Текст книги "Покорение Сюзанны"

Автор книги: Нора Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

– Как?.. – удивилась Сюзанна, проверяя работу Холта.

– Ты проспала три часа.

– Три… – потрясенно оглянулась она. – Надо было разбудить меня.

– А я не разбудил, – просто сказал Холт. – Пора возвращаться домой, я уже опаздываю.

– Но ты не должен был…

– Дело сделано.

Нетерпение мерцало вокруг Брэдфорда.

– Хочешь вырвать эти чертовы штуки и пересадить по-своему?

– Нет.

Изучая ворчуна, Сюзанна поняла, что Холт не столько сердит, сколько смущен. Мало того, что он проявил себя таким милым и заботливым, так еще и потратил три часа, высаживая, – как он их насмешливо называл, – букетики.

И теперь застыл на струящемся солнце, выглядя очень по-мужски сердитым, с очаровательным садом камней у ног, засунув в карманы грубые и умелые руки. Только попробуй поблагодарить меня, казалось, предупреждал Брэдфорд, и я зарычу.

И тут, стоя перед Холтом на скалистом склоне, Сюзанна поняла то, с чем отказывалась мириться, блаженствуя в крепких объятиях. Что трусливо воспринимала только как страсть и примитивное вожделение. Она влюбилась. Не в горячие поцелуи и требовательные ласки. Но в скрытого внутри мужчину. В мужчину, который небрежно ерошил волосы ее сына и отвечал на бесконечные вопросы ее маленькой дочки. В мужчину, который оставил пятна краски на полу в память о своем деде. В мужчину, который высаживал за нее цветы, пока она спала.

Холт неловко переступил под пристальным взглядом.

– Значит так, если снова намерена грохнуться в обморок, брошу тебя там, куда упадешь. У меня нет времени играть в няньку.

И еще больше смутился от медленной улыбки, озарившей прекрасное лицо. Влюбилась и за это тоже… за вспышки раздражения, скрывающие сострадание. Конечно, нужно время, чтобы основательно обо всем поразмыслить. Чтобы привыкнуть. Но пока, в это самое мгновение можно просто упиваться своими чувствами и мечтать о чем-то большем.

– Ты здорово потрудился.

Холт оглянулся на цветы и скорее дал бы отрезать себе язык, чем признался, насколько наслаждался работой.

– Втыкаешь и засыпаешь землей, делов-то, – небрежно пожал плечами Брэдфорд. – Загрузил в пикап инструменты и материал. Мне пора.

– Я отложила заказ Брайсов до понедельника. Завтра… завтрашний день проведу дома.

– Ладно. Увидимся.

Холт направился к автомобилю, Сюзанна встала на колени и осторожно коснулась хрупких молодых саженцев.

В доме у воды человек, называющий себя Маршалом, закончил полный обыск, но мало что из найденного представляло значительный интерес. Отставной коп любил читать и не любил готовить. В спальне – полки с потрепанными книгами, на кухне разнообразные упаковки с запасами продовольствия. В коробке, небрежно брошенной в ящик, – медали, в тумбочке – заряженный пистолет тридцать второго калибра.

Облазив отделения стола, Маршал выяснил, что внук Кристиана сделал несколько вдумчивых инвестиций, и счел весьма забавным, что бывший полицейский сообразил создать неплохую заначку. Потом с удовлетворением обнаружил, что профессиональная выучка заставила Брэдфорда детально записать все, что тот разузнал о калхоуновских изумрудах.

Маршал рассвирепел, прочитав запись разговора со старой служанкой, которую отыскал Максвелл Квартермейн. Нахлынула ярость – чертов профессор должен был работать на него. Или умереть. Взломщик едва не поддался порыву разгромить коттедж, раскидать мебель, расколотить лампы. Устроить оргию разрушения.

Однако заставил себя сохранять спокойствие. Не хотел давать волю рукам. Пока. Может, он и не нашел ничего особо поучительного, но хотя бы выяснил, как далеко продвинулись Калхоуны.

Тщательно положил на место все бумаги и закрыл ящики. Во дворе залаяла эта мерзкая шавка. Маршал терпеть не мог собак. Ухмыляясь, потер шрам на ноге, оставленный гнусным калхоуновским гаденышем. Они заплатят за это. Они за все заплатят. Именно тогда, подумал вор, когда он заполучит изумруды.

