Текст книги "Льюис Кэрролл"

Автор книги: Нина Демурова

Я склонен ответить на этот вопрос утвердительно. Одиннадцатилетняя девочка (или двенадцатилетний мальчик) из хорошей семьи, то есть из такой семьи, где их окружали любовью, но вместе с тем приучали к определенной дисциплине, где к интеллектуальной жизни относились достаточно – но не излишне – серьезно, может быть замечательным существом. Уже не дети, они научились самообладанию, приобрели внутреннюю цельность и способность логически мыслить, не утратив вместе с тем воображения. Они не знают, конечно, что эта цельность досталась им слишком легко – это родительский дар, а не результат собственных усилий – и что им скоро предстоит его утратить, сначала в “буре и натиске” юности, а затем, когда они вступят в мир взрослых, – в заботах о деньгах и положении в обществе.

Однако, встретившись с такой девочкой или мальчиком, невозможно не почувствовать, что в них, пусть ненадолго, по счастливой случайности воплощено именно то, чем после долгих лет и бесчисленных глупостей и ошибок нам хотелось бы в конце концов стать».

«Приключения Алисы в Стране чудес» имели успех, какого не ожидали ни автор, ни художник, ни издатель. Вскоре был напечатан второй завод, а за ним и третий, четвертый… С 1865 по 1868 год «Страна чудес» переиздавалась ежегодно. Было подсчитано, что за два года она принесла автору 250 фунтов дохода помимо тех 350 фунтов, что покрыли расходы на издание, включая и расчеты с Тенниел ом.

В январе 1869 года вышли первые переводы «Алисы в Стране чудес» – переводы на немецкий и французский языки, инициированные самим Кэрроллом и осуществленные под его наблюдением. Для этого он даже специально занялся французским языком, в котором был не слишком силен. Он неплохо преуспел в этих занятиях и даже сочинил как-то по-французски коротенький стишок (не имевший никакого отношения к Алисе или «Стране чудес»), который дошел до нас благодаря тому, что его старый друг Томас Бейн записал его в своем дневнике.

 
On sort, on crie;
Cest la vie.
On crie, on cort,
C'est la mort.
 
 
(Уходя, прощаться —
это жизнь.
Смерть – с ушедшим
Навсегда простись.) [74]74
  Перевод О. Белозерова


[Закрыть].
 

В 1872 году появился первый итальянский перевод и вскоре за ним и голландский. А в 1879 году «Алиса в Стране чудес» вышла на русском языке под названием «Соня в царстве дива» – перевод был анонимным, имя автора на титуле также не значилось. [75]75
  Этому и другим русским переводам сказки посвящена моя статья. См.: Демурова H. М. Соня, Аня, Алиса… Русские переводы «Приключений Алисы в Стране чудес» Льюиса Кэрролла // Кэрролл Л. Алиса в Стране чудес, Страна чудес Алисы. Из истории книги. М., 2010. С. 44–65.


[Закрыть]

Но что же семейство Лидделл? Как оно реагировало на успех сказки? Как ни странно, об этом мы ничего не знаем. Среди писем, полученных Кэрроллом и тщательно им зарегистрированных, нет ни одного от Лидделлов. А ведь он послал всем трем участницам июльской прогулки по экземпляру своей сказки, и они должны были бы ответить ему, как полагается, благодарственным письмом или письмами, хотя и жили поблизости. Нет и слов благодарности от родителей. В дневнике Кэрролла мы не находим ни слова об ответах на его подарки. Сказка, рассказанная девочкам и подаренная им, выросла почти вдвое, и их должны были бы заинтересовать новые, неизвестные им приключения Алисы. Видно, отношения ректорского семейства с «мистером Доджсоном» вконец испортились.

Кэрролл иногда видел сестер Лидделл издалека. 5 декабря 1863 года он отметил в дневнике, что встретил миссис Лидделл с детьми на любительском спектакле, но «не подошел к ним, как делал это весь семестр». Через две недели, будучи приглашен в ректорскую резиденцию, он высчитал, что не общался со своими юными приятельницами пол года. А летом 1864 года миссис Лидделл объявила, что не позволит более девочкам отправляться с ним на лодочные прогулки. Лорине в это время было уже 15 лет, Алисе – 12, а Эдит – 10. [76]76
  В то время в Англии совершеннолетие (the age of consent)для девушек официально наступало в 12 лет, позже возраст его достижения изменили на 14 лет и лишь в XX веке – на 16.


