Текст книги "Мятный поросенок"

Автор книги: Нина Бодэн (Боуден)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

ГЛАВА 2

   Так оно и оказалось.

   Через неделю все четверо ребят отправились в Норфолк, сами, без родителей. Мама заявила, что ей легче привести дом в порядок, когда дети не мешаются под ногами, и что они с отцом приедут следом, как только управятся. А до того за детьми тетки присмотрят.

   – И ведите себя как следует, – добавила мама. – У вашей тети Сары очень высокие требования.

   Тетя Сара встречала их, когда они делали пересадку в Норидже. Было почти темно, а пока добрались до места назначения, совсем стемнело, и первое, что они увидели, выйдя со станции, это ярко освещенную мясную лавку, прибранную к рождеству: в одной витрине были выставленыветки остролиста и игрушечные ясли, а в другой – рождественский зверь, живьем. Это называлось «Рождественский гостинец Грамметта» – то есть здоровенный бычок с налитыми кровью глазами и тугими завитками гривы между свирепых крутых рогов, топочущий в своем загончике и дышащий морозным паром.

   – Несчастное существо, – сказала Лили. – Бедняжечка! Разве это не ужасно – выставляют напоказ, а к рождеству зарежут.

   – Лили, глупышка, – сказал Джордж, – но ведь мясо ты ешь, не так ли?

   Полл и Тео глядели как завороженные. Не только на «гостинец», но еще, приплюснув носы к стеклу, на того самого мясника, который их бабушке палец отрубил.

   – Тетя Сара, это тот самый? – спросил Тео. – Прямо у вас на глазах дело было, да?

   Он глядел на тетушку с надеждой: а вдруг у нее в запасе история почище маминой? Может, она даже знает, куда девался отрубленный палец, а?

    Мысли Полл шли в том же направлении.

   – А если он его продал вместе с мясом, сосиска с косточкой.

   – Только мяса побольше, – подхватил Тео. – В сосиски кладут слишком много хлеба.

   – Заткнитесь, – буркнул Джордж, с опаской оглядываясь на тетю Сару.

   Она была рослая, как Лили, и такая же торжественно-прекрасная. Ее высокий красивый лоб, всегда ясный и гладкий, как неотбеленный шелк, теперь хмурился от неудовольствия или раздражения.

   – Я удивлена, – сказала она, – что вы вообще про это знаете. Бедная моя матушка!.. Нет, дорогой мой, это не тот мясник. Тот умер несколько лет назад. И хотя на вывеске «Грамметт и сын», на самом деле у него сына не было, и лавка перешла к Солу Грамметту, его племяннику.

   – К  к а к о м у Солу Грамметту? – вскричал Тео; дело оборачивалось совсем интерено. – К тому самому Солу, который маму застрелить хотел?

   Это была одна из самых захватывающих ее историй. У мамы, когда она еще не вышла замуж за папу, было много ухажеров, один из них – Сол Грамметт. Он был слегка дурачок – так мама говорила, – вечно к ней приставал, хотя она ему ясно давала понять, что не желает с ним знаться. Но однажды, в ярмарочный день, он догнал ее на городской площади и крикнул:

   «Если ты за меня не выйдешь, я застрелюсь, но, бог свидетель, ты умрешь вместе со мной!»

   Мама застыла на месте. Он был, конечно, дурачок, но опасный дурачок, и говорил он неспроста – все там на площади это поняли. Он стоял против мамы, ружье тряслось у него в руках, а народ весь притих, слышно, как муха пролетит. Тогда мама, глядя прямо в дуло, сказала: «Пойди и повесь на место отцовское ружье, Сол Грамметт, пока он его не хватился. И когда доберешься до дому, то попроси свою маму, чтобы она тебя уложила в постельку. Я за тебя не пойду, даже если бы ты был весь золотой изнутри и снаружи».

   – А папа сказал, – объяснил Тео, – что на месте Сола Грамметта пальнул бы в нее из обоих стволов. – И добавил неуверенно: – Но это он пошутил, конечно.

   Тетя Сара, слушая, прикрыла глаза, будто от сильной головной боли. Потом открыла глаза и сказала:

   – Грамметт – распространенная в Норфолке фамилия, и это другой Сол Грамметт. Тот тоже умер, бедная невинная душа. Если бы он знал какие постыдные истории про него распространяют, он бы, наверно, обрадовался, что лежит в могиле. Впрочем, стыдно должно быть не только ему. Не стану скрывать, что ваша мама меня просто удивляет.