И оставил дом в нетронутом виде.

Не буду писать про зиму. Совсем не такие воспоминания желаю вновь пережить. Но я не покинул остров. Не смог. Все те долгие месяцы она не оставляла моих мыслей. И весной пребывала со мной. В мечтах.

А затем наступило лето.

Невозможно описать свои чувства, когда увидел, как она бежит ко мне. Скорее нарисовал бы, но никогда не сумел бы подобрать слова. Часто посещал утесы, ожидая ее, надеясь на встречу, стараясь убедить себя, что будет достаточно хотя бы увидеть ее, просто снова поговорить. Только бы она спустилась со склона через дикие цветы и присела бы рядом со мной на камни.

И тут внезапно она на бегу выкрикнула мое имя, зеленые глаза сияли от радости. Шагнула в мои объятия, наши губы встретились. И понял, что она мучилась так же, как и я. И тоже влюблена.

Мы осознавали, что это безумие. Если бы я был более сильным, то, наверное, сумел бы убедить ее уйти и оставить меня. Но что-то изменилось в ней за ту зиму. Больше ее не удовлетворяла пустота, в которую, я знал, превратился их брак. Дети, настолько дорогие для нее, не могли поддерживать узы между нею и мужем, который хотел от жены только покорности и выполнения обязанностей. И все же я оказался не готов позволить ей отдать себя мне, совершить решающий шаг, который принес бы любимой вину, позор и сожаление.

Так что мы встречались на утесах, день за днем, совершенно невинно. Говорили и смеялись, притворяясь, что лето продлится вечно. Иногда она приводила детей, и тогда создавалось впечатление, что мы – настоящая семья. Это было опрометчиво, но почему-то мы не опасались ничьих косых взглядов, стоя там, словно в чаше между небом и морем, с видневшимися вдалеке пиками Башен.

Мы испытывали счастье, имея то, что имели. Никогда – ни до, ни после – в моей жизни не было таких счастливых дней. Подобная любовь не имеет ни начала, ни конца. Подобная любовь не может быть правильной или неправильной. В те яркие летние дни она не была женой другого мужчины. Она была моей.

Целая жизнь прошла, и теперь я сижу здесь, в дряхлеющем теле, и вглядываюсь в воду. Прелестное лицо и нежный голос совершенно ясно предстают передо мной.

Она улыбалась:

– Можно только мечтать о такой любви.

Я вытащил шпильки из роскошных волос и пальцами запутался в густых прядях. Маленькое драгоценное удовольствие.

– И все еще?..

– Теперь уже нет.

Она нагнулась и коснулась губами моего рта.

– Больше не о чем мечтать. Теперь я могу только желать.

Я поцеловал изящную ладошку, и мы вместе наблюдали за полетом орла.

– Сегодня вечером у нас бал. Жаль, что вас там не будет, и мы не сможем повальсировать.

Я поднялся на ноги, притянул ее к себе и начал кружить среди диких роз.

– Расскажите, что наденете, чтобы я представил вас в полном блеске.

Засмеявшись, она подняла лицо.

– На мне будет шелковое платье цвета слоновой кости с низким лифом, обнажающим плечи, с широкой в складку юбкой, украшенной бисером, отражающим свет. И мои изумруды.

– Женщина не должна выглядеть грустной, когда говорит об изумрудах.

– Не должна.

Она снова улыбнулась:

– Они необыкновенные. Я получила эти камни за рождение Этана и ношу их как напоминание.

– О чем?

– О том, что независимо от будущих событий, после меня что-то останется. Дети – мои истинные драгоценности.

Облако закрыло солнце, она положила голову мне на плечо.

– Обнимите меня крепче, Кристиан.

Ни один из нас не говорил о быстро проходящем лете, но я знаю, что мы оба думали об этом в тот момент, когда мои руки сжимали тонкие пальчики и наши сердца бились в унисон в танце любви. Осознание того, что скоро я снова потеряю ее, пронзило меня.

– Я преподнес бы вам изумруды, бриллианты и сапфиры.

Ее рот манил неодолимо.

– Все это и даже больше, Бьянка. Если бы мог.

