Текст книги "Золото скифов"
Автор книги: Нина Колчина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)
2
Невысокие уличные фонари заливали лесную тропинку ярким оранжевым светом. Лес же был таким черным и густым, что казалось, в нем живут волки. Или большие остроклювые птицы с тяжелыми крыльями, или стаи грызунов с мелкими лапками и острыми зубками. Вот сейчас они выглянут из-за деревьев, выползут из-за сугробов и как…
– Ау! Игорек! Ты почему нас бросил? Нам страшно! Мы все дрожим! – капризно верещала Альбинка.
Игорь, оторвавшись от девчонок метров на двадцать, развернулся, набрал пригоршню снега и, приняв воинственный вид, начал лепить снежок.
– Давай покажем ему, где раки зимуют! – тихо, чтоб не услышал брат, подначивала подружку Сашка.
Взявшись за руки, они что есть мочи рванули вперед. Снежок пролетел над их головами, никого не задев. Игорь склонился над сугробом, чтобы слепить новый, но не успел. Четыре руки с силой пихнули его в снег. Не удержав равновесия, он упал навзничь, и Альбинка с хохотом навалилась сверху. Пушистый сугроб осел под их тяжестью и почти полностью укрыл Игоря. Он беспомощно барахтался в неудобной позе, пытаясь встать, но Альбинка изо всех сил давила на плечи, не позволяя ему нащупать точку опоры.
Сашка, взобравшись на сугроб и чуть не утонув в нем, черпала пригоршнями легкий сухой снег и обрушивала на них, приговаривая:
– Ой, мамочка! Какая пурга-то разыгралась! Это ж надо! Ой-ё-ё-ё-ёй!
Утомившись, она бессильно откинулась на спину, раскинула руки и затихла. Альбинка, тоже устав от борьбы, ослабила хватку и откатилась в сторону. Фыркая и отряхиваясь, Игорь выбрался на дорогу.
– Хватит на снегу валяться, дурочки! Отморозите себе все к чертям!
– Игорек, а если я себе все отморожу, ты меня не будешь любить? – Альбинка отдувалась, как после стометровки.
– Вставайте! Кому говорят! – Игорь решил во что бы то ни стало не забывать о том, что он старший. Выдернув их за руки из сугроба, стал отряхивать снег сначала с Альбинки, потом с сестры. – Нет. Так ничего не получится. Нужно снять куртки и встряхнуть. Пошли в клуб. Там обсохнем и в пинг-понг поиграем, – предложил он.
Вечером в клуб стекался народ. В клубном буфете, самом оживленном месте, продавались хорошие конфеты, импортные сигареты, чешское пиво, вобла, доброкачественный алкоголь, вкусные газированные напитки, все то, что определялось одним словом – дефицит.
Непосредственно к торговому зальчику примыкала небольшая комнатка, где можно было сесть за столик и выпить купленную в буфете бутылку «Тархуна» или «Байкала». Но традиция дуть там газировку как-то не прижилась. Комната пользовалась дурной репутацией – в ней кутили министерские сыновья.
Сами министры облюбовали просторную бильярдную. Переговариваясь друг с другом вполголоса, они сосредоточенно и важно гоняли костяные шары по зеленому сукну. Молодежь старалась не тревожить их, даже если в бильярдной освобождался стол. Основной контингент в «Архангельском» принято было уважать, во всем идти ему навстречу, что в общем-то вполне логично. Нарушившие правило подвергались всеобщему и полному осуждению.
Самым демократичным местом в клубе был просторный холл на втором этаже. Здесь за теннисным столом легко и с удовольствием общался народ от тринадцати до тридцати.
Отряхнув от снега куртки и положив на батарею шарфы, шапки и перчатки, Сашка с Игорем вслед за Альбинкой поднялись на второй этаж. Большая компания молодежи, шумно встретив Альбинку, довольно приветливо поздоровалась с ее друзьями. Брата с сестрой здесь знали многие.
