Текст книги "Золото скифов"
Автор книги: Нина Колчина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)
1
Огромная могильная яма центрального захоронения уходила в глубь материка метра на четыре и была полностью заполнена землей, нанесенной за долгие века грунтовыми водами. Как и предполагал Зимин, могила оказалась разграбленной.
К ней вели три подземных хода, или, как говорят археологи, «подземные мины». Все три начинались у основания кургана – два с северной стороны, один с южной – и постепенно углублялись до уровня погребения. Только материковый нетронутый грунт, в отличие от насыпи, мог обеспечить относительную безопасность копателя. Если два лаза рылись явно наугад, то третий – южный, самый древний, был кратчайшим путем к захоронению. Грабители хорошо представляли расположение могильной ямы. Настолько хорошо, что возникала догадка об их непосредственном участии как в похоронах, так и в сооружении кургана. Эти люди собственными глазами видели блестящую добычу и знали, за чем охотились.
Примерно до девятнадцатого века, может, чуть ранее охота шла только за золотом. Погребальные предметы из керамики, меди, бронзы стали похищать уже потом, когда появился спрос на антиквариат.
То, что центральная могила ограблена подчистую и даже в боковых нишах не нашли ни одного предмета погребальной утвари, свидетельствовало о неоднократных набегах на усыпальницу в разные эпохи. Зимин, конечно, огорчился, что его предположение оправдалось, но не удивился. Ленинградские коллеги из Эрмитажа, которые должны были заниматься разысканиями, видимо, тоже не очень-то рассчитывали на сенсационные находки – иначе не отдали бы курган в чужие руки. Но своих в тот год не хватало.
Огромные территории курганных памятников, попавшие в зоны строительства плотин, дорог, искусственных морей, требовали срочного расследования в связи с предстоящим уничтожением.
К так называемым «новостроечным» относились раскопки и близ хутора Драный – курган перекрывал русло Ингулецкого оросительного канала, сооружение которого подходило к концу. Заканчивались в этом году и раскопки.
Второй сезон Зимин работал как приглашенный археолог. «Открытый лист», дающий право на археологические исследования, был выдан не ему, а сотруднику Эрмитажа. Зимина это не смущало. Для него, как для ученого, преданного археологии, эти организационные штучки значения не имели. Хотя обидно, конечно, что написать статью по добытым материалам он не сможет. Да какая разница, в конце концов, чья фамилия будет значиться в научной публикации! Он безмерно благодарен своему товарищу из Эрмитажа за возможность копать такого исполина…
В центральной могиле не нашли ничего, кроме беспорядочно разбросанных костей скелета. Привлек внимание позвонок, в котором застрял наконечник стрелы. Он, видимо, и принес смерть какому-то скифскому царю. Зимин не сомневался, что захоронение царское. Много тому подтверждений, но прежде всего – высота кургана. Это огромный труд многих людей и признак истинно царской почести. Есть, правда, отступление от скифского погребального обряда: в боковой нише нашли скелет лишь одного коня, что совсем нехарактерно для царского захоронения. Никогда прежде Зимин не встречал такого нарушения скифских традиций. Может быть, это последнее распоряжение умирающего царя – похоронить рядом с ним только самого любимого… Все может быть! Теперь никогда не узнаешь. Зимин проникся вдруг сердечным, искренним расположением к хозяину кургана, решив, что симпатичный, видно, был мужик этот царь…
Вскоре Зимин испытал чувство истинного удовлетворения, увидев, как судьба наказала древних похитителей царского золота. Раскапывая грабительский лаз, обнаружили скелет человека. По расположению костей в грунте понятно, что жуткую свою смерть он встретил внезапно – скорее всего, его засыпало землей, когда грабители возвращались назад по прорытому ими коридору. «Так тебе и надо! Пес!» – в сердцах сказал Игорь.
Отец с интересом наблюдал за сыном. Сергею Матвеевичу даже показалось, что тот забыл свою Альбику – настолько увлекли раскопки кургана.