– Не надо.

Она поднесла ладони к моему лицу, и я увидел слезы в грустных глазах.

– Просто любите меня, – прошептала она.

Просто любите меня.

Глава 7

Холт и трех минут не провел дома, когда понял, что здесь кто-то побывал. Пусть он и сдал значок, но чутье полицейского осталось при нем. Почти ничего не изменилось… только пепельница передвинута чуть ближе к краю стола, стул слегка переставлен по отношению к камину, угол коврика приподнят.

Встревоженный и напрягшийся, Холт направился из гостиной в спальню. И здесь видны кое-какие признаки вторжения: подушки лежат совсем не так, книги на полках выстроены по-другому. Он пересек комнату, вытащил оружие из ящика, проверил обойму, взял пистолет с собой и пошел осматривать дом.

Полчаса спустя вернул ствол на место. Лицо ничего не выражало, но взгляд потяжелел и в глазах застыла решимость. Холсты деда немного переместили, совсем немного, но для Холта стало ясно, что кто-то касался и изучал полотна. Такой наглости он не потерпит.

Кто бы ни посетил его жилище, действовал человек вполне профессионально. Ничего не пропало, практически ничего не сдвинуто, однако Холт уверился, что прочесали каждый дюйм дома, и не сомневался в личности того, кто все это проделал. Итак, Ливингстон, каким бы обличьем он не прикрывался, все еще где-то близко. Достаточно близко, сделал вывод Холт, раз обнаружил связь между Брэдфордами и Калхоунами. И изумрудами.

Теперь, мрачно подумал он, опустив руку на голову скулящей у ног Сади, это превратилось в личное дело.

Холт вышел через кухонную дверь, уселся на крылечке с собакой и пивом и уставился на воду. Заставил себя успокоиться и углубился в размышления, расставляя по местам кусочки головоломки, строя и перестраивая догадки, пока не начала формироваться полная картина.

Ключ ко всему – Бьянка. Надо проникнуть в ее мысли, эмоции и побуждения. Холт закурил и расслабленно уложил перекрещенные в лодыжках ноги на перила, любуясь затухающим светом и жемчужными сумерками.

Красивая дама в ловушке несчастливого брака. Если и сегодняшнее поколение женщин Калхоун твердо стоит на ногах, то и Бьянка обладала сильной волей, а также страстью и преданностью. И беззащитностью, добавил бы он. Уязвимость явно светилась в глазах на портрете – такая же, как во взоре Сюзанны.

Бьянка находилась на одной из верхних ступеней привилегированного общества. Молодая ирландка из хорошей семьи, удачно вышедшая замуж. И опять же, как Сюзанна.

Холт выдохнул дым и рассеянно погладил уши Сади, уткнувшейся мордой в хозяйские колени. Невысокий желтый кустарник притягивал взгляд, цветное пятно, подаренное Сюзанной. Согласно показаниям бывшей горничной, Бьянка тоже обожала цветы.

У них родились дети, по любым меркам она была хорошей преданной матерью, в то время как Фергус – жестоким и равнодушным отцом.

И тут на сцене появился Кристиан Брэдфорд.

Если Бьянка на самом деле стала его любовницей, то подвергла себя огромному общественному риску. Как жена Цезаря, женщина ее статуса ожидаемо должна вести себя безупречно. Даже намек на роман – особенно с мужчиной низших слоев – в клочья разнес бы ее репутацию.

И все же она увлеклась.

«Ситуация настолько осложнилась, что стала невыносимой для нее?» – гадал Холт. Если Бьянку разъедали паника и чувство вины, то сокрытие изумрудов явилось последней отчаянной демонстрацией открытого неповиновения, да, собственно, ужаса при мысли о позоре и скандале развода. Не в силах выстоять перед жизнью, она выбрала смерть.

«Не нравится мне все это». Покачав головой, Холт медленно выдохнул очередную струю дыма. И не просто не нравится. Возможно, он потерял объективность, но не мог себе представить, чтобы Сюзанна сдалась и выбросилась на камни. А ведь у Бьянки слишком много похожего с прелестной правнучкой.

