Текст книги "Мятный поросенок"
Автор книги: Нина Бодэн (Боуден)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)
Джонни сидел на дорожке перед домом и дожидался терпеливо. Полл подошла к нему, как раз когда мама и леди Марч выходили из дверей. Мама говорила:
– Так я поговорю с миссис Даусетт и приведу Анни, чтобы вы познакомились.
А леди Марч глядела на Полл, голос у нее был удивленный:
– Ого, а ребенок-то выглядит совершенно иначе. Намного лучше, чем недавно, вы не находите?
Мама улыбнулась:
– Да, поглядеть, так даже не верится, что болела.
– О, я чувствую себя лучше. Минуты две назад я почувствовала себя гораздо лучше.
ГЛАВА 7
– Если мама начинает, бранить кого-нибудь, – сказал Тео, – то будьте уверены, под конец она этого человека уже защищает. Спорю на что угодно: эту леди Марч она скоро возьмет под свое крылышко, как и Анни Даусетт.
Анни теперь часто бывала в их доме. Она стеснялась Джорджа и Лили и Тео, но маму боготворила и ходила за ней по пятам – «как поросенок». Это Лили так сказала, но постаралась, чтобы мама не слышала ее слов.
– Анни славная девочка, – говорила мама. – Ее надо поддержать.
После рождества Анни ушла из школы и нанялась в поместье к леди Марч.
– Это для обеих неплохо, – говорила мама, устраивая им встречу. – Несчастной старухе нужен человек, который не глядел бы на нее сверху вниз. Я ей так и сказала: «На вашем месте я прогнала бы этих непотребных девиц и взяла кого-нибудь более уважительного». И для Анни место подходящее. Моя мать служила в поместье и начинала судомойкой, а вышла в поварихи. Думаю, что Анни повезет не меньше, у нее счастливая рука, особенно по части печений, пирожных.
– Я тоже печь умею, – сказала Полл. – А булочки у меня получаются лучше, чем у Анни. Я тоже хочу уйти из школы и поступить в повара.
– Смотри, чтобы тетя Сара не услышала этих твоих слов! – откликнулась мама. – Она считает, что для ее племянницы было бы позором поступить к кому-то в услужение. Она бы головы не подняла со стыда!
– Но бабушка Гринграсс была поварихой. И твоя мама тоже. Почему же мне нельзя?
– Тебе повезло больше, чем им, у тебя есть возможность р а с т и.
– А по-моему, это Анни повезло, – промолвила Полл с завистью. – Как бы я хотела уйти из школы! В школе скука, я ненавижу школу.
Полл посещала только утренние занятия: считалось, что она еще не вполне поправилась. Сначала она даже радовалась, что снова в школе – смена впечатлений! – однако вскоре это прошло. Ее класс выходил окнами на луг фермера Тафта, но окна были высоко от пола, не выглянешь. Впрочем, в хорошую погоду их открывали, и Полл, мечтая у себя за партой во время математики, слышала, как фермерские коровы щиплют сочную траву, как лягушки плюхаются в пруд и квакают. Ива росла, склоняясь над прудом, нa верхних ветвях Полл могла разглядеть сороку, ее длинный хвост ходил вверх-вниз. «Одна сорока – к печали», – вспомнила Полл примету, но единственной ее печалью были теперь арифметические простые дроби.
– Боюсь, что Полл никогда не будет такой же усидчивой, как Лили или Джордж, – говорила тетя Сара. – И нет в ней того природного ума, что в Тео. Право, не знаю, куда мы сможем ее определить.
– Время терпит, – говорила тетя Гарриет. – Оставь ее в покое, она сама себя определит.
– Если ты не знаешь, куда себя девать, – говорила мама, – то возьми кусок наждачной бумаги и почисти каминную решетку.
Но Полл знала, куда себя девать. Все дни, пока другие томились в школе, она, стараясь не попадаться маме на глаза, странствовала повсюду, вольная как ветер. Бегала к Колодцу невесты и, когда там не было цыган, сбивала палкой кувшинки или собирала ужасных черных пиявок, которые ползали по песчаному дну на мелководье. Или же обследовала окрестные леса, давила грибы-дождевики, и они взрывались облачком черной пыли. При этом бдительно поглядывала, нет ли поблизости лесничего. А иной раз, когда жара и лень ее одолевали, она просто пересекала площадь, шла до конца Тэнк Лейн и там залезала на старый вяз. И наблюдала оттуда, как жизнь течет.