   Она сделала глубокий вдох, чтобы остыть, и улыбнулась. Очевивидно, сочла своим долгом улыбнуться, а уж свой долг она исполнит непременно, чего бы это ей ни стоило. И проговорила:

   – Обратите внимание, дети, на эти ясельки. Грамметт всегда делает к рождеству такие вот очаровательные ясли.

   Тео и Полл осмотрели ясли без особого интереса. Мистер Грамметт, мужчина в бакенбардах, увидев в своем окне детские физиономии, улыбнулся приветственно. А Джордж нахмурился и, когда они двинулись дальше по улице, отозвал их в сторону и шепнул:

   – Закройте-ка свои пасти и больше не разевайте. Тетя Сара добрая, но эти ваши разговорчики про кровь с потрохами ей не по нутру, и дразнить ее нечестно.

   – Мало ли что, –  сказал Тео. –  Слишком уж она важная.

   – Допустим. Но это нечестно и по отношению к маме. Тетя Сара может подумать...

   – Подумать ч т о?

   Тут Джордж сам засомневался. Они как раз проходили под уличным фонарем, Полл и Тео видели это по его лицу – неуверенная такая гримаса. Он сказал:

   – Не имеет значения. Но... Вы же знаете, мама не любит, как она выражается, «быть обязанной». А мы как раз очень обязаны тете Саре.

   – Чем? – тут же спросила Полл.

   Но Джордж не ответил, потому что тетя Сара обернулась и позвала:

   – Побыстрее, дети, мы уже почти на месте.

   Ряд аккуратных кирпичных коттеджей, каждый вполоборота к улице, – это и было «место».

   – Вот это наш дом, – сказала тетя Сара, – а в соседнем будете жить вы. Там тетя Гарриет уже приготовила чай. Вам ведь охота с дороги попить чайку в собственном доме?

   Дверь была открыта, и тетя Сара ввела их через небольшой коридор в кухню, освещенную висевшей над столом медной керосиновой лампой под большим абажуром. Кухня была такая маленькая, а стол такой большой, что когда в дверях появилась тетя Гарриет, они к ней еле протиснулись, чтобы поцеловаться.

   – Заходите, мои цыплятки! – воскликнула она. – Добро пожаловать к себе домой!

   Ростом она была с тетю Сару, просто каланча, но не такая округлая и не бледная, а костистая и румяная, как кирпич, вся в улыбчатых морщинках, и глаза веселые. Она так крепко их всех обняла, что они чуть незадохнулись.

   – О господи, ну и вымахали! – сказала она Джорджу и Лили. А этот, – обратилась она к Тео, – как был, так и есть муравью по колено. Весь в свою милую маленькую мамочку, без очков видно.

   Тео насупился, а Полл обиделась за него: ведь он всегда так переживает из-за своего малого роста. Но тут тетя Гарриет взяла ее за подбородок и сказала:

   – А ты, ягодка, улыбнись-ка тетке Гарри!

   И Полл не могла не улыбнуться, глядя в обращенное к ней сияющее обветренное лицо.

   Тео сказал:

   – А где тут у вас?..

   – Если тебе требуется нанести визит, –  отвечала тетя Сара, – то клозет вон там во дворе. Возьми свечу. А рукомойники наверху. Повесьте свои пальто в коридоре и ступайте мыть руки перед ужином.

   Тетя Гарриет повела Тео из кухни во двор, а остальные отправились наверх за тетей Сарой. По обе стороны площадки были две двери.

   – Тео и Джордж будут спать в одной спальне, – говорила тетя Сара, – ваша мама в другой, Полл в кладовке. А Лили поживет с нами, по соседству, – с тетей Гарриет и со мной. Ты не возражаешь, Лили, что будешь от дельно от своих?

   – Ничуть! – сказала Лили. – Мне с вами даже нравится, тетя Сара.

   Полл удивилась этой ее готовности, а тетя Сара была, кажется, польщена и слегка погладила Лили по щеке.

