый взгляд на Софию, она на минуту сжала его руку, потом отпустила. Он глубоко вдохнул и вывел ее в слепящий полуденный жар стадиона.

Какое-то мгновение, пока глаза привыкали после мрака к яркому свету, все казалось Фрейдену пестрым смазанным пятном. Потом это пятно распалось, превратилось в море, в огромную отвесную скалу идущих ярусами лиц и тел.

Они стояли примерно в центре трибун в самой отдаленной от Павильона секции стадиона – расстояние достаточное, чтобы нейтрализовать снипганы, с точки зрения Братьев. Узкая лента скамеек, шириной примерно в двадцать сидений, тянущаяся от верхнего края стадиона до ограды, отделяющей трибуны от поверхности Арены, была свободна непосредственно перед и за ними. Остальное пространство стадиона, каждый дюйм места на скамьях, было забито до отказа. Оттуда, где стоял Фрейден, глядя на крытый Павильон через всю ширину стадиона, было видно, что две огромные секции сидений, занятых садианами, выгибаются, оставляя небольшое свободное пространство с каждой стороны Павильона. От верхних рядов и до ограды у подножия трибун две огромные, выгнутые полукругом секции были плотно набиты садианами – по меньшей мере тысяч десять изможденных полуголых тел, вплотную притиснутых друг к другу на лавках без спинок. Фрейден увидел, что необычно большую часть составляют старики и женщины, попадались иногда даже калеки – великая редкость на Сангрии. Он помахал трибунам, и ропот прокатился по ним. Фрейден усмехнулся. Они не собирались поднимать гвалт здесь, где столько Киллеров вокруг, но они знают, подумал он. Старичье и калеки… Это было добрым знаком, это означало, что более полноценные садиане готовятся принять более активное участие в событиях этого Дня Боли…

Фрейден прищурился, украдкой посмотрел через Арену на Павильон. Само строение было украшено золотыми и черными флагами, и его заполняли тысячи Братьев – каждый Брат из оставшихся на Сангрии был здесь – и их рабы и женщины; тысячи черных мантий составляли зловещий контраст с цветными столами, уставленными фруктами, жарким, кувшинами вина, с обнаженными продубленными телами рабов и совершенными формами гурий. «Как стервятники на слете попугаев!» – подумал Фрейден.

Посередине, в центре Павильона, он мог разглядеть Моро, в такой же черной мантии, как и остальные, и едва ли не ставшего толще за это время; он восседал на своем резном троне, с одной руки свободно, как скипетр, свисал электрический мегафон.

Выше, ниже по обе стороны от Павильона трибуны были черны от одетых в форму Киллеров, – возможно, их было не менее двух тысяч; солнце отсвечивало красным от тысяч винтовок.

По обе стороны к Киллерам примыкали две большие секции, наполненные людьми в набедренных повязках, тоже возможно по две тысячи с каждой стороны. Фрейден усмехнулся. Они загримировались под Животных, но даже с такого расстояния он мог разглядеть здоровые мускулы их грудных клеток, так мало похожие на ребра сангрианских Животных. Ему не нужно было смотреть на их зубы, он и без того знал, что они остро подпилены, ему не нужно было выискивать винтовки, спрятанные в лесу ног, чтобы знать, что они там есть. Нельзя спрятать хорька среди кроликов, и не спрячешь Киллеров среди Животных. Ловушка была поставлена, и ловушка внутри этой ловушки, и итоговая ловушка…

Внезапно он почувствовал, как чья-то рука вцепилась в него – Софии. Молча она кивнула на Арену, ее зубы закусили нижнюю губу, глаза расширились.

Он проследил направление ее испуганного взгляда и с трудом сглотнул, потому что только сейчас увидел, что вся поверхность Арены была лесом. Лесом грубых деревянных крестов, воткнутых в утрамбованную почву, тысячи крестов, ряд за рядом, и основание каждого из них было завалено высокой грудой хвороста. Там и тут блестела жаровня с маслом, жаровни со стальными ковшами с длинными ручками. Рядом с ними грудами были сложены незажженные факелы. Груды факелов и кучи больших железных гвоздей. Пара сотен Киллеров была рассеяна по Арене, они стояли среди крестов, ожидая, сжимая тяжелые даже на вид молотки.