Люди нечасто сюда заходили. Разве что бродяга какой-нибудь; или почтальон мистер Снуп выгонял сюда двух своих коров пастись на сочных обочинах; или еще продавец кроличьих шкурок – на плече длинный шест с нанизанными на него шкурками; или Перси, сын прачки, – он помогал матери собирать белье, а потом развозил его в деревянном ящике на колесах. Переи был глухонемой, он мог издавать только странный горловой звук, нечто среднее между кашлем и карканьем. «Кхар-кхар», – произносил он, толкая свою старую тележку и водя при этом головою, как птица, когда она пьет. Он проходил по Тэнк Лейн несколько раз на дню, обычно в послеобеденные часы, как раз когда Полл занимала свой наблюдательный пост среди ветвей вяза. Скрип его тележки, его кашляющий припев были как бы неотъемлемой частью сонных летних будней, так же как мохнатые на ощупь вязовые листья, их едкий запах, если растереть их в горячих ладонях. Однажды она увидела Лили – она вела велосипед, а красивый викарий на своей деревяшке хромал рядом. Потом, уже за ужином, Полл только хихикнула, когда мама сказала:
– Лили, у тебя такой победный вид! Как у кошки, которая добралась до сметаны.
А на другой день она увидела Тео с Ноем Баггом. Они шли, повернув лица друг к другу, как приятели. Полл заметила не без удивления, что Тео теперь почти одного роста с Ноем.
– Ну, если тебе охота, – проговорил Ной и засмеялся, – чтобы и дальше так же, то придется тебе что-нибудь придумать.
Она не расслышала, что ответил Тео, а Ной снова засмеялся:
– Что ж, Гринграсс, тогда будь что будет. Мне-то ведь все едино.
И пошел, насвистывая, а Тео глядел ему вслед. Когда Полл позвала его тихонько, он поднял голову и сразу покраснел, как мак. Она соскользнула к нему вниз, а он сказал:
– Ты за мной шпионишь?!
– А чего это ты так покраснел?
– Ничуть.
– Очень даже. Я же вижу твое лицо.
– Просто ты меня напугала, вот и все.
– Нет, не все. – Она видела его неловкую двусмысленную улыбку, бегающие глаза. – Он все еще пристает к тебе, да?
– Вернее сказать, шантажирует.
– Из-за того ворованного яйца? Но это же г л у п о с т ь!
– Тогда ты так не считала, – напомнил он. – Ты первая испугалась, что он расскажет тете Саре, что тетя Сара всех нас проклянет и выгонит – мол, ворам и лжецам место в аду. Во всяком случае, в работном доме.
Он над ней смеялся. Она фыркнула возмущенно – совсем как мама!– и сказала:
– Это нечестно, я тогда была маленькая. Я же не знала, как надо поступать. Нечестно винить во всем меня.
Он поддал ногой камешек.
– Я и не виню. Ты оказалась в чем-то права. Не насчет работного дома, конечно, да и тете Саре он бы ничего не сказал, побоялся бы. Но он мог рассказать своей матери, а уж миссис Багг раззвонила бы по всей округе. Нашу маму это не порадовало бы. «Кровь себя покажет», – как говорила эта миссис Багг. Я имею в виду те самые неприятности, когда отец должен был уйти из своей фирмы. Вот я и подумал: а вдруг миссис Багг тоже что-то про это знает и захочет этим воспользоваться? Да еще если узнает, что меня тоже поймали на воровстве – то есть, конечно, не т о ж е, потому что отец ничего не воровал, но ты понимаешь, что я имею в виду...
– Нет, я не понимаю! – взорвалась Полл. – Ты просто путаешь меня, как обычно. А еще, я думаю, ты и самого себя путаешь.
– Что ж, распутай меня в таком случае. Выпутай!
Вид у него был потерянный, она сразу пожалела о своих словах. Бедный Тео! Он старше и умнее, но ей иногда казалось, что он потому и несчастен, что не дурак. Она сказала:
– Да ведь это все было так давно! Века и столетия! Если Ной начнет сейчас поминать эти дела, никто и слушать не станет.