Однако, рассуждал Зимин, если «пес», как назвал грабителя Игорь, шел по направлению от могилы, то должен был нести в руках какую-то добычу! Стали аккуратно расчищать грунт вокруг кучки костей и наткнулись на первую находку – костяную чашу с остатками позолоты как снаружи, так и изнутри; необычной пологой формы, с толстым золотым ободом по краю и слегка отогнутыми ручками-кольцами.
Затаив дыхание, не обращая внимания на палящее солнце, все столпились вокруг Зимина, который держал на ладони варварскую миску. То, что она сработана из человеческого черепа, Зимин понял сразу. Так естественно потерявшая позолоту в местах, где ее касались губы, чаша наводила на мысль о тщетности усилий ученого перед лицом древности. Сколько ее ни изучай, никогда не постичь мироощущение человека другой эпохи! О чем, интересно, думал скифский царь, когда брал в руки эту чашу? Поил ли из нее своего ребенка?..
Зимин представил, как малыш пьет молоко из человеческого черепа и играет со скальпом врага, наматывая его волосы на ручонку… Картинка вполне реальная и, возможно, даже умиляла древнего скифа, если такое чувство было ему знакомо. Если… если… если…
Убрав находку в ящик, продолжили раскопку грабительского лаза и вскоре нашли россыпь небольших золотых пластиночек, так называемых «бляшек», которыми скифы расшивали праздничную одежду. Ткань давно истлела, нитки, которыми они пришивались, тоже, и десятки бляшек, с оттиснутыми на них изображениями зверей, в замечательной сохранности лежали в земле. Лоси, пантеры, олени, львы… динамичные, выразительные, рельефные. Встречались фигурки зверей с повернутой назад головой – излюбленный мотив в искусстве скифов Северного Причерноморья.
Уже перед заходом солнца в той же грабительской мине был найден сосуд, поставивший Зимина, археолога со стажем, в тупик. Золотая четырехручная ваза на подставке весила больше килограмма, но поражала маленькими для своего веса размерами – поместилась бы на мужской ладони. Аналогов ей нет ни в одном раскопанном кургане. Кверху сосуд сужался, а крутой бок украшала тонкая гравировка фриза со сценами охоты.
Ваза была необыкновенно хороша! Даже на глаз она казалась тяжелой, а визуальное сопоставление веса, размеров и довольно странных цельных ручек в количестве явно чрезмерном делало ее неуклюжесть абсолютно совершенной. Но откуда взялись эти четыре ручки? Что это за традиция такая? Скифская? Заимствованная? У кого? Нужно подумать… Сосуд имел серьезные повреждения: одна из ручек сильно помята; в верхней части от самого края до начала фриза – глубокая трещина.
Зимин понимал, что находка станет сенсацией, но далеко не всех волнует ее историческая и культурная ценность. Золото есть золото! Самых стойких вводило оно в искушение…
Собрав за ужином всех членов экспедиции, Зимин строго-настрого запретил болтать о золотых изделиях, найденных в кургане. Если слух о находках выйдет за пределы лагеря, среди местного населения и рабочих-мелиораторов начнется настоящая золотая лихорадка! Только полное соблюдение тайны о результате раскопок может гарантировать безопасность. Иначе… иначе за одну золотую вазу весом в кило с лишним могут и убить. «Да, да. Придут и убьют! – спокойно предупредил Зимин. – Бывало такое в истории археологии!»
Кроме того, он распорядился охранять ночью еще не вскрытые могилы. Знал, что ответственность за ценности, которая лежит полностью на нем, теперь лишит его сна. Скорее, скорее закончить раскопки и увезти в Москву драгоценные находки. Пусть полюбуются московские коллеги, прежде чем отправят ящики в Эрмитаж!..
Вскрытие боковой западной могилы никаких находок не дало. Ограблена она была полностью. Захоронение это, более позднее, чем центральное, не уходило на большую глубину, а плиты, сдвинутые грабителями, открыли доступ кислороду. В могиле истлело все, даже кости.