Сашка быстро оглядела комнату. Теннисный стол освещала яркая лампа. Настенные светильники не горели, поэтому в дальнем конце холла, где и располагалась компания, было почти темно. С трудом различая лица, Сашка увидела Глеба и встретилась с ним взглядом.
Сразу вспыхнули щеки, застучало сердце, а в затылок словно вонзились сотни иголочек, вызывая волнение, тревогу и растерянность. Полностью овладеть собой ей удалось только за теннисным столом. Глеб, отодвинув очередного игрока, предложил Сашке сразиться.
Легкая, ловкая, быстрая, Сашка неплохо играла, но с детьми «Архангельского» соревноваться было непросто. Часами стучавшие шариком по столу, многие из них достигали блестящих результатов. Даже те, кто, подобно Глебу, недавно поселился в поселке, находились в прекрасной спортивной форме.
Состязание Сашки и Глеба оказалось таким захватывающим и страстным, что вся компания, прекратив посторонние разговоры, увлеченно следила за игрой. Когда второй счет составил 10:10, напряжение достигло предела.
– Больше! – стройным хором комментировали зрители.
– Ровно!
И снова в звенящей тишине слышался только стук шарика.
– Меньше!.. Ровно!.. Больше!.. Ровно!..
Четыре раза спортивная удача маятником качалась между Сашкой и Глебом. Покручивая шарик левой рукой, Сашка уже занесла ракетку, чтобы закрутить его в своей знаменитой подаче, но взглянула на Глеба и замерла… Губы плотно сжаты, темные волосы упали на лоб, щеки порозовели, а глаза… в них было такое неистовое желание победить, словно на кон поставлена жизнь.
Небрежно взмахнув ракеткой, Сашка нарочно запулила шарик так далеко, что он вообще пролетел мимо стола.
– Нервы не выдержали! – вздохнул кто-то…
– А ты молодец! Хорошо играешь! – похвалил Глеб, внимательно разглядывая Сашку, которая только сейчас сообразила, что в клубе очень жарко и можно снять свитер. Оставшись в простой белой кофточке, она все-таки накинула свитер на спину, спустив вперед рукава.
– Саш! Я еще в прошлый раз хотел тебя спросить, а чем это пахнут твои вещи? Знаешь, такой запах специфический! Как в комнате после ремонта. Ты, случайно, не на маляра учишься?
– Учусь не на маляра, а на кого выучусь, жизнь покажет, – серьезно ответила она. – Я в художественной школе учусь. И пахнет от меня красками. Неужели так чувствуется?
– Угу. Но у меня нюх как у собаки. За версту чую! Так ты художницей хочешь быть?
– Не знаю еще. Может быть, скульптором.
– Класс. А поступать куда будешь?
– В Строгановку. А ты?
– В МГИМО, наверное. Слушай, ты лыжи любишь?
Сашка поспешно закивала.
– Знаешь, – продолжал Глеб, – давай завтра на лыжах рванем! Но не греми ведром!
– Это как? – смутилась Сашка своей непонятливости.
– Не говори никому из этой компашки. Только Альбинка, Игорь, ты и я…
Пока дети были в клубе, родители прогуливались по дорожкам, с наслаждением вдыхая чистый морозный воздух. Редкие парочки, неспешно шедшие им навстречу, почтительно здоровались с Ульянскими. Владимир Иванович всех приветствовал по-разному – то сердечно, то вежливо-равнодушно, а то и вовсе начальственно-строго.
Татьяна, до смешного точно копируя интонации мужниных приветствий, гордо демонстрировала местному бомонду новую шубу из серой каракульчи. Когда же дорожки совсем обезлюдели, она, потеряв к прогулке всякий интерес, объявила, что замерзла, и предложила вернуться на дачу.