Возможно, стоит попробовать проникнуть во внутренний мир Сюзанны. Если понять ее, то, наверное, удастся понять и ее злополучную прабабушку. А заодно, признал Холт, напряженно сжав бутылку, и самого себя. Отношение к Сюзанне, казалось, ежедневно подвергалось радикальным переменам, и теперь он и сам не осознавал, что же чувствует.

О, страсть проявлялась достаточно ясно. Но все не так легко, ведь он всегда воспринимал ее как лакомый кусочек.

Что составляет смысл жизни Сюзанны Калхоун Дюмонт? Дети, немедленно решил Холт. Ничто не сравнится с ними, хотя остальная часть семейства так же драгоценна для нее. Ее компания. Она будет работать до потери пульса, чтобы поставить фирму на ноги. Но Холт подозревал, что жажда преуспеть обуславливается стремлением защитить детей и семью.

Брэдфорд беспокойно поднялся и принялся вышагивать по крыльцу. Козодой приземлился в гнездо на старом согнутом ветрами клене и подал голос тройным криком. Насекомые зашебуршали в траве. Прошмыгнул первый светлячок – одинокий страж – и замерцал возле накатывающей на берег волны.

Все это являлось именно тем, к чему Холт давно стремился. Монотонное молчаливое одиночество. Однако, стоя здесь и вглядываясь в ночь, вспоминал о Сюзанне. Не только о том, как обнимал ее и как плавилась при этом кровь. Но и том, каково это – вместе с ней наслаждаться такой вот ночью и ждать восхода луны.

Надо разобраться в ее мыслях, заставить доверять настолько, чтобы она рассказала о своих чувствах и желаниях, и если удастся наладить контакт с Сюзанной, то он на шаг приблизится к пониманию Бьянки.

Но Холт боялся, что уже слишком глубоко увяз, собственные мысли и чувства туманили рассудок. Больше чего-либо в жизни, он желал стать любовником Сюзанны. Погружаться в нее до тех пор, пока с наслаждением не увидит, как темнеют от страсти синие глаза, а печальный раненый взгляд исчезает навсегда. Мечтал, чтобы она отдавалась ему без остатка, как никогда и никому… включая мужчину, за которого вышла замуж.

Холт сжал поручни, вглядываясь во тьму. Наедине с собой, объятый ночным мраком, признался себе, что следует дорогой деда.

Влюбился в женщину Калхоун.

Было уже очень поздно, когда Брэдфорд вернулся в дом. И еще много времени прошло, прежде чем смог заснуть.

Сюзанна не спала вообще. Лежала с открытыми глазами, стараясь все долгие ночные часы не думать о двух маленьких упакованных чемоданах. И когда сумела отвлечься от безрадостных мыслей, тут же вспомнила о Холте, что только добавило беспокойства.

Вскочила на рассвете, перебрала уложенную одежду, добавила еще несколько вещей, проверяя все снова и снова, убеждаясь, что не забыла положить несколько любимых игрушек, чтобы дети не тосковали по дому.

За завтраком Сюзанна старательно бодрилась, благодарная собравшемуся семейству за помощь и поддержку. Оба ребенка капризничали, но к полудню почти удалось развеселить малышей.

К часу дня нервы опять взвинтились, а дети снова закапризничали. В два часа Сюзанна начала бояться, что Бакс вообще забыл про свое обещание, и она разрывалась между яростью и надеждой.

В три прибыл автомобиль – сверкающий черный «линкольн», и пятнадцать ужасных минут спустя дети уехали.

Она не смогла оставаться дома. Коко была такой доброй и всепонимающей, что Сюзанна испугалась, как бы обе не утонули в луже слез. Поэтому для своей и тетиной пользы решила отправиться на работу.

Она заставит себя напряженно трудиться, поклялась Сюзанна, настолько погрузится в дела, что, когда дети вернутся, едва заметит, как пролетело время.

Заехала в магазин, но сочувствие и любопытство Кэролайн едва не толкнули к краю.

– Не хотела надоедать, – извинилась Кэролайн на монотонные ответы Сюзанны. – Всего лишь волнуюсь о тебе.

– Все хорошо.

Сюзанна выбирала растения с почти маниакальной осторожностью.

– Прости, что так неразговорчива, просто сегодня у меня плохое настроение.

– А я слишком навязчива.