Воры не стали делать подкоп. Они просто нашли вход в дромос – коридор, ведущий внутрь кургана, разобрали каменный заклад из известняковых плит и прошли тем же путем, каким продвигалась похоронная процессия. На обратном пути и было потеряно зеркало. Лишь по этому единственному сохранившемуся из всей погребальной утвари предмету можно судить о том, что здесь была похоронена женщина – царица.
В древности зеркала делали из металла, лицевая сторона которого тщательно шлифовалась и полировалась до зеркального блеска. Находка в дромосе представляла собой массивный серебряный диск с толстой золотой обкладкой в виде жгута по самому краю окружности. Золотой жгут щедро украшали вставки красного янтаря, почти не тронутые окислительной коркой. Сильно поврежденной окислением оказалась длинная серебряная ручка с золотым шариком на конце. Позолота на обратной стороне диска достаточно сохранилась, чтобы разобрать рисунок, выполненный тонкой точечной гравировкой: Одиссей узнает переодетого в женское платье Ахилла – главного героя Троянской войны.
Зимин даже затаил дыхание, чтобы не спугнуть невозможную, нестерпимую красоту, сотворенную древним мастером…
К тому, что курган полон сюрпризов, Зимин приготовился после первой же находки, но никак не ожидал, что сюрпризы посыпятся как из рога изобилия!
Боковое восточное захоронение оказалось могилой ребенка лет шести-восьми, похороненного со всей пышностью царского погребального обряда – правда, не в отдельной усыпальнице, а рядом с отцом и матерью. С первого взгляда было понятно, что могила не ограблена. «Все на месте. Порядочек полный», – как в лихорадке шептал сам себе Зимин. Но самое поразительное то, что плотно пригнанные друг к другу известняковые плиты, с промазанными глиной швами, не пропускали грунтовые воды и в могильной яме вообще не оказалось земли!
Такого Зимину видеть еще не доводилось. На желтоватом известняковом полу когда-то стоял деревянный саркофаг, ныне истлевший совершенно и слоем пыли покрывавший косточки детского скелета. В изголовье саркофага стояли три миниатюрных сосуда для питья, инкрустированные полосками золота.
Игральные кости в детских захоронениях Зимин встречал. Были они и здесь – лежали в полуистлевшем кожаном футлярчике. Но что он видел впервые – золотые игрушки! Фигурки оленя, пантеры и лошадки на колесиках так беспредельно хороши и так трогательно стерегли покой маленького хозяина, что на глаза навертывались слезы.
Когда очистили скелет малолетнего царевича от пыли истлевшего саркофага, он оказался усыпан золотыми бляшками – все, что осталось от парадной одежды. Шейные позвонки обвивало золотое украшение – гривна, – сделанное из множества тонких переплетенных проволочек. На безымянном пальчике золотой перстенек…
В боковой нише захоронены убитые слуги, все умершие неестественной смертью. Об этом говорила ужасная картина расположения скелетов в боковой нише: вывернутые руки, раскинутые ноги, судорожно сжатые пальцы. Очевидно, их бросили в могилу еще живыми, и агония продолжалась в уже замурованном склепе.
Из могильной ямы можно было спуститься еще в одно помещение, где находилась разная хозяйственная' утварь: кувшины, котлы для напутственной пищи, в которых лежали кости животных, крюк, ажурная жаровня.
Лагерь находился под впечатлением от находок. Такой археологической удачи больше не будет никогда! Это понимали все. Экспедиция в общем-то завершилась, хотя курган еще предстоит дообследовать и раскопать на снос. Сергей Матвеевич ужасно устал. Отпустив Надю домой, что сделал в нарушение правил, он взвалил на себя ее работу. Он неплохо с этой работой справлялся, но отнимала она много сил и уйму времени. Все материалы придется передавать в Эрмитаж. Он очень старался не подвести товарища и в лучшем виде сделать зарисовки и планы.