[Закрыть]Самая младшая сестра Рода была еще совсем малышкой. Вскоре всё семейство уехало на лето в Лландидно.

Художник Уильям Блейк Ричмонд был приглашен в Лландидно четой Лидделлов, где написал портрет трех сестер. Впоследствии он вспоминал, что летом 1864 года Доджсон также гостил у Лидделлов в Лландидно. То же читаем в воспоминаниях миссис Харгривс (Алисы Лидделл), записанных ее младшим сыном. Однако оба, по-видимому, ошибаются – в это время Кэрролл находился на острове Уайт. К тому же отношения Кэрролла с Лидделлами настолько охладились, что он никак не мог гостить у них в «Пенморфе». В дневниках Кэрролла нет упоминаний о поездке в Лландидно.

Что касается портрета трех сестер кисти Ричмонда, то он до сих пор бережно хранится в семействе Лидделл. Кэрролл видел его в апреле на выставке в Британском институте и отозвался о нем весьма благосклонно. Однако, скажем прямо, портрет во всём – выборе поз, композиции, естественности и живости моделей – решительно уступает фотографиям Кэрролла.

В замкнутом пространстве Оксфорда, как всегда, ничто не проходило незамеченным. Не было пропущено и охлаждение между Лидделлами и Кэрроллом. Пошли сплетни, высказывались разные предположения. Говорили, что Доджсон сделал предложение то ли Алисе, то ли ее старшей сестре. До последнего времени исследователи ломали головы над тем, что же именно произошло. Недавно появились новые сведения о вырезанных страницах дневника Кэрролла, относящихся ко времени «ссоры» с семейством Лидделл. Мортон Коэн убежден, что страницы были вырезаны не самим Кэрроллом, а одной из его незамужних племянниц, Менеллой Доджсон, строго блюдущей честь семьи. Именно у нее находились дневник Кэрролла и другие семейные документы с 1941 по 1960 год. Коэн приводит свидетельства американских поклонников Кэрролла, посетивших Менеллу. Нимало не смущаясь, она призналась им, что вырезала эти страницы собственными руками, и прибавила, что собирается вырезать еще кое-что, ибо публике незачем знать о сугубо семейных делах Доджсонов.

Что было написано на этих страницах, мы, вероятно, никогда бы не узнали, если бы не недавние открытия исследователей. Среди бумаг, хранящихся в архиве семейной коллекции Доджсона в Суррее, была обнаружена запись сестер Доджсон, кратко излагавшая содержание уничтоженных страниц. На одной из них рукой Менеллы было написано: «Л. К. узнаёт от миссис Лидделл, что он, как полагают, использует детей для того, чтобы ухаживать за гувернанткой. Некоторые также полагают, что он ухаживает за Иной».

О слухе относительно мисс Прикетт уже говорилось выше, что же касается сообщения об Ине (Лорине), то его вряд ли следует принимать всерьез. Кэрролл никогда не выделял ее. Две сказки – «Приключения Алисы в Стране чудес» и «Алиса в Зазеркалье» – и стихотворные посвящения к ним адресованы Алисе Лидделл, а не ее старшей сестре. С Алисой связаны и две поздние, вышедшие в 1880-х годах публикации Кэрролла – факсимильное воспроизведение подаренной ей рукописи «Приключения Алисы под землей» и авторский пересказ «Алиса для малышей». О том же свидетельствует письмо к миссис Харгривс (Алисе Лидделл), написанное 1 марта 1885 года в связи с публикацией факсимиле рукописи.

Судя по всему, Кэрролл вообще не думал о женитьбе. Он никогда не выказывал склонности к браку. Это становится ясно еще из его ответа отцу, который по окончании сыном университета прислал ему рекомендации относительно дальнейшей жизни – вплоть до подробного расчета трат, устройства дома и пр. Преподобный Доджсон полагал, что старший сын последует его примеру: оставит через некоторое время колледж, женится и станет священником. Однако Чарлз ответил отцу, что вряд ли он когда-либо женится. Он был вполне доволен своим положением в Оксфорде и не думал изменять его.