   Пламя свечи поднялось, заметалось на сквозняке и наполнило переднюю комнату непомерными тенями. В углу, двумя ступенями ниже, обнару жилась еще одна невысокая дверца, и тетя Сара отворила ее со словами:

   – А вот и твоя комната, Полл, моя милая.

   Комната была крохотная, в ней старая железная кровать, низенький комод под окошком и на двери, с внутренней стороны, висела железная ванна.

   – Для самой маленькой – в самый раз! – улыбнулась тетя Сара.

   В той комнате, которую отвели маме, она поставила свечу на спинку рукомойника, налила из кувшина воды в раковину.

   – Всем мыть руки и лицо тоже, и как следует, а не просто растереть и вытереть: вы все в саже после поезда. Багаж уже прибыл, но можно не переодеваться. Как будете готовы, спускайтесь вниз.

   Она оставила их одних. Лили и Полл умылись холодной водой, вытерлись жестким приятно пахнувшим полотенцем.

   – Маленький какой домик, да? – шепнула Полл. – Наш, в Лондоне, был огромный. Где же будет спать Руби?

   – Tcc!.. – Лили оглянулась через плечо и ответила таким же шепотом. – Руби не приедет.

   Джордж оттирал лицо мягкой мочалкой, потом, протянув руку за полотенцем, сказал:

   – Полл, не глупи: служанка нам теперь не по средствам.

   – Я не глуплю, но почему не по средствам?

   Джордж вздохнул, переглянулся с Лили над головою Полл. И она сразу пришла в ярость: почему они знают что-то такое, чего она не знает?!

   Джордж сказал:

   – Ну, я и пытаюсь тебе объяснить...

   – Мама должна была это сделать сама! – воскликнула Лили. – Нет, я просто не в силах понять, почему, ну почему все всегда оставляют на меня?! Слушай, Полл! Наш папа теперь без работы, у него совсем нет денег и не будет еще тыщу лет. Чтобы купить билет в Америку, придется продать всю нашу мебель – для этого они с мамой и остались. А мы будем жить на деньги тети Сары – пока. Она будет платить и за этот дом, и за еду, и... В общем, за все.

   Лили говорила тихо и сварливо, будто Полл каким-то боком была виновата во всем этом. Полл слушала сестру мрачно, с ненавистью, и тогда Лили воскликнула в отчаянии:

   – Ну неужели ты не понимаешь: если бы не тетя Сара, мы сейчас были бы в работном доме!

   – Не пугай ее, – откликнулся Джордж. – Это ведь не совсем так. У мамы останутся кой-какие деньги после продажи, к тому же она может снова взяться за шитье. Она говорит, что прежние ее заказчицы будут просто счастливы, когда узнают, что она снова здесь. Но поначалу тетя Сара должна будет нам помочь. Она и не отказывается. Папа говорит, что она сама это любит – помогать людям, но все равно надо же быть благодарными, это только справедливо.

   – Будь хорошей девочкой, Полл, попробуй!

   – Я и так всегда хорошая, – не уступала Полл.

   – Тогда попробуй быть лучше, чем всегда, –  усмехнулся Джордж. – Не надо лезть вон из кожи, но, прежде чем что-нибудь сказать, поразмысли. Сосчитай до десяти. Большего не требуется для начала.

   – А иначе, – сказала Лили, – ты кончишь в работном доме, так и знай.

   Они сошли вниз. Кухня показалась им такой уютной после холодных спален. Тетя Гарриет сидела перед огнем, сушила подол и с помощью бронзовой вилки-трезубца поджаривала хлеб на углях. На ужин был хлеб с топленым салом, картофельные пирожки с патокой и сочные вязкие бисквиты с тмином. Тетя Сара разливала чай, совсем бледный. Мама называла такой чай – «разбавленная водичка». Полл хотела было сказать про это, но сосчитала до десяти и решила, что не стоит.

   Она оглядела своих теток. У тети Сары славное красивое лицо, но и суровое в то же время. Тетя Гарриет повеселее. Волосы у нее негустые и тоньше паутины, собраны скудным пучком на макушке, а смех горький и отрывистый, похожий на мужской. «А тетя Сара... –  подумала Полл. – Нельзя и вообразить, чтобы она когда-нибудь засмеялась: вся правильность ее лица порушилась бы! Зато глаза у нее были добрые, ласковые».

