Текст книги "Мятный поросенок"
Автор книги: Нина Бодэн (Боуден)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)
– Все, довольно. Кончаем оросительные работы. Только бы папа не догадался, какие мы обе дурехи. Ему и без того нелегко оставлять нас всеx, а тут мы еще свалим на него свои печали. Нет уж, сделаем-ка веселые лица, чтобы он уехал с легкой душой.
ГЛАВА 3
Всю мебель, оставшуюся от их лондонского жилья, поставили в маленькой гостиной. Ценные вещи были проданы – круглый ореховый стол, и дедушкины часы, и красивые, в стиле «чиппендель», стулья. Остался только книжный шкаф, отделанный бронзой и с потайным ящиком, который сам выскакивал, если нажать кнопочку сбоку. Шкаф перевезли в Норфолк, а заодно мамину ножную швейную машинку и старый кожаный диван, который в лондонском доме помещался на кухне – чересчур обшарпанный для гостиной.
– Поставим-ка его под окошком, – сказала мама. – Будет наш наблюдательный пост.
Все коттеджи на их улице имели позади маленький садик, а фасадами выходили на Маркет-сквер. И этот диван, если встать коленками на его скользкую кожу, был как ложа в театре: за окном все время что-нибудь разыгрывалось – люди шли, кто в магазин, кто в церковь, кто в общественную пекарню печь пироги; сновали повозки фермеров и цыганские кибитки; охотники спускали здесь своих собак; оркестр Армии спасения играл дважды в неделю, а то и чаще; облаченный в мантию городской глашатай выкрикивал сперва: «Слушайте! Слушайте!», а потом зачитывале объявление.
А за неделю до рождества на площади появился медведь-плясун с поводырем. Медведю поднесли пива, и он встал на задние лапы, мотая большой черной башкой и покачиваясь, как подвыпивший моряк. Лили сказала, что это бесчеловечно – давать животному алкогольный напиток. Но Полл и Тео считали, что зверь как раз доволен, и вышли взглянуть него поближе.
Едва они вышли, подъехал почтовый омнибус, из него вышел какой-то толстяк-коротышка. Полл только разок на него глянула и со всех ног вокруг фургона – к медведю. Тео поймал ее за передник:
– Полл, кто этот человек?
Она уже рассматривала зверя, его маленькие красные глазки, здоровенные свирепые когти, как железные грабли.
– Не знаю, – отвечала она рассеянно. – То есть нет, знаю. Это, кажется, старик Роуленд. Ой, как хорошо, что на нем намордник!
– Что-о?!
Она рассмеялась:
– Да не на старике – на медведе!
– Полл!..
В его голосе звучала такая тревога, что она оторвалась наконец от медведя и поглядела на брата. Лицо его побледнело, он промолвил:
– Ступай поговори с ним, пока я предупрежу маму.
И пулей, огибая улицу, задами – домой.
Полл глядела ему вслед, озадаченная. Но застенчивостью она никогда не отличалась, к тому же старый Роуленд однажды подарил ей шестипенсовик. Омнибус отошел, и Полл подошла к Роуленду. Если улыбнуться ему по-доброму, смекала она, то он, может, даст еще шесть пенсов, которые можно отдать медвежьему поводырю, когда он станет обходить публику с шапкой.
– 3дравствуйте, – сказала она, – мистер Роуленд.
Он оглянулся на нее, его толстый, поросший жестким волосом загривок лег красными складками на воротник. Что-то, кажется, переменилосьв этом человеке, но она не могла понять что. Он сказал:
– Ба! Да ведь это младшая дочка Джеймса, не так ли? Полл-пончик!
Она улыбнулась в ответ, а про себя подумала: «В прошлый раз, произнеся это имя, он тут же и монету вручил». Но на сей раз он только головой покачал и вздохнул, будто грусть его одолела.
– Твоя мама дома? – спросил он.
В это время передняя дверь отворилась, мама стояла на пороге, чуть слишком румяная, поправляя прическу рукой. Старый Роуленд промолвил:
– Вы разрешите мне войти, миссис Гринграсс?