Он покачал головой:
– Боюсь, все не так просто. В том-то и беда: стоит однажды влезть в такое дело, и ты уже попался. Дальше – больше...
Он присел на корточки, подобрал несколько маленьких камешков, подбросил их и поймал на тыльную сторону ладони. Проделав это раза четыре, он пропустил камешки сквозь пальцы и проговорил печально, глухо:
– Наша тетя Сара сказала бы: «Какое нагромождение обманов вокруг самой первой маленькой лжи!»
– О чем ты?
– Я наговорил Ною всякой всячины, которой говорить не следовало, а теперь боюсь, как бы это не вышло наружу. Сначала – все только для того, чтобы он молчал, а потом это уже как игра...
– Игра? – Она была совсем озадачена.
– Ну, или, скажем, и с т о р и я.
– История? Про что?
– Ты будешь меня ненавидеть, если узнаешь. Я сам себя ненавижу.
– Из-за какой-то истории? От историй никому вреда не бывает.
– Зато от вранья бывает. Да, если соврешь...– Взгляд у него был совсем безнадежный. – Не спрашивай меня, Полл. Пожалуйста. Ей-богу, я скорей умру, чем скажу.
– Не в первый раз слышу!.. – Она чуть поразмыслила и спросила: – Это вранье, оно про меня?
– Нет.
– А когда-нибудь ты мне расскажешь?
Он поднял глаза к небу:
– Возможно. Расскажу, пожалуй.
– Ответ не очень-то определенный.
– Ладно, я все тебе расскажу до... до твоего следующего дня рождения.
– Даешь слово?
– Даю!
И он поплевал на ноготь, и растер о полу куртки, и резанул ногтем поперек горла, и звук сделал соответствующий – будто его резанули.
Полл улыбнулась:
– Договорились! – А когда он подмигнул ей, добавила великодушно: – До того обещаю не спрашивать.
В сентябре ей исполнялось десять лет. А сейчас – июль, и, пока они шли домой, ей уже показалось, что ждать придется чересчур долго. Жаль, надо было настоять на каком-то более раннем сроке – ну хоть бы через неделю! Но ведь она пообещала. Глядя теперь на его серьезное лицо, она тоже почувствовала себя серьезной и взрослой. Тут Тео сказал:
– А у меня есть пенни. Чего бы ты хотела? Фруктовых леденцов? Или «Посланий купидона»? Мы успеем в лавку до ужина.
Она обиделась. Неужели он считает ее такой маленькой, задабривает какими-то леденцами! Она отвечала надменно:
– Я бы ничего не хотела, спасибо. Можешь оставить при себе свое паршивое пенни, да и свои паршивые секреты тоже, они наверняка не стоят того, чтобы их знать!
И, сжав губы, вся злобная, побежала к дому.
Она чувствовала себя оскорбленной и всячески давала это понять Тео – как бы не слышала, когда он к ней обращался, и проявляла в его присутствии повышенную нежность к Джорджу и Лили, чтобы еще больше ему досадить. Но ее не надолго хватило. Тео был такой сосредоточенный, тихий, прибитый – никакого удовольствия мучить его. А кроме того, столько всяких дел! Лето вдруг разом выдало такой фейерверк блестящих, увлекательнейших событий, что злиться просто времени не оставалось.
Во-первых, конец учебного года. Затем, неделю спустя, выезд всей воскресной школы на пикник к морю – на двух огромных фургонах, в которых сено возят, запряженных здоровенными битюгами – шкура у них блестела как шелковая. И наконец в первых числах августа – коронация.
