Текст книги "Притяжение противоположностей"

Автор книги: Нора Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Глава 10

– Эшер, каково это – быть всего в трех шагах от выигрыша Большого шлема.

– Пытаюсь об этом не думать.

– Ты снова победила в четвертьфинале Стейси Кингстон, теперь счет 0:5 в твою пользу. Это внушает уверенность?

– Стейси – сильный и очень жесткий противник. Я никогда не знаю, кто выиграет, когда выхожу с ней играть.

Эшер сидела на пресс-конференции, положив локти на стол, отвечая на вопросы, чувствуя направленный на нее яркий свет. Перед ней стоял микрофон. Ее спокойный голос уверенно достигал самых отдаленных углов большого зала. На ней были спортивный костюм и кеды. Волосы влажными волнами обрамляли лицо. Ей почти не дали времени после игры, она едва успела принять душ после матча в Форест-Хиллз, поспешив на наспех собранную пресс-конференцию. Нацеленные со всех сторон камеры отслеживали каждое ее движение, каждое выражение лица. Один из репортеров торопливо записывал в свой блокнот, что Эшер не красит губы и на ней нет ни одного украшения.

– Эшер, ты ожидала, что твое возвращение будет таким успешным?

На ее лице мелькнула усмешка, чего она не позволяла себе еще два месяца назад.

– Я много тренировалась, – просто ответила она.

– Ты все еще качаешь мускулы?

– Каждый день.

– Ты как-то изменила свой стиль?

– Несколько приемов стали более жесткими. – Из всех собравшихся здесь она одна знала, как изменилось ее отношение к прессе. Она больше не испытывала прежнего напряжения, не ждала подвоха, не боялась опасности. – Я значительно усовершенствовала подачу, – продолжала она, – и мой процент эйсов стал гораздо выше, чем был три года назад.

– Ты часто играла за время отсутствия?

– Не очень.

– Твой отец снова будет твоим тренером?

Эшер помолчала, прежде чем ответить.

– Официально нет. – Ответ прозвучал уклончиво.

– Ты приняла предложение журнала «Элегантность»?

Эшер заправила прядь за ухо.

– Новости быстро разносятся, – обронила она под одобрительный смех. – Я еще не решила. Сейчас меня больше волнует Открытый чемпионат США.

– Кого бы ты выбрала для финала?

– Мне еще надо дойти до финала, а для этого победить в четверть– и полуфинале.

– Тогда кого ты считаешь самым сильным соперником?

– Конвей. – Она ответила не задумываясь. Последняя дуэль с Конвей все еще была свежа в памяти. Три изматывающих сета, три раза счет становился равным, игра длилась два часа. – Тия Конвей сейчас самый сильный игрок среди женщин.

– Почему ты так считаешь?

– У Тии удивительное чутье, скорость и сильнейшая подача.

– Но тем не менее ты ее каждый раз побеждала в этом сезоне.

– Но это было нелегко.

– А что ты думаешь о мужских соревнованиях? Будут в этом году на Открытом чемпионате США участвовать два победителя Большого шлема?

– Кто-то здесь уже упоминал, что еще осталось сыграть три матча, хотя я уверена, что, если Старбак продолжит играть в таком же стиле, как играл весь сезон, никто не сможет его побить, особенно на траве, где он особенно хорош.

– Твое мнение зависит от личного чувства?

– Я руководствуюсь независимой статистикой, – возразила Эшер, – ничего личного.

Она поднялась, прекратив тем самым пресс-конференцию. Репортеры еще пытались выкрикивать вопросы, но Эшер, наклонившись к микрофону, извинилась, что вынуждена закончить встречу. Пробираясь к выходу, она увидела Чака.

– Отлично сработано, Лицо.

Эшер вздохнула с облегчением:

– Наконец-то закончила. А ты что здесь делаешь?

– Присматриваю за женщиной своего лучшего друга. – Чак обнял ее за плечи. – Тай не хотел смущать тебя своим присутствием во время твоего тет-а-тет с прессой. И послал меня.

– Да ради бога, о чем ты? Мне не нужен телохранитель.

– Не скажи. – Он подарил ей улыбку рубахи-парня, живущего по соседству. – Тай считает, что пресса может тебя обидеть.

