Текст книги "Льюис Кэрролл"

Автор книги: Нина Демурова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 31 страниц)

Наряду с занятиями студенты совершали далекие прогулки. Однажды Чарлз вместе с веселой компанией отправился в Гоутленд. Он рассказал об этой поездке сестре Мэри в письме от 23 августа 1854 года. Сойдя с поезда, путники прежде всего осмотрели подъемник, тянущий поезд в гору; по словам Чарлза, это был, наверное, самый крутой подъем в гору длиной в целую милю. Чарлз, питавший особую склонность к различным механизмам и хорошо разбиравшийся в них, как обычно, внимательно изучил устройство подъемника и весьма подробно описал его в письме.

Поднявшись наверх, компания вскоре отправилась пешком обратно. По пути решили подняться еще и к водопаду, находящемуся неподалеку.

«Дорога к водопаду была сплошь глина и вода, сущая трясина, и я весьма опрометчиво повел всех обратно не по дороге, а вверх по склону горы. Поначалу нашелся лишь один охотник следовать за мной. Он полагал, что подъем будет не труден; правда, говорил он, на голову сыплется земля, но он решил, что я швыряю ее ради забавы. Когда же на него свалилась моя шапка и комья грязи залепили глаза, он сразу посерьезнел.

В эту минуту мои ноги потеряли опору, и, надломись корень, за который я ухватился, я бы сорвался и увлек его за собой. Однако возвращаться было бессмысленно, оставалось только идти вперед. […] Всего труднее было, когда мы оказались на вершине: пришлось ползти по грязи, подтягиваясь, держась обеими руками за корни, в них было единственное спасение. Через пять минут появился мой спутник, а за ним и четверо остальных, все в грязи с головы до ног».

Водопад, к которому поднимались туристы, оказался весьма скромным и вовсе не заслуживающим такого опасного подъема. Впрочем, Чарлз был очень доволен этой экспедицией, хотя он и его спутники, перепачкавшись, шокировали остальную компанию.

Несмотря на опасность подъема, на который Чарлз, по его собственным словам, столь беспечно завлек товарищей, у него остались самые хорошие воспоминания об Уитби. Он обычно возвращался туда каждый год вместе с членами своей семьи, пока те не переехали из Крофта в Гилфорд. Опрометчивость и импульсивность, проявленные им во время этого путешествия, будут еще не раз сопутствовать ему, странным образом сопрягаясь с известной всем осмотрительностью и даже педантизмом, отличавшими его.

На выпускных экзаменах по математике в октябре 1854 года все, прослушавшие курс в Уитби, показали прекрасные результаты. Чарлз был первым и получил по математике диплом с отличием первой степени.

Тринадцатого декабря он подробно описывает эти события отцу:

«Посылаю Вам письмо, которое, как я полагаю, Вас весьма обрадует. Пожалуй, мне понадобится не один день, чтобы, наконец, поверить в то, что всё это правда; сейчас же я чувствую себя, как ребенок с новой игрушкой, – впрочем, вскоре она мне, пожалуй, наскучит, и я захочу стать папой римским. […] Я только что вернулся от мистера Прайса, к которому заходил узнать о результатах письменных работ. Надеюсь, что они Вас обрадуют. С точностью, на какую я только способен, привожу ниже суммарные оценки каждого из получивших отличие первой степени:

Доджсон 279.

Боузенкит 261.

Куксон 254.

Фаулер 225.

Рэнкин 213.

Мистер Прайс также сказал, что не помнит другого столь сильного состава выпускников. Всё это очень приятно. Я должен еще прибавить (это очень хвастливое письмо), что в следующем семестре мне предстоит получить еще одну стипендию, которая дается выпускникам ( Senior Scholarship).В довершение всего я узнал, что после Фоссета я следующий математик и член колледжа с отличием первой степени (не считая Китчина, который оставил математику), так что я иду следующим на получение должности лектора (Боузенкит уходит)».

А в письме родным он добавляет: «Я начинаю уставать от поздравлений по разным поводам, им просто не видно конца. Если бы я застрелил ректора, об этом было бы меньше разговоров».