София крепко держалась за руку Фрейдена; он повел ее и Вандерлинга в центр свободного места на трибунах. Когда они уселись и Фрейден заботливо уложил под сиденьем свою завернутую в бумагу черную мантию, Тыквы заполнили трибуны вокруг них, образуя защитную стену из живой плоти, каре сидящих вооруженных людей с Фрейденом, Софией и Вандерлингом посередине.

Фрейден осмотрел трибуны: Братьев в Павильоне – пьющих, с волчьей жадностью поглощающих огромные шматы мяса, забавляющихся с рабынями; Животных – молчащих и напряженных, большинство из них смотрело в его сторону с диким предвкушением в глазах; Киллеров, с руками, зажатыми между колен, поближе к спрятанным винтовкам… Он чувствовал ужасное напряжение, повисшее над стадионом, волну, готовую подняться, когда каждая группа ожидала минуты, когда ожидание закончится, когда ужасные события этого предпоследнего Дня Боли наконец начнутся.

Потом Моро тяжело поднялся на ноги, поднес мегафон к губам, и громкий глухой голос распорол воздух.

– День Боли! – проревел Моро, и эхо разнеслось по гигантской чаше стадиона. – День Боли! День Боли! День Боли! – Разнесшийся выкрик, сливаясь со своим собственным эхом, перерос в чудовищный, дробящийся, мерцающий каскад звуков.

Братья подхватили его, запели – тысяча голосов, перекрывающих раскат голоса Моро гортанным ревом-стаккато:

– День Боли! День Боли! День Боли! День Боли!

Потом уже пели обширные трибуны Киллеров и, наконец, Животные, и весь стадион сотрясался от звука двадцати тысяч голосов, тянущих:

– День Боли! День Боли! День Боли! День Боли!

Братья отбрасывали куски жаркого, кувшины с вином, отталкивали женщин, начинали безумно вертеть головами, хлопать в такт. Киллеры уловили ритм и стали стучать в бетонный пол сапогами и прикладами винтовок. Животные тоже начали аплодировать, колотя босыми ступнями по твердому бетону, и все это было как отдаленный гром, как звуки стрельбы:

– Бум-да-да-бум-бум! Бум-да-да-Бум-Бум! Бум-да-да-Бум-Бум!

И контрапунктом над этим – пение, доводящее себя до мощного рычания:

– День Боли! День Боли! День Боли!

– День Боли! День Боли! Бум-да-да-Бум-Бум! День Боли! День Боли! Бум-да-да-Бум-Бум!

Звук ударил в уши Фрейдену. Через бетон содрогающегося стадиона, через подошвы башмаков, вверх по костям, вибрация превратила в трясущееся желе все внутренности, дыбом подняла волосы на затылке. Рука Софии судорожно впилась в него, как клешня, лицо женщины стало мертвенно-бледно, челюсти сжались, как тиски.

– День Боли! День Боли! День Боли! День Боли! День Боли!

Хлопки, топот сапог и босых ног теперь затихли, и весь стадион пронзительно кричал; песнь переросла в дикий, леденящий кровь, визгливый, завывающий крик:

– ДЕНЬБОЛИДЕНЬБОЛИДЕНЬБОЛИ!

Павильон превратился в клубок извивающихся тел. Братья выдирали мясо из поджаренной человечины, все время крича, выплевывая вместе с воплями жирные куски, откусывая снова, колотя нагих рабынь с грубой животной непринужденностью, – ужасающий разгул в огромной, кишащей гадюками яме.

Замаскированные Киллеры выдали себя даже перед Животными, бешено кусая свои покрытые пеной губы, так что на их хмурых лицах появлялись бороды из кроваво-красной слюны.