– Ну-ка, бабоньки, приготовьте нам какую-нибудь пищу! Легонькую, но побольше, – скомандовал Ульянский, как только открыл дверь, и весело подмигнул Сергею Матвеевичу.
Официантку давно отпустили домой, и «бабоньки» сами хлопотали по хозяйству. Хлопоты, впрочем, были не очень обременительные. Холодильник забит разными деликатесами – только достать, порезать да разложить по тарелкам.
Сидели в столовой за огромным столом, когда на огонек заглянул сосед по даче. Ульянский представил ему друга:
– Зимин Сергей Матвеевич. Мой университетский товарищ. Скифолог. Ведущий научный сотрудник Института археологии. Докторскую защитил в прошлом году. – В голосе Ульянского зазвучали горделивые нотки.
– Скифолог? – заинтересованно переспросил сосед и энергично встряхнул руку Зимина. – «Класс!», как сказал бы мой сын. А правда ли, что русские произошли от скифов? Помните?..
…Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы,
С раскосыми и жадными очами!..
Сергей Матвеевич вздохнул. Сколько раз ему задавали этот вопрос и декламировали эти стихи! Ничего не поделаешь. Поэт в России больше…
– Это образ, – улыбнулся он. – Какие же мы скифы! Мы к ним никакого этнического отношения не имеем. А азиатами их можно считать разве что по происхождению. Они и пришли из Азии, оказавшись, кстати, первыми в веренице кочевых племен, которые на протяжении тысячелетий волнами накатывали на Европу по Великому степному коридору.
– А последним, значит, хан Батый? – неуверенно спросил гость.
– Совершенно верно! Татаро-монголы. Так что кровушка кочевников-то в нас, конечно, течет.
Сергей Матвеевич развел руками, зацепив рукавом пиджака рюмку с водкой. Надя тут же подняла рюмку и промокнула салфеткой расплывающееся на скатерти пятно. Он даже не заметил этой маленькой неприятности.
– Скифский мир был очень пестрым: скифы – общее название многих племен, обитавших на огромных территориях от Черного до Желтого моря. Но особую известность приобрели европейские скифы, заселявшие Северное Причерноморье с седьмого века до нашей эры. В них, знаете, сочеталось несочетаемое – грозная воинственность, дикие и жестокие, даже по меркам того времени, нравы и непостижимо глубинное осознание красоты как хрупкости… Никогда не перестану удивляться этому! Совершенно поразительная вещь! Недаром они оставили по себе такую живую и долгую память, что Восточную Европу называли Скифией вплоть до Средневековья, хотя с исторической арены скифы окончательно сошли еще в третьем веке нашей эры. Объявлять же их прямыми предками русских – безосновательно. Равно как и наделять раскосыми очами. Археологические находки дают нам реальное представление об облике скифов.
Зимина слушали с неподдельно уважительным вниманием, какое всегда выпадает долго и страстно увлеченному чем-то человеку.
– Расскажи-ка о куль-обских находках! – попросил Ульянский. – Министрам полезно иногда узнавать что-нибудь новое. От этого они меньше важничают, – поддразнил он гостя.
– Конечно, расскажу, Владимир Иванович! Ты же знаешь, говорить о курганах для меня удовольствие… В середине девятнадцатого века, совсем в общем-то недавно, под Керчью начались раскопки кургана Куль-Оба, которые дали сенсационные находки – тысячи золотых изделий, выполненных в так называемом скифском зверином стиле. Но самая выдающаяся находка Куль-Обы – круглый сосуд из сплава золота и серебра со сценами скифской жизни. Впервые удалось увидеть изображения скифов – ни раскосых очей, ни выдающихся скул… Типичные, так сказать, европеоиды!
– Минуточку! Чтобы один конкретный министр меньше важничал, – гость многозначительно посмотрел на Ульянского, – объясните, что такое «скифский звериный стиль»?