В целом 1854 год был весьма знаменательным для 22-летнего Чарлза – годом серьезных достижений и побед. Вдобавок ко всему 18 декабря ему присудили степень бакалавра.

Так закончились студенческие годы Чарлза Латвиджа Доджсона. Поставленные цели были достигнуты: на заключительном экзамене по математике он получил наивысшие баллы среди самых сильных студентов своего курса и был отмечен отличием первой степени. Это давало ему право на чтение лекций и получение других стипендий. Теперь он – пожизненный член колледжа Крайст Чёрч, о нем говорят как о прекрасном математике и пророчат ему блестящее будущее.

Однако он знает, что рано почивать на лаврах; у него есть еще и другие планы – пора задуматься о них.

Глава шестая
Оксфордский «Дон» [32]32
  Так называли преподавателей в Оксфорде и Кембридже.


[Закрыть]

Новый, 1855 год Чарлз встретил в Рипоне, в резиденции отца – просторном доме неподалеку от собора. Чарлз использовал это время для подготовки к экзаменам на стипендию по высшей математике, на которую мог претендовать, получив отличие первой степени на заключительных экзаменах. Уцелевшие дневники Чарлза начинаются записью, сделанной 1 января 1855 года (сохраняем авторское правописание): «Год начинается в Рипоне – немного позанимался Математикой, без особого успеха – набросал рисунок для титульного листа книги Божественной Поэзии М. Ш.». [33]33
  Сестра Чарлза Мэри Шарлотта.


[Закрыть]

В Крайст Чёрч, в отличие от остальных колледжей, не воспрещалось давать частные уроки в его стенах. В ожидании звания лектора Чарлз решает взять несколько учеников. Первый ученик появился у него в январе незадолго до его дня рождения. Это был первокурсник по фамилии Бёртон, которого следовало подготовить к экзамену. К счастью, он оказался весьма способным, и Чарлз занимался с ним с удовольствием. В письме от 31 января, отправленном брату и сестре, он не преминул рассказать об этих занятиях в гротескной манере, хорошо знакомой его домашним:

«Милая моя Генриетта.

Милый мой Эдвин.

Я очень признателен вам за подарок, который вы прислали мне к дню рождения, – трость была бы, конечно, не так хороша. Я надел его на цепочку для часов, но ректор всё же его заметил. [34]34
  Что это был за подарок – брелок, компас, нож, часы, – мы не знаем.


[Закрыть]

Мой единственный ученик приступил к занятиям – я должен описать, как они проходят. Вы знаете, что чрезвычайно важно, чтобы наставник держался с достоинством и сохранял дистанцию, поставив себя возможно выше ученика.

Иначе, знаете ли, в них не будет должной скромности.

Итак, я сижу в самом дальнем углу комнаты, за дверью (закрытой) сидит служитель, за дверью на лестницу (тоже закрытой) – помощник служителя, на лестнице – помощник помощника служителя, а внизу, во дворе, сидит ученик.

Вопросы передаются по цепочке криком, ответы тоже, что поначалу, пока не привыкнешь, несколько сбивает с толку. Занятие протекает примерно так:

Наставник: Сколько будет трижды два?

Служитель: Где растет разрыв-трава?

Помощник служителя: Кто добудет рукава?

Помощник помощника служителя: Не длинна ли борода?

Ученик (робко):Очень длинная!

Помощник помощника служителя: Мука блинная!

Помощник служителя: Дочь невинная!

Служитель: Чушь старинная!

Наставник ( обижен, но не сдается): Раздели-ка сто на двадцать!

Служитель: Не пора ли нам расстаться?

Помощник служителя: Кто же будет тут валяться?

Помощник помощника служителя: Заставь его посмеяться!

Ученик (удивленно): Кого же?

Помощник помощника служителя: Негоже!

Помощник служителя: Себе дороже!

Служитель: Ну и рожа!

И занятие продолжается.

Такова Жизнь.