Как всегда добродушная, Кэролайн пожала плечами.

– Мне нравятся оранжево-розовые, – встряла она в обсуждение подруги с группой покупателей ново-гвинейских импатиенсов. – Послушай, если надо выпустить пар, только позвони мне. Закатим девичник.

– Спасибо.

– В любое время, – настаивала Кэролайн. – Оторвемся по полной. Это действительно прекрасная подборка, – добавила она, когда Сюзанна начала загружать выбранные растения в пикап. – Собираешься создать еще одну клумбу?

– Надо заплатить должок.

Сюзанна поднялась в автомобиль, включила двигатель и помчалась прочь. По пути к Брэдфорду углубилась в размышления о дизайне и разбивке предполагаемого цветника. Она уже выбрала место возле крыльца, так что Холт сможет наслаждаться красотой всякий раз, когда входит или выходит из дома. Хочет того или нет.

Работа займет оставшуюся часть дня, потом, чтобы отдохнуть, можно будет прогуляться на утесы. Завтра целый день станет торговать в магазине, затем проведет тихий вечер, обихаживая сады в Башнях.

Так, один за другим, и промелькнут дни.

Сюзанна не потрудилась объявить о своем приезде после того, как припарковалась и полностью погрузилась в создание клумбы. Однако желаемого результата не добилась. Несмотря на то что старательно копала, мотыжила, обрабатывала почву, спокойствия так и не обрела. Печальные мысли не покидали, даже привычное удовольствие от посадки не вытеснило грусть, вместо этого невыносимая головная боль застучала в висках. Игнорируя мигрень, Сюзанна выкатила тележку с посадочным материалом, свалила на землю и только начала высаживать, как вышел Холт.

Он почти десять минут наблюдал за садовницей из окна, ненавидя тот факт, что хрупкие плечи уныло ссутулились, а глаза тоскливые и печальные.

– Мне казалось, у тебя сегодня выходной.

– Я передумала.

Не глядя на хозяина дома, Сюзанна откатила тачку к пикапу и загрузила саженцы.

– И что все это значит, черт возьми?

– Твоя плата.

Она начала с львиных зевов, дельфиниумов и ярких крупноцветных хризантем.

– За работу.

Нахмурившись, Холт спустился на несколько ступенек.

– Мы договаривались о нескольких кустах.

– А я решила добавить цветы.

Утрамбовала почву.

– Любой человек, обладающий хотя бы унцией воображения, понимает, что это место вопит о цветах.

«Значит, мы рвемся в бой», – отметил Холт, качнувшись на пятках назад. Ладно, он готов подыграть.

– Могла бы и спросить, прежде чем перекапывать здесь все.

– А зачем? Ты бы просто стал насмехаться и отпускать ехидные мужские замечания.

Холт спустился еще на одну ступеньку.

– Это мой двор, детка.

– А я высаживаю здесь цветы, малыш, – вздернула голову Сюзанна.

«Да она настолько не в себе, что готова плеваться гвоздями, – изумился Холт. – И в такой же степени несчастна».

– Если не желаешь утруждаться поливкой и уходом, значит, я сама этим займусь. Почему бы тебе не уйти в дом и не оставить меня в покое?

Не ожидая ответа, вернулась к работе. Холт уселся на лестницу. Сюзанна укоренила лаванду и жимолость, георгины и фиалки. Он лениво курил, отмечая, что умелые руки уверены и изящны, как, впрочем, и всегда.

– Кажется, сегодня возня с букетиками не улучшает тебе настроения.

– У меня замечательное настроение. Первый сорт!

Сюзанна схватила веточку фрезии и выругалась.

– Почему оно должно быть другим? Только потому, что была вынуждена наблюдать, как Дженни влезла в этот чертов автомобиль со слезами, льющимися по щекам? Только потому, что вынудила себя стоять там и улыбаться, когда Алекс оглянулся на меня с дрожащими губами и взглядом, умоляющим не заставлять его уезжать?

Сюзанна сердито смахнула предательскую влагу.

– Только потому, что пришлось выслушивать обвинения Бакса в том, что я не в меру заботливая мать, задушившая детей чрезмерной опекой и тем самым превратившая его отпрысков в боязливых слабаков?