Эшер лукаво улыбнулась:

– И что бы ты стал делать?

– Я бы их быстро поставил на место. – Чак продемонстрировал свои мускулы. – Хотя было искушение позволить им откусить от тебя несколько кусочков после комментария о том, что никто не сможет победить твоего Тая. Ты разве не слышала, что моим именем названа ракетка?

Эшер обняла его за талию.

– Прости, дружище, я не знала.

Чак остановился, положил руки на плечи Эшер и заглянул в глаза. Она пыталась улыбкой вернуть его шутливое настроение, но он остался серьезен.

– Ты знаешь, Лицо, что выглядишь потрясающе.

Она рассмеялась:

– Спасибо. Разве раньше я была хуже?

– Я не имею в виду, что ты стала красивее. Ты всегда была красавицей, и ничего не меняется. Я имею в виду, что ты выглядишь счастливой.

Она пожала его руку, лежавшую на плече.

– Я действительно счастлива.

– Это заметно. И Тай тоже. – Чак немного поколебался, потом решился: – Послушай, не знаю, что произошло между вами раньше, но…

– Чак… – Эшер предостерегающе покачала головой.

– Но, – продолжал он, – я хочу, чтобы ты знала: надеюсь, что на этот раз у вас все получится.

– О, Чак… – Она закрыла глаза и прижалась к его груди. – Я тоже.

– Я просил тебя присмотреть за ней, – раздался притворно грозный голос Тая, – а не обнимать.

– О, не будь таким эгоистом. – Чак взглянул на подошедшего друга. – Нам, второму эшелону, тоже нужна любовь. – Он ухмыльнулся, глядя сверху вниз на Эшер. – Могу я заинтересовать тебя лобстером с шампанским?

– Прости, – она поцеловала его в нос, – но мне кое-кто уже предложил пиццу и дешевое вино.

– Опять низменные вкусы. – Чак отпустил ее, тяжело вздохнул и обратился к Таю: – Мне нужен кто-то завтра утром для разминки.

– О'кей.

– Шесть часов, корт номер три.

– С тебя кофе.

Оставшись одни, они помолчали, пока над головой пролетал самолет. Молчание затягивалось. Такая ситуация возникала между ними время от времени после их возвращения в Штаты. Они пока комментировали ее, но оба знали, что момент выяснения отношений неизбежно наступит.

– Ну, как все прошло? – спросил он.

– Все было легко и просто. – Она привстала на цыпочки и поцеловала его. – Мне не нужен был телохранитель.

– Я знаю, как ты относишься к пресс-конференциям.

– Как?

– Ну… – Он пальцами расчесал ее влажные волосы. – Слово боишься подойдет?

Она рассмеялась и потащила его к выходу.

– Это слово мне действительно подходило, вернее, раньше подходило. Хотя признаюсь, во время пресс-конференции меня посещала одна пугающая мысль.

– Какая же?

– Что я упаду в голодный обморок. – Она бросила на него искоса взгляд. – Кто-то обещал мне пиццу.

– Ну да, – он ухмыльнулся и обнял ее, – и дешевое вино.

– Ты действительно знаешь, как угодить женщине, Старбак, – прошептала она.

– Мы поедем в «Датч», – заявил он, когда они подошли к его автомобилю.

Через двадцать минут они сидели в уютном маленьком ресторанчике, в воздухе носились ароматы специй, кетчупа и свечей. Из музыкального автомата в углу непрерывно гремел рок. Официантки в кокетливых фартучках с изображением улыбающейся пиццы сновали туда и сюда.

Положив локти на шаткий деревянный столик, Эшер заглянула в глаза Тая:

– А ты знаешь классные местечки.

– Держись за меня, Лицо, – посоветовал он, – завтра я поведу тебя в царство гамбургеров. Получишь свой индивидуальный кетчуп.

Она ласково улыбнулась, и ему захотелось немедленно поцеловать ее. Наклонившись, он так и поступил. Столик угрожающе зашатался.

– Вы готовы заказать? – Рядом остановилась официантка с блокнотом, в глазах ее читалось нетерпение.

– Пицца и бутылка кьянти. – Тай снова поцеловал Эшер.

– Большую, среднюю, маленькую?

– Что именно?

– Пиццу, что же еще? – объяснила официантка снисходительно.