^{Ваш нежно любящий брат}

^{Чарлз Л. Доджсон».}

Разумеется, это весьма вольный перевод той игры в «испорченный телефон», которую придумал Кэрролл на радость родным: буквальный перевод в подобном случае погубил бы шутку. Чарлз здесь применяет прием, который англичане называют «реализованной метафорой» (realized metaphore): образное выражение в определенном контексте осмысляется буквально, «реализуется». Б письме Чарлз обыгрывает фразы «наставник… должен сохранять дистанцию» и «поставить себя выше ученика». Неожиданная «реализация» этих двух метафор создает комический эффект. В написанных позже книжках Льюиса Кэрролла этот прием встречается нередко.

Вскоре к Чарлзу обратился его приятель Сэндфорд с просьбой позаниматься с его младшим братом. Чарлз согласился, но от платы решительно отказался – и получил в подарок томик стихов Томаса Гуда (1799–1845), широко известного в те годы. Спустя 16 лет своеобразный отклик на стихотворение Гуда «Сон Юджина Арама» появится в «Зазеркалье» Льюиса Кэрролла в главе IV «Труляля и Траляля» – это «самое длинное» из известных Траляля стихотворений про Моржа, Плотника и пожираемых ими устриц, которое он читает, невзирая на возражения Алисы. Оно написано в размере «Сна Юджина Арама» и следует его стилю, но не имеет в виду высмеивание оригинала.

Постепенно у Чарлза появились и другие ученики: в марте он уже посвящал 15 часов в неделю регулярным занятиям с ними. Параллельно урокам, отнимавшим много времени, он продолжил и свои математические занятия. В начале года под руководством профессора Прайса он вместе с другими выпускниками готовился к экзамену на получение стипендии по высшей математике. Однако вследствие ли общей усталости от напряжения прошлого года или инфлюэнцы, которая свалила его в феврале, на второй день экзамена он добровольно «сошел с дистанции», поскольку не был удовлетворен своими ответами в первый день. В результате стипендию получил Боузенкит, над которым он одержал победу в прошлом году. В дневнике Чарлз винит себя за то, что не занимался должным образом.

Эта неудача не помешала ему в середине февраля 1855 года занять пост помощника хранителя библиотеки (Sub-Librarian).Его предшественником был старый друг Бейн, который, получив степень магистра, должен был оставить эту должность, по традиции занимаемую бакалаврами. В материальном отношении пост был не очень весомым. «Это прибавит 35 фунтов к моим доходам, – записал Чарлз в дневнике, – не слишком много для достижения независимости».

Впрочем, ему не приходилось жаловаться. В мае в дневнике появилась запись: «Ректор и каноники колледжа сочли возможным присудить мне одну из Бостокских стипендий, что, как говорят, дает 20 фунтов в год». Стипендия была учреждена в 1630 году некой Джоанной Босток из Виндзора, которая завещала доходы от принадлежащих ей четырех земельных участков четырем бедным студентам, предпочтительно из ее родни или земляков. Так как ни тех ни других на данный момент, по-видимому, не обнаружилось, одна из стипендий имени почившей в XVII веке дамы досталась Чарлзу. «А это означает, – пишет он, – что мои доходы в этом году весьма приблизились к обеспечению независимости. Терпение!»

Независимость – вот к чему Чарлз стремился. Он хотел освободить отца от необходимости поддерживать его: тому еще предстояло дать университетское образование трем младшим сыновьям, что было единственным способом обеспечить их будущее. К тому же Чарлз понимал, что рано или поздно ему придется взять на себя заботу о сестрах. Конечно, отец делает всё, чтобы обеспечить их будущее, но семь дочерей – это непросто… Неизвестно, все ли они выйдут замуж, а в викторианском обществе женщины из такой семьи имели весьма ограниченные возможности зарабатывать себе на жизнь: они могли стать учительницами или гувернантками, которым платили весьма скудно. Впрочем, дело, по-видимому, было не только в этом. Как ни был Чарлз привязан к отцу, как ни восхищался им как священником, богословом и человеком, всё же, очевидно, ему хотелось выйти из-под отцовской опеки, ощутить себя самодостаточной и свободной личностью. Он мечтал о жизни, полной интересных событий и друзей, хотел занять достойное место в Оксфорде, писать, может быть, рисовать… Его письма родным и друзьям, сопровождаемые смешными рисунками, исполнены юмора. Он был весел, умен, энергичен, зорко подмечал смешные стороны жизни.