   – Дети, мы с вами должны, – заговорила она, – обсудить вопрос вашего образования. Я полагаю, первое, что вы хотели бы знать, это про вашу школу.

   Это было последнее, что хотела бы знать Полл. Школа – значит получать линейкой по пальцам, стоять в углу под дурацким колпаком и подпирать классную доску, которая валится на тебя, едва шелохнешься. Но, сосчитав до десяти, она поняла, что лучше промолчать. Только вздохнула, жуя любимый свой хлеб с салом.

   Тетя Сара продолжала:

   – Джордж, разумеется, будет посещать среднюю школу, Тео пойдет в мужскую начальную, что за углом, а Полл – в мою.

   Тетя Сара была директором женской школы, а тетя Гарриет там преподавала. Ее глаза, обращенные к Полл, собрались в светлые щелочки:

   – Как бы я хотела, моя ягодка, чтобы ты училась в моем классе, но ведь у меня только самые малыши. – Тетя Сара продолжала: – Лили – вот о ком мы должны теперь подумать. Кем бы ты хотела стать, моя дорогая, когда вырастешь?

   – Мама считает, что я смогу работать сестрой милосердия. Или служить в почтовой конторе. Но, по правде, я бы хотела стать артисткой. – Лили покраснела. – Это мое самое заветное желание.

   Полл не ожидала, что она выложит это тете Саре. Мама, когда про это слышала, всегда сердилась. «Желание – не лошадь, – говорила она, – не запряжешь и не поедешь».

   Но тетя Сара улыбнулась в ответ:

   – Достойное стремление, Лили. У тебя это, конечно, от отца, он тоже всегда любил театр. Что ж, я знаю одну частную школу в Норидже, у них, говорят, неплохо поставлено преподавание драматического искусства – может, и получится послать тебя туда. Но для этого придется немало потрудиться. И Джорджу тоже. В жизни не бывает такого, чего нельзя достичь упорным трудом. Может быть, ты сделаешься великой актрисой, а Джордж получит стипендию в Кембриджский университет и станет профессором.

   Она уже не улыбалась, глаза ее смотрели мимо них, сквозь стены этой тесной, душной комнатки, и Полл сразу вспомнила, что вот так же папа смотрел в огонь и думал, как он разбогатеет в Америке. А она тоже смотрела в будущее и уже видела их всех не такими, какие они сейчас, а взрослыми, самостоятельными, знаменитыми – такими они станут когда-нибудь, и не без ее помощи...

   Тетя Гарриет рассмеялась громко и весело.

   – А как насчет Тео? Вот уж от кого не будет проку, если он не научится есть как следует. Один пирожок – и от того половина на тарелке осталась. Неудивительно, что он бледный, как картошка.

   – Я не голоден, – сказал Тео.

   – Значит, надо принять слабительного, мой мальчик, хорошую дозу – это вернет тебя к жизни. Отвар александрийского листа или чернослив, что ты предпочитаешь?

   Тео замотал головой с таким видом, будто его вот-вот стошнит.

   – Не сейчас! – сказала тетя Сара сестре. – Сейчас ему нужней всего крепкий сон. Да и остальным тоже.

   – Я спать не хочу, – заявила Полл, хотя на самом деле очень хотела.

   Ей так хотелось спать, что глаза у нее слипалнсь, и она уже не протестовала, когда Лили повела ее наверх, раздела и уложила в той странной комнатушке с висящей на двери жестяной ванночкой, похожей при свете свечи на горбатого китенка.

   – В этой спальне как в шкафу, – проговорила она, когда Лили поцеловала ее на ночь, подоткнула одеяло.

   Лили засмеялась, поцеловала ее еще раз и шепнула в самое ухо, так что даже щекотно стало от ее губ:

   – Полл, милая, прости, что я тебя пугала работным домом. Это я не всерьез, правда.

   Но Полл все равно стала про это думать, когда проснулась: про бедость, про жизнь в унылом сумрачном доме – дверь на запоре, решетки на окнах, каша-размазня на завтрак, обед и ужин, серое форменное платье и прогулки длинной шеренгой, пара за парой. Но она никому об этом не сказала, даже Тео, будто о каком-то стыдном сне, который, как все сны, в конце концов позабылся бы, если бы не встреча с миссис Мериголд Багг.