– Это созданный скифами художественный стиль, отличительная черта которого – бесподобные по красоте и пластике изображения зверей. Чаще всего оленя – почитаемого и священного животного. Происхождение скифского звериного стиля до сих пор неизвестно. Это, пожалуй, одна из самых влекущих загадок современного скифоведения. Впрочем, загадочности и таинственности в научной проблеме, именуемой «скифы», предостаточно. Начиная от происхождения европейских скифов и заканчивая внезапным исчезновением целого этноса. А что до курганных находок, в особенности украшений, – большинство из них выполнено в зверином стиле.
– Сергей, а мода в ювелирных украшениях у них существовала? – вмешалась Татьяна.
– Молодец, Таня! Хороший вопрос! Я, признаться, не задумывался, – засмеялся Сергей Матвеевич. – Появлялись, конечно, новые способы обработки металла, новые художественные приемы… Надюша, как ты считаешь?
Надя собралась было ответить, но Ульянский, прижав к себе жену и чмокнув в лоб, громогласно заявил:
– Танюха у меня умная. Не была б моей супругой, я бы ее в депутаты двинул! Так что там, Надюша, со скифской модой?
– Это на самом деле интересно. Трудно теперь сказать, что считалось у скифов модным, но как мужчины, так и женщины носили шейные украшения в виде жгутов – тяжелые, кстати, почти по полкило, их называли «гривны»; браслеты, серьги, кольца. Скифы щедро декорировали одежду золотом, особенно праздничную, а также посуду, оружие, конское снаряжение… Можно ли считать это модой? – Надя пожала плечами и вопросительно взглянула на мужа. – Скорее религиозной традицией. Как нельзя с точки зрения моды рассматривать всемирно известное изображение оленя – символ скифской культуры. А вот заказывать золотые украшения и богатую утварь у греческих мастеров, хотя были свои, скифские, среди царей и знати, вполне возможно, вошло в моду. Ведь скифы весьма мирно общались с Греками, заселявшими черноморское побережье. Но надо сказать, по-варварски жестоко наказывали за экстравагантность тех, кто отступал от традиций предков, – усмехнулась Надя.
– Известна печальная история скифского царя Скила, – подхватил тему Зимин. – Он слыл настоящим грекоманом и поплатился за свое пристрастие к эллинской моде – ему отрубили голову.
– Ну, Танюха, модница моя! Не зажилась бы ты в Скифии! – захохотал Ульянский.
Хлопнула входная дверь, которую в «Архангельском» запирали только на ночь. Вернулась молодежь. Весело отряхивая снег, снимая подмокшую обувь, они толпились в прихожей, нарочно мешая друг другу и толкаясь.
– Игорек, давай сюда свои перчатки! Их просушить надо! – командовала Альбинка, расправляя на вешалке его куртку. Заглянув в столовую и сказав всем «Привет!», она вежливо и уважительно поздоровалась с гостем. Наклонившись к Сашке, пояснила: – Это новый министр. Большаков Борис Петрович. Отец Глеба.
– Какой старый! – удивилась Сашка, мельком взглянув на грузного человека лет пятидесяти пяти.
– Мыть руки и за стол! Я ужас какая голодная. – Обхватив Сашку и Игоря за плечи, Альбинка направилась в ванную.
Ульянский подмигнул другу:
– Сергей, вижу, Альбинка моя неравнодушна к Игорю. Глядишь, старик, породнимся еще, лет эдак через несколько. Внуков общих иметь будем! А? Что скажешь?
– Владимир Иванович! Буду очень рад! Ты ж знаешь, мы с Надей любим Альбину. Она хорошая, умная девочка.
Молодежь села за стол. Ульянский, немного разомлевший от алкоголя, смотрел на них с умилением. Сам, как хлебосольный хозяин, наполнил рюмки гостей. Даже девчонкам налил вина.