Он снял шляпу и держал ее в руке; вид довольно жалкий. Мама кивнула, впуская его.
– Полл, проведи мистера Роуленда в гостиную, пока я готовлю чай, – сказала она.
Старый Роуленд посторонился, пропуская Полл впереди себя, как взрослую леди. Это ее смутило, и она теперь стояла на одной ноге и чесала ее другой ногой, носком башмака, потому что икра у нее вдруг зачесалась. А старый Роуленд оглядел комнату, потом повернулся к Полл исказал:
– А что, если мы глянем в это окошко? Я давным-давно не видел, как медведь пляшет.
Он стоял рядом, а она – коленями на диване, приплюснув нос к стеклу.
Медведь, уже на всех четырех лапах, семенил вразвалку вслед за хозяином, который теперь шел с шапкой по кругу. Но публика быстро рассеивалась. Полл сказала:
– А по-моему, это подло с их стороны – уйти, не заплативши, правда?
Но старый Роуленд намека не понял. Он только вздохнул опять и проговорил:
– Ну как, Полл-пончик, нравится тебе здесь жить?
И она поняла наконец, что в нем переменилось. В тот раз, когда она видела его, он был весь такой жизнерадостный, а теперь унылый какой-то. Известно, что вежливая хозяйка должна поддержать и приободрить гостя, когда он такой несчастный, поэтому Полл сказала:
– О да, нам всем здесь нравится. Даже Лили не возражает жить по соседству у тети Сары, потому что она может спокойно готовить свои уроки и мы с Тео ей не мешаем. А мне даже кажется, что здесь интересней, чем в Лондоне, особенно сейчас, когда холода настали. Тетя Гарри обещала, как только подморозит, взять нас на каток.
Он глядел на нее, не понимая.
– А разве ты не скучаешь по своему отцу?
Вот уж глупый вопрос! Она даже не знала, что ему сказать. Любой будет скучать по своему отцу, который уехал в Америку, – неужели старый Роуленд сам этого не понимает? Она ответила уклончиво:
– Ну, он ведь еще недавно уехал.
– Да, да, – согласился Роуленд. – Не очень давно, я так и думал.
Мама вошла с подносом. Она позаимствовала у тети Сары ее праздничный сервиз.
– Не хотите ли чего-нибудь поесть, мистер Роуленд? – спросила она. – Вы, наверное, проголодались, пока ехали из Лондона?
Мама поставила поднос на тот стол, который остался непродан, потому что у него одна ножка шатается, и улыбнулась мистеру Роуленду. Холодно улыбнулась, натянуто. А старый Роуленд опять издал протяжный вздох:
– Ах, если б вы знали, миссис Гринграсс, с каким разговором я приехал, вы не захотели бы сесть со мной за один стол. Беда в том, что я не знаю, с чего и начать...
Мама ответила:
– Для начала садитесь, пожалуйста. Вот э т о т стул, надеюсь, вас выдержит. Мы здесь еще не очень устроились, оставшаяся мебель пока не прибыла. – И строго поглядела на Полл, чтобы та не вздумала этого отрицать. Затем добавила: – Чтобы не тратить понапрасну время, могу вам сразу сказать, мистер Роуленд: я догадываюсь, что вы хотите мне сказать. Я рада вашему признанию, хотя и слишком позднему, так что от него мало проку, конечно.
Он мотнул головой, все его подбородки затряслись.
– Значит, Джеймс знал правду с самого начала? О, если бы я догадался! Миссис Гринграсс, почему он мне не сказал, что мой сын вор?! Даже хуже: мой сын позволил вашему честному мужу взять на себя его вину!
Он пыхтел и отдувался, будто на бегу. Полл даже показалось, что он готов заплакать, только уж чересчур стар для этого. И мамин суровый взгляд теперь смягчился, она поспешила к нему, протягивая руки, будто к ребенку, которого обидели.
– Ах, несчастный вы человек! Джеймс просто пожалел вас, неужели вам это не ясно?