– Среднюю. – И Тай послал ей свою фирменную улыбку Старбака, от которой она испытала легкое потрясение. – Спасибо.

– Кажется, мы получим лучший сервис, – заметила Эшер, глядя, как покачивая бедрами, удаляется официантка.

– Почему? – Тай сделал вид, что не понял намека.

Она посмотрела в его смеющиеся глаза.

– Ладно, обойдешься без комплимента. Твое эго не нуждается в лести, оно и так велико.

Он наклонился ближе, чтобы перекричать музыку.

– Так какие вопросы тебе задавали?

– Как обычно. Упомянули предложение от «Элегантности».

– Ты согласишься?

Эшер пожала плечами:

– Не знаю. Это может быть забавно. И не повредит имиджу теннисной звезды, когда мои фотографии появятся на страницах популярного в стране журнала.

– Ты и раньше снималась.

Она вздернула бровь:

– Ты читаешь модные журналы, Старбак?

– Конечно. Я люблю красивых женщин.

– Я считала, что их рассматривают в журналах другого сорта.

– Какого сорта? – невинно спросил он.

Она пропустила вопрос мимо ушей и вернулась к теннису.

– Они хотят выжать все, что возможно, из Большого шлема.

– Тебя волнует результат?

Он взял ее руку, в который раз подумав, что эта маленькая изящная рука может обладать завидной силой. Как нежна ее кожа по сравнению с его.

– Немного, – призналась она, – становится все труднее думать только о предстоящем матче. А ты? Ты ведь тоже испытываешь определенное давление.

Официантка принесла вино и низко наклонилась, ставя бокалы, многозначительно улыбаясь Таю. К удовольствию Эшер, он ответил ей тем же. Настоящий дьявол для женского пола. И прекрасно это осознает.

– Я всегда думаю только о той игре, что предстоит. – Тай щедро разлил вино по бокалам. – Если думать обо всех играх сразу, то сойдешь с ума.

– Но ты хотел бы выиграть Большой шлем?

Он поднял стакан.

– Еще как. – И ухмыльнулся. – Мартин наверняка уже занес мою будущую победу в актив.

– Удивительно, что он не присутствует на играх. Анализирует их на расстоянии.

– Он приезжает завтра с остальными членами семьи.

Пальцы Эшер стиснули ножку бокала.

– С семьей?

– Ну да. Ма и Джесс приедут точно. Мак и Пит еще под вопросом, но, скорее всего, смогут приехать тоже.

Кьянти было густым и приятно расслабляло. Тай находился в прекрасном расположении духа.

– Тебе понравится Пит, он такой умный мальчишка.

Эшер что-то ответила невнятно, отпивая из бокала. Мартин был три года назад с матерью и сестрой Тая, в тот сезон, когда они оба – и она, и Тай, выиграли Открытый чемпионат США. Они жили вместе, не разлучались, были окружены вниманием публики и прессы. Ее пугало повторение ситуации. Впрочем, после трех лет разлуки многое все-таки изменилось.

И тогда не было маленького Пита, так похожего на Тая – смуглой кожей, живостью и бьющей через край энергией. Он напомнит ей о ее утрате. Эшер почувствовала ноющую пустоту внутри себя, как бывало каждый раз, когда она вспоминала о своем потерянном ребенке.

Неправильно истолковав ее молчание, Тай участливо дотронулся до ее руки.

– Эшер, ты все еще не разговариваешь с отцом?

– Что? – Она непонимающе смотрела на него некоторое время, с трудом оторвавшись от невеселых мыслей. – Нет… С тех пор как я ушла из спорта.

– Почему ты не позвонишь ему?

– Не могу.

– Но это странно, ведь он твой отец.

Эшер вздохнула, хотелось бы ей, чтобы все было так просто.

– Тай, ты его знаешь. Он человек упрямый, волевой и всегда уверен, что знает, что хорошо для меня и что плохо, он навязывает и мне свою волю. Когда я бросила теннис, я разочаровала его, ведь тем самым я пренебрегла всем, что он вложил в меня.

Тай ответил коротким энергичным выражением, заставив ее улыбнуться.

– Он прав по-своему. Я – дочь Джима Вольфа и поэтому несу определенные обязательства. Я предала его, вышла за Эрика и бросила теннис. Он не простил меня.