– У меня есть тост, друзья. Выпьем за наших детей. Им посчастливилось родиться в прекрасной стране. Пусть они проживут в ней хорошую, счастливую жизнь и в полной мере смогут воспользоваться преимуществами нашего советского социалистического строя! А мы, родители, должны научить детей жить так, чтобы все помыслы и дела были направлены на благо великой страны, которая взрастила и напитала их своими соками. Вы – наше будущее! За вас!
Он чокнулся с Альбинкой, потом с Игорем и Сашкой. Потом к нему потянулись с рюмками все остальные.
– Игорек! Что тебе положить? – спросила Альбинка.
Игорь оглядел богатые закуски и остановил свой выбор на аппетитной запеченной свинине.
– Положи-ка мне «шейку Брежнева»! Когда еще доведется отведать!
– Это не смешно, Игорь, – сухо ответила она. – Ухаживай-ка за собой сам!
За столом возникло легкое замешательство. Ульянский бросил одобрительный взгляд в сторону дочери, затем глянул на Большакова. Вот так, мол! Знай наших!
* * *
Запах лыжной мази приятно щекотал ноздри. Крепенький мужичок небольшого роста – шеф здешнего спортивного хозяйства – старательно и с удовольствием подбирал лыжи для Сашки и Игоря. Образцовый порядок, царивший в помещении спортбазы, радовал глаз. На полках, как на витрине магазина, аккуратными рядочками стояли ботинки – простые, черные, но чистые, с новыми, незалохмаченными шнурками. Вдоль противоположной стены – стойка с лыжами. Сосновый столик у окна живописным натюрмортом занимали баночки с мазью для хорошего скольжения, кусок смолы цвета солдатского мыла, паяльная лампа, большой брусок пробки и скомканная красная тряпка. Сашке так захотелось это нарисовать, что даже руки зачесались.
– Ну, все! Пошли! – торопил Глеб. – Одиннадцатый час уже.
На улице он помог Сашке застегнуть крепления и лишь после этого занялся своими. Игорь с интересом поглядывал на его ботинки – узенький рант чуть расширялся у самых пальцев и длинным утиным носом уходил вперед. Именно этот нос и ухватывал блестящий зажим.
– Дай потрогать! – не удержался Игорь и помял пальцем смешной аппендикс, который упруго спружинил под рукой.
Альбинка была такой нарядной, что Сашка остолбенела, увидев ее в костюме. Она и не предполагала, что для ходьбы на лыжах выпускается какая-то специальная одежда. Красный, затянутый в талии комбинезон из новой диковинной ткани дополняли белая меховая шапка, скроенная детским капором, и белые варежки с меховым верхом.
– Тебе это очень идет, – заявил Игорь расплывшейся в довольной улыбке Альбинке.
– Что «это»? – кокетливо требуя уточнения, спросила она.
Неопределенно обрисовав в воздухе некую геометрическую фигуру с тонким перехватом, видимо обозначавшим тонкую талию, он пояснил:
– Все это…
Маршрут выбрал Глеб.
– К обрыву пойдем.
– Нет, лучше через Десну на горки! – заспорила было Альбинка.
На другой стороне Десны у деревни Лаптево начиналась холмистая местность, и для любителей горок это было сущим раздольем. Но в ветреную погоду идти туда по продуваемой со всех сторон реке не очень-то приятно.
– Во-первых, замерзнем! – настаивал на своем Глеб. – Во-вторых, у обрыва какой-то любитель острых ощущений такую штуку придумал, обалдеете!
– Какую? Какую?
– Не скажу! Сами увидите…
Лыжня пролегала через лес. Высоченные, подпиравшие небо ели росли так густо, что их мощные нижние ветви, тяжелые от большого снега, соприкасались друг с другом, образуя стену. Пройти там было бы невозможно, если бы не ручей, ради которого дикий лес расступался, впуская живую влагу в свою утробу. Зимой ручей замерзал, и нечастые лыжники, зачарованно озираясь по сторонам, потом всю жизнь хранили в памяти сказочные картинки русской природы. Лес вдруг поредел, и лыжня взмыла в горку, за которой ели сменились соснами, четкой полосой повторяя волнистый рельеф.