Двадцать седьмого марта 1854 года Великобритания в союзе с Францией и Сардинским королевством официально вступила в Крымскую войну (1853–1856) на стороне Турции. Еще раньше Англия и Франция ввели свои эскадры в Черное море; в сентябре их армии высадились в Крыму. Чарлз внимательно следил за военными действиями – отметил в дневнике начало осады Севастополя 17 октября, битв под Балаклавой 25 октября и под Инкерманом 5 ноября. В первом из дошедших до нас дневников за 1855 год он упоминает имена коллег, которые отправились в Крым, в том числе лектора Крайст Чёрч и своего друга Чарлза Фоссета. Конечно, он внимательно читал статьи известного военного корреспондента Уильяма Говарда Рассела в «Таймс». Рассел в своих репортажах из Крыма писал о бездарности и нерешительности английского командования и чудовищном состоянии английских госпиталей. Это он сообщил о приказе главнокомандующего, по которому была брошена в бой на хорошо укрепленные позиции под Балаклавой легкая бригада из шестисот кавалеристов, преимущественно отпрысков знатных родов. Почти все они погибли под снарядами русской артиллерии, о чем благодаря журналисту узнала широкая общественность. Королева и принц-консорт были настолько возмущены дерзостью Рассела, что хотели привлечь его к суду или, по меньшей мере, запретить ему публиковать в самой популярной газете страны материалы, порочащие нацию. Однако сделать это они не могли.

Второго марта 1855 года Чарлз записывает: «По телеграфу сообщили о Смерти Российского Императора, что взволновало весь колледж»(выделено Кэрроллом. – Н.Д.). Он не упоминал о болезни Николая I и о ходивших в обществе слухах о том, что царь, тяжело переживавший поражение в войне, покончил с собой, но, конечно, знал о них. Спустя две недели Чарлз посетил лекцию об обороне Севастополя, за ходом которой с трепетом следила не только вся Россия, но и страны-противники.

В том же марте Чарлз получил письмо от сестры Элизабет с переписанным от руки стихотворением об «атаке под Балаклавой». Автор прославлял отвагу английских воинов и скорбел по погибшим, трактуя их гибель как моральную победу. Анонимные стихи приписывали поэту-лауреату [35]35
  Лауреат – в Англии звание придворного поэта, утвержденного монархом; в его обязанности входило написание стихов по торжественным случаям.


[Закрыть]Альфреду Теннисону. Чарлз, питавший глубокое уважение к Теннисону, с недоумением читал стихотворение: «Думаю, что Теннисон не мог написать такие строки: “Но пришел бессмысленный приказ…” или “сабли… саблят” (the sabres… sabre)».

Поражение под Балаклавой вызвало в Англии резкую реакцию: весной 1855 года парламент начал судебное разбирательство по поводу злоупотреблений и ошибок, связанных с Крымской кампанией. Чарлз, который внимательно следил за военными и политическими новостями, не мог не знать об этом.

Спустя два месяца «Атака под Балаклавой» была напечатана в журнале «Экземинер» (Examiner)под названием «Атака легкой кавалерийской бригады». В августе Чарлз купил сборник Теннисона «Мод и другие стихи» (Maud and Other Poems).Стихотворную монодраму «Мод» он прочитал в один день. Найдя в сборнике «Атаку», с вниманием перечитал ее. Увы, сомневаться не приходилось – стихи принадлежали Теннисону. В записи от 14 августа 1855 года Чарлз замечает: «Он значительно улучшил “Атаку под Балаклавой”, там уже нет слов о “бессмысленном приказе”, хотя сабли всё еще по-прежнему “саблят”». В целом, заключает Чарлз, этот сборник «не поднимает и не роняет репутации поэта, хотя некоторые строки очень хороши».