Животных тоже захлестнуло яростью, они визжали, царапались; когти старух скребли покрытую шрамами кожу калек, скрюченные сморщенные мужчины бездумно колотили по вздымающимся спинам старых женщин…

Даже проклятые Тыквы, которые, как предполагалось, должны были нести охранение, завывали в ярости, их запавшие зенки превратились в глазищи почуявших кровь волков.

Фрейден чувствовал, как это поднимается к нему, спускается на него, проникает в его внутренности – сконцентрированное животное бешенство двадцати тысяч человеческих существ, полностью предавшихся темнейшим побуждениям внутри них, бессмысленное, бездонное, безбрежное море ужаса, зарождающаяся волна, мощный прилив освобожденной неистовой жажды крови.

Он качался на краю готового поглотить его потока, чувствуя зияние пасти зверя, потянувшегося схватить его, этого зверя, который таится в каждом человеке, этого гигантского хищника, этой жаждущей убийств первобытной твари. Он чувствовал этого зверя и не окликая, зверя внутри, зверя, который пульсировал в его венах незваной волной адреналина. Его ум воспротивился безумному, первобытному зову джунглей, яростному хищнику внутри него, от которого он так долго отрекался…

В отчаянии он вцепился в Софию, прижался к ней, всасывая ее нежность, тепло, ее женственность. Она спрятала лицо у него на груди, непроизвольно всхлипывая.

– ДЕНЬБОЛИДЕНЬБОЛИДЕНЬБОЛИДЕНЬ!

Уголком глаза он недоверчиво поглядел на сидевшего рядом Вильяма Вандерлинга. Вандерлинга воющего, Вандерлинга, лицо которого исказилось в покрасневшую дьявольскую маску; огромная багровая вена вздулась, пульсируя, на макушке его лысого черепа.

– Боже, Боже, Боже, Боже, Боже… – бормотал Фрейден, полумолясь.

И потом все резко оборвалось. Заключительный ужасный рев – и внезапная тишина, глубокая, бьющая по ушам тишина, ужаснее крика, зловещее, липкое молчание могилы.

Под ними, на Арене, распахнулись большие ворота, и оттуда под кроваво-красные лучи солнца небольшие взводы Киллеров стали выталкивать группки связанных людей – одну, другую, и еще, и еще. Потом новые группки, и новые Киллеры, и новые… Жертв вели на бойню.

Совершенное молчание царило на стадионе, пока вооруженные Киллеры гнали две тысячи связанных человек, голых по пояс, из внутренностей стадиона на грязную поверхность Арены, окруженной воткнутыми в землю деревянными крестами, оставляя по одному человеку у креста, по одному вооруженному винтовкой и «моргенштерном» Киллеру на каждые четыре креста. Жертвы – руки связаны за спиной, бесполезные кинжалы спрятаны в набедренных повязках – смотрели вверх на трибуны, на молчащих, выжидающих Животных, на Киллеров, чьи рты были испачканы кровавой пеной, на Братьев в Павильоне, рассеянно обгладывающих человеческие руки и ноги, лакающих вино из глиняных кувшинов и все время неотрывно глядящих вниз – красноглазых, ухмыляющихся.

И связанные смотрели на Вандерлинга и Фрейдена – умоляюще, ожидая сигнала, избавления, которое было им обещано. Фрейден не мог встретиться с ними глазами, потому что расчет времени был слишком приблизительным, грубым, чтобы спасти этих людей. Как раз сейчас Народная Армия должна была приближаться к Дворцу, но прежде чем она вломится внутрь…

Киллеры на Арене держали свои огромные молотки поднятыми над головами, отдавая гротескный салют. Моро держал мегафон у губ.

– Давайте Боль, получайте Наслаждение! – крикнул Моро. – Давайте Смерть, берите Жизнь! Пусть церемония начнется! Во имя Братства Боли и Естественного Порядка, пусть все разделят удовольствие давать Боль! Убей! Убей! Убей!

Гнетущее молчание разорвал пронзительный животный крик, вырвавшийся из двадцати тысяч глоток, когда Животные, Киллеры и Братья запели:

– Убей! Убей! Убей!