Расселина возникла неожиданно, и, если бы не лыжный след, который шел вдоль обрыва, можно было и вниз улететь. Откуда только взялось в Подмосковье такое ущелье!
– Господи, жуть-то какая! – всплеснула руками Сашка, которая сколько раз приезжала к Альбинке, но никогда не приходила сюда.
Стоять на краю было страшновато. Расселина была так глубока, что растущие на дне сосны сверху казались карликовыми. Поохав, полюбовавшись невиданным пейзажем, стали приставать к Глебу – что там придумал любитель острых ощущений?
Пройдя вперед еще метров сто, он махнул лыжной палкой в сторону высокой сосны, прилепившейся на самом краю обрыва. Ближе к верхушке через ветку был перекинут толстый канат, который заканчивался почти у самой земли.
– Тарзанка! – гордо пояснил Глеб и начал отстегивать лыжные крепления.
Обхватив канат обеими руками и вставив ногу в петлю тарзанки, Глеб оттолкнулся от края обрыва. Широким махом веревочный маятник вынес его на середину пропасти. Там он отпустил одну руку и, подняв ее в приветственном жесте, издал победный клич.
Наблюдать за этой забавой было страшно. Казалось, вот-вот канат лопнет, сосна подломится или произойдет еще что-нибудь, и Глеб рухнет вниз, исчезнет, погибнет, растворится в прозрачном морозном воздухе у них на глазах.
Альбинка, повизжав и поохав, сразу заявила, что ни за что… никогда… Сашка потянулась к брату и зашептала ему в ухо:
– Прошу тебя, не подходи даже к этой тарзанке! Пожалуйста!
Но Глеб уже приглашающим жестом протягивал ему канат. Игорь, белый как снег, снял лыжи, зачем-то отдал сестре перчатки, вцепился в тарзанку и полетел. Закусив губу и не дыша, Сашка следила за ним тревожным взглядом. Когда тарзанка вернула ей брата живым и невредимым, она сжала ладонями его лицо и, заглядывая в глаза, спросила:
– Очень страшно?
– Очень, – не стал врать Игорь. – Ты не вздумай!
Глеб посматривал на них чуть насмешливо.
– Ну что? Пошли обратно, если больше никто не хочет, – притворно равнодушным голосом произнес он.
– Я хочу. – Сашка облизала пересохшие губы. – Не беспокойся, Игорь! Посмотри, здесь вся площадка истоптана. Все катаются.
Этот довод, казалось, успокоил брата. Но он неодобрительно наблюдал и за ней, и за Глебом, который освобождал Сашку от лыж, давал какие-то рекомендации. Потом вообще стал уверять, что будет даже интереснее, если кто-нибудь подтолкнет. Придаст, так сказать, ускорение.
Сашку охватило оцепенение, и, как заколдованная, она согласно кивала на все предложения Глеба. Он сначала оттянул тарзанку далеко от края обрыва, а потом сильно толкнул вперед…
Сашка смотрела вниз. Там мелькали верхушки сосен. Она стала птицей. Или аэропланом. Страшно. Под ней проплывала пропасть. Ужас как страшно. Сердце замирает. Какой восторг этот полет. Никогда и ничего она не хотела так сильно, как лететь над этой пропастью и умирать от блаженства. Упоительного, сумасшедшего блаженства сладкого полета… сладкого, сладкого, сладкого… Боже, что это было?
Альбинка стянула с себя ботинки, влезла в коротенькие белые сапожки на толстой подошве и прошлась по дощатому полу.
– Ой, как хорошо после лыж ходить в нормальной обуви!
Она сняла шапку, и блестящие светло-русые волосы с перламутровым отливом рассыпались по плечам. Очень хорошенькая! Игорь, взглянув на нее, так и замер с шерстяным носком в руке, смешно приоткрыв рот. Когда это Альбинка успела превратиться в такую красавицу? Она кокетливо повела головой и устремила на него взгляд сияющих синих глаз.