В эти дни он ближе познакомился с театром, которому было суждено занять важное место в его жизни. Чарлз не принимал отрицательной позиции большинства англиканских священнослужителей, к которым принадлежали его отец вместе со старым другом доктором Пьюзи, епископ Оксфордский Сэмюэл Уилберфорс, другие представители старшего поколения и даже его друг Генри Парри Лиддон, который, будучи всего на три года старше Чарлза, уже получил в Оксфорде известность как богослов и проповедник. В начале века театр имел скандальную репутацию благодаря репертуару и нравам в актерской среде, где царили дешевая роскошь и распущенность. Репертуар состоял в основном из водевилей, комедийных сцен и бурлесков; девушки танцевали, высоко задирая юбки и поднимая ноги, после спектакля их разбирали по рукам. Правда, сцены из Шекспира и некоторых других старых классиков (целиком пьесы не ставились) пользовались популярностью. Спустя почти полвека отношение к театру стало меняться. Появились серьезные постановщики и актеры, а также чувствительные и так называемые интеллектуальные пьесы, хотя бурлески и водевили продолжали пользоваться большим успехом. Чарлз, обладавший незаурядным актерским даром, который отмечали все знавшие его, в том числе актеры-профессионалы, стал заядлым театралом. В его дневниках можно насчитать сотни упоминаний о посещении драматических спектаклей, концертов, опер. Наряду с «серьезными» пьесами он с удовольствием смотрел водевили и бурлески, отмечая удачные постановки, а также приводя имена актеров и актрис. Вот одна из его записей, сделанная 24 апреля 1867 года после возвращения из театра «Нью Роялти» (New Royalty Theatre), где он смотрел водевили «Забава Мэг», «Поклонник Сары», «Позднейшее появление черноглазой Сьюзен», которые ему очень понравились. Последний водевиль Чарлз называет «отличным бурлеском» и отмечает, что «песенку “Красотка Сьюзен, не говори нет!” вместе с танцем для пятерых бисировали 4 раза».

Очевидно, что театр со всем разнообразием представлений имел для Чарлза особое значение. Дженни Вулф в своей книге «Тайна Льюиса Кэрролла» отмечает: «Он не только сам любил играть, он наслаждался и игрой других. Возможно, яркий блеск рампы и драматический накал давали ему некое чувство освобождения, бегства в другую реальность, где не действовали обычные правила жизни… Его притягивали блеск, волшебство, способность создавать другие миры, другие жизни». Он смотрел все новые постановки, знакомился с актерами и их детьми, многие из которых также выступали на сцене. У него было лишь одно ограничение, касающееся театра: он не терпел никаких шуток на религиозные темы, которые, случалось, звучали со сцены. В подобных случаях он немедленно покидал зал и заносил спектакль в черный список.

Пасху 1855 года Чарлз, как всегда, провел в семейном кругу в Крофте. Он показал родственникам, друзьям и соседям кукольное представление, выбрав для этого написанную им самим «Трагедию короля Иоанна». Зрители бурно аплодировали. Успех пьесы порадовал Чарлза, задумавшегося о том, что следовало бы издать ее в виде детской книжки, снабдив указаниями, как изготовить марионеток и сцену. Хорошо бы, размышлял он, выпустить серию книжек с пьесами, которые могли бы разыгрывать сами дети или они же с помощью кукол-марионеток… Как видим, пасхальное представление подтолкнуло молодого человека, которому едва исполнилось 23 года, к мыслям о пьесах для детей! К сожалению, эта идея не была осуществлена. Правда, «Алису в Стране чудес» поставили на сцене, но это произошло много позже.