   Это был только четвертый их день в Норфолке, но они уже столько всего успели – как за много недель. Тетя Сара сводила их на экскурсию по городу, показала Дом собраний, широкую мощеную Маркет-сквер, красивую церковь – под ее куполом множество разных летящих ангелов. И семейные могилы на кладбище. Здесь и мамины родители, и бабушка Гринграсс. Тео поинтересовался, а где же дедушка Гринграсс? Тетя Сара, однако, ничего не ответила и заторопилась назад, в церковь; там она показала им небольшую каменную скульптуру: свинопас, по поросенку под мышками. Она пересказала им знакомую историю, как этот свинопас нашел под дубом сокровище и отдал часть на строительство церковной звонницы – в знак долга и благодарности.

   – Воздал богу должное, – сказала тетя Сара.

   Вообще тетя Сара вся – долг, а тетя Гарриет – душа и всякие затеи.

   Прогулка с тетей Сарой – это всегда урок; с тетей Гарриет – приключение. Она водила их по лесам и вересковым пустошам, по вспаханным полям и повсюду, куда их не звали. Никакого почтения к частной собственности: вывески «Вход воспрещен» она воспринимала как «Добро пожаловать» и всегда имела при себе перочинный ножик, чтобы отведать, что где растет, даже если это всего лишь кормовая свекла. Она купила для младших два обруча – для Полл деревянный, а для Тео железный и с крючком-погонялкой, который зовется «шумовка».

   – Деревянный только для девочек, железный для мальчиков, – объявила она, – и не спрашивайте почему.

   А Полл никак не могла решить, который лучше. Деревянный обруч запустишь, и он катится как ему вздумается, скачет, не считаясь с дорожными колеями, – словом, живет своей собственной вольной жизнью. Очень увлекательно! Зато железный издавал в движении прекрасный шипящий звук, который переходил в певучий гул на больших скоростях. В тот день, когда они повстречали миссис Багг, они уже прогоняли за своими обручами многие мили, тетя Гарриет поспевала за ними, еле дыша, и они возвращались домой через городскую площадь, счастливые, все в пыли и в предвкушении ужина.

   Миссис Мериголд Багг была женщина крупная, сплошь одной толщины от плеч до коленок. Она шла им навстречу или, скорее ползла, вся зыбкая, будто без костей. «Как гусеница», – подумала Полл. Тетя Гарриет взяла Полл за руку, ускорила шаг и, как показалось Полл, прошла бы мимо, слова не молвя. Но миссис Багг сама заговорила:

   – Добрый день, мисс Гарриет, какая на редкость славная погода у нас на дворе!

   Тетя Гарриет остановилась, и они с минуту потолковали о погоде. Затем миссис Багг сказала:

   – Так это и есть детки несчастной Эмили? – Она выдала улыбку – не слишком дружелюбную, как показалось Полл и Тео. И добавила: – Мы с вашей мамой старые друзья. У меня просто сердце зашлось, когда я узнала про ее беду.

   Тетя Гарриет сказала:

   – Дети, это миссис Багг. Она и ваша мама вместе учились на портних.

   Миссис Багг кивнула – повела головой туда-сюда, и Полл подумала: не гусеница – змея! Змея, которая сейчас ужалит.

   «Змея» прошипела:

   – Бедненькие малютки, оставшиеся без отца!

   У тети Гарриет углы губ опустились – значит, рассердилась! Она так стиснула руку Полл, что косточки заскрипели. И тут Тео сказал:

   – Мы не без отца, миссис Багг. Наш отец едет в Америку, чтобы разбогатеть.

   Тонкие бледные губы миссис Багг сложились в улыбку: ей, мол, виднее. Она проговорила, стараясь придать своему голосу печаль, хотя злорадство в нем так и пузырилось, как пена на луже:

   – Бедный маленький храбрец! И бедная, бедная Эмили! Как она перенесет все это? Она всегда была такая гордая. А уж для вас, мисс Гарриет, и для вашей сестры – какая морока! Сколько лишних ртов за столом, будто своих не хватает. Вот уж никогда бы не поверила, что Джеймс на такое способен, но кровь, я так понимаю, она сказывается.