Великолепный был денек, от зари до заката. На площади соорудили длинные столы на козлах, и весь город получил знатную трапезу: ростбиф и сливовый пудинг. А потом на епископском подворье были устроены игры и состязания. Полл и Анни оказались в числе тех девочек, которых выпустили танцевать вокруг майского дерева – в белых платьицах, в развевающихся ленточках. Из церкви для такого случая вынесли фисгармонию, и Лили играла на ней. А состязания были придуманы для всех. Бегали наперегонки, держа яйцо на ложке, или по двое на трех ногах – это для самых маленьких; а для взрослых – бег со смешными препятствиями; в этом виде тетя Гарриет, обойдя уже на самом финише миссис Снуп, жену почтальона, завоевала первое место, но потеряла шляпу, когда преодолевала сквозную бочку. Джордж вместе с ростбифом выпил много пива и пролежал почти весь день, но к вечеру поднялся – как раз вовремя, чтобы принять участие в костюмированном балу в Зале собраний. Вздрагивало пламя свечей, и пол дрожал от пляшущих ног. Танцевали все, даже тетя Сара прошлась, не теряя достоинства, в вальсе с директором мужской школы. А Лили кружилась в объятиях одного кавалера за другим, ее медные кудри летели вслед за нею. Полл смотрела на нее и думала, что в жизни не видывала никого счастливей и краше. Она и сама была такая счастливая, что даже сердце заходилось – саднящий комочек радости бился в ее груди. А когда ей присудили первую премию за сшитыймамой костюм голубого эльфа и все захлопали, Полл еле удержалась от слез.
Казалось, этот прекрасный вечер будет длиться бесконечно, но вот уже и конец, и все они идут домой, и спокойная звездная ночь вокруг. Полл несла свой приз – перевязанную полосатой лентой большую коробку шоколада. А мама несла охотничий рожок, который тетя Сара дала Полл для завершения ее костюма голубого эльфа, самый настоящий охотничий рожок, который принадлежал давно умершему дедушкиному брату. Тетя Гарриет, подобрав юбки, приплясывала на ходу, как девчонка, Лили пританцовывала, пятясь спиной впереди всех. Она проговорила, переводя дыхание:
– А вы слышали, что нынче сказал викарий старому мистеру Пококу? Он сказал, я сама слышала: «Славные ножки у этой девушки». Это он про меня сказал!
Тетя Сара промолвила:
– Да, я думаю, это платье тебе коротко. Его надо удлинить, Эмили, к следующему разу, когда она его наденет.
Мама кивнула, соглашаясь; глаза у нее светились. Она приложила к губам рожок и, стоя на самой середине обширной Маркет-сквер, огласила площадь трубным звуком, протяжным и печальным. А стены домов отозвались эхом, от которого все сразу примолкли. Прекрасная, щемящаяи таинственная нота замерла наконец, а Полл смотрела на своих родных и чувствовала, что тает от счастья – так она их всех любила. Тео ей улыбнулся, будто понял, что она сейчас чувствует; она тоже ему улыбнулась и простила его раз и навсегда.
– Это лучший день в моей жизни, – сказала она, отвечая на их улыбки.
– Много ли ты дней прожила! – воскликнула тетя Гарриет. – То ли еще скажешь, когда увидишь осеннюю ярмарку после сбора урожая!
Джордж отправился на уборку урожая, а Полл и Тео носили ему в поле корзинку с обедом. Иногда они там задерживались, чтобы поглядеть, как убирают последние полосы. Жатка, стрекоча, делала круг закругом, и площадь спелой пшеницы в центре делалась все меньше, пока наконец сбившиеся там перепуганные дикие кролики не выскакивали на свет и, закинув уши на спины, не мчались зигзагами по стерне, а люди с палками преследовал и их и орали вовсю. Тео однажды словил крольчонка, а Полл – ни разу. Но потом один фермер подарил ей убитого кролика – отнеси, мол, домой маме. Г лаз у кролика были открыты и припорошены пылью, в уголке рта запеклась кровь, весь он вытянулся у нее на руках, будто все еще бежал, напряженный и жесткий. Полл поймала на себе взгляд фермеровой жены и сказала:
– Бедный кролик! – И погладила его длинные уши. Женщина улыбнулась ей.
А на ужин у них была тушеная крольчатина, приправленная душистыми травками с их огорода. Тео сказал:
– Пахнет не хуже, чем рагу по-цыгански. Знаете, как цыгане ежей едят? Обмазывают их глиной и запекают на углях, потом глина отходит, а с ней колючки, шкура и все прочее – просто и чисто!
