Текст книги "Любовь Лилы"

Автор книги: Нора Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Глава 10

Женщина казалась древней и выглядела хрупкой и ломкой, как старинное стекло, сидя в тени скрюченного вяза возле нахальных анютиных глазок, которые грелись в солнечных лучах и флиртовали с жужжащими пчелами. Обитатели Мэдисон-Хауса прогуливались по вьющимся каменным дорожкам через лужайки. Некоторых в инвалидных колясках толкали перед собой родственники или обслуживающийся персонал, другие – парами или в одиночку – осторожно брели сами, с оглядкой на возраст.

Пели птицы. Долгожительница слушала их, кивала сама себе, в пальцах, не собирающихся сдаваться артриту, мелькали вязальный крючок и пряжа. Она надела розовые слаксы и хлопковую блузку – подарок одного из старших внуков, – так как всегда любила яркие цвета. Кое-что не меняется с годами.

Потемневшая кожа была такой же морщинистой и мятой, как старая карта. Пару лет назад она жила самостоятельно, обихаживала сад, готовила еду. Но после неудачного падения, в результате которого почти двенадцать часов пролежала на кухонном полу, беспомощная от боли, поняла, что пришло время изменить жизнь.

Упрямая и не привыкшая ни от кого зависеть, она отказалась от предложений нескольких членов большого семейства переехать к ним. Раз уж не в состоянии жить одна, то будь она проклята, если станет для кого-то бременем. Здесь вполне комфортно, как в налаженном уютном доме, да еще и приличное медицинское обслуживание. В Мэдисон-Хаусе у нее собственная комната. И пусть работа в саду осталась в прошлом, по крайней мере, никто не мешает наслаждаться цветами.

При желании можно пообщаться с кем-то или уединиться, если компания не нужна. Милли Тобиас полагала, что, дожив до девяноста восьми лет, заработала право выбирать.

Ей нравилось принимать посетителей. Да, размышляла старушка, орудуя крючком, все прекрасно. День начался отлично: она проснулась утром, практически не ощущая привычной боли, только слегка дергало бедро, что означало приближение дождя. Ничего страшного, решила Милли, зато полезно для растений.

Пальцы работали, но она редко смотрела на них, те и так знали, что делать. Вместо этого наблюдала за дорожкой – глазам помогали толстые затемненные линзы. Она заметила молодую пару – долговязого мужчину с густой темной шевелюрой и гибкую девушку в тонком летнем платье с волосами цвета октябрьских листьев. Они шли рядом, взявшись за руки. Милли прищурилась на влюбленных и решила, что они выглядят милыми, как на картинке.

Она продолжала вязать, когда посетители сошли с дорожки и присоединились к ней в тени.

– Миссис Тобиас?

Милли изучила Макса – серьезный синий взгляд и застенчивую улыбку.

– Да, это я, – сообщила она скрипучим голосом с тягучим местным выговором. – А вы – доктор Квартермейн. В наши дни не было таких молодых докторов.

– Да, мэм. Со мной Лила Калхоун.

Хорошая фигура, решила Милли, и не рассердилась, когда Лила присела на траву возле ее ног и восхитилась вязаньем.

– Красиво. – Лила прикоснулась к тонкой голубой нити. – Что это будет?

– Посмотрим, что получится. Вы с острова.

– Да, родилась там.

Милли легко вздохнула.

– Тридцать лет я не возвращалась на остров. Не смогла жить на прежнем месте после потери моего Тома, но все еще слышу звуки моря.

– Вы долго были женаты?

– Пятьдесят лет. Мы прожили хорошую жизнь, родили восьмерых детей и всех успели вырастить. Теперь у меня двадцать три внука, пятнадцать правнуков и семь праправнуков.

Старушка хрипло засмеялась.

– Иногда я чувствую себя так, словно лично заселила этот древний мир. Вытащите руки из карманов, мальчик, – велела она Максу. – И подойдите ближе, чтобы мне не пришлось вытягивать шею.

Затем помолчала, пока он не выполнил указания.

– Это ваша возлюбленная? – спросила она Макса.

– О… ну…

– Так да или нет? – потребовала Милли, блеснув в усмешке зубными протезами.

– Ну же, Макс. – Лила послала ему веселую и ленивую улыбку. – Да или нет?

Загнанный в угол, Макс сердито выдохнул:

– Думаю, можно сказать и так.