Пение набирало темп, утрачивало ритмичность, становилось бесконечным, бессмысленным криком, как звуковая пульсация сирены:

– УБЕЙУБЕЙУБЕЙ!

Фрейден, одной рукой обняв Софию, привалившуюся сбоку, заставил себя успокоиться, отогнал все эмоции, приказал себе стать сухой вычисляющей машиной. Рядом с ним Вандерлинг не отрывал глаз от Арены, его губы беззвучно шевелились, немо складываясь в слово «Убей».

Фрейден свирепо пнул его локтем под ребра.

– Очухайся! – прокричал он Вандерлингу в ухо. – Пора! Выводи своих проклятых ублюдков на позицию!

Вандерлинг вздрогнул, встряхнулся, как человек, пробуждающийся от сна, пролаял команду сидящим героиновым головам. Тыквы резко вскочили на ноги, с винтовками на изготовку, образуя плотный щит из тел и оружия со всех сторон.

Фрейден принудил себя холодно оценить ситуацию. К этому времени армия должна была достичь стен Дворца; возможно, они уже ворвались внутрь. Невозможно было услышать что-либо из-за нескончаемого, сотрясающего трибуны рева.

Он вытянул шею, пытаясь разглядеть что-нибудь за человеческой стеной перед ним. Освободившись от Софии, он вскарабкался на скамью, глянул поверх живого щита на Арену. Киллеры и жертвы одинаково застыли, приросли к месту. Киллеры стояли неподвижно, прислушиваясь к своему боевому кличу, вырывающемуся из двадцати тысяч глоток. Связанные люди смотрели на ярусы трибун, наполненные существами, требующими их крови; их лица побелели от страха, глаза округлились от потрясения и боли.

Непрошеный мощный спазм отвращения к самому себе прошел по Фрейдену. Эти люди не были бы спасены, он сам спланировал все таким образом. Поглощенные избиением жертв Киллеры не смогли бы отвлечься, пока партизаны штурмовали стены, и Фрейден, чей мозг сейчас работал словно вычислительная машина, возлагал надежды на возникшую панику. Фрейден-человек испытывал отвращение. Оба наблюдали и ждали.

Ему не пришлось ждать долго.

Внезапно, как по сигналу, каждый вооруженный Киллер схватил свою жертву, поволок ее к кресту. Киллеры с молотками, подхватив горсть гвоздей из куч у жаровен, бежали к крестам, у которых их напарники держали извивающихся пленников. Двое Киллеров, находившиеся ближе к центру Арены, начали первыми. Один сорвал с приговоренного веревки, поднял его к кресту, растягивая руки по поперечине, в то время как второй вспрыгнул на кучу хвороста и загнал гвозди сквозь ладони распятого глубоко в твердое дерево. Человек закричал, из его изуродованных рук потекла кровь – и тут весь ад вырвался на свободу.

Немедленно сотни пар Киллеров начали сдирать веревки, распиная жертв. Но некоторые из них действовали недостаточно быстро. Вот с партизана сняли путы – и он вырвался из рук Киллера, сунул руку в набедренную повязку, выхватил кинжал и сразу же вонзил его в сердце остолбеневшему Киллеру, подхватил «моргенштерн» умирающего, расплющил череп Киллера с молотком еще прежде, чем тот шевельнулся, зажал молоток в свободной руке и, размахивая молотком и «звездой», напал на Киллеров у соседнего креста. Десятки сангриан висели, вопя, на крестах, но десятки других вырвались на свободу, закалывали своих мучителей, освобождали распятых, подхватывали оружие упавших, слепо кидаясь во всех направлениях.

Организованная бойня превратилась в бурлящий хаос, когда Киллеры, уступавшие в численности, оправились, выхватили «моргенштерны» и начали приканчивать еще связанных сангриан, отбиваться от людей, завладевших ножами, «звездами» и молотками. Жаровни были перевернуты, кипящее масло проливалось и на Киллеров, и на Животных, кресты опрокинуты – на некоторых из них еще корчились истекающие кровью тела. Арена была колоссальной свалкой яростного бесформенного боя, сплетением тел и оружия и текущего масла, содрогающимся клубком сотен, тысяч отдельных убийств.