Как он жалел, что такие сенсационные находки случились без Нади! Он знал, она ужасно расстроится, и очень хорошо ее понимал. С другой стороны, Надю в последние годы стали одолевать сомнения в правильности того, что они делают. Археологи изучают жизнь скифов по погребальным памятникам, и разрушать курганы, или, как говорит Надя, «тревожить могилы», их удел. Но поскольку она стала воспринимать это как грех, может, и хорошо, что не видела «пальчика» с перстенечком и игрушечек в изголовье… Ему тоже на какой-то миг стало не по себе.
Но жизнь есть жизнь! Сегодня решили отпраздновать успех экспедиции – купить вина, горилки, ужин заменить шашлыком. Хотят люди веселья. Пусть погуляют! Главное – не болтали бы о находках.
Солнце последними косыми лучами освещало лагерь. Так непривычно было видеть горящий костер в это время суток, когда еще не стемнело. Это мужчины нажигали угли для шашлыка. Кастрюли с мясом, в связи с неожиданностью праздника, поставили куда потеплее, ближе к огню, чтобы мариновалось быстрее, ускоренным способом. Женщины колдовали над чем-то сообща, сидя за длинным обеденным столом и оживленно переговариваясь. В сторонке, готовясь к неожиданному празднику, две девушки мыли голову, поливая друг друга из высокого кувшина и весело повизгивая.
Румын ворошил короткие сухие поленья отобранной у Игоря палкой, многозначительно молчал, то и дело поглядывая на заходящее солнце. Игорь, чуть ошалевший от пережитых за день волнений, пытался расшевелить и разговорить его. Румын только вздыхал. Наконец, еще раз вскинув голову к небу, спросил:
– Игоряшка, ты очень жракать-то хочешь?
– Шашлычка бы поел с удовольствием. Ты как?
Потянув Игоря в сторону, Румын заговорил горячо и быстро:
– Ты помнишь, что Сергей Матвеевич хотел центральное захоронение дообследовать? Представляешь, сколько там народу будет? Мы и не увидим толком ничего! Давай сейчас вдвоем туда спустимся! Ты, Игоряшка, и я! Только ты и я! – словно в горячке бормотал Румын. – Мы ж ничего плохого не делаем, Игоряшка! Возьмем фонарики, мастерки, обстучим там все стеночки. Вдруг нишу найдем, пока они шашлык кушать будут…
Игорь растерянно смотрел на Румына. С одной стороны, ужасно интересно и соблазнительно спуститься в камеру, когда рядом никого нет. С другой… как отец к этому отнесется? Может, не надо этого делать? Есть какие-то но, просто ни Румын, ни он сам этого сейчас не видят…
– Игоряшка! Мы с тобой когда-нибудь внукам рассказывать будем, как это… как с фонариком и мастерком… А вдруг тайник найдем? Ты же книжки читаешь! Сам знаешь, бывает такое в древних захоронениях. Ну как? Давай?
– Давай! – решился Игорь. – Ну что, в самом деле, плохого… а вдруг правда найдем…
Могильную яму прикрыли по распоряжению Зимина рубероидом, и, чтобы спуститься туда, пришлось завернуть его с одного края. Минут тридцать-сорок солнечный свет позволял кое-как ориентироваться в той части камеры, куда он проникал. Было нестерпимо жарко и душно. Обливаясь потом, Румын и Игорь простукивали рукояткой мастерка стены камеры, надеясь по звуку определить полость, если она там была, но стены молчали. За известковыми плитами был однородный грунт.
Первым не выдержал Румын:
– Слушай, Игоряшка! У меня уже в ушах стучит. Жарища какая! Это я не учел. Ну его к черту, этот тайник! Вылезаем?
Но Игорь вошел во вкус. К тому же отказываться от задуманного не в его характере. Он упрямый.
– Нет, Пашка. Так не пойдет! Жарко? Давай вылезем наверх, передохнем немного – и назад. Было из-за чего от шашлыка-то отказываться!
В боковой нише, куда они проникли после десятиминутного перерыва, жара лютовала еще сильнее и дышалось действительно тяжело. Держа фонарик в одной руке, мастерок в другой, они обходили камеру, простукивая каждую плиточку от пола до высоты вытянутой руки.