Со временем отношения между семейством Лидделл и Кэрроллом наладились, хотя уже никогда не стали даже отдаленно похожими на те, какими были во время его дружбы с детьми. 5 декабря 1866 года, спустя более полутора лет после последней встречи с сестрами Лидделл, Кэрролл был приглашен на обед (по существующей традиции ректор время от времени приглашал преподавателей). Миссис Лидделл показала ему новые снимки дочерей, сделанные другим фотографом. В мае 1867 года он записывает в дневнике, что «долго беседовал» с миссис Лидделл в ректорском саду. «Приключения Алисы в Стране чудес», вышедшие в 1865 году, продолжали свое триумфальное шествие, и Чарлз уже не был в ее глазах просто скромным преподавателем в колледже, руководимом ее супругом. К сожалению, Кэрролл не указывает, о чем говорил с миссис Лидделл, – его записи вообще весьма коротки и сдержанны.

Да, отношения с семейством Лидделл вошли в обычные для колледжа рамки. Однако заметим: литература понесла при этом невосполнимую потерю, ибо, по свидетельству миссис Харгривс (Алисы Лидделл), ее мать «уничтожила все письма мистера Доджсона, которые он писал мне, когда я была девочкой». Она пишет об этом спокойно, без каких бы то ни было эмоций, просто констатируя факт. О недовольстве миссис Лидделл нет ни слова: возможно, миссис Харгривс о нем забыла или не сочла нужным вспоминать. Тон воспоминаний позволил некоторым исследователям предположить, что по прошествии времени письма Кэрролла были уничтожены вместе с другими бумагами, как это обычно делалось в конце года в викторианских домах. Однако сам факт уничтожения писем говорит о том, что для Лидделлов они не отличались от «других бумаг».

Даже позже, когда Кэрролл стал известным писателем и отношения с семейством Лидделл были восстановлены, никто из его членов не выразил ни сожаления об уничтоженных письмах, ни удовольствия от чтения его книжек, которые он продолжал исправно посылать им и которыми зачитывалась вся Англия. Видно, для них Доджсон слишком долго оставался всего лишь одним из преподавателей Крайст Чёрч.

По иронии судьбы, Лидделлы отвернулись от Кэрролла в то самое время, когда он подготовил и издал окончательный вариант сказки, которой суждено было принести всемирную славу – и автору, и им самим, и особенно Алисе, вдохновившей его на написание этой сказки.

Глава одиннадцатая
В РОССИЮ!

Европейская интродукция

Решение ехать в Россию было принято Кэрроллом внезапно. Мысль о путешествии принадлежала его другу Генри Лиддону. 4 июля 1867 года тот сделал запись в дневнике: «Предложил Доджсону ехать вместе в Россию. Эта мысль его очень увлекла». [77]77
  Здесь и далее цитаты из дневника Лиддона даются по изданию: The Russian Journal—2. A Record Kept by Henry Parry Liddon of a Tour Taken with C. L. Dodgson in the Summer of 1867 / Ed. by Morton N. Cohen. New York, 1979.


[Закрыть]Спустя шесть дней он отмечает: «Мы с Доджсоном заняты последними приготовлениями перед отъездом в Россию». А Кэрролл на следующий день записывает: «Получил свой паспорт из Лондона. Несколько дней назад Лиддон сообщил мне, что может отправиться со мной за границу, и мы остановились на Москве! Смелое решение для человека, который никогда не выезжал за пределы Англии… Завтра я еду в Дувр». [78]78
  Здесь и далее цитаты из «Русского дневника» Доджсона даются по: Lewis Carroll’s Diaries: In 10 vols / Notes and Annotations by Edward Wakeling. Luton, 1999. Vol. 5. P. 255–369.


[Закрыть]Как видим, все приготовления, включая получение по почте паспорта, заняли всего неделю! Правда, паспорт был заказан еще до разговора с Лиддоном – Кэрролл размышлял о поездке в Париж на Всемирную выставку, которая его очень интересовала.

Многие задаются вопросом: почему Кэрролл отправился именно в Россию? К этому времени он немало поездил по Англии, побывал в Шотландии и Уэльсе, но за пределы острова ни разу не выезжал. А ведь среди людей того круга, к которому он принадлежал, было принято после окончания университета совершить заграничный вояж, да и в более поздние годы отправляться в «путешествия на континент» (так их называли англичане, неизменно ощущая себя «островитянами»). Обычно ездили во Францию, Грецию и Италию, реже – в Швейцарию и Германию. Юные аристократы отправлялись в Большое путешествие по Европе, добираясь порой и до Испании; однако Россия их не интересовала.