Старик взял обе ее руки и склонился к ним головой. Мама поглядела на Полл поверх него, сказала:
– Ступай погляди, где там Тео.
Полл вышла. Затворив за собой дверь, еще постояла с минуту, но ничего не слышала – слов не разобрать, лишь мамин голос, то громче, то тише, мягкий такой голос, успокаивающий. А потом вдруг странный какойто звук – прерывистый и всхлипывающий. Старый Роуленд плакал. Полл почувствовала, как у нее кровь прилила к лицу, и бросилась через кухню в сад со всех ног.
Тео в саду не оказалось. Тогда она, скользя на подмерзших лужах, побежала по тропинке в конец сада, глянула через ограду. Тео сидел на корточках возле летнего домика тети Сары и рыл под ним землю. Полл толкнула деревянную калитку, что соединяла оба садика, крикнула:
– Что ты там делаешь?
Тео присел на пятки. Его голубые глаза блестели, а светлые волосы прилипли к потному лбу. Он шепнул:
– Улики закапываю.
– Что-о?
Летний домик тети Сары – одна маленькая комната, в которой можно уединиться: рабочий стол, постель и камин в углу, – стоял на кирпичных «стульях». Тео бросил под стену еще немного земли и разровнял ее рукой.
– То самое листовое золото, – сказал он. – Наверное, он за ним приехал.
– А я думаю, не в этом дело! – Полл перевела дыхание и договорила, удивляясь своим словам: – Он там сидит и п л а ч е т!
Но Тео, кажется, ее не слышал.
– Я закопал вот здесь, – сказал он, – потому что в других местах земля замерзла. Сперва я прямо не знал, что предпринять, ведь он, конечно, захочет обыскать дом, я думаю. Ну, чтобы найти золото, которое папа взял. И тут я вдруг вспомнил того свинопаса... – Тео поднялся и стал отряхивать землю с колен. – Видишь ли, вся эта древняя история на самом-то деле происходила так: золото, которое нашел свинопас, было никакое не волшебное, а самое обыкновенное, которое кто-то где-то украл и закопал. Возможно, он сам и украл, а потом стал думать, как же объяснить соседям, почему он вдруг разбогател. И тогда он выдумал эту несусветную историю про монаха, который вроде явился ему во сне и будто велел: копай, мол, под тем дубом – и станешь богатым. И свинопас стал всем про это рассказывать, а когда люди свыклись с этой идеей, он просто достал золото, которое перед тем сам припрятал, и еще очень удивился: «Ах, сон сбылся наяву!..» – Тео откинул волосы со лба; он, кажется, был весьма собой доволен. – Да, я считаю, ловко он все это проделал, верно? Ты, кажется, сказала, что старик Роуленд плачет?
Полл кивнула в смущении.
– А из-за чего?
– Я сама не очень поняла.
– Разве ты не слышала?
– Только самую малость. Мама сказала, что она догадывается, почему он приехал, а он тогда сказал – ах, почему папа ему не сказал! Про младшего Роуленда, вот.
Она замолчала. Ей было совершенно ясно, что отец у нее отважный и добрый, что он пожалел старика Роуленда и потому не сказал ему, что его единственный сын – воришка. Но едва она попыталась выразить все это словами, как тут же и запнулась: она чувствовала, что во всей этой истории что-то еще скрывается. Будто игра-головоломка, которая никак не складывается, потому что одно звенышко затерялось, валяется где-то в самом дальнем ящике ее мозга, а ключ от этого ящика тоже куда-то подевался...
– Во всяком случае, – сказала она с издевкой, – эта твоя банка золота никакого отношения к делу не имеет.
– Не знаю, откуда у тебя такая уверенность, – молвил Тео.
В этом году они все были слишком заняты переездом, не до открыток им было, и жестянка с сусальным золотом лежала у Тео в его ящике с игрушками. Когда появился старик Роуленд, Тео первым делом вспомнил про жестянку и сразу же, потный от страха, бросился наверх схватить ее и спрятать. Теперь жестянка была надежно зарыта, его страх рассеялся, как дурной сон при свете утра. Даже приятно, что он вот так быстро и решительно все проделал, – а теперь вдруг признать, что в этом не было никакой нужды? И он сказал, споря с ней и с самим собою:
– Но в таком случае с чего бы отцу уезжать, если он не чувствовал себя хоть в ч е м – т о виноватым?