Яростно вонзила лопату в землю.

– Они не боязливые и не слабаки, – злобно проговорила Сюзанна. – Они всего лишь дети. Почему бы им не бояться уезжать с ним, если они едва его знают? И его жену тоже, застывшую в шелковом костюме и итальянских туфлях на каблуках с огорченным и беспомощным видом. Она не знает, что делать, если Дженни приснится страшный сон или у Алекса заболит живот. А я разрешила им уехать. Стояла там и позволила сесть в тот ужасный автомобиль с двумя незнакомцами. Так что чувствую себя замечательно. Просто потрясающе.

Сюзанна развернулась и резко толкнула тачку к пикапу. Вернувшись, чтобы удобрить почву, обнаружила, что Холт ушел. Призвала себя работать очень внимательно, напоминая, что хотя бы здесь, в этом деле, полностью контролирует ситуацию.

Холт вернулся, таща за собой брандспойт с другой стороны дома и держа две бутылки.

– Я сам полью. Выпей пива.

Проведя рукой по лбу, Сюзанна хмуро поглядела на посудины:

– Я не пью пива.

– Больше у меня ничего нет.

Холт воткнул напиток ей в ладонь и повернул рычаг распылителя.

– Уверен, что с остальным справлюсь сам, – сухо заявил он. – Почему бы тебе не присесть?

Сюзанна устроилась на лестнице и, поскольку одолевала жажда, сделала большой глоток, затем оперлась подбородком на колени и стала наблюдать, как Холт старается не затопить саженцы и не сбить их тяжелой струей. Слегка выдохнула и сделала еще глоток.

Никакого сочувствия, размышляла она. Никакого утешающего похлопывания по плечу, никаких заверений, что понимает ее чувства. Вместо этого Холт дал именно то, в чем она нуждалась, – молчаливую стену, о которую можно разбить невыносимую муку и ярость. Осознает ли он, что помог? Вряд ли. Но она-то осознавала, что пришла сюда, к нему, не только ради цветника, не только для того, чтобы уйти из дома, но и потому, что влюбилась в этого мрачного отшельника.

Сюзанна не давала себе времени на раздумья, ни минуты с тех пор, как истина открылась и расцвела в душе. И при этом ни разу не задалась вопросом, что это будет означать для каждого из них.

Это совсем не то, что ей требуется. Никогда в жизни она не собиралась больше любить, никогда не собиралась больше рисковать получить боль и оскорбления от мужских рук. Но это случилось.

Она не искала любви. Только жаждала спокойствия в душе, безопасности для детей, элементарного благополучия для себя. И все же нашла.

Интересно, какой бы была его реакция, признайся она в своих чувствах? Ублажило его эго? Потрясло, ужаснуло или развлекло? Не имеет значения, сказала себе Сюзанна, обнимая прибежавшую собаку. Сейчас – а может, и всегда – любовь принадлежит только ей. Она уже не ждет, что кто-то разделит ее отношение.

Холт отключил воду. Красочная клумба добавила обаяния простому деревянному дому. Брэдфорд даже гордился собой, что в состоянии указать названия некоторых растений, но уж точно не хотел спрашивать Сюзанну о неизвестных цветах. Достаточно всего лишь любоваться.

– Здорово выглядит.

– В основном здесь многолетники, – сообщила Сюзанна таким же небрежным тоном. – Решила, что тебе понравится наблюдать, как они будут расцветать год за годом.

Это точно, подумал Холт, но, кроме того, он всегда станет вспоминать – и слишком ярко, – какой раненой и несчастной она выглядела во время посадки. Брэдфорд не посмел задержаться на крайне расстраивающих образах Алекса и Дженни, со слезами забравшихся в автомобиль и увезенными прочь.

– И пахнут хорошо.

– Это лаванда.

Сюзанна глубоко вздохнула и поднялась на ноги:

– Пойду выключу брандспойт.

Она почти завернула за угол, когда Холт окликнул ее:

– Сюзанна. С ними все будет в порядке.

Не доверяя собственному голосу, кивнула и направилась к заднему двору. Когда Холт присоединился к ней через какое-то время, Сюзанна сидела, уткнувшись лицом в собаку.