Через несколько дней после знаменательного представления Чарлз отправился в Дарлингтон, где приобрел для своей сестры Луизы том древнегреческого математика Евклида в изложении Чемберса. Выше уже говорилось о том, что Луиза, как и старший брат, обладала незаурядными математическими способностями. Перед тем как передать книгу сестре, он пролистал ее – и вознегодовал: автор позволил себе выдавать собственные вставки за Евклида! «Пришлось мне вымарать его многочисленные интерполяции (например, определения терминов) и восстановить некоторые из пропущенных им. Автор пересказа не имеет права коверкать используемый им оригинал: все дополнения следует строго отделить от оригинального текста Евклида», – записывает он в дневнике. Выправив текст, Чарлз подарил том Луизе и тут же начал занятия с ней. В последующие годы Чарлз не только занимался с сестрой математикой, но и делился своими замыслами и показывал свои труды, внимательно выслушивая ее соображения.

В том же знаменательном 1855 году произошло событие, оставившее след в жизни Чарлза. Случайно он оказался свидетелем эпилептического припадка, случившегося с одним студентом; к счастью, он не растерялся и сумел прийти на помощь. «Я благодарен судьбе, – записал он в дневнике, – что в ту минуту проходил мимо и смог быть полезным в этих чрезвычайных обстоятельствах. Я понял, насколько беспомощными делает нас невежество, и дал себе слово прочитать какую-либо книгу о непредвиденных обстоятельствах, что, как я думаю, следует сделать каждому». Не откладывая в долгий ящик, он тут же заказал себе «Советы оказавшимся в непредвиденных обстоятельствах», а вскоре собрал обширную медицинскую библиотеку, которую продолжал неустанно пополнять книгами по анатомии, физиологии, патологии и различным болезням. Он даже присутствовал однажды на операции – ампутации ноги выше колена – в больнице Святого Варфоломея. «Я давно хотел проделать этот эксперимент, – пишет он, – чтобы убедиться, могу ли я рассчитывать на себя в чрезвычайных обстоятельствах, и с радостью убедился, что могу».

В зрелые годы Доджсон имел обыкновение в конце года избавляться от приобретенных и прочитанных или просмотренных книг, оставляя себе лишь немногие. (Отметим, что это не помешало ему собрать внушительную личную библиотеку: после его смерти в ней насчитывалось до трех тысяч томов.) Книги же по медицине он сохранял и оставил по завещанию племяннику Бертраму Коллингвуду, медику, ставшему впоследствии профессором физиологии в больнице Святой Марии, где в 1930-х годах открылось детское отделение имени Льюиса Кэрролла.

Весной 1855 года Чарлз перебрался из двух скромных комнат в Пекуотере в Чеплинз Квод, ведь теперь он был уже пожизненным членом колледжа и преподавателем. Это было просторное помещение, отвечавшее его новому положению, где было достаточно места и для занятий с учениками, и для традиционных вечеринок с вином ( a large wine), на которые, следуя обычаю, регулярно созывались все знакомые по колледжу. На эти вечеринки всегда собиралось немало народу; на этот раз у Чарлза было около сорока человек. (К сожалению, это здание не сохранилось.)

Джордж Китчин, занимавший в Крайст Чёрч пост экзаменатора по математике и хорошо знавший Чарлза, направил к нему 14 студентов для практических занятий. Проверив их подготовку, Чарлз разделил их на группы, определив на занятия с ними 13 часов в неделю, что давало ему примерно 50 фунтов стерлингов в год. Подсчитав свои доходы, он понял, что весьма близок к тому, чтобы обеспечить свою финансовую независимость, к которой он так стремился. Немного терпения – и он получит пост лектора и сможет вздохнуть спокойно.

В последние месяцы 1855 года Чарлз начал читать лекции по геометрии – три с половиной часа в день. Правда, он еще не был включен в число штатных лекторов; похоже, он проходил проверку. Лишь в следующем году он получил желанное место; в результате его учебная нагрузка значительно увеличилась: семь лекционных часов в день! – но вместе с тем выросло и жалованье.