– Но откуда ты знаешь? – Тай наклонился через стол, чтобы перекрыть назойливую музыку. – Если ты ни разу не разговаривала с ним, откуда тебе знать, что он считает? И что сейчас чувствует.

– Если бы его чувства изменились, разве он не приехал бы сюда? – Пожав плечами, Эшер хотела закрыть тему и избежать дальнейших объяснений. – Поверь, когда я начала снова играть, я тоже надеялась, что он изменит свое решение.

– Но ты скучаешь по нему.

– Все не так просто.

Эшер знала, что для Тая означала семья – постоянную и вечную любовь и взаимопонимание.

Ему не понять, что она очень хочет присутствия отца на турнире. Она не ждет его любви. Ей нужно его прощение.

– Я хотела бы видеть его здесь, – сказала она наконец, – но понимаю его нежелание меня видеть. – Она сдвинула брови, и тень пробежала по ее лицу. Ей вдруг показалось, что она поняла причину. – Раньше я играла для него, чтобы он был мной доволен, главное было оправдать его надежды, потому что он все вложил в мою карьеру. А сейчас я играю для себя.

– И играешь лучше, чем раньше, – вставил Тай, – возможно, в этом и причина.

Эшер поднесла его руку к губам.

– А может быть, вот моя причина?

– Ваша пицца. – Официантка поставила перед ними горячую, прямо с жару, пиццу.

Они ели и неторопливо беседовали, не затрагивая больше серьезных тем. Напряжение, неизменно возникающее к концу сезона, перед финалами, на них как будто не сказывалось, по крайней мере, не могло испортить настроение, особенно Эшер. Она откусывала пиццу и боролась с тянувшимися нитями горячего, расплавленного сыра под смех Тая. Бутылка постепенно пустела. Теннис уже был забыт, и они просто болтали. Группа подростков ввалилась в зал, со смехом и криками они устремились к только что замолчавшему музыкальному автомату, немедленно запустив его очередной порцией монет.

Эшер чувствовала себя абсолютно счастливой в этом маленьком шумном зале. Пицца и простое вино казались гораздо вкуснее, чем шампанское и икра, которую они ели в Париже. И все потому, что рядом был Тай. Не имели значения место и еда, когда он с ней. Она стала сама собой, раскрепостилась, пропали на страхи, которые мешали жить. Рядом был единственный мужчина ее жизни, который ничего от нее не требовал. Ее отец хотел видеть в ней совершенство. Она была его хрустальной принцессой и всю свою юность изо всех сил старалась ему угодить и поддержать этот образ, чтобы он был доволен. Эрик требовал от нее быть достойной титула – сдержанной, с хорошими манерами леди Уикертон, которая может с легкостью рассуждать об искусстве и политике. Она была как кристалл – многогранный, сверкающий и холодный.

А Таю нужна была сама Эшер – такая, какая она есть. Все, что от нее требовалось, – быть самой собой. Он принимал все ее недостатки и даже восхищался ими. И она отвечала ему тем же и становилась именно той Эшер, которую он любил, и он ни разу не предъявил претензий, не делал замечаний. Она могла вести себя свободно и нравилась ему естественной.

Эшер порывисто взяла руку Тая и прижала к своей щеке.

– За что мне такая милость?

– За то, что ты не хочешь, чтобы я была ледышкой.

Он поднял вопросительно бровь:

– И что это значит? Объясни.

– Нет. – Она засмеялась и приблизила лицо к его лицу. – Если ты выпил достаточно вина, чтобы твое сопротивление ослабло, есть надежда тебя соблазнить?

Он широко улыбнулся:

– Более чем.

– Тогда пошли, – приказала она.

* * *

Ночью Тай лежал без сна рядом с Эшер, которая давно спала крепким безмятежным сном, положив руку ему на грудь, обессиленная любовью после насыщенного событиями дня. Он чувствовал в темноте ее запах и мог представить ее, хотя не мог сейчас видеть. Слева монотонно тикал будильник со светящимся циферблатом. Половина первого.

Беспокойные мысли не давали уснуть. Он предчувствовал, как и Эшер, что идиллия подходит к концу. Они вернулись к тому, на чем расстались, круг замкнулся.