Цыгане явились в город за несколько дней до осенней ярмарки и разбили свой лагерь среди развалин старого монастыря. Они держались особняком от всех, кто съехался на ярмарку, и говорили на собственном своем языке. Полл и Тео подолгу слонялись возле их кибиток, чтобы послушать цыганскую речь – поток странных булькающих слов. Впрочем, если подойти слишком близко, цыгане замолкали и смотрели в упор своими черными, поблескивающими глазами. Однако они выглядели вполне дружелюбно, когда сами стучались у дверей и предлагали на продажу разные деревянные поделки, кружево из хлопчатой пряжи и битую птицу, которую они всегда называли «голуби». «Вот так голубок!» – воскликнула мама, когда цыган однажды принес ей целого фазана. Цыган засмеялся и объявил, что вообще-то это павлин японской породы.
Вслед за цыганами на ярмарку стали съезжаться и другие гости, и вскоре Маркет-сквер заполнилась фургонами и крытыми повозками, на некоторых были балаганы, карусели, а иные разрисованы снаружи картинками, по которым можно понять, что внутри: шпагоглотатель, или женщина-слониха, или двухголовый теленок. Лучше всех был изображен пожиратель огня – гигант в красных атласных бриджах до колен и в кружевном жабо, извергающий струю желтого пламени изо рта. Но сколько Полл и Тео ни околачивались возле фургона в надежде его увидеть, единственный, кто оттуда вышел, был какой-то лысый коротышка, косоглазый притом.
В день ярмарки Полл проснулась рано и побежала по грибы. Самые лучшие грибы росли на земле одного фермера, известного исключительно вредным характером, но Полл повезло в то утро: когда появился хозяин, она уже набрала полную корзинку. Он вопил и размахивал палкой ей вслед:
– В другой раз поймаю, шкуру обработаю, будет как дубленая!..
Но она уже скрылась через дырку в изгороди, а когда сердце у нее чуть улеглось, она даже запела на бегу, чтобы всем показать, что нисколько ее не испугали эти грубые глупые угрозы. К тому же тетя Гарриет говорила, что этот фермер почтенный гражданин и пальцем не тронетне посмеет.
Задняя дверь их дома была открыта, Джонни расположился на ступеньках и грелся на солнышке. Она дала ему горсть ежевики, которуюуспела собрать по дороге домой, поставила корзинку с грибами в кухню. И, услышав, что мама спускается вниз, поскорей выбежала в сад, пока не заставили накрывать на стол. Не попадаться на глаза, может, и не вспомнят – это, конечно, наилучший способ избежать всяких поручений! Еще безопасней, решила она, скрыться в саду тети Сары. И вместе с Джонни направилась туда через деревянную калитку.
– С дорожки не сходить! – предупреждала она его. – Тетя Сара этого не одобрит, если ты потопчешь ее клумбы.
Джонни шагал следом, преисполненный достоинства, как олдермен или как мэр города.
Она шла по гаревой дорожке, но на полпути замерла как вкопанная: над летним домом вился дымок. Тетя Сара зимой иногда разводила там огонь, но летом, да еще с самого утра – никогда! Полл поразмыслила с минуту, не зная, как поступить, а потом дошла до дома и толкнула дверь.
Какой-то старик сидел у камина и пек на огне головку лука, насаженную на острие ножа. Полл проговорила сурово:
– Вы что, не знаете, что это чужой дом? Что вы здесь делаете?
Он медленно повернул голову. У него была седая щетинистая бородка и длинные волосы, совсем редкие – сквозь них просвечивал его розовый череп. Он сказал:
– Я могу задать тебе тот же вопрос. Ты кто такая?
Он говорил совсем не по-норфолкски – не тянул гласные; это ее больше всего удивило, и она сразу приняла иной, вежливый тон:
– Я Полл. Полл Гринграсс. А этот летний домик принадлежит моей тете.
– О! -сказал он. – Так вот ты кто!
Он оглядел ее с ног до головы. Судя по улыбке, Полл его забавляла, и это странным образом выводило ее из себя. Да, он смотрел на нее вовсе не как ворующий ночлег бродяга – скорее, как человек, имеющий здесь не меньше прав, чем она. Он широко зевнул, поскреб бороду той рукой, которая не занята ножом с луковицей, и сказал:
– Ну, раз уж ты здесь, то можешь исполнить мое поручение. Сбегай-ка к этим великовозрастным девицам и скажи им, бездельницам, что я хочу на завтрак кусок свиной грудинки пожирнее.
– Я должна это сказать т е т е Саре?!