– Знаешь, если высадить лилии и несколько очитков на той насыпи, то проблема с эрозией почвы по большей части будет решена.

Холт подхватил ее под локоть и потянул вверх.

– Работа – это единственное, что ты используешь для избавления от печальных мыслей?

– Да, она помогает.

– У меня есть идея получше.

У нее подпрыгнуло сердце.

– Не уверена…

– Поехали покатаемся.

Сюзанна растерянно моргнула:

– Покатаемся?

– На катере. До темноты еще несколько часов.

– Прогулка на катере, – повторила она, не сознавая, как порадовала его длинным облегченным вздохом. – С удовольствием.

– Отлично.

Холт взял ее за руку и потащил к пирсу.

– Отдашь швартовы.

Когда Сади запрыгнула вслед за ними, Сюзанна поняла, что такие путешествия для нее привычны. Мужчине, который, казалось, вообще не признавал сантиментов, не пристало брать с собой собаку для компании при выходе в море.

Двигатель взревел, Холт подождал, пока Сюзанна поднимется на борт, и направился в залив.

Ветер бил в лицо, Сюзанна, смеясь, хлопнула по бейсболке, чтобы не дать ей улететь, и, натянув понадежнее, присоединилась к Холту у штурвала.

– Сто лет не каталась на катере, – прокричала она сквозь шум мотора.

– Что проку от проживания на острове, если никогда не выходить на воду?

– Мне нравится просто смотреть на волны.

Сюзанна повернула голову и поймала яркую вспышку оконных стекол уединенных домов на острове Бар. Вверху парили и перекрикивались чайки, Сади облаяла птиц, затем обосновалась на подушках сиденья, уложив голову на лапы, и только ветер трепал уши.

– Она когда-нибудь выпрыгивала отсюда? – поинтересовалась Сюзанна.

Холт оглянулся на собаку.

– Нет. Сади только выглядит глупой.

– Тебе придется еще раз привести ее к нам домой. Фред сам не свой после встречи с ней.

– Некоторые женщины делают то же самое с мужчинами.

Соленый бриз принес к Брэдфорду запах Сюзанны, с каждым вдохом обволакивающий рассудок. Она стояла очень близко, спиной к движению судна, взгляд оставался замкнутым и тревожным, и Холт понимал, что она печалится вовсе не о нем. Но он-то думал только о ней.

Капитан умело двигался по заливу, держа ровную скорость, ловко маневрируя между разнообразными судами. Проехал мимо гостиничной террасы, где посетители сидели под полосатыми зонтиками, пили коктейли и поглощали ранний ужин. Вдали по правому борту трехмачтовая шхуна с толпой махающих туристов плавно входила в порт.

Потом залив перешел в море, и вода перестала быть безмятежной. Утесы вонзались в небо. Высокомерные вызывающие Башни громоздились на горном хребте, взирая свысока на городок, залив и океан. Мрачный серый камень зеркально соответствовал цвету дождевых облаков на западе. Старинные стрельчатые окна вспыхивали причудливыми радугами. Словно мираж, виднелись цветные полосы и пятна в саду Сюзанны.

– Иногда, ловя с отцом лобстеров, я смотрел на него.

«И мечтал о тебе».

– На замок Калхоунов, – пробормотал Холт. – Я называл его именно так.

Сюзанна улыбнулась, прикрыв глаза ладонью, изучая внушительное сооружение на утесах.

– Это всего лишь дом. И всегда был домом. Глядя на него, я думаю о тете Коко, колдующей на кухне над новым рецептом, и о Лиле, дремлющей в своей комнате. О детях, играющих во дворе или гоняющихся наперегонки вверх-вниз по лестнице. Об Аманде, сидящей за столом и дотошно вникающей в стопки счетов, выставленных за содержание Башен. О Кики, нырнувшей под капот старого многоместного автомобиля, чтобы определить, сможет ли она сотворить чудо и заставить мотор проработать еще годик. Иногда вижу смеющихся родителей за обеденным столом, таких молодых, таких живых, преисполненных планами.

Сюзанна обернулась, чтобы держать особняк в поле зрения.

– Там многое изменилось и еще изменится. Но это по-прежнему наш дом. Очень уютный. Ты тоже это понимаешь, иначе не стал бы жить в коттедже Кристиана, со всеми его воспоминаниями.