Дальше так продолжаться не может. Эшер, отметая все вопросы, жила сегодняшним днем, а он заглядывал в будущее. Как только сезон закончится, накопившиеся вопросы должны получить ответы и объяснения. Он не торопил ее, но ситуация начала его беспокоить. Даже сегодня он снова уступил ее молчаливой мольбе не спрашивать больше об отце. Но именно ее отношения с отцом не давали ему покоя.

Тай устроился поудобнее и стал размышлять. Эшер конечно же расстроена из-за отсутствия отца и, хотя делает вид, что ее не беспокоят их отношения, явно страдает. Он ясно увидел боль в ее глазах. Вот только непонятно, как члены одной семьи могут отвернуться друг от друга. Тай подумал о матери, о Джесс. Невозможно представить, что они могут сделать что-то такое, чего он не мог бы им простить. Разве смог бы он жить, зная, что они несчастны из-за него. Разве отец не должен тревожиться за дочь? Как может он отвернуться, вычеркнуть ее из жизни? Единственную, любимую, в которую столько вложил, сделал из нее чемпионку.

Тай помнил, как Джим Вольф гордился своей дочерью. Он часто сидел рядом с ним, наблюдая за игрой Эшер в начале ее профессиональной карьеры и особенно в последний год перед тем, как она бросила все и вышла замуж. Даже в таком сдержанном и гордом человеке, каким был Джим Вольф, видна была неприкрытая любовь к дочери и гордость за нее. Он не мог любить ее только за успехи.

На удивление спокойно Джим принял отношения Тая с его дочерью. Мало того, одобрил. Казалось даже, что ему доставляет удовольствие видеть их вместе. Однажды он попытался выяснить их планы на будущее. Но Тай тогда был смущен и раздражен его вмешательством. Он не собирался никого посвящать в свои отношения с Эшер. Наверное, потому, что сам еще не понимал, что к ней чувствует. Потом, когда ему стало все ясно, было уже поздно. Нахмурившись, он взглянул на Эшер.

В свете луны ее лицо выглядело беззащитным и юным. Волосы разметались серебряным облаком. Он вдруг почувствовал такое желание, что чуть не разбудил ее, но справился с наваждением и удовлетворился тем, что она рядом. Его чувства к ней всегда были гремучей смесью из пламени желания, преследовавшего его с того времени, как он заметил ее в совсем еще юном возрасте, невыносимой нежности и страха потерять. Ни одна женщина не могла вызвать в нем такие переживания и эмоции. Он смотрел на нее спящую, и ему хотелось всегда охранять ее сон. Он не хотел видеть в ее глазах, когда она проснется, и следа страха и боли.

Сколько еще трудностей и недоразумений им придется преодолеть, прежде чем они навсегда нераздельно свяжут свои судьбы! Но одно препятствие в его власти устранить сейчас. Возможно, пришло время сделать этот первый шаг. Повинуясь импульсу, он выскользнул из постели и пошел в гостиную.

Совсем немного времени понадобилось, чтобы соединить одно побережье с другим.

– Резиденция Вольфа.

Тай сразу узнал голос давнего вышколенного слуги.

– Я хочу поговорить с Джимом Вольфом. Это Тай Старбак.

– Минутку, пожалуйста.

Тай ждал и прислушивался одновременно к звукам из спальни, но там было тихо. Наконец в трубке раздались два щелчка – Джим взял трубку, а слуга положил.

– Старбак. – Знакомый выдержанный голос.

– Джим. Как поживаете?

– Спасибо, у меня все в порядке, – ответил удивленный столь поздним звонком Джим Вольф. – Я много читал о твоих успехах.

– Да, неплохой был год. Нам не хватало вас на Уимблдоне.

– Это был пятый для тебя.

– И третий – для Эшер.

Наступила тишина. Потом Джим сказал:

– Твои резаные с лету стали еще чище, чем были.

– Я позвонил поговорить с вами об Эшер.

– Нам не о чем говорить.

Тай на мгновение потерял дар речи. Его охватила ярость.

– Постойте-ка. Не вешайте трубку, проклятье, зато у меня есть что вам сказать. Ваша дочь преодолела все трудности и сейчас наверху списка. Почти номер один. Она все сделала сама, без вас.

– Я знаю об этом. И что же?