– Но ты же сказал, – напомнила Полл, – что ему самому хотелось в Америку. Приключений ему хотелось, ты сам сказал.
– Я помню, что я сказал. И, думаю, не ошибся. Я тоже не хотел бы всю жизнь проторчать на одном месте. Но разве этого достаточно, чтобы вот так бросить все дела? Нет, этого все-таки н е д о с т а т о ч н о.
Тео изо всех сил старался прояснить для себя собственные соображения. Но не сумел, сдался:
– С л у ш а т ь надо было! – сказал он сестре.
Она показала ему нос:
– А подслушивать нехорошо!
– А как еще узнать, что там происходит? Не будем придираться. Сама знаешь, взрослые, если что и расскажут нам, то меньше половины – только то, что, по их мнению, нам положено. А уж с n р а ш и в а т ь их и вовсе без толку. К примеру, можно бы расспросить маму, но это ее только расстроит – напомнит про отца. Лили и Джордж знают не больше нас, а если и знают, то не скажут. Тетя Сара сделает вид, что не слышала вопроса, а тетя Гарри...
– Замолчи! – перебила его Полл. – А может, папа вернется? Это единственное, что меня волнует.
Тео глянул на сестру и увидел, что уголки ее рта опустились, – значит, она затосковала или, вернее, впала в такое ослиное настроение, от которого у нее в школе начинались сплошные неприятности: даже самые хорошие люди тогда ругали ее за упрямство и своеволие. Словом, он почувствовал, что ей уже надоел этот разговор и все эти дела, которых они не в состоянии понять, а если настаивать, она, чего доброго, и рассвирепеть может.
Тео проговорил быстро:
– Ну конечно, он вернется! А если ты сейчас подумала про то, что сказала эта жуткая женщина, так ты не думай: что она может про это знать? Эта убогая букашка Багг!
Как он и ожидал, Полл засмеялась:
– Она ходит, как гусеница, ты видел? Вот так, глянь-ка!..
И она двинулась вокруг домика, мотая головой, вихляя плечами и попкой, – и вся такая на себя не похожая, что тетя Гарриет, которая шла к ним по тропинке и несла в охапке теплые шарфы и куртки, остановилась на полдороге.
– Что это ты делаешь, деточка?
– Я гусеница! – объявила Полл, улыбаясь самой благодушной своей улыбкой. – Я зверская, я богомерзкая, я Баггомерзкая гусеница!
Тетя Гарриет увидела во всем этом только детские проказы и заулыбалась в ответ:
– Похоже, очень. А теперь живо одевайтесь. Мы все глядели, куда вы подевались, старшие не нашли вас и ушли с тетей Сарой. Говорят, что на том пруду, где водились угри, лед уже совсем крепкий.
Впервые в ту зиму погода, до того не по-рождественски мягкая, теперь испортилась. Так говорили взрослые, а ребятишки о такой и мечтали; каждое утро, просыпаясь, они с надеждой глядели на окна, густо ли они замерзли, и каждый день пробовали ледок на лужах. А теперь половина городка высыпала на Угриный пруд. Кто гонял на коньках, кто просто на каблуках, собаки лаяли, малыши цеплялись за мамины юбки или шлепались на свои хорошо упакованные попки. Полл и Тео увидели, как Джордж делал зигзаги на старых папиных коньках, а Лили на своих новеньких, подаренных ей тетей Сарой, неуверенно толкала перед собой стульчик на полозьях.
– Жаль, что вы без коньков,– сказала тетя Гарриет. – Нет смысла покупать, вы ведь растете! Но ничего, вы и так славно покатаетесь на ледяных горках.
Она пристегнула свои коньки, и тут же ее окружили девочки из ее класса – краснощекие горластые малявки, закутанные и замотанные, в вязаных шапочках.