У нас склонны объяснять предпринятую Кэрроллом поездку в Россию его эксцентричностью. Впрочем, континентальные европейцы издавна посещали Россию: помимо деловых людей, ездили сюда и художники, и архитекторы, и прославленные музыканты, артисты, писатели. Многие из них подолгу жили здесь. Некоторые оставили воспоминания о «загадочной стране». С известной осторожностью можно предположить, что какие-то из этих воспоминаний (скажем, маркиза де Кюстина или Александра Дюма) были известны Кэрроллу, много читавшему и следившему за книжными и журнальными новинками. Вряд ли он читал их по-французски, но такие книги моментально переводили на другие языки, в том числе и на английский.

Предложение Лиддона ехать за границу пришлось как нельзя кстати. Кэрролл и сам уже подумывал о том, что пора совершить такое путешествие. В юности он был лишен возможности отправиться в Европу – семья жила весьма скромно даже тогда, когда отец получил приход в Крофте. О дальних вояжах не приходилось и думать. Лишь после того как Чарлз прочно обосновался в университете, а его книжка о приключениях Алисы в Стране чудес стала, к его изумлению, снова и снова переиздаваться, с лихвой покрыв расходы на издание, он понял, что может позволить себе такую поездку.

Из дневниковой записи Кэрролла становится ясно, что, прежде чем «остановиться на Москве», друзья перебрали несколько вариантов. Предложение отправиться именно в Россию исходило от Лиддона. Оно и понятно: Лиддон к тому времени был уже опытным путешественником, немало поездил по разным странам Европы, но в России не был. Он хотел собственными глазами увидеть загадочную страну, познакомиться с ее храмами и православными священниками. На то у него были особые причины, к которым его друг не мог остаться равнодушным.

1850–1860-е годы в Англии были отмечены растущим интересом к Русской православной церкви. Английские историки и богословы обратились к ее истории, а также к сравнительному изучению православной и англиканской литургий. В это время вышло несколько книг священнослужителей, которые побывали в России и поддерживали серьезно обсуждавшуюся в те годы идею воссоединения Церкви, разделившейся еще в XI веке на Западную и Восточную. Лиддон, сторонник воссоединения, собирался встретиться в России с влиятельными государственными и церковными деятелями, с которыми был знаком лично или имел рекомендательные письма. Среди прочих планировалась встреча с епископом Дмитровским Леонидом, викарием московского митрополита Филарета [79]79
  Филарет(в миру Василий Михайлович Дроздов) (1782–1867) – митрополит Московский и Коломенский, крупнейший русский православный богослов XIX века. В 1994 году канонизирован Русской православной церковью в святительском чине.


[Закрыть], и с самим святителем Филаретом, пятидесятилетие архипастырского служения которого готовилась отметить вся Россия.

Доджсон ехал как турист: он хотел познакомиться со страной и не принимал участия в церковных дебатах, хотя, разумеется, знал о них. Решение отправиться в Россию казалось ему весьма смелым – недаром он поставил восклицательный знак после слов «остановились на Москве».

Впрочем, в обществе Лиддона он готов был рискнуть. Доджсон знал его не один год. Они познакомились вскоре после поступления Чарлза в Крайст Чёрч – к тому времени Лиддон уже окончил курс и получил статус пожизненного члена этого старинного и влиятельного колледжа. В 1853 году он был рукоположен в священники, а вскоре на его проповеди собиралось так много людей, что уместиться они могли лишь в самом большом в Оксфорде зале – трапезной Крайст Чёрч. К этому времени уже и Чарлз стал членом колледжа. Друзья часто встречались, обсуждали религиозные проблемы и университетские дела, ездили в Лондон на выставки и в театры (позже Лиддон отказался от посещений театра), совершали вместе долгие прогулки. Оба любили природу и искусство, оба обладали незаурядным чувством юмора. Преподаватели Крайст Чёрч не раз вспоминали, какой смех царил в их клубе, когда там бывали Кэрролл и Лиддон.