   Она явно переигрывает, как Лили иной раз, подумала Полл. Но только Лили красивая, а эта... Если по правде, то она просто отвратительная – эти ее крохотные зеленые колючие глазки, эта ее головка, качающаяся, змеиная. И хотя она сочувствует на словах, но на самом-то деле она рада, что их отец куда-то уезжает; она даже не слишком скрывает свою радость. О, да она же просто о с к о р б л я е т! Пусть бы тетя Гарриет ответила ей тем же; Полл и сама это умела, если ее довести. Она с надеждой глянула на тетю Гарриет – натянутые губы выдавали ее ярость, но в голосе ни малейшей злобы:

   – Сара и я – да мы только рады, что детишки Джеймса поживут рядом. Вот уж горький будет день, когда он заберет их в Америку.

   – И вы всерьез верите, что он это сделает?

   Тетя Гарриет рассмеялась, будто услышала нечто потешное и не требующее ответа.

   – Рада с вами побеседовать, Мериголд, – сказала она, – но боюсь, что нам пора, как бы дети не простыли. Надеюсь, отец ваш здоров, и юный Ной тоже? Он выглядел не слишком хорошо, когда я встретила его в прошлый раз, будто рост у него опережает развитие.

   И, не дожидаясь ответа, увела детей, притом таким шагом, что им пришлось бежать за нею, пока Тео не придержал ее за рукав.

   – Тетя Гарри, – спросил он, задыхаясь, – что она хотела этим сказать: «Кровь – она сказывается»?

   – О, да она просто глупая и злобная, не бери в голову весь этот ее вздор.

   – Она ни за что никогда не могла быть маминой подругой, – сказала Полл. – Она слишком подлая и вообще старая.

   – Всего на год-другой старше вашей мамы. И если и выглядит старее, то лишь потому, что жизнь ее не баловала. Муж и двое детишек погибли от чахотки, один Ной у нее остался. Но ты права: мама и она никогда не дружили. Особенно после того, как мама и Джеймс поженились. Если уж по правде, то Мериголд сама за него хотела, а он ее и не замечал. В тот день, когда они венчались, Мериголд легла в постель и целый месяц отказывалась вставать, пока отец ее не выпорол. После этого она совсем подурнела, хотя и до этого не блистала...

   Тут Тео сказал:

   – Но вы, тетя Гарри, не ответили на мой в о п р о с.

   – Ты получил тот ответ, какой я сочла для тебя нужным! – рыкнула тетя Гарриет, внезапно давая выход своей ярости, будто с цепи сорвалась. – Хорошие дети те, которых видно, но не слышно. Или вы этого не знаете?

    Они смолчали. Когда у тети Гарриет такой вид и такой голос, то лучше молчать. Или сменить тему разговора. Полл объявила изумленно:

   – Глядите-ка, Лили! И без пальто!

    Лили бежала им навстречу, ее медные локоны тряслись, передник бился по ветру.

    – Наконец-то! Где вы пропадали целый день? Мама и папа приехали, они уже сто лет как здесь!

   Папин пароход отбывал в канун рождества. Всего два дня оставалось, но завтрашний день весь принадлежал им. И уж папа постарался, чтобы этот день стал похож на бесконечные счастливые каникулы.

   – Мы совершим большое путешествие,– сказал он, – и посмотрим все, что стоит посмотреть. Наймем двуколку в фирме «Ангел», чтобы все на высшем уровне!

   И наутро, когда церковные часы пробили десять, он подкатил к дверям в красиво раскрашенной двуколке, запряженной черным лоснящимся пони. Вся семья была одета по-праздничному: мама в своем пальто с турнюром, борта и обшлага отделаны черным стеклярусом; мальчишки в норфолкских жакетах и бриджах, девочки в кружевных юбочках поверх фланелевых панталон, в новеньких жестких баретках на пуговках и в светлых шерстяных пальто с маленькими меховыми воротниками. Папа подсадил их в двуколку, укрыл ноги пледом и сказал:

   – Мои три девушки нынче все как принцессы.

   День был светлый, солнце уже по-зимнему бледное, и воздух пощипывал свежим морозцем. Когда они тронулись, встречный ветерок донес до них славный запах хорошо вычищенной кожаной сбруи и теплый, густой, чуть отдающий навозом лошадиный дух. Полл слушала, как дробят копыта пони, и ей казалось, что они все время отбивают один мотив: «Папа завтра уезжает, папа завтра уезжает...»