В какой-то момент Игорь увидел себя и Румына со стороны: в полной темноте два чудика в предобморочном состоянии… с мастерками в руках… Стоп! Или послышалось? Нет. Звук явно другой. Румын, которого Игорь сразу же позвал, подтвердил – другой! Направив фонарики на звучащую другой нотой часть стены, они стали изучать швы между плитами. Углом мастерка Румын хотел провести вдоль жгутика шва, но мастерок, как в масло, вошел в рыхлую, превратившуюся в труху глину. Румын отдернул руку и осветил фонариком лицо Игоря.
– Там что-то есть, – сказал он шепотом.
– Слушай, давай пометим плитку и оставим до завтра! – несмело предложил Игорь.
– Ага! Теперь ты в кусты! Ну хотя бы пару плиток вынем! Понятно будет – есть там тайник или нет.
– А если есть?
– Если есть – сразу Сергею Матвеевичу скажем…
Вынуть известковую плитку оказалось несложно. В то время как Румын вычищал сухую глину, Игорь поддерживал готовый выпасть кусок известняка, который легко подался наружу, и Игорь с трепетом принял его на руки, словно новорожденного. Вслед за отвалившейся плиткой выпала рукоять меча с остатком изъеденного коррозией лезвия.
Тайник!! Это все-таки тайник! Направленные в таинственную нишу лучи двух фонариков не оставляли никаких сомнений. В нише горизонтальными рядами лежали какие-то предметы, густо пересыпанные землей. Судя по плотности слоев, в нише рухнул свод, придавив все, что там находилось.
Не сговариваясь, Румын и Игорь осветили циферблаты наручных часов и переглянулись. Без четверти десять. Только сейчас Игорь понял – не нужно им было раскрывать этот тайник. Как теперь быть? Оставить его в таком виде нельзя. Значит, немедленно нужно приступать к расчистке ниши! И это на ночь глядя! В полной темноте!
– Да. Похоже, Паш, мы с тобой не правы.
В лагерь возвращались молча, с жадностью наполняя легкие прохладным воздухом. Игорь прижимал к груди обломок меча и думал о том, как сказать отцу…
Веселье у костра было в полном разгаре. Видимо, рассказывали что-то очень смешное, так как хохотали дружно и в полный голос. Народ постарше, среди них отец, собрался чуть поодаль. По громким голосам и усиленной жестикуляции было ясно, что выпили изрядно. Увидев сына, Зимин радостно просиял и протянул к нему руки:
– Сынок, ну куда ж ты запропастился? Я тревожиться стал. Увел, думаю, моего Игорька этот черт!
Последние слова относились к Румыну, который виноватой тенью маячил позади Игоря, бросая на Сергея Матвеевича боязливые взгляды.
– Пап, мне поговорить с тобой надо…
Тайник расчищали впятером до трех часов ночи. Свод потайной ниши давно рухнул, придавив ценности тяжелой массой земли и известняка. Две большие серебряные чаши с широким фризом и серебряный сосуд для вина оказались на самом дне и поэтому были сильно помяты. Не повезло и золотой амфоре – сплющенные бока, от края до горлышка рваный разлом. А вот ее содержимое – перстни, браслеты, тяжелые гривны – не пострадало вообще.
«Ах!» – не удержался Зимин, взяв в руки массивную бляху, которая служила когда-то украшением кожаного щита. Золотой олень с трудом умещался на ладони. Узкая морда с трепетными ноздрями вскинута вверх, длинная шея напряжена, роскошные ветвистые рога стелются вдоль спины. Поджатые стройные ноги сложены естественно и грациозно, что придает всей фигуре животного трогательную живую хрупкость.
Забыв про удушающую жару, отзывавшуюся сумасшедшей тахикардией, Сергей Матвеевич долго держал оленя в руках, не в силах отвести от него глаз. Но рассмотреть содержимое тайника как следует в ту ночь не пришлось. Уставшие, измученные духотой, все думали только о том, как бы выбраться из склепа наружу.