Остро ощущая отсутствие учебников для студентов – в ту пору в Крайст Чёрч их просто не существовало, – Чарлз приступил к подготовке раздаточных учебных материалов. Несмотря на крайнюю занятость (вдобавок ко всему Китчин передал ему проверку экзаменационных работ студентов), он систематически работал над рукописью, которой дал название «Алгебраический разбор Пятой книги Евклида» ( The Fifth Book of Euclid Proved Algebraically).Книга была напечатана в 1858 году; это была первая математическая публикация Чарлза Латвиджа Доджсона. Правда, вышла она анонимно – на титуле было скромно обозначено, что она принадлежит перу тьютораколледжа (By a College Tutor).Строго говоря, Чарлз не был тьютором (так называли наставника одного студента), что заставило некоторых исследователей подвергнуть сомнению его авторство. Позже оно было установлено по дневнику Чарлза. В последующие годы он продолжил работу и в 1879 году опубликовал том под названием «Евклид и его современные соперники» (Euclid and His Modern Rivals).

Студенты его особенно не радовали. Математика в то время всё еще оставалась обязательным предметом для всех студентов Крайст Чёрч вне зависимости от того, какую специальность – богословие, медицину, древние или современные языки либо другие гуманитарные предметы – они выбирали. Естественно, те, кто не собирался в будущем заниматься математикой, не проявляли особого рвения, что ставило преподавателя в затруднительное положение. К тому же большинство студентов были совсем не подготовлены к слушанию лекций, их не интересовали ни арифметика, ни алгебра с геометрией. Большинство аристократов, как мы помним, вообще находились в колледже вовсе не для получения образования и потому чаще всего игнорировали лекции, поскольку по окончании курса не собирались сдавать экзамены: они проводили два года в Оксфорде, чтобы потом козырять обучением в престижном университете, занимались спортом, кутили, заводили друзей и влиятельные связи.

На первую встречу, на которой Чарлз предполагал обсудить план занятий и расписание, явились всего 25 человек из шестидесяти. Повторный вызов отсутствовавшие снова игнорировали. Чарлзу пришлось обратиться за помощью к ректору; совместно они составили план действий. Для тех немногих, кто был настолько подготовлен, что мог обойтись самостоятельными занятиями, было отменено обязательное посещение лекций. Студентам, которые, несмотря на пробелы в знаниях, всё же предпочитали заниматься самостоятельно, также было разрешено не посещать лекции; однако они должны были в течение учебного года периодически сдавать экзамены по пройденному материалу.

Апатия студентов смущала Чарлза, который любил математику и занимался ею с увлечением. Мешало ему и заикание, правда, легкое, а иногда и вовсе незаметное; впрочем, он никогда не знал, где запнется, и нервничал, что было вполне естественно. Он тщательно отрабатывал и репетировал лекции. Прошло около года, и он признался в дневнике: «Я устал от лекций, у меня опускаются руки… Принуждать равнодушных к учению, к которому у них нет никакого вкуса, – это тяжелый и неблагодарный труд». Впрочем, когда к нему попадали студенты, для которых математика что-то значила, он воодушевлялся.

Вообще говоря, ставшее расхожим мнение о том, что он якобы не любил студентов, документами не подтверждается. В его дневнике находим такие записи: «Обедал с Бейном и познакомился с шестью студентами – очень приятный вечер»; «Пригласил к обеду сына доктора Хука; он мне чрезвычайно понравился». Среди воспоминаний о Кэрролле, вышедших после его смерти, есть и рассказ одного из бывших студентов колледжа, назвавшегося «Последним из уцелевших». Он пишет о «врожденной доброте» мистера Доджсона и вспоминает, как в один из своих первых дней в колледже получил от него записку с просьбой зайти к нему. Когда студент явился к нему, Чарлз сказал: «Мистер ***, если вы собираетесь заниматься математикой, я буду рад в случае необходимости всячески вам помогать».

Другой студент, Уолтер Риз, страдавший заиканием, рассказывает, как Кэрролл устроил его к своему врачу Генри Риверсу и настоял на лечении за скромную плату, ибо Риз находился в стесненных обстоятельствах. Несмотря на большую разницу в возрасте, Кэрролл и Риз занимались вместе упражнениями, помогавшими избавиться от заикания.