– А он медленно соображает, да? – заметила Милли и подмигнула Лиле. – В этом нет ничего плохого. У вас ее глаза, – внезапно произнесла она.

– Кого?

– Бьянки Калхоун. Вы ведь пришли поговорить о ней?

Лила погладила руку Милли. Кожа казалась тонкой, как бумага.

– Вы помните ее.

– Я работала горничной. Она была настоящей леди. Красивой, с большим и добрым сердцем. До безумия любила своих малышей. Многие богатые дамы, прибывавшие на остров на летний отдых, с радостью бросали детей на прислугу и нянек, но миссис Калхоун любила сама заботиться о них. Всегда ходила с ними на прогулки или играла в детской. Каждый вечер готовила их ко сну и укладывала в кроватки, если муж не планировал ничего другого. Она была хорошей матерью и прекрасной женщиной.

Милли решительно кивнула и приободрилась, заметив, что Макс все записывает.

– Я работала там три лета – в 1912, 13-м и 14-м годах.

С удивительной для такого почтенного возраста отчетливостью старушка все прекрасно помнила.

– Не возражаете? – Макс вынул маленький диктофон. – Это поможет нам не забыть все, что вы расскажете.

– Нисколько.

Честно говоря, Милли это чрезвычайно понравилось. Она подумала, что точно так же все происходит на телевизионных ток-шоу. Безостановочно работая пальцами, поудобнее угнездилась на стуле.

– Вы все еще живете в Башнях? – спросила она Лилу.

– Да, мое семейство и я.

– Сколько раз я поднималась и спускалась по парадной лестнице. Хозяин не любил, когда мы пользовались главным входом, но в его отсутствие я частенько ходила там и воображала себя леди. Шуршала юбками и держала нос по ветру. О, в те дни я была очень озорной и недурно выглядела. Флиртовала с одним из садовников, Джозефом. Но только для того, чтобы заставить Тома ревновать и слегка подтолкнуть в правильном направлении.

Милли вздохнула, оглядываясь в прошлое.

– Никогда больше не видела подобного дома. Мебель, картины, хрусталь. Раз в неделю мы мыли каждое окно с уксусом, так что стекла всегда искрились, как бриллианты. И хозяйка хотела, чтобы повсюду стояли свежие цветы. Она срезала в саду розы и пионы или выбирала дикие орхидеи и венерины башмачки.

– Что вы помните о том лете, когда она умерла? – подтолкнул Макс.

– Тогда она проводила много времени в своей комнате в башне, глядя из окна на утесы или записывая что-то в книгу.

– Книгу? – прервала Лила. – Вы имеете в виду журнал, дневник?

– Думаю, да. Иногда я видела, что она пишет, когда приносила ей чай. Она всегда благодарила меня. Называла по имени. «Спасибо, Милли, сегодня прекрасный день» или «Не стоило беспокоиться, Милли. Как ваш молодой человек?». Хозяйка была очень добрая.

Старушка поджала губы.

– А вот хозяин никогда ничего не говорил. Вероятно, относился к нам, как к деревьям, и просто не замечал.

– Вы не любили его, – вставил Макс.

– Не мое это дело – любить или не любить, но такого тяжелого холодного мужчины я не встречала за всю свою жизнь. Мы болтали об этом иногда, я и другие горничные. Почему такая милая и красивая леди вышла замуж за этого человека? Деньги, сказала бы я. О, у нее имелось много одежды, и все эти приемы, и драгоценности. Но это не делало ее счастливой. У нее были грустные глаза. Они с хозяином выходили по вечерам или приглашали гостей к себе. Однако его волновали только собственные интересы – бизнес, политика и все такое, он едва обращал внимание на жену и еще меньше на детей. Хотя был неравнодушен к мальчику, старшему мальчику.

– Этану, – пояснила Лила, – моему дедушке.

– Прекрасный маленький мальчик и очень озорной. Любил скатываться с перил и кувыркаться на земле. Хозяйка никогда не ругала его за то, что он испачкался, но всегда вычищала к приходу хозяина. У Фергуса Калхоуна все ходили по струнке. Стоит ли удивляться, что бедная женщина загляделась на сторону в поисках хоть какой-то нежности?

Лила схватила Макса за руку.

– Вы не знаете, она встречалась с кем-то?

– Уборка комнаты в башне входила в мои обязанности. Не раз я смотрела в окно и видела, как миссис направляется к утесам. Там она встречалась с мужчиной. Хотя она была замужем, ни тогда, ни сейчас не осуждаю ее. Всякий раз, возвращаясь от него, хозяйка выглядела счастливой. По крайней мере, на какое-то время.