– Мисс Гарри, возьмите меняl Мисс Гарри, я с вамиl..
Она засмеялась и покатила, как тяжелая крупная птица. При этом тянула по малютке справа и слева, а остальные, скользя, спотыкаясь и гомоня, – за ней. Ветер трепал ее длинные юбки, а темная ее шляпа, похожая на мужскую, встала дыбом и держалась только на булавках.
– Тео, за мной! – крикнула Полл и кинулась на лед.
Но лед, скрипнув, выскользнул из-под нее, опрокинул ее на спину, ногами вверх. Тео поднял сестру со смехом:
– Не сразу, сперва потише. Смотри, как другие, и не с этой горки – эта слишком для тебя крутая!
Там были две горки для больших ребят, которые без коньков. Одна покороче, вдоль забора, а другая – спуск, мимо деревьев и через весь пруд. Тео направился к длинной дорожке, Полл за ним.
– Здесь катаются только мальчики, ты что, не видишь? Девчоночья дорожка вон там, у забора.
Но Полл сразу увидела, что мальчишечья дорожка не только длинней, но и лучше – лучше раскатана их большими коваными башмаками. Она упрямо сжала рот и направилась к этой дорожке, но, подойдя, остановилась. Мальчики все были больше ее и намного больше Тео. Однако они его приняли, и он, дождавшись своей очереди, пустился вниз – в глазах испуг и счастье пополам. В самом конце он споткнулся раз-другой, но устоял.
– Ого, вот это с к о р о с т ь! – бросил он ей, снова занимая место в очереди.
Полл глядела на него со злостью. А почему бы и ей не прокатиться? Откуда такой закон, что здесь д е в о ч к а м к а т а т ь с я в о с п р е щ а е т с я? Нет такого закона! И она, растолкав очередь, встала впереди Тео и – с разбега!.. Холодный плотный ветер наполнил ей рот, лед, гладкий, как стекло, убегал из-под ног, и где-то на полпути – удивительное мгновение – она уже знала, что с м о г л а, с у м е л а, а дальше такое чувство, будто летишь. Вольное и прекрасное чувство!.. А потом со всех ног назад, на горку и – еще раз, а после еще, стремительно и напрямик, как стрела. Никто и не попытался остановить ее, кто-то из мальчишек смеялся еи вслед, но она и внимания не обратила, такая была счастливая. А когда она в четвертый раз прошла всю дорожку, один сказал другому:
– А она не хуже, чем этот гномик, между прочим.
Ной Багг тоже был там и глядел с ухмылкой на Тео, который как раз упал в конце спуска.
– Гринграсс, пора подрасти, – пропел он. – Зеленая травка, пора зацвести!.. [1]
Расплывшись в самодовольной улыбке, он спел еще раз погромче, а когда Тео поднялся и подошел к Полл, несколько мальчишек подхватили:
– Гpингpacc, пора подрасти!..
Полл сказала:
– Я бы этого не спустила!
Тео отвернулся и пожал плечами, но она видела, что губы у него трясутся. Тогда она крикнула Ною:
– Ты, дылда костлявая, гусеница!
И кинулась на него головой вперед. Она ударила его в живот, он хрюкнул и упал, она на него. Он хотел было подняться, но Полл ухватила его за волосы обеими руками, стала трясти. Тогда он, упершись рукой ей в подбородок, оттолкнул ее и сам на нее навалился, придавил ко льду. Талый снег побежал у нее по спине, она чувствовала, как намокают ее одежки. Она не могла пошевелиться, но, увидев над собой хохочущее лицо Ноя, плюнула изо всех сил и проговорила:
– Чтоб ты пропал, проклятая букашка, глиста поганая! Пропади и провались ко всем чертям!
Тут чей-то голос произнес:
– Ной!..
Ухмылка его сразу слиняла, будто занавеску набросили ему на лицо. Он поднялся неуклюже и поплелся к краю пруда, болтая красными ладонями.
Тетя Сара сказала:
– Полл, встань! Я думаю, тебе пора домой.