Отметим, что в ту пору между преподавателями и студентами в колледже, как правило, никакого общения, кроме занятий, не предполагалось; первые держались с подчеркнутой холодностью и отчужденностью. Скажем тут же, что Чарлз и в эти годы, и впоследствии неизменно выступал в защиту студентов, если у них возникали конфликты с руководством или, что случалось нередко, им грозило отчисление за драки, пьянство и всяческие бесчинства.

Бывшие студенты вспоминают мистера Доджсона, который читал им лекции, по-разному. Некоторые считали, что преподавал он «сухо»; один из слушателей написал, что он был «скучен, как стоячая лужа». Однако были и другие отзывы. Джон Г. Пирсон, впоследствии один из «патронов» колледжа, вспоминает, что «его объяснения элементов Евклида отличались такой необычайной ясностью», что понять их мог «даже самый неспособный из студентов». С годами Чарлз начал делать попытки всячески оживить занятия – так возникли многие его задачи, впоследствии ставшие знаменитыми.

Помимо лекций, частных уроков и работы над книгой, немало времени занимала у Чарлза и библиотека Крайст Чёрч. Хранителем библиотеки в то время был весьма уважаемый член колледжа преклонного возраста, так что основная работа выпала на долю Чарлза. Прежде всего ему предстояло ознакомиться с собранием книг и различных материалов. Желая как-то систематизировать и собственное чтение, Чарлз по ходу дела составлял тематический список для чтения, дав разделам названия: «Классические языки», «Богословие», «История», «Современные языки», «Поэзия», «Романы» и пр. Он подготовил также список «Богословское чтение для подготовки к принятию сана» и обсудил его с отцом. К концу семестра он закончил обзор основного раздела библиотеки, добавив к своему списку 24 названия.

Несмотря на занятость и напряженный труд, зачастую не дававший ему удовлетворения, Чарлз был полон сил и оптимизма. Молодой, энергичный, веселый и остроумный, он разительно отличался от того анахорета, каким его обычно представляют (правда, с годами он изменился). Он встречался с друзьями, старыми и новыми, и, конечно, поддерживал связь с многочисленными родственниками. Одним из любимых родственников Чарлза был брат его матери Скеффингтон Латвидж, адвокат, занимавшийся опекой над душевнобольными. Он жил холостяком и всегда был рад принять племянника. Чарлз часто его навещал и нередко оставался ночевать. Дядюшка всегда был в курсе всяческих открытий и технических новинок, которые интересовали и Чарлза. Приведем отрывок из письма Чарлза сестре от 24 июня 1852 года, в котором он описывал один из своих визитов к Скеффингтону:

«Как всегда, у него множество занятного, в том числе токарный станок, подзорная труба на штативе, гербовая печатка (смотри наверху страницы), прелестный карманный инструмент для измерения расстояний на карте, холодильная камера и прочее, и прочее. Вчера вечером мы наблюдали Луну и Юпитер, а потом рассматривали в сильный микроскоп всякую живность – это очень интересное зрелище, поскольку существа эти почти совсем прозрачны, так что видно, как их органы пульсируют, словно части сложного механизма; видна даже циркуляция крови. Жизнь суетится со скоростью паровоза, и я подумал, что это, верно, те букашки, которым назначено жить день-другой, и они торопятся всё успеть».

Посещал Чарлз и всяческие собрания и развлекательные мероприятия, которых было немало в Крайст Чёрч. Он играл в крикет и занимался греблей, но не принимал участия в состязаниях, хотя с удовольствием присутствовал на них, где бы они ни происходили, когда выступала команда его колледжа. Регулярно совершал – в одиночку или с кем-то из друзей – дальние прогулки, нередко проходя до 17–20 миль в день. Он даже учился кататься на коньках! Правда, однажды при падении Чарлз сильно ушибся и, судя по записям в дневнике, на лед уже больше не выходил. Впрочем, морозы в Оксфорде случались нечасто и лед держался недолго.