– Можно и Гарриет, все равно. Шагай, не задерживайся. Скажи им, что я проголодался.
Она сперва попятилась медленно, потом припустила по дорожке. Джонни она впустила через калитку обратно в его собственный сад, а сама – в кухню к тете Саре. Обе тетки находились там, и Полл проговорила неуверенно:
– Там, в летнем домике, какой-то человек. Он говорит, что хочет позавтракать.
К ее изумлению, тетки восприняли это совершенно спокойно. Тетя Сара улыбнулась, а тетя Гарриет сказала:
– Ага, он снова здесь! Я так и думала, что пора ему объявиться. В прошлый раз, когда его видели, это было в Лондоне – твой папа там с ним встречался.
Тетя Сара проговорила:
– Ну конечно, Джеймс всегда был щедр к нему, обеспечил его на всю зиму.
Притом они говорили так, будто это в порядке вещей, чтобы какой-то старый бродяга ночевал в их летнем домике, да еще завтрак требовал.
Тетя Сара встала из-за стола и направилась в холодную кладовку, а тетя Гарриет сказала Полл:
– Ступай и расскажи маме. У нее, наверное, найдутся какие-то отцовские вещи, которые ему уже не понадобятся. Скажи, что пара башмаков была бы очень кстати, а размер у них одинаковый.
– Башмаки для этого бродяги?!
Тетки переглянулись. Потом тетя Сара молвила со вздохом:
– Очевидно, он так и выглядит. Бедный отец! Полл, это твой дед. Дедушка Г ринграсс.
Полл прямо-таки остолбенела. Тетя Гарриет сказала:
– Ну что ты рот разинула? Мух ловить собралась? Смотри, как бы почтовая карета не въехала! – Полл закрыла рот, а тетка продолжала оживленно: – Ты, конечно, ничего не знаешь, так вот я тебе расскажу. Бывают такие люди – вольные, непривязанные, и твой дедушка один из них. В юности он хотел стать актером, но его отец заявил, что это дело ненадежное, и определил его подмастерьем к каменщику. Однако солидная жизнь оказалась не по нем, он снялся с места. Ему так лучше, да и нам он нечасто докучает. Ты все уразумела?
Полл сглотнула слюну и кивнула. Множество обстоятельств, которые раньше не укладывались у нее в голове, теперь сразу обрели смысл. Значит, тогда, сидя под столом, куда ее упрятали за непослушание, она подслушала разговор родителей про д е д а Г р и н г р а с с а. Он зашел в мастерскую «Роуленда и сына» как раз в тот момент, когда деньги пропали, и папа побоялся, что хозяева заявят в полицию на д е д а, ведь он так похож на бродягу. Папа взял вину на себя, а к тому моменту, когда выяснилось, что деньги украл младший Роуленд, у папы уже созрела мысль отправиться в Америку. Тео верно сказал, что ему приключений захотелось, но мама решила, что во всем виноват дедушка Гринграсс. «Я так и знала, – сказала она, – что когда-нибудь он нас всех погубит». А когда Полл встретила его портрет в фотоальбоме, мама назвала его старым негодником. И если она действительно так думает, то, конечно, не захочет отдавать ему отцовские вещи. Скорей всего, она разъярится, как это с ней бывает, и скажет: «Провались он ко всем чертямl»
На самом деле, выслушав Полл, мама только фыркнула и проговорила:
– Да, конечно. Бедный старикан!
И сразу же направилась наверх. Полл ждала ее в кухне и слышала, как она там открывает и закрывает ящики, а потом Тео с большим свертком сошел вниз. Странная улыбка была на его лице. Мама сказала:
– К чему эта дурацкая ухмылка?
Но он подал знак Полл – приложил палец к губам. И с той же улыбкой последовал за сестрой в сад. Удостоверясь, что никто его не слышит, он сказал:
– Так! Кое-что мне у далось сбыть с рук. Эти гнусные розовые жилетики! Как только мама отвернулась, я извлек их из нафталина.
Полл хихикнула:
– Они малы на него.
– Они так растягиваются, что на любого налезут. Я было надеялся, что вырасту из них, но они росли вместе со мной. Мама, когда прятала их до зимы, сказала, что они как новенькие. Я уже боялся, что мне суж дено носить их всю жизнь.