Пока Полл подымалась, тетя Сара ждала, невозмутимая и холодная, как статуя. Мальчишки почти все скрылись, только несколько из них стояли группкой в конце дорожки и наблюдали. Полл видела, что они все боятся тети Сары, и неудивительно. Было что-то устрашающее в этой личности, которая никогда не бранилась и даже, кажется, не сердилась никогда, но могла одним только тоном своего голоса дать понять, как безобразно ты себя ведешь. «Полл, встань!» – как она это произнесла! Лучше бы тетя Гарриет пилила ее три часа подряд...
По дороге домой тетя Сара не проронил а ни слова. Тео тоже молчал. Только возле самого дома, когда тетя Сара ушла в кухню, он поймал Полл за руку, повернул лицом к себе и прошептал тихо и свирепо:
– В будущем, если не возражаешь, я буду драться сам за себя.
Он ушел наверх, хлопнула дверь его спальни. Полл хотела бы убежать куда-нибудь и поплакать в одиночестве, но слишком промокла и замерзла. Поэтому, проглотив слезы и задрав нос как можно выше, она направилась в кухню, где мама уже развела огонь и грела воду. Глянув на дочку, она сказала тете Саре:
– Я думаю, кому-то не помешает принять ванну.
Тетя Сара сказала:
– Да-а, уж одну-то черту характера Полл от нас унаследовала – вспыльчивая! Не меньше, чем Гарриет! – Ее лицо было спокойно и серьезно, но в голосе улыбка. – Сними с себя все мокрое, Полл. Немедленно.
Ванночка, что висела на двери в комнате Полл, теперь стояла перед огнем, загороженная от сквозняка ширмой из плотной хлопчатобумажной материи, а в зазоры, что между материей и рамой, мама воткнула почтовые открытки с картинками, чтобы уж ниоткуда не дуло. У Полл вся кожа пошла красными пятнами и зудела от ледяной слякоти, что просочилась сквозь одежду. Но минута или две в горячей воде – и ей стало совсем хорошо перед очагом в этом маленьком домике, составленном из створок ширмы. И вдобавок запах горячего хлеба из духовки и голоса мамы и тети Сары – они пьют чай, беседуют... Одна из открыток, что на ширме, являла собой пожелтевший фотопортрет какой-то старухи-толстухи верхом на ослике – папа и мама прислали эту открытку тете Саре из Ярмута, где были во время свадебного путешествия. Другая, с изображением Ниагарского водопада, пришла от дяди Эдмунда, когда он еще только начал свои странствия. А еще полный набор танцовщиц из варьете; и Дэн Лено – лицо комика под приклеенным париком. А любимая рождественская открытка Полл представляла заснеженный домик, крыша вся в блестках красивой изморози – так и переливается при свете очага. Бумажная дверца у этого домика отворялась, а за ней виден покрытый красным ковром холл, веточка остролиста и зажженная елка. Полл открыла и затворила эту дверцу и вспомнила, что Тео предупреждал ее не делать это слишком часто, а то отвалится. Еще она подумала, сердится ли он на нее или уже простил. Не слишком-то справедливо с его стороны сердиться, ведь она за него вступилась. Но с ним всегда все непросто.
Она спросила:
– Мама, помнишь то золото, что папа приносил для рождественских открыток? Оно дорогое?
Последовало недолгое молчание. Мама и тетя Сара вели разговор, а Полл перебила. Потом мама сказала с усмешкой:
– Разумеется. Золото всегда дорогое.
– Даже эти крохотные кусочки?
– Но ты же знаешь, золотой соверен – совсем небольшая монетка.
Полл приятно было услышать этот ответ – он подтверждал правоту Тео. Надо ему это передать в качестве миролюбивого жеста. А заодно и прощения просить не придется... Счастливая и довольная, она погрузилась глубже в теплую воду.