– Вы знаете, кем он был? – спросил Макс.

– Нет. Думаю, художником, потому что иногда он устанавливал мольберт. Но я никогда никого не спрашивала и ничего не рассказывала об увиденном. Это была тайна хозяйки. Она ее заслужила.

Милли сложила на коленях уставшие руки.

– За день до смерти она принесла домой маленького щенка. Беспризорного. И объяснила, что нашла его на утесах. Боже, какая поднялась суматоха. Дети обезумели. Хозяйка приказала одному из садовников наполнить бадью во внутреннем дворике, и вместе с малышами сама вымыла щенка. Они смеялись, собака выла. Миссис Калхоун испачкала нарядное дневное платье. Потом я помогла няне очистить детей. Это был последний раз, когда я видела их счастливыми.

Милли на минуту замолчала, собираясь с мыслями, в то время как две бабочки танцевали над анютиными глазками.

– Когда мистер Калхоун вернулся, разразился ужасный скандал. Никогда раньше не замечала, чтобы хозяйка повышала голос. Они находились в гостиной, а я в холле и все слышала. Хозяин не хотел дворняги в доме. Конечно, дети плакали, но он приказал – и ледяным тоном, – чтобы миссис Калхоун отдала щенка одному из слуг, и тот избавился бы от найденыша.

Лила почувствовала, как на глаза навернулись слезы.

– Но почему?

– Эта собачонка была недостаточно хороша для него, понимаете ли. Маленькая девочка упрямо стояла на своем, но для мистера Калхоуна она являлась всего лишь крошечной вещью и не имела никакого значения. Думаю, он мог бы ударить дочь – что-то такое слышалось в голосе, – но хозяйка велела детям забрать собаку и идти к няне. Едва ребятишки ушли, стало совсем плохо. Миссис Калхоун сдерживалась при них, не то что бы она обладала сильным характером, но здесь дала себе волю. Хозяин говорил ей ужасные оскорбительные вещи. А в конце крикнул, что на несколько дней уедет в Бостон и к его возвращению она должна избавиться от отродья и вспомнить свое место. Когда он вылетел из комнаты, его лицо… никогда не забуду. «Он совершенно безумен», – сказала я себе, потом заглянула в комнату и увидела миссис Калхоун, белую, как призрак, замершую на стуле с прижатой к горлу рукой. А на следующую ночь она погибла.

Макс ничего не говорил, Лила смотрела вдаль слепыми от слез глазами.

– Миссис Тобиас, вы слышали что-нибудь о том, что Бьянка хотела сбежать от мужа?

– Уже после. Хозяин уволил няньку, наплевав на то, что бедные крошки были вне себя от горя. Она – ее звали Мэри Билс – очень любила детей, и хозяйке нравилось, что она относилась к ним, как к своим собственным. Я видела ее в деревне в тот день, когда должны были забрать тело миссис Калхоун в Нью-Йорк для захоронения. Мэри сказала мне, что ее леди никогда не стала бы убивать себя, никогда не сотворила бы такое со своими малышами. Мэри настаивала, что это был несчастный случай. А затем призналась, что хозяйка решила уехать, так как поняла, что не сможет жить с хозяином. И собиралась забрать детей с собой. Мэри Билс говорила, что поедет в Нью-Йорк и останется с малышами, что бы ни скомандовал мистер Калхоун. Позже я слышала, что она вернулась на свою должность.

– Вы когда-нибудь видели калхоуновские изумруды, миссис Тобиас? – спросил Макс.

– О да. Однажды увидев, их уже не забудешь. В ожерелье миссис Калхоун походила на королеву. Они пропали как раз в ночь ее смерти.

Слабая улыбка появилась на старческих губах.

– Я знаю легенду, мальчик. Можно сказать, я жила в ней.

Взяв себя в руки, Лила оглянулась:

– Есть ли у вас какие-нибудь догадки, что с ними случилось?

– Уверена, что Фергус Калхоун никогда не швырнул бы драгоценности в море. Он и пенни не бросил бы в колодец исполнения желаний, так любил свои деньги. Если хозяйка и впрямь собиралась сбежать от мужа, то наверняка взяла бы изумруды с собой. Но он вернулся, понимаете.

Макс свел брови:

– Вернулся?