На трибунах Животные ликующе выли, Братья в немом шоке пялились вниз, широко открыв глаза.

Киллеры, в форме и переодетые, повскакивали на ноги, с винтовками в руках, с боевым кличем на губах, покрытых пеной. Две громадные секции черных и полуобнаженных Киллеров, окружающих Павильон, кричали стоя. Потом Фрейден услышал звук одинокого выстрела.

Тут же весь дальний конец стадиона ожил, расцветая тысячами вспышек пламени. Грохот стал оглушающим, когда Киллеры на трибунах стали отправлять яростный залп за залпом в разыгравшийся на Арене хаос.

Внизу десятки тел, Киллеров и Животных, были сметены чудовищным градом пуль. Поднялось огромное облако пыли от вонзавшихся в утрамбованную почву, образующую поверхность Арены, пуль. Воздух наполнился щепками, которые тысячи шальных пуль выдирали из деревянных крестов.

Киллеры продолжали стрелять. Звуки выстрелов слились в единый, сотрясающий землю рев, раскат непрерывного нарастающего стаккато грома. Залп за залпом обрушивался на людей на Арене, непрерывный ураган смерти, ливень свинца. Киллеры и Животные больше не сражались друг с другом – они, как сумасшедшие, кидались из стороны в сторону, ища прикрытия за дергающимися телами, падавшими повсюду вокруг них.

Фрейден мог видеть Моро, смутно различимого в пороховом дыму, ревущим что-то в свой рупор. Но Киллеры уже вышли из-под его контроля, из-под контроля кого угодно вообще, даже Моро не остановил бы их…

Потом Фрейден увидел, что делал Пророк. Он не мог остановить Киллеров, но он мог дать направление их ярости. Ближайшие к Павильону ряды Киллеров повернулись, нацеливая винтовки в направлении…

Фрейден схватил Софию, потащил ее со скамьи вниз, закрывая собой, под прикрытием героиновых голов, вместе с ней отполз под скамью, напрасно сжимая свой снипган.

Пули засвистели у них над головами, с визгом отскакивая от бетона, вонзаясь в стоящих героиновых голов, которые стали падать, обезумев, стреляя в Киллеров через всю ширину Арены. Тела валились перед ними, позади них, со всех сторон…

Моро начал действовать. Пока основной корпус Киллеров продолжал неистовый обстрел Арены, Пророк приобрел достаточный контроль над частью из них, чтобы приказать уничтожить Тыкв и ненавистных людей, которых торчки охраняли.

Фрейден взглянул на Вандерлинга, распростершегося рядом с ним.

– Теперь в любую минуту, – пробормотал Вандерлинг. – В любую минуту… – Пуля со свистом ударилась в бетон в нескольких дюймах от его головы, один из героинщиков позади вскрикнул, когда она рикошетом угодила в него. «Где, черт подери, наши люди? – дивился Фрейден. – Сколько можно тянуть волынку?»

Поднялся страшный рев, рев, который был слышен и за массированным огнем. Направление стрельбы вроде бы изменилось; пули больше не свистели над головой, и казалось, что огонь сконцентрировался на чем-то, находящемся точно внизу. Тыквы больше не падали; они ликующе кричали.

Фрейден осторожно встал и посмотрел на Арену.

Крепления больших ворот Арены были сорваны. Весь ближний к нему край Арены покрылся сплошным потоком людей в зеленых набедренных и головных повязках, солдат Народной Армии, вливавшихся на Арену, стрелявших на ходу из своих винтовок, – необоримый прилив людей, волной вздымающийся над Ареной по направлению к тому концу стадиона, где стоял Павильон, смывающий кресты ряд за рядом одним только весом своих тел, наступающих вперед, прижимающий оказавшихся на его пути Киллеров и Животных к дальней стороне Арены.