– Я никогда еще не видел, чтобы так тяжело добивались цели и столько работали, как она. Ей было нелегко, учитывая давление со всех сторон. Одна пресса чего стоила! Эти постоянные вопросы, почему нет рядом отца, почему он не присутствует на трибунах, когда она выигрывает турнир за турниром.

– Эшер известно все о моих чувствах, – сказал Джим сухо, – но это тебя не касается.

– Все, что касается Эшер, касается меня, – отчеканил Тай.

– Так. – Джим сидел за своим столом и вертел в руках золотую тонкую ручку, рассматривая ее. – Вы вернулись к прежним отношениям?

– Да.

– Если ты решил возобновить отношения с моей дочерью, это твое личное дело. – Он бросил ручку на стол. – Как и мое личное дело, если я этого не сделал.

– Ради бога, Джим, – горячо заговорил Тай, – ведь она ваша дочь. Вы не можете повернуться спиной к собственному ребенку.

– Каков отец, такова и дочь, – услышал он.

– Какого дьявола это значит? – Вне себя от ярости, забывшись, Тай вскочил и стал ходить по комнате, волоча за собой шнур телефона.

– Эшер стерла своего ребенка из памяти. А я – своего.

Мир на мгновение замер, Таю показалось, что внутри у него образовался ледяной ком, он так сжал трубку, что побелели костяшки пальцев.

– Какого ребенка? – прошептал он.

– Она предала все, чему я учил ее. – Джим продолжал, не расслышав шепота Тая. – Моя дочь не могла так поступить. – Чувствовалось, что копившаяся годами злость и горечь впервые вырвались наружу. – Я пытался понять, почему она вышла за эту бледную копию мужчины, потом пытался понять, почему она бросила профессию, в которую мы вложили столько сил и лет. Понять, чтобы простить. Но есть некоторые вещи, которые простить нельзя. И если ценой прощения должна стать жизнь моего внука, это невозможно. Она сама выбрала такую жизнь, и это ее дело, но для меня она больше не существует.

И, окончательно выйдя из себя, Джим Вольф бросил трубку.

А за три тысячи миль от него стоял Тай, глядя застывшим взглядом в пустоту. Потом осторожно положил трубку на место. В голове царил полный хаос. Вихрь догадок, вопросов и ответов. Надо было побыть одному и хорошенько все обдумать. Он тихо прошел в спальню и, стараясь не шуметь, оделся. Хотя ему хотелось подбежать к кровати, схватить Эшер и вытрясти из нее ответы. Он сдержался, понимая, что сначала надо прийти в себя. Разрываемый сомнениями и догадками, ошеломленный, он сидел, глядя на Эшер, вернее, на неясные очертания тела под простыней. Она спала так безмятежно, что не было слышно даже легкого дыхания.

Ребенок? Дитя Эшер? Но ведь не было никакого ребенка. Если бы лорд и леди Уикертон произвели на свет отпрыска, об этом широко трубили бы все СМИ. Наследник с таким титулом никогда не останется незамеченным. Тай провел озадаченно рукой по волосам. И если у Эшер родился ребенок, то когда и где это произошло? Пытаясь подавить вспыхнувшую мгновенно ревность, он представил Эшер с ребенком на руках от другого мужчины. Он вспоминал слова Джима Вольфа.

Эшер лишила своего ребенка права на существование… Что-то в этом роде.

Тай вцепился в ручки кресла, не сводя взгляда с постели. Аборт? Эта догадка причинила такую боль, что он чуть не застонал. Надо успокоиться. Но думать об этом было нестерпимо. Он не мог совместить образ Эшер, который хорошо знал, с этим словом. Разве она могла так поступить? А если все-таки… То причина? Не может быть, чтобы светский образ жизни она предпочла обязанностям матери и женщины.

Горечь наполнила его сердце, он покачал головой. Он никогда не поверит, что она способна на такое. Она умеет, как никто, контролировать свои чувства, но никогда не была расчетливой. Джим заблуждается, не было никакого ребенка и не могло быть.

Эшер вдруг пошевелилась. Потом сонно поискала рукой около себя, где должен был лежать Тай. И он почувствовал, что она проснулась.

В лунной полосе света поднялась ее рука, она отвела с лица волосы.

– Тай?