– Хозяин приехал вечером в день ее смерти. Именно поэтому она спрятала украшения. У бедняжки не было шанса забрать детей, изумруды и уйти.

– Куда? – пробормотала Лила. – Куда она могла спрятать их?

– Где-нибудь в доме, но кто сейчас сказал бы точно?

Милли снова принялась за вязание.

– Я помогала собирать ее вещи. Грустный день. Вся прислуга плакала. Мы уложили прекрасные платья в папиросную бумагу и заперли в сундуки. Нам приказали очистить ее комнату, убрать даже гребенки для волос и духи. Вдовец хотел, чтобы от нее ни следа не осталось. Я никогда больше не видела изумруды.

– А ее дневник?

Макс ждал, пока Милли глубокомысленно морщила губы.

– Вы видели дневник в ее комнате?

– Нет.

Старушка медленно покачала головой.

– Не было никакого дневника.

– Бумаги, документы, письма?

– Писчая бумага лежала в столе, еще был маленький блокнот, куда она записывала хозяйственные расходы, но дневника я не видела. Мы убрали все, не оставив даже шпильки. Следующим летом хозяин вернулся. Он держал ее комнату запертой, в доме не сохранилось никакого напоминания о хозяйке. Существовали фотографии и картины, но все они исчезли. Дети едва улыбались. Как-то раз я натолкнулась на мальчонку, стоящего возле спальни матери и просто глядящего на дверь. Я уволилась в середине сезона. Было совсем невыносимо работать в особняке, не с таким хозяином. Он стал еще холоднее, еще грубее. Часто запирался в башне и часами сидел там. Тогда же летом я вышла замуж за Тома и никогда больше не возвращалась в Башни.

Позже Лила стояла на узком балконе гостиничного номера. Внизу виднелся длинный синий прямоугольник бассейна, слышался смех и плеск наслаждающихся отпуском семей и парочек.

Но ее мысли витали далеко от яркого летнего солнца, шепота воды и криков. Она вернулась на восемьдесят лет назад, когда женщины носили длинные элегантные платья и записывали мечты в личные дневники.

Макс тихо подошел сзади и обнял Лилу за талию. Она уютно прислонилась к нему спиной.

– Всегда знала, что она была несчастна, – промолвила Лила. – Чувствовала это. Так же как и безнадежную влюбленность. Но никогда не ощущала, что она боялась. Даже не догадывалась.

– Это случилось давным-давно, Лила.

Макс прижался губами к душистым волосам.

– Миссис Тобиас могла что-то преувеличить. Вспомни, когда все происходило, она была молодой впечатлительной девушкой.

Лила повернулась, затем спокойно и внимательно посмотрела ему в глаза:

– Ты не веришь.

– Верю.

Он провел костяшками пальцев по ее щеке.

– Но невозможно что-либо изменить. И мы ничем не можем ей помочь.

– Можем, как ты не понимаешь? Отыскав ожерелье и дневник. Она, должно быть, описала все, что чувствовала. О чем мечтала и чего страшилась. Она не оставила бы его там, где мог найти Фергус. Раз спрятала изумруды, то и дневник заодно.

– Значит, мы найдем их. Если верить миссис Тобиас, Фергус вернулся раньше, чем ожидала Бьянка. У нее не было возможности вынести драгоценности из дома. Они по-прежнему там, так что это всего лишь вопрос времени, когда мы обнаружим их.

– Но…

Макс покачал головой и обхватил ладонями лицо любимой.

– Не ты ли всегда призывала меня доверять чувствам? Обдумай последовательность событий. Трент появляется в Башнях и влюбляется в Кики, благодаря чему решает отремонтировать и превратить часть особняка в отель. Тут всплывает старая легенда. Как только она становится достоянием общественности, Ливингстон – или Кофилд, или кто он там еще – заболевает навязчивой идеей. Он заигрывает с Амандой, но она уже увлеклась Слоаном, тоже приехавшим сюда из-за Башен. Кофилд вынужден выкрасть бумаги, из-за которых вовлекает в это дело меня. Ты, как рыбу, вылавливаешь меня из моря и привозишь к себе. С тех пор мы вместе раскрывали части головоломки: нашли фотографию изумрудов, определили местонахождение женщины, работавшей у Бьянки, и она подтвердила, что хозяйка спрятала ожерелье в доме. Все взаимосвязано, каждый шаг. Думаешь, мы сумели бы продвинуться так далеко, если не нам суждено найти изумруды?