– Как возвращаться на дачу не хочется! Давайте оставим здесь лыжные причиндалы и пойдем в клуб! – Она наклонилась к сидящей на лавке троице и шепотом, чтобы не слышал начальник спортбазы, стала излагать свой план.
План был нехитрый, но его единодушно одобрили. Альбинка предлагала купить в клубном буфете бутылку и распить ее в замке, если удастся проникнуть туда.
Замком называли в «Архангельском» просторный двухэтажный дом невнятной архитектуры, но с милыми излишествами. Башенки, колонны, веранды, решетки, лепнина в виде кистей винограда – все это выглядело симпатично, уютно и нескучно. Замок располагался на пригорке, в живописном парке со своими аллеями, цветниками, прудом и рощицей. В солнечную погоду он сиял и искрился, как сахарное украшение на праздничном торте. Обнесенный высоким, глухим забором, замок занимал довольно большой кусок территории дачного поселка.
По каким-то не очень понятным причинам этот маленький Ватикан много лет пустовал. В нем никто не жил, что никак не сказывалось на его внешнем виде и внутреннем убранстве. Замок содержался в идеальном порядке и в любую минуту мог принять нового хозяина. Там тщательно мыли окна, чистили ковры, вытирали пыль и проветривали комнаты. Иногда уборщица забывала запереть окно на шпингалет, и охочая до новых впечатлений молодежь забиралась внутрь.
Делать там в общем-то было нечего. Бродили по комнатам, залезали на чердак, оттуда на крышу, покрытую диковинными свинцовыми пластинами, которые мягко гнулись в руке, спускались вниз, гладили чучело медведя, стоявшее в холле во весь рост, выкуривали запретную сигарету и убегали тем же путем, что и пришли. Свой окурок каждый уносил с собой – осквернять замок запрещалось местным кодексом, принятым среди архангельских детей.
Туда-то и задумала Альбинка провести всю компанию. Тихо обсуждая, какой алкоголь лучше подойдет для их мероприятия, они толпились возле буфетной стойки. Выбор пал на вкусную, слабопьяную «Клюковку» по рубль шестнадцать за бутылку.
– Я сам куплю. Подождите меня в сторонке, Мне с Анныванной потолковать надо, – по-взрослому солидно сказал Глеб.
«Анныванна» – буфетчица, дородного вида женщина лет сорока, – знала в «Архангельском» всех и каждого. Пышнотелая, громогласная, улыбчивая – к ней все относились с большой симпатией. За долгие годы работы в буфете она привыкла запоминать вкусы своих покупателей. «Вам яблочки зеленые отложила! Какие любите», «Конфетки вчера привезла с клубничной начинкой! Вы в прошлую субботу интересовались»… Многие министры и их жены даже доверяли ей свои семейные проблемы и частенько просили «этому стервецу алкоголь не продавать!». Когда стервец приходил за бутылкой, она, немного жеманно опираясь локтями о буфетную стойку, тихонько, чтобы не срамить перед народом, говорила ему прямо в ухо: «Отец не велел». Стервец уходил ни с чем или просил какого-нибудь нестервеца купить для него выпивку.
С Глебом Анныванна делала маленький бизнес. Продавала ему американские сигареты в количестве, не предусмотренном буфетной торговлей, и Глеб с каждого блока «отстегивал» ей по полтора рубля. «Палочки здоровья», так называл он свой товар, Глеб отдавал одному барыге, набавляя трояк на цену Анныванны, и всегда был при деньгах.