Между тем мама говорила тете Саре:
– Ну а когда дело сделано и слова все сказаны, то его просто жалко. Бедный старик Роуленд, он такие надежды возлагал на этого своего сыночка! Иметь одного ребенка – такой же риск, как нести сотню яиц в одном лукошке. Он сам признает, что испортил его. С ним и раньше бывали подобные неприятности, но не такие все-таки – что-то там стянул по мелочи, ничего серьезного.
– Если мистер Роуленд считал это мелочью, то он сам растил дубину на свою спину, и нет у меня к нему сочувствия, – отвечала тетя Сара. – Воровать всегда дурно, даже если это конфетка или бумажка от конфетки, и любой ребенок, как он ни мал, способен это понять. Учи на мелочи, а когда дойдет до серьезного, то уже судить пора! Надеюсь, ты со мной согласна, Эмили?
– Да, да, Сара, конечно.
Голос у мамы звучал довольно смиренно, но, когда она, обойдя ширму, заглянула в духовку, на губах ее была улыбка и глаза смеялись. Она постукала хлеб костяшками пальцев, чтобы удостовериться, что он готов. Булки отзывались звучно, а один из хлебов выполз из своей жестяной формы и запекся по краям.
– Мама, можно мне эти корочки – с маслом?
Тетя Сара сказала:
– Горячий хлеб вреден для пищеварения. Особенно детям.
Мама мигнула Полл, протянула ей теплое полотенце. Полл вылезла из ванны, мама ее вытерла, надела ей через голову ночную рубашку, а плечи закутала старой шалью. Потом она сложила ширму, а тетя Сара помогла ей вынести ванну и вылить воду в раковину.
Тетя Сара промолвила:
– Но я все равно рада, что мистер Роуленд приехал. Это свидетельствует о его уважении к Джеймсу.
Мама поставила ванну на пол и принялась ее вытирать.
– Да, но это не единственная причина, почему он приезжал. – Мама распрямилась, лицо ее заметно покраснело. – Еще он спрашивал меня, не нуждаюсь ли я в деньгах. Я, конечно, ответила, что не нуждаюсь.
Тетя Сара молчала несколько минут. Мама продолжала полировать неглубокую ванну с внутренней стороны, а тетя Сара одевалась, чтобы уйти. Натянув перчатки, она проговорила наконец – быстро и на одном дыхании, будто чувствовала, что следует сказать правду сразу, а не тянуть:
– Ну, разумеется, нет ни малейшего резона принимать его помощь.
– Да, но тебе-то, Сара, нелегко – расплачиваться за мою гордость.
Мама вернулась в кухню, поглядела на тетю Сару, а тетя Сара улыбнулась ей – и не той обычной улыбкой человека, привыкшего нести свой крест и свой долг. Нет, это была открытая улыбка, от которой она сразу помолодела и похорошела.
– Вот уж чепуха, Эмили, моя дорогая! – сказала она и поцеловала маму в щеку.
Когда она ушла, Полл спросила:
– А почему тетя Сара замуж не вышла?
– Потому что умная очень.
– Нет, по правде? Только не говори со мной, как с глупенькой.
Мама отломила хлебную корку, запекшуюся поверх жестяной формы, намазала маслом и дала Полл.
– А это и есть правда, пожалуй. Женщины нечасто бывают такие разумные, как Сара, притом всерьез и надолго. А уж мужчины и того реже. А если бы и нашелся один такой, он бы, скорей всего, ее испугался. Но кабы в этом все дело! Когда она только-только поступила учительницей, бабушку Гринграсс паралич разбил, и тете Саре пришлось и в школе часы отдавать, и за матерью ухаживать. А это, доложу ятебе, р а б о т а! Крупная была женщина миссис Гринграсс, ростом под шесть футов и поперек себя почти столько же. И голос как труба. Правила всем домом, не вылезая из постели. На том конце улицы слышно было, как она отдает приказы. А исполнять их приходилось Саре, да и весь дом на ней, младшим еще надо было школу кончать – тоже ее трудами. Так что куда уж там замуж, они бы все пропали без ее заработка, никто больше ничего не получал. Правда, Гарриет давала уроки, но сколько она приносила – воробья не прокормишь. Притом, обрати внимание, Сара вовсе не жаловалась. Она говорила, что это ее долг и ее радость – заботиться о своей матери, которая действительно немало потрудилась на своем веку. Старуха Гринграсс долгое время работала главным кондитером в здешней пекарне, а значит, в какой-то мере надсмотрщиком над другими пекарями, но она и себя не щадила. Трудно жила и трудно помирала – так про нее говорили.