Очистить нишу до конца не удалось. Землю выгребали, а она все равно сыпалась откуда-то сверху. В том, что крупные предметы из тайника взяты, Зимин не сомневался, а мелкие могли остаться, но искать их ночью тяжело, да и вряд ли имело смысл. Завтра утром, со свежими силами…
Игоря и Румына оставили сторожить тайник. Находки тем временем, чтобы не будоражить спящий лагерь, перенесли в их палатку, где Зимин вместе с помощниками решил дождаться утра. Несмотря на одолевавшую дремоту, спать Зимин запретил. Ценности-то немыслимые! Самые знаменитые музеи мира поспорили бы за право их приобрести. Господи! Нервотрепка какая! Игорек, Игорек… На кой черт он туда полез! И Румына сбил с толку. Глупое какое мальчишество!
Зимину вдруг стало жаль сына. Кто знает, что было у него на уме, когда решил тайник искать? Может, помочь отцу хотел, а последствий-то не предвидел. Теперь переживает парень. Зимин вздохнул и решил, что завтра обязательно все уладит.
Как только рассвело, скифские ценности убрали в ящик экспедиционной машины, и, пока лагерь просыпался, Зимин отправился к кургану. Сторожей он нашел мирно спящими на траве и даже слегка похрапывающими, несмотря на набирающее силу солнце.
Одного взгляда на курган было достаточно, чтобы понять – там побывали чужие. Рубероид, которым прикрыли могилу, был небрежно сдвинут в сторону, а доски, положенные сверху для надежности, отброшены метра на три. Со смутной надеждой на то, что ошибся, Зимин спустился в камеру. Пол засыпан землей, а боковая ниша, в которой нашли тайник, вообще выглядела неузнаваемо: тайник полностью очищен от земли – сегодня ночью он от этого отказался – и множество разных по высоте холмиков возвышалось на полу, словно кто-то пытался делать куличики из пересушенного грунта. Видимо, догадался Зимин, землю просеивали в поисках мелких предметов. А уж нашли что-нибудь или нет – теперь не узнать.
На раскопках побывали грабители! То ли ночное движение у могилы привлекло чье-то внимание, то ли проболтался кто… Но оставаться в лагере после случившегося нельзя.
Все. Началась золотая лихорадка! Именно этого Зимин боялся больше всего. Надо срочно уезжать. Сегодня же.
Прикинув все возможные варианты, Зимин выбрал железную дорогу. Пойдет прямо к начальнику вокзала. Если нормальный мужик – должен помочь. Археологи в этих краях частые гости, и относятся к ним всегда с уважением. А если не поможет, выход один – звонить Ульянскому. До Москвы бы добраться, а находки и потом в Эрмитаж переправить можно. В попутчики Зимин взял Игоря и Румына. Как ни сердился на них, все равно – свои…
Надежду уехать ближайшим поездом пришлось оставить, как только добрались до вокзала. Судя по равнодушным лицам людей, полулежащих на облезлых лавках в зале ожидания, они давно смирились с туманно-неопределенной перспективой возвращения домой. Лишь нахальные москвичи осаждали окошко кассы, совали туда орущих детей, причем не всегда своих, громко ругались и потрясали удостоверениями.
Начальник вокзала, к которому прорвался Зимин, разводил руками, уверял, что все билеты проданы и не может он ни с того ни с сего отбирать их у граждан, даже если этого потребуют в ЦК КПСС.
То ли лукавил, то ли просто врал путеец, но после вмешательства Ульянского, с которым Зимину, к счастью, удалось связаться, места на ближайший поезд все же нашлись.
Сергей Матвеевич позвонил домой. Трубку взяла Надя и ужасно разволновалась, узнав, что муж и сын возвращаются раньше срока. Но когда он сказал, чтобы к поезду подъехала институтская машина, поскольку они едут с грузом, Надя поняла, в чем дело, и спросила: «Сенсационным?»
«Сразу сообразила! Умница моя!» – умилился Зимин.