   На городской площади было полно народу. Отец и мать приветствовали всех знакомых и кланялись направо и налево, как какие-нибудь царствующие особы.

   – Взгляни, Джеймс, вон мисс Гедергуд, – говорила мама. – Как она постарела! А это Памела Слэп. И старый мистер Маллен, я у него работала. Петли я обметывала для этого хозяина! Останови, дорогой, нельзя с ним не поздороваться, ему будет интересно узнать, что ты едешь в Америку. Не сутультесь, дети, сделайте мне одолжение. Полл, почему у тебя такой несчастный вид, у тебя болит живот?

   Полл покачала головой и ничего не сказала. Нет, у нее не живот болел, но все равно ей было больно. Главным образом из-за мамы, потому что она сидит разряженная, такая веселая и красивая, и с такой гордостью рассказывает мистеру Маллену, что отец от них уезжает. И улыбается, будто она счастлива это сообщить.

   – Выходит, я теперь соломенная вдова, мистер Маллен. Правда, не надолго, но ведь время, бывает, так тянется!..

   – Ну, коли так, – отвечал мистер Маллен, – то, может быть, мы сумеем его чуть подогнать.

   Он серьезно глядел на маму, а ребята глядели на него. Они не раз слышали про старого Маллена, который держал большой универсальный магазин и нанимал нескольких женщин, которые в большой комнате над магазином сидели и шили на заказ для его покупательниц. «Рабовладелец, говорила про него мама, – жадный старый черт!» Однако сейчас он выглядел вполне безвредным и мягким, розовый нос картошкой и бородавка на подбородке, из нее волосья растут черные.

   – Дела нынче совсем не как встарь, миссис Гринграсс, – сказал он. – Шестнадцать лет, как вы от нас уехали, а леди Марч все вас вспоминает; мол, ни от одной швеи платье так не сидит.

   Мама вытянула губы, чтобы не улыбнуться.

   – Что ж, мистер Маллен, я, конечно, обдумаю ваши слова, но пока еще рано про это. Вот эти четверо не дадут мне скучать, вы же понимаете, так что я ничего не обещаю.

   – Не заходи слишком далеко, мама, – сказала Лили, когда мистер Маллен отошел. – А то он подумает, что ты и правда не хочешь на него работать.

   – Будет лучше платить, если поверит, что я не слишком нуждаюсь, – ответила мама. – Я его знаю, старого жулика. А эта леди Марч! Скаредная, как кнутовище, доброго слова в глаза не скажет.

   Отец засмеялся:

   – Зато, кажется, за глаза не жалеет добрых слов. Так что не притворяйся, ты ведь довольна, по тебе видно.

   – Конечно, приятно, – приосанясь, согласилась мама, – когда тебя помнят.

   И правда, ее здесь  помнили. Двуколка не успела тронуться, подошли еще люди – познакомиться с детьми и потолковать о старых временах.

   Многие в последний раз встречали отца и мать, когда они только поженились, – о, неужели это было в 1886 году, а кажется, так недавно! Иные не видели их с той поры, когда старшие ребята были еще малыши и мама привозила их к теткам на побывку. Лили и Джордж слушали эти разговоры гораздо терпеливей, чем Тео и Полл, которым уже казалось, что этот последний драгоценный денек, когда отец еще с ними, утекает, как песок у них меж пальцев. И молоденький пони уже застоялся, мотал гривой и гремел уздечкой. Полл начала зудеть себе под нос, вертеть головой. Отец, заметив это, кивнул маме: мол, кончай свои разговоры. И тут Полл его перебила:

   – Глянь-ка, Тео, а вот идет эта миссис Багг.

   Она приближалась к ним своей странной ползучей походкой, а рядом с ней – долговязый мальчик. Мама сказала:

   – Обожди, Джеймс, мы теперь не можем уехать: она решит, что мы ее игнорируем. Еще минуту, только перекинусь словечком с этой бедняжкой.

   Полл припомнила, что миссис Багг тоже так называла маму: «Бедняжка Эмили». Но у мамы это прозвучало по-доброму, не то что у той. Миссис Багг оперлась рукой о край двуколки и оглядела маму своими колючими зелеными глазами. Потом папу. Потом проговорила:

   – Так вы, значит, покидаете нас, Джеймс?