– Но тетя Сара может рассердиться!
– Едва ли. Сама посуди: я ей скажу, что я подумал, что моему дедушке они нужнее, чем мне. – Он перестал у лыбаться. – А какой он из себя? Похож на кого-нибудь из нашей семьи?
– Не знаю. То есть я же не знала, кто он такой, и не слишком его рассматривала. – Она поглядела на Тео. Чем-то он сам похож на деда, но вот чем? И вдруг поняла. – У него глаза совсем как у тебя!..
Они внесли сверток в летний домик. Дед сидел за столом и поглощал хлеб, бекон, чай. Он расстегнул рубашку – лицо и
шея были грязны, зато грудь белокожая, гладкая. Полл сказала:
– Мы принесли кое-что из одежды.
Он кивнул и уже не обращал на них внимания, пока не закончил трапезу. Затем откинулся на стуле и стал языком вылавливать застрявшие между зубов кусочки бекона. Проговорил:
– Кажется, есть еще двое? Постарше вас, девочка и мальчик?
– Да, Лили и Джордж, – проговорил Тео, потом моргнул и добавил: – Да, сэр.
Голос Тео звучал сомнительно, он не был уверен, что именно так следует обращаться к этому интересному, но почти не существующему родственнику. Полл тоже была в замешательстве: этот бродяга – ее дедушка?! Ни у кого из знакомых ни одного бродяги в семье – это уже интересно, все-таки о т л и ч и е! Любопытно, сколько же ему лет? Маме было всего двенадцать, когда умерла бабушка Гринграсс... Жаль, что нельзя задать ему этот вопрос: считается невежливым спрашивать взрослых, сколько им лет. Но ведь надо как-то поддержать беседу...
– А у нас грибы на завтрак, – сказала она. – Я сама собрала сегодня.
Его глаза глядели на нее без интереса. Голубые, как у Тео. Она сделала еще одну попытку:
– Я знаю одно хорошее грибное место, но фермер гоняет оттуда, зато место самое лучшее, хотя с грибами нужна осторожность. Однажды я нашла в лесу гриб, большущий, больше тарелки, а на сковородке он весь стал желтый, и мама его выбросила.
Он поглядел в потолок, постучал пальцами по спинке стула, зевнул. Тео шепнул ей:
Пойдем отсюда, Полл. Ему неохота с нами разговаривать.
Полл это и сама видела. Ее дедушка ничуть не интересовался ни ею, ни братом – никем из их семьи. Да и никогда не интересовался, наверное, раз он всех бросил. Одно дело уйти от бабки Гринграсс – она была ему только жена, а не кровная родня, но уйти и оставить собственных детей, тетю Сару, и тетю Гарриет, и дядю Эдмунда, и папу! Ведь они-то кровные!..
Однако д л я н е е он все равно родной! Ее дедушка! Пусть даже ему это безразлично – но не ей. Она не видела его прежде и, может быть, никогда больше не увидит. Никогда в жизни!.. Ей захотелось совершить что-нибудь такое, чтобы отметить это событие. Но что? Если бы она могла дать ему что-нибудь, какой-то подарок, денег на расходы. Прошлой зимой папа дал ему денег, а теперь снова зима наступает, а папа в Америке. А у нее денег нету. Пенни, выданное ей на субботу, она уже истратила, и хотя тетя Сара и мама обещали им всем сколько-то по случаю ярмарки, но пока еще не дали. Впрочем, это хорошо отчасти: будь у нее сейчас деньги, она должна была бы отдать их ему, а каково это – лишиться всех средств перед самой ярмаркой!..
Тут она придумала. Да, идея такая замечательная, что Полл рассмеялась вслух. Она выскочила из домика, обежала его вокруг, опустилась на колени. Земля оказалась рыхлой, будто совсем недавно кто-то копал в этом самом месте. Она не сразу сообразила, что к чему, но вот жестянка у нее в руке, она сняла крышку... Пусто! Только несколько комочков земли...
– Пропало! – вымолвила Полл. – Золото пропало!
– Ага, – сказал Тео; он стоял у нее за спиной. Она обернулась, подняла глаза и увидела его улыбку, пристыженную и суетливую. – Ага, я как раз собирался тебе сказать...