Сейчас, когда все постепенно устраивалось, он мог позволить себе немного расслабиться и помечтать о жене. Очень не хватало ее все это время! Они ведь всегда вместе, и как же ему хорошо и спокойно рядом с Надей! Оказавшись без жены, Сергей Матвеевич особенно остро осознал нерушимую сердечную привязанность к ней как великое счастье.
Очень соскучился! Поэтому, когда за окном поплыл перрон Курского вокзала и он увидел Надю, от радости застучало в висках… Память удержала убежавшую картинку перрона: в толпе встречающих – Сашка, Альбинка, Глеб и Надя рядом с каким-то долговязым хмырем…
Его словно кипятком ошпарило. Да это Плинтус! Точно! Плинтус. Сколько лет не виделись, но он его узнал. И Надя какая-то чужая, растерянная. Именно растерянная. Господи!. Неужели этот подлец до сих пор что-то для нее значит? Сразу вспомнил ее воспаленное, осунувшееся лицо, сухие глаза, когда собирала свои вещи, чтобы уйти к нему. Словно не в себе была. Как в тумане. Руки дрожали. Но глаза… С болью и отчаянием в душе он признавался сам себе: никогда, никогда раньше не видел у нее таких глаз. В них застыла темная звериная жажда спаривания, и ради того, чтобы ее утолить, она готова была на все. Ему казалось тогда, что от нее даже запах исходит какой-то животный. И это тоже знак ТОМУ, сопернику его, что хочет, хочет…
Ее не было три месяца. Зимин думал – умрет, не выживет. Никак не мог отделаться от преследующего видения их совокупления: ТОТ брал ее грубо, нагло, по-хозяйски… а ей нравилось, нравилось…
Может быть, его видение было не так далеко от истины. ТОТ посмел ее ударить! Скотина, сволочь пакостная! Зимин не знал, что там произошло; они никогда потом не говорили об этом, но вернулась тогда Надя с синяками на лице и руках…
Что ему надо? Зачем он здесь?
Поезд остановился. Водитель институтской машины вместе с Глебом сразу вошел в вагон помочь нести ящики. Зимин нарочно затягивал выход на перрон. Все надеялся, уйдет куда-нибудь Плинтус.
– Не знаешь, что там Тусуев делает? – равнодушно спросил он Глеба.
– Этот блондин облезлый? Не знаю. Мы его на вокзале встретили. Кстати, Игорь, гляди в оба! Он с сыном приехал. Довольно наглый тип и с Альбинки глаз не сводит.
«Блондин облезлый», – с удовольствием повторил Сергей Матвеевич и хорошо, с отеческой теплотой посмотрел на Глеба. Чутье подсказало Глебу, что уничижительное замечание в адрес незнакомца будет приятно Сергею Матвеевичу. Отчего ж не уважить старика! И ведь попал в точку. Не подвело чутье.
…А Плинтус даже не думал уходить и вообще держал себя достаточно свободно. Зная, что Зимин не подаст руки, не подал и свою, но сына ему представил:
– Познакомься. Это мой Митька.
– Дмитрий, – протянул тот руку Зимину, и Сергей Матвеевич ощутил крепкое, энергичное пожатие.
Высокий, широкоплечий, светловолосый – он был очень похож на отца. И Глеб прав – Дмитрий буквально впился глазами в Альбинку. «Как и папаша – норовит взять чужое!» – негодовал Сергей Матвеевич. Невооруженным глазом видно, что это девушка Игоря…
Это действительно было ясно с первого взгляда. Альбинка сияла и готова была броситься Игорю на шею, а он лишь скромно поцеловал ее в щеку, давая понять, что не место…
– Любишь? – прошептала она.
– Люблю. Очень соскучился.
– Игорек? Ты почему тихий какой-то? Что-нибудь случилось?
– Я потом тебе все расскажу. А «тихий», как ты говоришь, потому, что отца подвел. Думаю, очень сильно, – взволнованно на ухо Альбинке сказал Игорь.
Гневно сверкнув глазами в сторону Тусуева-младшего, он взял ее за плечи и демонстративно развернул спиной к наглому парню.