Он молчал, не доверяя своему голосу. Хорошо бы она снова заснула и дала ему возможность успокоиться, подумать. Ему никогда еще не было так плохо.

Но она не заснула. Еще сонная, она инстинктивно ощутила напряжение, разлитое в воздухе. Села на постели и вдруг заметила его. Лунного света было достаточно, чтобы она увидела его широко открытые, устремленные на нее глаза. И их выражение – холодное и чужое. Сердце забилось от тяжелого предчувствия.

– Почему ты там сидишь? – Ей казалось, что это плохой сон.

– Я не мог уснуть.

Она переплела нервно пальцы.

– Почему ты меня не разбудил?

– Зачем?

– Но… Но мы могли поговорить…

– Разве? – Им уже овладевала холодная ярость. – О чем? Ведь тебе нельзя задавать вопросов, ты не хочешь на них отвечать.

Эшер понимала, что взрыв неизбежен. Но никак не ожидала, что момент наступит именно сегодня ночью. Ярость Тая не вызвала в ней ответного возмущения. Ведь она давно чувствовала закипающее в нем раздражение. Он имел право спрашивать теперь с пристрастием, потому что она слишком долго его держала в неведении.

– Тай, если ты хочешь о чем-то узнать, спрашивай, я отвечу.

– Все так просто? – Он сорвался с места. – Я спрошу и получу ответ? И тебе нечего прятать, Эшер?

Вздрогнув, она удивленно смотрела на него.

– Но я ничего не прятала от тебя, просто мне нужно было время, то есть я хотела сказать, что нам обоим нужно было время.

– Почему, Эшер? – Он говорил спокойно, но так, что у нее по спине побежали мурашки. – Почему для тебя так важно было тянуть время?

– Потому что я не была уверена, что ты правильно поймешь некоторые вещи.

– Например, о ребенке?

Если бы он хлестнул ее по лицу, она не была бы так ошеломлена. Даже в полумраке комнаты, освещаемой сейчас только луной, он увидел, как Эшер побледнела. Глаза стали огромными, и в них плескалось отчаяние.

– Как ты?.. – Больше она не смогла вымолвить. Она давно готовила и держала слова объяснения в голове, но не могла сейчас их выговорить. Как он обнаружил? Кто ему сказал? И как давно он знает? – Эрик, – с трудом вытолкнула она из себя ненавистное имя, как будто оно грозило задушить ее, – это Эрик тебе сказал.

Его пронзило острое разочарование. В глубине души еще таилась надежда, что все это неправда и что она не носила под сердцем ребенка другого мужчины и не избавлялась от него.

– Так это правда! – вырвалось у него, и он отвернулся, слепо глядя в темное окно. Он не мог быть сейчас ни бесстрастным, ни объективным. Одно дело, когда речь идет о посторонних, и совсем другое, когда об Эшер.

– Тай… Я… – Она пыталась что-то сказать, но не смогла. Все ее страхи оправдались, причем самые ужасные. Пропасть между ними уже разверзлась и продолжала расширяться. Если бы она сразу объяснила ему, сама и сразу… Почему она тянула так долго? – Послушай, я хотела тебе рассказать. Но была причина, почему я не сделала этого сразу, когда наши отношения возобновились. – Она закрыла глаза. – Я стала искать и находить причины для отсрочки.

– Наверное, ты считала, что это не мое дело.

Эшер с отчаянием воскликнула:

– Как ты можешь так говорить!

– Ты, наверное, считала, что замужество – твое личное дело, так? И не имеет отношения к человеку, который тебя любит?

Волна радости поднялась в ней и тут же сменилась болью.

– Но ты не… – прошептала она

– Я не… что?

– Ты не любил меня.

Тай коротко и зло рассмеялся, не поворачиваясь:

– Нет, конечно, не любил. Вот почему не смог жить без тебя! И почему думал о тебе каждую минуту!

Эшер закрыла ладонями лицо. Почему именно сейчас? Почему он не говорил этого раньше?

– Ты никогда не говорил, что любишь меня.

На этот раз он обернулся:

– Нет, говорил.

Она покачала головой:

– Никогда не говорил. Ни разу. Даже одного раза мне было бы достаточно.

Тай задумался, сдвинув брови. Она права. Он никогда не произносил этих слов. Но ведь показывал, что любит ее всеми возможными способами, хотя не говорил.