Во время путешествия в Россию приятели вели дневники – викторианская привычка, очень полезная для биографа! Кэрролл писал дневник, по его собственным словам, себе «на память» и как будто не собирался публиковать его. Впрочем, нельзя утверждать, что он вовсе исключал такую возможность; во всяком случае, для этого путешествия он специально купил две небольшие тетрадки.

При жизни Кэрролла «Русский дневник» (сокращенное название «Дневника путешествия в Россию в 1867 году») издан не был. В 1928 году Морис Л. Пэрриш, американский коллекционер из Нью-Джерси, купивший рукопись, выпустил его тиражом 66 экземпляров. В 1935 году появилось первое доступное публике издание «Дневника», осуществленное Дж. Ф. МакДермоттом; оно же было воспроизведено в 1977 году. Издание МакДермотта было выполнено очень неряшливо: в нем немало пропусков, русские имена и названия не выверены и часто искажены. Лишь в 1999-м английский исследователь Эдвард Вейклинг, подготовивший предпринятое Обществом Льюиса Кэрролла полное издание кэрролловских дневников, опубликовал в пятом томе тщательно выверенный текст.

«Русский дневник» представляет для нас особый интерес не только потому, что большая часть его посвящена именно России, в которую Кэрролл вглядывается с особым вниманием, но еще и потому, что позволяет внимательнее вглядеться в его автора. Заметки в этом дневнике более подробны и нередко более открыты, чем обычные ежедневные записи. В «Русском дневнике» Кэрролла много описаний. Есть там и гротески, и «нонсенсы», и – что особенно для нас важно – его личные оценки, порой весьма тонкие, которых, как правило, не хватает в других его дневниках. Это дает нам редкую возможность глубже заглянуть в мысли и чувства Кэрролла. Вот почему «Русский дневник» заслуживает весьма внимательного прочтения. Отметим также, что о путешествии в Россию биографы Кэрролла обычно пишут очень кратко, меж тем его подробное описание будет особенно интересно для русского читателя.

Немалую роль играют и дневники Лиддона, порой неожиданно проливающие свет на личность его друга. Кроме того, он едва ли не каждый день слал письма своей сестре Луизе, часто жившей у него после того, как потеряла мужа через несколько месяцев после свадьбы. Эти письма и дневник Лиддона подчас дополняют записи Кэрролла, сообщая некоторые подробности, не занесенные в его тетрадь.

В силу различия характеров и жизненных установок внимание каждого из друзей привлекали разные события и детали. Лиддон – любитель и знаток архитектуры, истории, живописи и искусства, но в первую голову священнослужитель, сосредоточенный на своей миссии. Его дневник в целом носит более строгий и деловой характер. Помимо обычных заметок путешественника, в нем есть и описания встреч с русскими церковными деятелями, и собственные мнения по различным церковным вопросам. Дневник Чарлза свободнее по стилю и содержанию. Его интересует многое вокруг, его острый взгляд хватает мельчайшие детали и характерные черты. Художественный нерв Чарлза сказывается во всём, отражаясь даже в кратких записях, нередко приправленных юмором, который отсутствует в дневнике его старшего друга. Особенно остро реагирует Чарлз на всяческие несообразности и парадоксы в поведении людей и ситуациях.

Мы, конечно, не можем с уверенностью сказать, читал ли Доджсон книги путешественников по России, но нет сомнения, что жанр путевых заметок был ему хорошо знаком. Возможно, отправляясь в путь, он вспоминал о «Сентиментальном путешествии» своего соотечественника Лоренса Стерна, которого и знал, и любил, на что в его дневнике есть прямое указание. Разумеется, дневник Чарлза в целом вряд ли можно назвать сентиментальным (напомним читателям, что это слово понималось в то время совсем не так, как сейчас, не говоря уже о советском времени, когда оно было чуть ли не бранным); впрочем, будут и здесь неожиданности.

Кэрролл ехал в Россию, предполагая по пути отчасти познакомиться и с Европой. Для первой части путешествия друзья выбирают следующий маршрут: Оксфорд – Лондон – Дувр – Кале – Брюссель – Кёльн – Берлин – Данциг – Кёнигсберг – Петербург. Из Дувра в Кале они плыли пароходом, а весь остальной путь, за одним исключением, проделали по железной дороге. Проведя в России месяц, они отправились в обратный путь уже другим маршрутом: Петербург – Кронштадт – Варшава – Бреслау – Дрезден – Лейпциг – Эмс – Париж – Кале – Дувр, останавливаясь в каждом из этих городов (естественно, за исключением Дувра) на 1–5 дней.