Пока он шептался с буфетчицей и покупал «Клюковку», Сашка его рисовала. На оберточной бумаге, она лежала тут же на стойке, постепенно проявлялось лицо Глеба в полупрофиль. Смелые, четкие линии верно схватили упрямый взгляд, немного насмешливый рот, красивый подбородок. На портрете Глеб получился чуть старше своих семнадцати, но сходство было бесспорным. Это признали все. Портрет Глебу очень понравился. Он свернул его в трубочку, завернул в несколько слоев бумаги, чтоб не помялся, и положил в карман…
Прежде чем войти на территорию замка, Альбинка огляделась по сторонам – нет ли поблизости охранников. Поселок патрулировался милицией, и, зная интерес ребят к замку, за ним приглядывали особо.
– Быстро! Давайте! – Альбинка пропустила всех вперед, еще раз оглядела дорогу и вошла в калитку.
Поднявшись по ступенькам замка, стали пробовать все окна подряд – не окажется ли хоть одно из них незапертым.
Повезло Глебу. Он легонько надавил на раму, и она подалась внутрь.
– Есть, залезаем! – коротко скомандовал он…
В большой гостиной было светло и тепло. Зачехленная мебель создавала атмосферу легкой таинственности и грусти, вообще свойственной домам в отсутствие хозяев.
«Клюковка» и удобные диваны немного разморили, всем захотелось спать. Альбинка, как бы невзначай, положила голову на плечо Игоря, он не отстранился.
– Ой, какой сегодня день замечательный. Не идти бы завтра в школу – вообще счастливой была бы. Но мне и так хорошо! – Она закрыла глаза, взяла Игоря за руку и потерлась щекой о его свитер.
– Альбин! Домой пора. Родители волнуются. Они, наверное, ждут нас к обеду.
– Мальчик проголодался, – засюсюкала она. – Мальчик хочет супчику.
– Хочу, – не стал возражать Игорь.
Всем стало смешно. Альбинка из кожи вон лезет, ластится к нему, как кошка, а он о супчике думает.
– Ладно, давай я тебе крышу свинцовую покажу – и обедать.
Сашка тоже встала с дивана. Ей хотелось пройтись по дому.
– Пойдем в холл, я медведя поглажу, – обратилась она к Глебу. Чучело огромного, высоченного медведя, как всегда, привело Сашку в восторг. Он стоял в углу на задних лапах, прижавшись попкой к стене. Пасть разинута, передние лапы вытянуты. – Бедненький! Попка-то, наверное, замерзла? – Она похлопала ладошкой мохнатое бедро.
– А знаешь, зачем в домах такие чучела держали, если жилплощадь позволяла? – спросил Глеб.
– Зачем?
– Ему в лапы вставляли поднос, и гости оставляли на нем свои визитки!
– Медведей жалко. Могли бы горничным отдавать.
– Может, не у всех горничные были?
– У кого медведи были, то уж и горничные точно.
– А если б тебе предложили выбрать – кого, дескать, Сашка, хочешь в дом? Горничную или медведя? Кого бы выбрала?
– Медведя все же. А ты?
– А я бы горничную.
– Чтоб визитки принимала?
– В том числе, – усмехнулся Глеб. – Положи-ка руку в его пасть, а я тебя спрошу кое-что. Соврешь – медведь сразу руку оттяпает.
Глеб стоял рядом с Сашкой, касаясь ее плечом, и у нее бешено колотилось сердце. Медленно, почти дрожа от охватившего озноба, она просунула руку в медвежью пасть и закрыла глаза.
– Ты когда-нибудь целовалась? – шепотом спросил он.
– Нет, – еле слышно ответила она и почувствовала его горячее дыхание, а потом сухой неловкий поцелуй.
– Убирай скорей руку, а то откусит. Ты ведь теперь целовалась.
Сашка открыла глаза и пошатнулась. У нее кружилась голова.
На лестнице послышались шаги. К ним спускались Альбинка с Игорем.
– Где твоя художественная школа находится? – быстро спросил Глеб, почти касаясь губами Сашкиного уха.
– В Лаврушинском, – счастливо улыбнулась она.