И они продолжали прибывать, лились в плотной давке через ворота, и через мгновение Арена была наполовину заполнена ими. Еще одна волна, еще, и еще, и еще, двадцать тысяч человек заполнили всю Арену, стреляя вверх, на трибуны Киллеров, – стена за стеной смертоносного свинца.

Животные на трибунах пели слова, дико, пронзительно, но теперь это была новая литания, их литания:

– БАРТБАРТБАРТБАРТ!

Киллеры на трибунах все еще были на ногах и стреляли вниз, залп за залпом, даже когда пули впивались в них. Вся первая линия партизан, тысячи человек, полегла. Но остальные продолжали стрелять. Это не было сражением; это было обоюдной бойней. Две сплошные стены Киллеров и партизан, стреляющих в упор, лишенные малейшего подобия укрытия, удерживались на своих позициях и избивали друг друга, скашивали целые ряды, обмениваясь потрясающе длинными и затяжными очередями. Но исход бойни не вызывал никаких сомнений. Киллеры и партизаны падали тысячами, но на место каждого упавшего партизана врывались на Арену через разбитые ворота трое новых – нескончаемым потоком людей.

В Павильоне поднялась безумная паника, когда тысячи Братьев, женщин, рабов кинулись к единственному выходу все сразу. Павильон стал царапающимся, лягающимся, раздувшимся месивом кричащих, перепуганных человеческих существ; дикая собачья свалка у выхода не позволяла спастись никому из этого затягивающегося, задыхающегося узла борющихся тел, который запечатлел гибель Братства Боли.

К этому моменту, под грозным огнем, лившимся на них с трибун Киллеров, героиновые головы среди партизан установили внизу некоторое подобие порядка, и тысячи сангриан начали стрелять прямо в Павильон – залп за залпом.

Каждую секунду сотни партизан падали, сраженные пулями, но армия по-прежнему врывалась на Арену массивным напором вооруженных людей, яростно стреляющих в забитый до отказа Павильон. Теперь все они стреляли в Павильон, тысячи пуль в секунду со свистом рассекали воздух.

Тела взлетали в воздух, как бьющаяся рыба, разрывались на части в брызгах крови, когда пули, волна за волной, впивались в них; беспощадные свинцовые кулаки на сверхзвуковой скорости обрушивались на плоть, дерево, бетон. Воздух над Павильоном стал водоворотом летящих бетонных осколков, деревянных щепок, частиц костей, кровавых кусков мяса. Через какие-то секунды Павильон превратился в сваленную помойную груду искалеченных тел, разбитых столов, глиняных черепков. Даже когда непрерывный, неслабеющий дождь пуль раздирал их в клочья, Братья и их вассалы дрались друг с другом, убивая собственных товарищей в бесплодном бою за блокированный телами выход. Братство Боли умирало так же, как и жило, царапающимся кровожадным клубком человеческих тварей.

Все кончилось в считанные минуты. Павильон стал обширной скотобойней, горой падали – раздробленных тел, расколотого бетона, расщепленного дерева; и все это покрыто густой патиной уже сворачивающейся, сияющей красной крови. Там и здесь дергалось полуживое существо, разбрызгивая красные капельки, но его быстро распластывал по полу град пуль.

Фрейден давился, даже когда осознал, что все кончено, что каждый Брат на планете мертв, что теперь планета его…

Потом он увидел фигуру, одинокую тучную фигуру, двигающуюся по Павильону, переползая, подобно крабу, на брюхе от одного раздробленного тела к другому, плавая в крови, используя трупы как прикрытие, зигзагами продвигаясь к выходу.

Это был Моро. Моро, с лицом, превратившимся в маску кровоточащего мяса; ручьи крови непрерывно струились из-под его изодранной в лохмотья черной мантии.

Моро выполз из-за очередного тела, и пуля попала ему в плечо. Он слегка приподнялся от боли, и новые пули вонзились в него. Он вскрикнул; крик его затерялся в треске винтовок; потом он в муке поднял руки. Десятки пуль пробарабанили по его незащищенным рукам; чудовищный расстрел, подталкивающий Пророка вверх и назад, как палец, пощелкивающий по карте, выставил под огонь его спину.