Путешествие началось 12 июля 1867 года: Чарлз приехал из Оксфорда в Лондон, чтобы отправиться в Дувр, где ему предстояло встретиться с Лиддоном и уже вместе плыть пароходом в Кале.

В Лондоне он неожиданно для себя обнаружил большое скопление народа: в этот день в столицу въезжал турецкий султан Абдул-Азиз, прибывший в Англию с официальным визитом. Принц Уэльский встречал его в Дувре; королевский поезд прибывал в Лондон на станцию Черинг-Кросс в 2 часа 30 минут пополудни. Газеты широко отмечали это событие, называя его беспрецедентным, ибо «никогда прежде “отец правоверных” не ступал на британскую землю».

Передвижение по городу затруднялось и прибытием в Лондон бельгийских добровольцев, которым столичный лорд-мэр устраивал торжественный прием в Мэншн-хаус, роскошной резиденции для подобного рода церемоний. «Начиная часов с шести в восточном направлении шел непрерывный поток омнибусов с героями», – не без иронии замечает Чарлз в дневнике. [80]80
  Здесь и далее цитаты из «Русского дневника» даются по моему переводу, выполненному по изданию МакДермотта и сверенному с оригиналом, хранящимся в коллекции Пэрриша в Принстонском университете, с восстановлением пропусков, исправлением неверно прочитанных слов и сохранением особенностей записей Кэрролла (использование заглавных букв, цифр вместо числительных, тире в длинных пассажах и пр.). Некоторые слова (имена, названия гостиниц и пр.) в дневнике Кэрролла написаны по-русски – русскими или английскими буквами. Я привожу их в кэрролл о вс ком, не всегда верном написании, оговаривая неточности.


[Закрыть]Лишь к вечеру Чарлзу удалось сделать необходимые покупки и отправиться в Дувр. Прибыв в гостиницу «Лорд Уоррен» (Lord Warren), он увидел поджидавшего его Лидцона.

Отметим, что утром этого дня Лиддон отправился к епископу Оксфордскому Сэмюэлу Уилберфорсу, чтобы взять письмо митрополиту Московскому Филарету, но не застал его дома.

Начало первого путешествия обычно протекает не слишком гладко. Вот и для Чарлза первые дни были временем небольших открытий (не всегда приятных), которые делают те, кто, нарушая привычный уклад своей жизни, впервые выезжает за пределы родной страны. Первое из них ему пришлось сделать еще в Дувре: явившись вместе с Лиддоном в восемь часов к завтраку, он обнаружил, что официанты в гостинице далеко не так проворны, как слуги в Крайст Чёрч. Доджсон и Лиддон нервничали – их пароход отходил в девять. В дневнике он изложил этот эпизод не без юмора. «Мы позавтракали, как договорились в 8 – по крайней мере, в это время мы сели за стол и принялись жевать хлеб с маслом в ожидании, пока будут готовы отбивные… Мы пробовали взывать к жалости случайных официантов, которые ласково нас утешали: “Сейчас подадут, сэр”; мы пробовали строго им выговаривать, на что они обиженно возражали: “Но их сейчас подадут, сэр”; с этими словами они удалялись в свои закуты, укрываясь за суповыми крышками и буфетами, – отбивные так и не появлялись. Мы пришли к заключению, что из всех добродетелей, коими может обладать официант, наименее желательна любовь к уединению». В конце концов отбивные всё же появились, и приятели благополучно взошли на борт парохода.

Плавание было спокойным, хотя на всём его протяжении непрерывно лил дождь. К счастью, наши путешественники, взявшие каюту, чувствовали себя лучше многих других. Вечером в дневнике Чарлза появилась запись: «Перо отказывается живописать муки некоторых пассажиров во время нашего тихого плавания, длившегося 90 минут; я же могу только сказать, что был чрезвычайно удивлен и несколько возмущен и думал лишь одно: я платил деньги не за это».

Он так описал свои впечатления о море:

 
Я нечисть и зонтик, один на троих,
Налоги и всякие хвори
Терпеть не могу, только более их
Я ненавижу море.
 