– Ты тоже, – наконец сказал он.

Она всхлипнула:

– Я боялась.

– Проклятье, Эшер, и я тоже!

Оба некоторое время смотрели друг на друга. Она что, была слепа? Эти слова были так нужны? Что не понимала, не видела, как он относится к ней? Не знала, что любит ее, даже если не произносил обязательных трех слов?

Для Тая произнести эти слова было трудно, он относился к ним слишком серьезно по сравнению с теми, кто, не задумываясь, небрежно ронял их в минуты страсти.

Эшер заговорила, стараясь, чтобы голос не дрожал:

– Я люблю тебя, Тай, и всегда любила. Но я все еще испытываю страх, мне кажется, что ты не любишь меня. – Она протянула к нему руку, но он лишь взглянул, но не сдвинулся с места. – Прошу, не отвергай меня сейчас. – Она думала о ребенке, которого потеряла. – Прошу, не надо меня ненавидеть за то, что я сделала.

Он не понимал, о чем она, хотя догадывался, что за этими словами кроется что-то очень важное. Он подошел, взял протянутую руку и поцеловал.

– Нам надо поговорить откровенно обо всем. И начать с чистого листа, Эшер.

– Конечно. – Она положила другую руку на их соединенные руки, как будто скрепляя обещание. – Я тоже хочу этого. О, Тай, я так сожалею, если бы ты знал, как мне жаль этого ребенка. – Она обняла его и с облегчением положила голову ему на грудь. Вдвоем легче перенести боль, наконец, она сможет разделить с ним свою печаль. – Я не могла сказать тебе раньше о том, что случилось. Я не знала, что делать, не знала, как ты к этому отнесешься.

– Но что я мог сделать?

– Я чувствую себя такой виноватой. Когда Джесс показала фотографию твоего племянника, я так ясно представила, как выглядел бы этот ребенок. Я всегда знала, что у него будут твои волосы и твои глаза.

– Мои? – повторил машинально Тай, и вдруг до него дошел смысл ее слов. – Это был мой?..

Он так сжал ее руку, что она вскрикнула и, подняв голову, ошеломленно смотрела на него, а он уже схватил ее за плечи, больно вцепившись в них сильными пальцами. Когда она увидела его глаза, ей стало по-настоящему страшно.

– Ребенок был мой?

Эшер пыталась что-то сказать, но только беззвучно открыла рот от потрясения и ужаса, не в силах вымолвить ни слова. Но ведь он знал… А если нет? Отчаяние охватило ее с новой силой. Кто ему рассказал? И что именно? И потом, как вспышка, нашло озарение – он подумал, что это был ребенок Эрика.

– Отвечай мне! – Тай тряс ее, как тряпичную куклу, а она не делала попыток вырваться. Она лишилась воли. Зачем защищаться? Это было бесполезно. – Это был мой ребенок? Говори – мой?!

Она только наклонила голову.

Ему хотелось ударить ее. Чувствовал, как его рука сжимается в кулак, ему хотелось бить ее до тех пор, пока не покинут ярость и боль. Она, прочитав это по его глазам, не сделала попыток защититься. Он вдруг с силой оттолкнул ее от себя. Она упала на постель.

– Ты просто обыкновенная шлюха. Ты носила моего ребенка, когда вышла за него, – процедил он, сжимая кулаки и с трудом сдерживаясь, чтобы не наброситься на нее и не избить до полусмерти. – Это он заставил тебя избавиться от ребенка, когда узнал? Или сама, чтобы играть роль безупречной леди?

Эшер плохо понимала, о чем он говорит, знала только то, что он в бешенстве.

– Я не знала… Я не знала, что беременна, когда выходила за него.

– Ты не имела права скрывать от меня. – Он угрожающе навис над ней, потом приподнял. – Ты не имела права решать без меня, если ребенок был мой.

– Тай…

– Заткнись. И будь ты проклята! – Он отошел от нее, уже не ручаясь за себя. – Ты ничего не можешь сказать в оправдание, тебе нечего сказать, и ничто не заставит меня вновь взглянуть в твою сторону!

Тай выбежал, не оборачиваясь. Хлопнула дверь, и эхо еще долго отдавалось у нее в голове.