Холт действительно понимал, что заставило напрячься.

– А может, мне просто нравится владеть недвижимостью у воды.

Сюзанна наблюдала за постепенным исчезновением из вида башни Бьянки, потом повернулась и встала к капитану лицом.

– Сентиментальность не делает тебя слабым, Холт.

Он хмуро уставился на волны.

– Мы с отцом никогда не были близки, на все смотрели с разных точек зрения. Но деду не приходилось объяснять или оправдываться в своих чувствах или желаниях. Он и так все понимал. Думаю, догадывался, по какой причине он оставил мне этот дом после смерти, хотя тогда я был еще ребенком.

Сюзанна так ненавязчиво и мило вела себя, что Холт невольно поделился чем-то личным.

– Поэтому ты и вернулся сюда. Мы всегда возвращаемся к тому, что любим.

Хотелось расспросить побольше – как проходила его жизнь в те годы, что он провел вдали. Почему бросил службу в полиции и занялся ремонтом лодочных моторов и оснастки. Он влюблен или его сердце разбито?

Но Холт ударил по дросселю и послал катер в гонку по широким морским просторам.

Он задумал эту прогулку не для того, чтобы углубляться в размышления, волноваться или задаваться вопросами, а для того, чтобы дать Сюзанне – да и себе тоже – час отдыха и отсрочки от действительности. Ветер и скорость творили с ним необыкновенные чудеса. Всегда. И когда услышал тихий смех, увидел поднятое к солнцу милое лицо, понял, что сделал правильный выбор.

– Иди сюда, возьми штурвал.

Это был вызов. Он явственно слышался в командном голосе, виделся в повеселевших глазах, когда Холт усмехнулся пассажирке. Сюзанна, не колеблясь, встала у руля.

Она наслаждалась мощью, вибрирующей под кончиками пальцев. Катер разрезал воду, словно лезвие, мчась в неизвестность. Существовало только море, небо и неограниченная свобода. Атлантика волновалась, добавляя опасности. Воздух покусывал, наждаком проводил по коже и превращал каждый вдох в глоток ледяного вина.

Сюзанна устойчиво и умело держала штурвал, тело послушно напряглось. Задумчивый вид сменился упоительным бесстрашием, будоражащим кровь. Щеки, покрасневшие от возбуждения, холодили соленые брызги. Теперь она походила не на принцессу, а на королеву, осознающую свою власть и готовую править миром.

Холт позволял мчаться с выбранной скоростью, зная, что они закончат день там, где он всю жизнь мечтал увидеть эту красавицу. Он не станет ждать другого дня. Даже другого часа.

Сюзанна задыхалась и смеялась, передавая ему штурвал.

– Я уж и забыла, на что это похоже. Не управляла катером лет пять.

– Неплохо получилось.

Холт прибавил скорости, разворачивая судно по широкому радиусу.

Все еще смеясь, Сюзанна провела ладонями по предплечьям.

– Боже, как холодно.

Холт посмотрел на спутницу и почувствовал удар в паху. Она пылала… глаза, такие же синие, как небо, только более живые, тонкие хлопковые брюки и блузка облегают стройное тело, волосы струятся из-под бейсболки.

И отвел взгляд, ощутив, что ладони вспотели и затряслись на руле. Он не балансирует на грани любви, понял Холт. Уже повержен на обе лопатки с фатальной обреченностью.

– В каюте есть куртка.

– Не надо, все замечательно.

Сюзанна закрыла глаза и позволила себе раствориться в половодье ощущений. Дикий ветер, золотое вечернее солнце, запах соли, моря и мужчины рядом, рев двигателя и пенящаяся волна за бортом. Казалось, они здесь одни, совершенно одни, существует только возбуждение и скорость, каждый из них волен повернуть штурвал и стрелой умчаться прочь, в сказочное уединение.

Возвращаться не хотелось. Сюзанна жадно вдыхала резкий аромат бриза и думала, какое это наслаждение – участвовать в такой гонке в никуда, а затем свободно дрейфовать по течению.

Но надвигались сумерки, и их одиночество было нарушено. Послышался длинный басовитый гудок туристского теплохода, Холт сбавил обороты и заскользил к гавани.