 
Рискните соленую воду разлить.
(Противно – скажу априори.)
А если ту лужу на мили продлить?
Похоже – не так ли – на море?
 
 
Побейте собаку хорошим кнутом
(Жесток сей поступок – не спорю),
Но именно так воют ночью и днем
Холодные ветры с моря.
 
 
Влечет вас стихии манящая песнь
Поспорить с волной на просторе.
А если вас скрутит морская болезнь?
Ну как? Привлекательно море?.. [81]81
  Перевод М. Матвеева.


[Закрыть]
 

Это стихотворение под названием «Морская болезнь» Кэрролл включил в сборник «Фантасмагория и другие стихи», вышедший в январе 1869 года.

По прибытии в Кале нашим путешественникам пришлось отбиваться от толпы местных жителей, предлагавших всевозможные услуги и советы. Вот тут-то Чарлзу и пригодились уроки французского языка, которые он брал в Оксфорде. Правда, из усвоенного словаря он воспользовался лишь одним словом: «Нет!» – которым отвечал на все предложения. Встречавшие, записывает он в дневнике, «один за другим удалились, повторяя мое Non!на разные лады, но с одинаковым отвращением». Пройдясь по рыночной площади, Чарлз отметил непривычную его глазу картину: площадь была «усыпана белыми чепцами оглушительно болтавших женщин».

Не задерживаясь в городе, они сели в поезд, идущий на Брюссель. В Бландене, на бельгийской границе, Чарлз впервые подвергся таможенному досмотру, впрочем, если судить по его дневнику, вовсе не строгому: их чемоданы выгрузили и «досмотрели – вернее, открыли и закрыли», после чего снова погрузили.

Дорога в Брюссель, шедшая по плоской однообразной равнине, задержала внимание Кэрролла лишь одной особенностью ландшафта: «Деревья здесь посажены длинными ровными рядами, и так как все они клонятся в одну сторону, чудится, что это разбросанные по равнине длинные ряды измученных солдат; некоторые выстроены в каре, другие застыли по стойке “смирно”, но большинство безнадежно бредет вперед, согнувшись, словно под тяжестью невидимых глазу вещевых мешков». Как этот ландшафт отличался от английского сельского пейзажа с его разбросанными небольшими группками деревьями и мягкими пологими холмами!

От Лилля до Турне с нашими путешественниками ехала семья с двумя дочерьми, старшей из которых было шесть лет, а младшей – четыре. «Последняя не закрывала рот почти всю дорогу», – отмечает Кэрролл. Лиддон в своем дневнике более критичен: «Она дергала отца за усы и бакенбарды, залезала ему на спину, мерила его очки и пр.». Верный себе Чарлз набросал карандашом портрет девочки. Родители, пишет он, «изучили рисунок, а оригинал изложил свое мнение в свободной (и, кажется, одобрительной) манере». Рисунок, разумеется, был подарен семье. «Когда они собрались выходить, мать велела девочке подойти и пожелать нам доброго вечера; мы поцеловали ее на прощание».

Остановившись в Брюсселе в гостинице «Бельвью» (Bellevue),путешественники пообедали (обед, по словам Чарлза, был tres simple [82]82
  Очень прост (фр.).


[Закрыть]– «и потому состоял всего из семи перемен»!) и пошли прогуляться по городу. Услышав в городском саду музыку, они направились туда и просидели в саду часа два, слушая оркестр, который показался им превосходным. Сад был ярко освещен фонарями, а за столиками, расставленными между деревьями, сидели «сотни людей».

Лиддон, приехав в Брюссель, надеялся посетить князя Николая Алексеевича Орлова, российского посла в Бельгии. Лиддон встречал его в Оксфорде и знал, что князь принимал участие в обсуждении вопроса о воссоединении Восточной и Западной церквей. Однако и здесь Лиддона постигла неудача.

14 июля он записывает: «Князя Орлова в Брюсселе нет. Но рекомендательные письма главе Синода и митрополиту Московскому Филарету будут отправлены в британское посольство в Санкт-Петербурге, где достопочтенный У. Стюарт будет рад оказать нам помощь». (Уильям Стюарт был секретарем английского посла в Петербурге; он был вторым сыном барона Блэнтайра – отсюда его титул «достопочтенный».)