Лила сжала его запястья, взгляд заметно смягчился.

– Я вас обожаю, профессор. Немного оптимистичной логики – именно то, что необходимо мне прямо сейчас.

– Тогда еще добавлю: считаю, что следующим шагом должен стать поиск художника.

– Кристиана? Но как?

– Предоставь это мне.

– Ладно.

Обняв Макса, Лила положила голову на надежное плечо.

– Есть еще одна связь. Тебе может показаться, что она появилась ниоткуда, но я не перестаю размышлять об этом.

– Расскажи.

– Несколько месяцев назад Трент гулял на утесах и нашел Фреда. Мы так и не смогли выяснить, что щенок делал там в полном одиночестве. Этот случай заставил меня вспомнить о маленькой собачке Бьянки, которую она принесла своим детям и из-за которой так ужасно поругалась с Фергусом за день до смерти. Интересно, что случилось с тем щенком.

Лила глубоко вздохнула.

– Иногда я думаю о малышах Бьянки. Трудно вообразить дедушку маленьким мальчиком. Я ведь никогда не знала его, потому что он умер до моего рождения. Но могу представить, как горюющий малыш стоит возле комнаты умершей матери. И это разбивает мне сердце.

– Ш-ш-ш.

Макс крепче сжал ее.

– Давай лучше считать, что Бьянка обрела со своим художником хоть немного счастья. Разве невозможно представить, как она бежит к нему на утесы, украв несколько солнечных часов и найдя тихое местечко, где нет никого, кроме них?

– Конечно, возможно.

Лила уткнулась ему в шею.

– Конечно. Наверное, именно поэтому я люблю сидеть в башне. Бьянка не всегда чувствовала себя там несчастной, нет, только не когда мечтала о возлюбленном.

– И, если есть в жизни справедливость, они теперь вместе.

Лила отклонила голову назад и взглянула на Макса.

– Да, я действительно обожаю тебя. А теперь скажи, почему бы нам не поплескаться в бассейне? Хочу поплавать с тобой, ведь это не вопрос жизни или смерти.

Он поцеловал ее в лоб.

– С удовольствием.

Она не просто плавала. Макс ни разу не видел никого, кто мог бы фактически спать на воде. А Лила могла – глаза удобно закрыты темными очками, тело полностью расслаблено. Два крошечных лоскутка ткани леопардовой расцветки, надетые Лилой, подняли давление в крови Макса… да и каждого мужчины в радиусе ста ярдов. Но она дрейфовала, неспешно двигая руками, иногда лениво переворачиваясь на бок, и волосы струились вокруг лица. Время от времени сплетала с ним пальцы или обвивала за шею, доверяя ему удерживать себя на плаву.

Потом Лила поцеловала спутника влажными и прохладными губами, тело было таким же пластичным, как вода вокруг них.

– Пора вздремнуть, – решила она, покинула Макса в бассейне и растянулась на шезлонге под зонтиком.

Когда проснулась, солнце отбрасывало длинные тени, и только несколько упрямцев продолжали плавать. Лила огляделась в поисках Макса, смутно разочарованная тем, что он не остался с ней. Собрала вещи и вернулась в номер, надеясь найти его там.

Комната была пуста, но на кровати дожидалась написанная аккуратным почерком записка: «Появились кое-какие дела. Скоро вернусь».

Пожав плечами, Лила настроила приемник на классическую радиостанцию и решила принять долгий горячий душ.

Отдохнувшая и расслабленная, вытерлась полотенцем, затем неспешными ленивыми движениями увлажнила кожу кремом, размышляя, не пойти ли им на ужин в какой-нибудь уютный маленький ресторанчик. Куда-нибудь, где царят полумрак и негромкая музыка, где можно наслаждаться едой и потягивать прохладное игристое вино, пока свечи не догорят дотла.

Потом они вернутся, задвинут шторы и сольются в тесном объятии. Макс будет глубоко и опьяняюще целовать ее, и оба потеряют голову, – Лила взяла флакон с духами и прыснула на смягченную кожу, – после займутся любовью, медленно или неистово, нежно или свирепо, пока не заснут, переплетясь телами.

Забудут о Бьянке и трагедиях, об изумрудах и ворах. Сегодня вечером они станут принадлежать только друг другу.

Мечтая о Максе, Лила вошла в спальню.