– А сколько тебе было лет, когда ей палец отрубили?
– О, я была еще маленькая, но слышала про это, конечно. А когда она умерла, этот ее палец, можно сказать, втянул меня в хорошенькую неприятность. Неужели я никогда не рассказывала?
Полл покачала головой, а мама глянула на нее и села напротив, по другую сторону плиты.
– Так, так, припоминаю. Саре было тогда лет двадцать шесть, а мне, стало быть, двенадцать – достаточно взрослая, между прочим, чтобы соображать, что к чему. Моя мама пошла помочь Саре: когда в доме покойник, всегда уйма работы. Я тоже пришла туда после школы, а они уже сидят в гостиной, пьют чай. Увидев, что путь свободен, я – по лестнице и наверх. Дело в том, что я ни разу как следует не разглядела этот ее палец – случая не было, а уж теперь, думаю, последняя возможность! Однако я ведь и покойников никогда до того не видывала. Словом, я сдернула с нее покров – ну и получила больше, чем мне бы хотелось. Нет, лицо у нее было совсем не страшное, но когда я к ней притронулась, она оказалась холодной и твердой, как доска, и я так испугалась! И со всех ног вниз, в сад, да так и оставила ее непокрытой. В саду я просидела до темноты, а потом вошла в дом как ни в чем не бывало. Мама уже ушла, не знаю куда, а Сара сидела в кухне и что-то шила. Она меня и спрашивает: «Эмили, ты была наверху?» Я отвечаю: «Нет». Тогда она еще раз: «Ты в этом уверена? Вполне?» А когда я ответила, что да, уверена, она только глянула на меня в упор и снова за шитье. Ну, думаю, надо улизнуть потихоньку. Но только я направилась к двери, она мне и говорит: «Будь так добра, Эмили, принеси мне мой наперсток серебряный. Я его наверху оставила, на сундуке, в передней комнате». То есть как раз там, где миссис Гринграсс лежала мертвая. А между прочим, уже совсем стемнело, и я думала, что помру со страху, но Сара с этим не посчиталась. И что же, пошла я наверх, туда...
Полл почувствовала, что у нее мороз по коже.
– Но это же было подло с ее стороны!
– Не думаю. Если б я только сказала ей правду, она бы меня тут же отпустила, но я упорствовала в моей лжи и, значит, должна быть наказана. Ты же знаешь свою тетю Сару! Она сама скорей умрет, чем сделает что-либо нехорошее, но и от других ожидает того же. Конечно, жить по ее меркам нелегко, да еще когда она рядом. Но мы уж постараемся, верно? – Мама сурово поглядела на Полл. – Почему ты затеяла эту драку?
Полл была захвачена врасплох: она думала, что это дело уже забыто.
– А что тебе сказала тетя Сара?
– Сказала, что ты с кем-то сцепилась, но что тебя довели.
– Они так издевались над Тео! – Полл снова загорелась гневом. – Этот Ной Багг! Он обозвал Тео гномиком. (Мама вздохнула.) Как ты думаешь, Тео подрастет когда-нибудь? Он от этого такой несчастный!
Мама сказала:
– Ну а если это будет единственным несчастьем в его жизни, то, считай, ему повезло.
Мама нередко отпускала такие суровые замечания, и, хотя ничего особенного она в виду не имела, Полл все равно чего-то испугалась. Может быть, она подумала про маленькую девчонку, которую послали куда-то наверх, где лежала в темноте мертвая старуха. А может, в кухне стало темно, и, когда мама поднялась, чтобы зажечь керосиновую лампу, Полл показалось, будто мир вокруг нее полон неведомых опасностей, бесформенных, но грозных, как эти тени по углам...