Следующий день был воскресным, и друзья отправились в церковь Святой Гудулы, пользовавшуюся репутацией самой красивой в Брюсселе. Конечно, для Кэрролла посещение церквей не было ни пустой формальностью, ни обычным для туристов осмотром достопримечательностей. На протяжении всего путешествия он внимательно приглядывался к различным храмам: католическим, лютеранским, епископальным, а в России – православным. В Берлине он посетил синагогу, в Нижнем Новгороде – мечеть. Его интересовало всё: архитектура и убранство, подробности богослужения, музыка, пение, а главное, поведение молящихся.

Служба в церкви Святой Гудулы Чарлзу понравилась, и он пожалел, что не мог принять в ней участие: «Когда удавалось понять, что происходит, я присоединял свой голос к молящимся, но даже с помощью Лиддона, находившего мне тексты, я едва понимал слова». Эта открытость и готовность принять участие в службе христианских церквей различных конфессий будет сопутствовать Чарлзу не только на протяжении всего путешествия. Хотя он по-прежнему оставался членом Высокой церкви, к которой принадлежал его отец, он уже в это время начал отходить от нее. В последние годы своей жизни он написал об этом в статье «Вечное наказание».

Наблюдая за тем, как проходит служба в церкви Святой Гудулы, он заметил некоторую разобщенность между священнослужителями, а также между клиром и молящимися: «Хор пел свои гимны и пр., а священник, не обращая на него никакого внимания, вел свою часть литургии, меж тем как прочие священнослужители шествовали небольшой процессией к алтарю, на миг преклоняли пред ним колена (слишком короткий отрезок времени для настоящей молитвы) и возвращались на свои места. В важнейшие моменты службы, заглушая все остальные звуки, пронзительно звонил колокольчик. Вокруг нас кто молился сам по себе (мужчина рядом со мной, у которого не было скамеечки для коленопреклонения, опустился прямо на пол и читал молитвы, отсчитывая их на четках), кто просто смотрел; люди непрестанно входили и выходили». Впрочем, замечает он, музыка была очень красива, а два мальчика, кадившие перед алтарем, выглядели очень живописно.

В этот день друзьям повезло: они стали свидетелями церемонии, происходящей лишь раз в году, – пышного шествия с дароносицами. [83]83
  Возможно, речь идет об Оммеганге – костюмированной процессии со статуей Девы Марии, ежегодно совершаемой и поныне в начале июля.


[Закрыть]Впереди ехал отряд кавалерии (здесь Чарлз ставит в дневнике восклицательный знак, означающий в данном случае не столько восхищение, сколько удивление), затем длинными рядами шли мальчики в белых с алым одеждах, за ними девочки в белых платьях и длинных белых вуалях, потом толпа поющих мужчин, священников и прочих в роскошных одеждах, с хоругвями в руках, которые становились всё больше. Несли огромную статую Девы Марии с Младенцем в руках, снова хоругви и огромный балдахин, под которым выступали священники с дароносицами, при виде которых многие становились на колени. «Я никогда не видел такого великолепного шествия, – пишет он, – всё было очень красиво, но ужасно театрально и искусственно». Эти слова характерны для Кэрролла.

Пятнадцатого июля путешественники отбыли в Кёльн, где Чарлз пережил глубокое потрясение – он увидел Кёльнский собор. Сам он в дневнике так говорит об этом: «Мы провели около часа в соборе, который я даже не пытаюсь описать, – скажу лишь, что ничего подобного по красоте я в жизни своей не видел и не могу вообразить. Если бы можно было представить себе дух молитвы в некой материальной форме, это и оказался бы этот собор». Лиддон в своем дневнике не без удивления записал: «Доджсон был потрясен красотой Кёльнского собора. Я нашел его на клиросе: он стоял, облокотясь о поручень, и плакал, как дитя. Завидев служку, пришедшего, чтобы показать нам молельни за клиросом, он поспешил удалиться, говоря, что не может слышать его грубый голос в присутствии такой красоты».

Этот знаменательный день был завершен обедом с бутылкой рюдешсхаймского вина, полностью оправдавшего рекомендацию коротышки-официанта, и вечерней прогулкой, во время которой друзья перебрались на другую сторону реки, откуда открывался великолепный вид на город.