Он ждал ее. Как ему казалось – ждал всю свою жизнь. Она остановилась, зажженные им свечи затемняли глаза, влажные волосы мерцали изысканным светом. Ее аромат проник в комнату – таинственный и соблазнительный, смешавшийся с запахом купленных для нее цветов.

Как и она, Макс предвкушал необыкновенную ночь и постарался обустроить антураж для Лилы.

Из радиоприемника раздавались звуки романтичных скрипок. На столе перед открытыми дверями балкона пылали две длинные белые тонкие свечи. Уже разлитое шампанское пенилось в высоких фужерах. Солнце тонуло в горизонте, алый пылающий шар погружался в синюю бездну.

– Я решил, что мы поужинаем здесь, – произнес Макс и протянул Лиле руку.

– Макс…

Эмоции душили ее.

– Я была права.

Она переплела с ним пальцы.

– Ты поэт.

– Только с тобой.

Он вытащил один из хрупких цветов и воткнул ей в волосы.

– Надеюсь, ты не возражаешь.

– Ничуть.

Лила судорожно выдохнула, когда он прижал губы к ее ладони.

– Не возражаю.

Макс взял бокалы и один вручил ей.

– Рестораны так переполнены.

– И очень шумные, – согласилась она, чокаясь.

– К тому же кому-нибудь может не понравиться, если я буду покусывать тебя, а не еду.

Наблюдая за ним, она сделала глоток.

– Только не мне.

Макс погладил гладкую шею, затем склонился, соединяя их губы.

– Давай все-таки попробуем поужинать, – произнес он долгие мгновения спустя.

Они сидели близко друг к другу, любуясь заходом солнца, угощая один другого маленькими кусочками омара, пропитанного благоуханным топленым маслом. Лила позволяла шампанскому взрываться на языке, затем впивалась в Макса, делясь пьянящим ароматом.

Под звуки шопеновской прелюдии он прижался легким поцелуем к ее плечу, затем поласкал языком шею.

– Увидев тебя в первый раз, – признался Макс, скормив ей очередной кусочек омара, – я решил, что встретил русалку. С той ночи постоянно мечтал о тебе.

Нежно провел губами по ее рту.

– Каждую ночь.

– Когда я сижу в башне и думаю о тебе… мне кажется, что точно так же Бьянка когда-то грезила о Кристиане. Как считаешь, они когда-нибудь занимались любовью?

– Возможно, он не смог устоять.

Ее дыхание трепетало на его щеке.

– Как и она.

Не сводя с Макса глаз, Лила начала расстегивать его рубашку.

– Бьянка хотела его, нуждалась в нем, жаждала его прикосновений.

Вздохнув, провела ладонями по мужской груди.

– Когда они были вместе, только вдвоем, все остальное не имело значения.

– Он с ума по ней сходил.

Перехватив пальцы Лилы, Макс поднял ее на ноги и на миг замер, любуясь возлюбленной в полумраке – музыка и отблеск свечей окутывали их со всех сторон.

– Днями и ночами мечтал о ней. Ее лице…

Он погладил скулы, подбородок, шею.

– Всякий раз, закрывая глаза, видел ее. Чувствовал ее вкус…

Макс прижался к Лиле губами.

– Каждый вдох напоминал о ее поцелуях.

– И она, лежа в одинокой кровати ночь за ночью, страстно желала его прикосновений.

Сердце тяжело забилось, когда Лила стянула рубашку с плеч Макса, тело затрепетало, стоило ему развязать пояс ее халата.

– Вспоминала, как он пожирал ее глазами, раздевая.

– Вряд ли он хотел ее больше, чем я тебя.

Одежда упала на пол, Макс притянул Лилу ближе.

– Позволь показать тебе.

Свечи мягко мерцали. Единственная нить лунного света проникала сквозь щелочку в шторах, музыка и аромат хрупких цветов воспламеняли страсть.

Приглушенные обещания. Безрассудные ответы. Низкий хриплый смех, задыхающиеся всхлипы. От терпения к безудержности, от нежности к страсти. Всю темную бесконечную ночь оба оставались неустанными и ненасытными. Легкое касание могло вызвать дрожь, неистовая ласка – слабый вздох. Они соединялись то как щедрые любовники, то как воины в битве.

Едва начинало казаться, что наступило пресыщение, мужчина и женщина снова поворачивались друг к другу, чтобы возбудить или успокоить, прильнуть или отпрянуть, и так до тех пор, пока не погасли свечи, и серый рассветный луч не вполз в комнату.