   Отец улыбнулся:

   – Еду по делам, миссис Багг. Как вы поживаете? Как ваш Ной?

   Ной был высокий крупный парень с маленькой головой и ушами маленькими, как у его матери. Глаза тоже зеленые, но побольше и посветлей – как спелый садовый крыжовник.

   Миссис Багг сказала ему:

   – Скажи что-нибудь, Ной.

   – Привет, – сказал Ной и уставился в землю.

   Мама весело заговорила:

   – Ной, кажется, ровесник Тео. Помню, Сара приезжала к нам, когда Тео только родился, и сказала, что у тебя тоже сын. Наверное, они будут учиться в одном классе. Тебе нравится ходить в школу, Ной?

   Ной глянул на нее сквозь свои белесые ресницы и хихикнул.

   Миссис Багг сказала:

   – Неужели Ной и твой Тео одногодки? Прямо не верится. Мой такой здоровенный детина, а твой вон какой субтильный. Наверное, тебе не раз пришлось поволноваться, выживет ли он.

   Ной опять хихикнул себе в кулак. Его глаза-крыжовины следили за Тео, который отвернулся, делая вид, что не слушает.

   – Тео маленький, но крепкий, – сказала мама, – и он подрастет, дай срок. А ты, Мериголд, по-прежнему работаешь у мистера Маллена? Он все такой же старый выжига? Минуту назад, когда мы с ним тут толковали, он казался совсем не страшным. Даже наоборот, что он, что я – такие взаимно вежливые! «Да, мистер Маллен», «да-да, миссис Гринграсс». Сделал мне шляпой, вот так, весь мягкий, как мякиш, а я вдруг вспомнила, как он, случалось, вдруг свирепел и врывался к нам в мастерскую, орал, и ругался, и махал тростью, потому что мы, швеи, девчонки, бывало, шумим больше, чем ему нравилось. И как мы иногда доводили его нарочно. В общем, я старалась изо всех сил сохранить серьезное выражение лица.

   – А вот мне теперь и стараться не приходится, – сказала миссис Багг. – Я, в моем положении, не могу себе позволить смеяться над стариком Малленом. Да и одеваться с иголочки каждый будний день и разъезжать в экипажах.

   Она опять покачала змеиной своей головой, рассмеялась с присвистом – это, мол, шутка, не более. Но Полл знала: это злоба, и ничто иное. А у мамы улыбка сошла с лица.

   – Но ты ведь знаешь, Мериголд: все мое семейство я обшиваю своими руками, а эта двуколка напрокат взята.

   Вид у мамы был расстроенный, пристыженный, и Полл так обозлилась на миссис Багг, что, кажется, пришибла бы ее на месте. Двуколка катилась по пригородным проселкам, сытый пони бил копытами – хоп-хоп-хоп – по мягкой пыли; все разговаривали без умолку и хохотали вовсю, лищь для того, чтобы поддержать друг дружке настроение. После миссис Багг все чувствовали себя недоумками, которые ни с того ни с сего вырядились по-воскресному, как на парад, себя показать. Словом, ребята, все четверо, были только рады, когда поход наконец кончился и двулка остановилась у их дома. Папа вместе с мальчишками отправился возвращать экипаж фирме «Ангел», Лили, не промолвив и слова, убежала в дом тети Сары, а Полл вслед за мамой поднялась к ней в спальню.

   Стягивая перчатки, Эмили Гринграсс проговорила, обращаясь то ли дочке, то ли к самой себе:

   – Что ж, поделом мне, дуре: расфрантилась, будто леди, а у самой ни гроша за душой.

   Откалывая и снимая шляпу перед зеркалом и втыкая в тулью длинныe булавки, она сама себе состроила гримасу. Полл подошла к ней сзади, глянула на мамино отражение и даже перепугалась:

   – Мама, не плачь!

   – Да нет, – ответила мама, – я ничего.

   Но голос у нее дрожал, а когда она обернулась и прижала дочку к себе, Полл слышала, что дыхание у мамы прерывается и китовый ус поскрипывает в ее корсаже. Тогда Полл тоже немного поплакала, для солидарности, пока мама не сказала: