Текст книги "Мятный поросенок"
Автор книги: Нина Бодэн (Боуден)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)
ГЛАВА 4
Прошла неделя, и на Тео свалилась неприятность покрупнее, чем та, которую пришлось вытерпеть от Ноя Багга. Тетя Сара связала ему шерстяной жилет, розовый, и Тео должен был надеть его в школу. Вещь из толстой мягкой шерсти, хорошенький такой, кружевной вязки.
Мама сказала:
– Сара, наверное, сидела над ним ночи напролет, как это мило с ее стороны! Она обещала, что второй такой же будет готов к тому времеии, когда этот потребует стирки. – Она глянула на отчаянную гримасу сына и добавила, уговаривая: – Твоя тетя Сара беспокоится, как бы ты не подхватил простуду, погода вон какая холодная, промозглая!
– Лучше заболеть, чем носить э т о, – сказал Тео. – Девчачья жакетка. Лучше умереть.
Он и правда был в полном отчаянии. Даже во сне его преследовал издевательский смех одноклассников-мучителей, приплясывающих вокруг и сверлящих его глазами: «А мы видим, а мы видим, что на тебе, малютка Тео Гринграссl» Он молил бога о чуде: вот бы пожар, и все спаслись бы, но дом чтобы сгорел, и с ним ненавистный жилет!.. Однако его молитва не была услышана. В первый же школьный день он увидел на стуле в ногах своей кровати эту позорную одежду. Тео надел ее и спустился к завтраку, мечтая, чтобы земля разверзлась и поглотила его.
Полл попробовала его утешить:
– Да никто ее и не увидит у тебя под одеждой, эту поддевку. Никто и не узнает.
– Но я-то знаю!
Он размазывал кашу по тарелке, слезы выступили у него на глазах.
Мама глядела на него беспомощно.
– Сара так добра к нам, Тео, – промолвила она. – Я не могу ей сказать, что ты не будешь этого носить.
– Ладно, ну, ладно! Я же ее ношу, эту гнусную вещь, разве она не на мне?!
И слезы закапали в недоеденную кашу. Полл тоже заплакала, из солидарности. Мама сказала:
– Ох, ну вы и пара!..
Она стала из-за стола, удалилась в кухню и стала там греметь грязными мисками в раковине, производя гораздо больше шума, чем обычно. Джордж, которому надо было пораньше в школу, поднялся, закинул ранец за спину и сказал:
– Ради бога, Тео, неужели ты не видишь, что ты ее огорчаешь? Не будь таким ребенком!
– А я и есть ребенок! – отвечал Тео мрачно и при этом икнул ему вслед.
А Джордж, уже выходя из дому, окликнул маму:
– Мама, молочник пришел!..
Мама вышла из кухни, вытирая руки, ворча себе под нос. Она прошла к выходу, но забыла прихватить со стола сине-белый молочный кувшин; уже из-за двери она крикнула Полл, чтобы принесла. Подойдя к двери, Полл услышала:
– Рановато опоросилась старая свинка, так вот не хотите ли мятного поросеночка, миссис Гринграсс?
Полл было подумала, что молочник предлагает какие-то сласти или конфеты, но, взглянув, она увидела, что из кармана его пальто выглядывает пятачок живого поросенка. Самый крохотный свиненок, какого она только видала! Полл потрогала его твердую маленькую голову и спросила:
– Что значит «мятный поросенок»?
– Значит маленький, почти не настоящий, – объяснила мама. – Одно только звание, что поросенок, а его как бы и нет совсем. Ну, все равно что взять в долг фунт стерлингов, а отдать фунт мятных лепешек.
– Самый недомерок из всего выводка, – кивнул молочник. – Матка его и не выкормит, такого гномика, только затопчет.
Мама взяла поросенка, он пронзительно завизжал, стал брыкаться, но она держала его крепко. Потом подняла, смотрела брюшко и сказала:
– А он вроде крепенький! А гномы – они ведь тоже могут подрасти.
Молочник взял у Полл кувшин, чтобы наполнить его, и направился к тележке. Полл только и могла сказать:
– Мама! Мамочка!..
Она погладила крохотное, съежившееся тельце. Погладила в одну сторону – шкурка на ощупь гладкая, как шелк; погладила в другую – жесткие короткие щетинки так и кололи ей пальцы. А цветом он был весь бледно-абрикосовый...
Молочник вернулся, и мама сказала ему:
– За шиллинг – пойдет?
Он кивнул с улыбкой, Полл поставила молоко в кухне, а сама наверх, скорей за маминым кошельком.
– Тео! – крикнула она. – Погляди, кто у нас есть!
На кухонном столе стояла старая пивная кружка на одну пинту. Мама вдруг рассмеялась и посадила поросенка в кружку. Он поднял такой оглушительный визг, что они уши себе зажали. Полл достала его из кружки, спросила:
– Зачем ты это сделала?
– Я подумала, поместится ли он туда. А он поместился!
Полл опустила поросенка на пол, и он со всех ног помчался вокруг кухни, скользя изящными копытцами по гладкому линолеуму. Пулей влетел в кухню и под котлом, в ямке на земляном полу, затаился.
Мама сказала:
– Оставьте его пока. Бедный паренек, напуган до смерти. Но ничего, обживется, пока вы в школе.
Полл застонала трагически:
– А нам обязательно идти? О, я этого не вынесу! Да, я не вынесу й разлуки!
– Никуда он не денется, – ответила мама, – здесь будет, когда вы вересь к обеду.
Полл считала часы и минуты. И не только в тот день, но и потом, и после она только и думала про этого свиненочка, который ждет ее дома. Эти думы настолько ее занимали, что у нее не оставалось фантазии для баловства и непослушания. За целую неделю она ни разу не получила линейкой по пальцам и в углу не стояла. Еще она подружилась на всю жизнь с девчонкой по имени Анни Даусетт, которая была старше ее и рассказала как дети рождаются.
– Они из живота, – объяснила Анни. – Приходит мясник и разрзает тебе живот ножом для разделки туши. Только маме своей не говори, что это я тебе сказала.
Полл не очень-то поверила: будь это правда, то разве могли бы женщины иметь больше одного ребенка? Но все равно это была интересная тема, и вообще Полл чувствовала, что новая школа начинает ей нравиться – даже учительница мисс Армстронг, с ее длинным, мягким, чуть овечьим лицом. А кроме того, Полл гордилась, что ее тетка здесь директриса, ее имя на медной доске при входе. Все побаивались тетю Сару. А тетю Гарриет ничуть; ее в глаза называли мисс Гарри, а за глаза – старина Гарри. Она резвилась с малышами на детской площадке, так что скудные ее волосы лезли из-под шляпы, а в класс она всегда приходила с кульком картошки и пекла ее в печи для тех ребятишек, что жили далеко от школы и не успевали дома пообедать.
Даже Тео почувствовал себя счастливей с появлением этого поросенка. Суматоха и неожиданность, сопровождавшие его появление, помогли Тео пережить тот день, и хотя мысль о позорном розовом девчачьем жилете, что у него под рубашкой, преследовала его во сне и наяву, особенно когда он ловил на себе беглый взгляд зеленых глаз Ноя Багга, – он все же смирился. «Никто ведь не собирается, – говорил он себе, – содрать с меня силой верхнюю одежду?» А если кто-нибудь и пройдется опять насчет его малого роста – что ж, он к этому привык. А теперь и утешение появилось – можно, прибежавши домой, взять на руки поросенка и шепнуть в его висячее ухо: «Мятный поросенок, мятный, а я тоже мятный, нас теперь двое таких в одном семействе».
Мама дала поросенку имя Джонни, потому что (причина, по мнению детей, довольно странная!) он ей чем-то напоминал ее дедушку, котороготоже звали Джон. Спустя недолгое время он научился откликаться на свое имя и прибегал, хрюкая, едва его позовешь. Ночью он спал в ямке под котлом на соломенной подстилке, а днем деловито поспевал за мамой или располагался на коврике перед камином и задумчиво глядел в огонь.
Лили заявила:
– Но, мама, нельзя же держать свинью в доме!
– О, когда я была маленькая, – отвечала мама, – какого только зверья у нас не было! Вороны, ежи, цыплята свежевылупившиеся. К камину, бывало, и не подойдешь.
– Но ведь не с в и н ь и, – сказала Лили.
– А почему бы и нет? Собак держат в доме, а у свиньи, могу тебя уверить, соображения побольше, чем у собак. Думаешь, если свинья, значит, обязательно грязная, – ты это хочешь сказать? Я уверена, мы просто п р и в ы к л и так про них думать. Глянь-ка, за какие-то считанные дни наш Джонни уже научился вести себя прилично. Насчет этого с ним гораздо проще, чем было в свое время с тобой, моя девочка!
Полл хихикнула, а Лили покраснела. Мама продолжала:
– Дай только свинье в о з м о ж н о с т ь быть чистой, и уж она ее не упустит. Про человека не про всякого это скажешь. Отвечайте-ка мне: от Джона пахнет?
И правда, если от него и пахло, то разве что подслащенным молоком и отрубями – все, чем его сперва кормили. Потом, когда он подрос, мама стала варить для него мелкую картошку, добавляла объедки со стола.
– Где есть поросенок, – говорила она, – там нет помойки. А весной придется нам пошарить вдоль межей и живых изгородей, чтобы насобирать ему одуванчиков, осота: поросенку нужно много свежей зелени, чтобы расти здоровым и крепким. Кормежка тут главное дело, – говорила мама. – У богача доход от капитала, а у бедного с поросенка.
– Как это – доход? – спросила Полл.
– Да так, – ответила мама быстро. – Не придавай значения.
– А разве мы бедные?..
Полл сразу подумала про Анни Даусетт. Анни всегда ходила в скрипучих башмаках и в женском платье, только подкороченном, и тетя Гарриет каждый день пекла ей картошку. Еще Полл подумала, не рассказать ли маме про то, что ей поведала Анни. Но решила не рассказывать: считается, что дети этого знать не должны и не знают.
– Б е д н а я – это Анни Даусетт, – сказала Полл.
– Бедность тоже разная бывает, – сказала мама.
Она это сказала в о о б щ е и с тем выражением заботы и смятения, которое у нее теперь часто бывало; дети уже знали: когда у мамы такое лицо, то лучше ничего не спрашивать и не просить.
Даже папины письма не могли ее ободрить, хотя, кажется, должны были. Дядя Эдмунд бросил свою фруктовую ферму, перебрался из Калифорнии в Колорадо и заправлял там каким-то кабачком. И папа с ним. Кабачок принадлежал женщине по имени Берта Адамс, и почему-то дядя Эдмунд тоже стал звать себя Адамсом – с чего бы вдруг?
– Не нравится мне это дело, – говорила мама тете Саре. – Какой-то у этого дела сомнительный душок.
– Сомнительный? – Джордж как бы удивился. – Дело питейное, так какой же у него может быть душок?
Тетя Сара только раз глянула на него, и он снова уткнулся в свою книгу.
– Похоже, что и фруктовая ферма тоже не принадлежала Эдмунду, – сказала мама. – Джеймс писал, что Эдмунд только управлял ею и что у него какие-то там неприятности.
– Ничего удивительного, – откликнулась Сара. – У Эдмунда иначе и не бывало никогда. Но я удивляюсь Джеймсу: как он позволил себя втянуть? Уж он-то знает Эдмунда! У Джеймса, что ни говори, всегда была разумная голова на плечах.
– Да, но еще и простодушное сердце в груди! – возразила мама. – А эти два качества порой не слишком уживаются.
Она положила папино письмо за часы, что на камине, погляделась в зеркало, что над часами, прошлась рукой по своим волнистым коротким волосам.
– Что же, – проговорила она. – Ну, что же! Если Джеймс в ближайшее время не разбогатеет, то мне придется сделать это самой.
Она отправилась к Маллену в его магазин на Маркет-сквер; на ней было лучшее ее пальто, отделанное стеклярусом, и шляпа тоже лучшая. Вернулась она усталая и будто чуть меньше ростом. Полл и Лили наблюдали, как она вытянула шляпные булавки, как сняла шляпу, вздохнула.
Лили спросила:
– Так что, мама, ты будешь работать у Маллена?
Она покачала головой и села к огню. Джонни подошел, прислонился к ее ноге. Она слегка потрепала его уши и сказала:
– Вот так, моя славная свинка!
Лили сказала уже с возмущением:
– Но почему? Он же сам говорил, что даст тебе работу, говорил ведь?
– Он и дал бы. Он готов отдать всю мастерскую под мой надзор, поставить меня выше Мериголд Багг. Мне это вообще не слишком нравится – за все отвечать. Но кабы только это! Маллен едва начал объяснять, что к чему, а уж я поняла, куда он клонит, знаю я его, старого черта! Конечно, он ничего не сказал прямо, но недолюбливает он Мериголд. Характера ей не хватает, чтобы иметь с ним дело: она ведь неплохая швея и лучшая закройщица из всех, кто у него есть, но он все равно ее в грош не ставит. А заполучивши меня и отдав мне крой и подгонку, он бы ее вообще выставил. И куда ей тогда деваться, бедняжке? Этот ее детина, которого надо кормить и растить, да еще старик отец – его же упекут в богадельню, если она о нем не позаботится. И во всем мире ни души, чтобы помочь ей, посочувствовать.
Полл сказала:
– Но, мама, ведь ты не любишь миссис Багг. Это просто невозможно, чтобы ты ее любила!
– Тем хуже, потому что она-то считает меня своей подругой. Это был бы для нее двойной удар, если бы я заняла ее место.
– Бедная мамочка! – сказала Лили и подошла к ней, чтобы обнять.
Полл подумала, что ей бы первой это сделать, а теперь будто без нее обошлись, и вот она сидит в сторонке, пока мама улыбается Лили и держит ее руку у своей щеки.
– Ах, дочка, – говорила мама Лили, – какой бы она нынче ни была, эта Мериголд, но ведь девчонками мы ходили вместе, разве я могу это позабыть? Она не всегда была такая сморщенная, нет, в ней тоже искра была. Помню, мы были еще ученицами и жили, как вы знаете, у хозяина, а старый Маллен кормил скудно и плохо. Даст иной раз вареного гороха – вот и весь обед, а мы выкинем все в окошко, пусть куры клюют, а сами тайком, черным ходом, в магазин, в бакалею. А там стоял за прилавком один молодой парень, он нам хлеба давал и сыру. «Повесят меня из-за вас!» – говорил он, но все равно не отказывал. И вот мы пробираемся назад, несем в передниках добычу, а однажды Мериголд чуть не попалась – столкнулась нос к носу со стариком Малленом. Он ей и говорит: «Откуда вы и куда, мисс? И что у вас в переднике?» Я шла сзади и чуть не умерла со страху, а Мериголд нос кверху и отвечает: «Я на вас удивляюсь, мистер Маллен, как можете вы задавать девушке такие неделикатные вопросы!» И – мимо, вся дыша гневом и добродетелью. Ситуация, пожалуй, не слишком веселая, но у него было такое лицо, и мы так смеялись потом!.. А теперь мне грустно видеть, как она перед ним приседает, как разговаривает... – Мама глубоко вздохнула, глядя в огонь, и вдруг лицо ее напряглось, она повернулась к Лили и проговорила чуть ли не с яростью: – Запомни, дочка, этим-то и страшна бедность! Не голодом и не дырявыми башмаками, а тем, что от нее порою душа нищает! И как бы ни повернулась твоя жизнь, э т о г о ты никогда не допустишь, обещай мне!..
Полл промолвила в смущении:
– А я ненавижу, если вдруг голод!
При этих словах мама вскочила со своего места, бросилась к Полл и так крепко прижала ее к себе, что Полл услышала, как бьется мамино сердце.
– Овечка ты моя! – проговорила она, задыхаясь. – Никогда ни за что не будешь ты голодной! Я тебя испугала? Как это глупо с моей стороны, да и пугаться-то нечего! Все будет хорошо, уж вы мне поверьте.
Лили рассмеялась:
– Тетя Сара не позволит нам голодать. Полл это сама понимает и просто слегка прикидывается, ты же ее знаешь! Не волнуйся, мама!
Мама глубоко вздохнула, потом выдохнула медленно, и Полл слышала, как скрипнули ребра ее корсета. Она отпустила от себя Полл, улыбнулась Лили, и голос у нее был уже совсем ровный:
– Да, конечно. Мы все это понимаем, разумеется. Это было глупо с моей стороны.
Мама заказала печатное объявление и разослала всем своим старым клиентам. И в окне выставила:
ЭМИЛИ ГРИНГРАСС
С ПОЧТЕНИЕМ ИЗВЕЩАЕТ ВСЕХ ЖИВУЩИХ В ОКРУГЕ ДАМ,
ЧТО ОНА ПРИНИМАЕТ ЗАКАЗЫ
НА ЖЕНСКУЮ ВЕРХНЮЮ ОДЕЖДУ И ПЛАТЬЕ
И ВЫРАЖАЕТ НАДЕЖДУ, ЧТО ЕЕ УМЕНИЕ УЧИТЫВАТЬ ЛИЧНЫЕ
ОСОБЕННОСТИ ЗАКАЗЧИКОВ
ПОЗВОЛЯЕТ ЕЙ РАССЧИТЫВАТЬ НА ИХ ДОВЕРИЕ И ПОКРОВИТЕЛЬСТВО.
ВОЗГЛАВЛЯЯ В ТЕЧЕНИЕ РЯДА ЛЕТ ПОШИВОЧНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ
ИЗВЕСТНОЙ В ОКРУГЕ ТОРГОВОй ФИРМЫ,
ОНА ТЕПЕРЬ РАСПОЛАГАЕТ НЕОБХОДИМЫМ ОПЫТОМ, ЧТОБЫ ЛЮБАЯ
ДОВЕРЕННАЯ ЕЙ РАБОТА УДОВЛЕТВОРЯЛА САМОМУ ВЗЫСКАТЕЛЬНОМУ
ВКУСУ.
ГАРАНТИРУЮ ПОКРОЙ ПО ФИГУРЕ И ПО ПОСЛЕДНЕЙ МОДЕ.
Прошло несколько дней, никто не откликнулся, никто не приходил. Но вот однажды после обеда постучалась старушка мисс Мэнтрипп, что жила в последнем коттедже на их улице. Она осведомилась, не сошьет ли ей мама блузку из кружева, которое у нее давным-давно отложено «до особого случая».
– Кружево исключительное, миссис Гринграсс, – сказала она. – От того отреза, который ее светлость привезла из Парижа, а остаток подарила мне. Я бы и сама сшила, но работа тонкая, а глаза уже не те стали. Надеюсь, вы проявите должную ответственность.
В мисс Мэнтрипп росточку было четыре фута шесть дюймов, к тому же спина у нее уже согнулась, так что она оказалась еще меньше. Когда-то она служила камеристкой у леди Марч, а теперь жила на крохотную пенсию, дарованную ей хозяйкой. Ребятам она всегда казалась человеком необычным. Если обратиться к ней с каким-либо словом или вопросом в первую половину дня, когда она вытряхивала коврик у дверей или тащилась по магазинам в своем ветхом пальто и шлепанцах, в ответ всегда слышалось ворчливое и нелюбезное: «По утрам не толкую». Но едва пробьет полдень, она снимала свои обноски, облачалась в черное платье с жемчужными пуговками и садилась у своего окошка. Откинув занавески, она обозревала Маркет-сквер в ожидании гостей.
Но никто никогда не навещал ее. Мама говорила, что у мисс Мэнтрипп нет никого на всем белом свете, и, когда теперь старушка вдруг заявилась к ним с этим кружевом, мама приветствовала ее со всей сердечностью, усадила к огню.
Мисс Мэнтрипп была в своем черном платье и в огромной старой-престарой соломенной шляпе – поля сплошь в маленьких дырках, будто мыши проели. Полл, стоя позади ее кресла, подмигнула Лили и хихикнула. Но мама глянула на них таким ледяным взором, что обе замерли на месте.
Наверное, это было недурное кружево когда-то, но теперь это было всего лишь с т а р о е кружево, местами уже сопревшее. Мама осторожненько его свернула. И сказала, что у нее рука не поднимется кроить и резать такой прекрасный материал, но зато у нее наверху имеется подходящий кусок серого рельевого шелка, и если мисс Мэитрипп нужна блузка, то она ей обойдется в один шиллинг, вместе с работой.
Старая женщина приняла предложеиие с видимым удовольствием:
– Это было бы очень мило, миссис Гринграсс. Сказать по правде, я принесла это кружево, поскольку не сомневалась, что вы справились бы с такой работой, но, конечно, сердце кровью обливалось при одной мысли, что придется его кроить по живому.
Она одарила всех самой лучезарной и благосклонной улыбкой, и голос у мамы чуть дрогнул – от тайного смеха или от потаенной слезы?
– Вы так добры, мисс Мэнтрипп. Быть может, вы не откажетесь выпить с нами чаю?
– Не хотела бы вам мешать, миссис Гринграсс.
– Ничуть, мисс Мэнтрипп. Bыl доставите нам всем удовольствие.
Мама накрыла стол лучшей камчатной скатертью, поставила яйца вариться в камин, выложила тонко нарезанный хлеб и масло. Мисс Мэнтрипп восседала за столом, томная и чопорная, и вела воспитанный разговор, покачивая огромной своей шляпой.
– По-моему, вы здесь устроились не без комфорта, миссис Гринграсс. Правда, все эти коттеджи тесноваты, но тут, я полагаю, многое зависит от того, к чему вы привыкли, не правда ли? После стольких лет, что я провела с ее светлостью, мне так трудно примириться с отсутствием туалета в помещении. Удобства, которыми мы здесь располагаем, конечно же, нервируют культурного человека. Каждая такая кабинка во дворе – она ведь под одной крышей с другой такой же, принадлежащей соседнему дому! Я уверена, миссис Гринграсс, что вас это так же угнетает, как и меня.
– М-да... – проговорила мама с сомнением. – Я не уверена, понимаю ли я, что вы имеете в виду.
– Люди сидят спина к спине, – понизив голос и ужасаясь, разъяснила мисс Мэнтрипп. – К спине спина, и – никакого о б щ е н и я!
Тео, который в этот момент выуживал яйца из миски, издал придушенный стон и уронил яйцо.
– Ой, мамочка, прости!..
Лицо у него стало пунцовое – но не потому, что допустил такую оплошность, а потому, что изо всех сил старался не расхохотаться. Мама сказала:
– Ничего страшного, Джонни все подберет и подчистит. – Голос у нее звучал почти серьезно, и только невольная улыбка при взгляде на мисс Мэнтрипп ее выдавала. – Это так полезно – иметь поросенка в доме. – Она обратила улыбку в легкий смешок. – Ни за чем нагибаться не приходится.
– Я положу другое яйцо вариться, – сказал Тео.
– Спасибо, Тео, не надо...
Но он уже убежал и не расслышал, потому что захлопнул за собой дверь. Мама сказала:
– Мальчишка – оторви да брось! Полл, пойди и скажи ему, что ничего не нужно. Я совершенно не хочу яйца. – И добавила, когда Полл встала из-за стола: – Скажи это ему так, чтобы он понял, ясно?
Мама сказала это с нажимом, будто передавала через дочку какое-то очень важное послание.
– Хорошо, я все скажу, – отвечала Полл.
Тео стоял в кладовке, прислонившись к стене и утирая бегущие из глаз слезы.
– Ох, я думал, я умру от смеха, – проговорил он. – И я умру наверняка, как только сяду в следующий раз на толчок. Мы же сидим спина к спине с нашими тетками – возможно, мисс Мэнтрипп это показалось бы более приемлемым: все-таки родня! Впрочем, не ручаюсь: может быть, это еще ужасней. Представляешь себе тетю Сару...
– Не груби, – холодно проговорила Полл.
Тео состроил ей гримасу:
– Не я затеял этот разговор... А яиц-то нету, ни одного. Пусть мама ест мое.
– Она не хочет. Она мне сказала, чтобы я сказала тебе.
– Но это же неправильно. Я разбил – значит, будет только справедливо, если...
Полл сказала:
– Нет.
Тео поглядел на нее:
– Да почему?
– Да потому, – проговорила она раздельно, – что маме, я так думаю, это не понравится. Если ты затеешь спор, кому должно достаться последнее яйцо. Думаю, оно потому и последнее, что мама не могла себе позволить купить больше, чем полдюжины. Но ей неохота, чтобы мисс Мэнтрипп про это догадалась. Старухе тогда будет неуютно у нас в гостях.
Тео пожал плечами:
– Ну, если ты так считаешь... Хотя, по мне, все это дурость. Она-то уж наверняка придурковатая, тебе не кажется? Вдруг начала насчет уборных! За столом! Нет, я этого не выдержу – пить чай, есть яичко, а она возьмет да и опять заведет свое! Я же расхохочусь, ей-богу!
Полл вдруг сделалось очень грустно. А почему – она и сама не знала. Ни одного яйца в кладовке, и эта маленькая мисс Мэнтрипп, такая добрая, забавная... Все вместе!
– Не будь подлым, – сказала Полл. – Она такая славная, решилась принести это старое кружево, хотя оно и гнилое. Смеяться над ней – отвратительно.
– Ого! – сказал Тео. – Что это вдруг на тебя нашло? Ого!..
Суббота – день рыночный. Мама уже начала шить блузку для мисс Мэнтрипп и мечтала с ней разделаться – с рук долой – до прихода новых заказчиков.
– А впрочем, – сказала она, – даже хорошо, если они увидят, что я не сижу без работы. Люди заказывают охотней, если видят, что они тут не первые. Пожалуй, я сяду шить в передней комнате, все утро, чтобы видно было, какая я занятая. Полл и Тео, вы отправитесь за покупками. У нас, в общем-то, все есть, только хлеба надо, две булки, да полфунта масла, из того ларька, что возле церкви. Там масло всегда хорошее, свежее.
– У нас яичек не осталось, – сказал Тео.
– Да? Видишь ли, яйца как раз дороги нынче, но вот тебе пенни на конфеты.
Тео нахмурился, а Полл спросила:
– А можно взять Джонни с собой? Он любит базарные дни.
Услышав свое имя, Джонни захрюкал и рысцой за ребятами. Как он всегда бегал за мамой, когда она ходила по магазинам. В булочной он сидел и дожидался терпеливо, пока Полл покупала хлеб, а булочник вышел из-за прилавка, погладил его и похвалил – какая, мол, славная свинка, не хуже собаки.
– Он лучше самой хорошей собаки, – отвечала Полл даже слегка с насмешкой. – Свиньи умнее собак, это научный факт.
Булочник засмеялся и дал ей глазурованную лепешку, бесплатно. Полл предложила Тео поделиться, но он только головой мотнул. За все время, что они вышли из дому, он и слова не сказал. Полл спросила:
– У тебя что, кошка язык слизнула? Или вдруг горло заболело?
Она купила на одно пенни «Послание купидона» – это маленькие такие плоские конфетки, на каждой какой-нибудь стишок. Потом они пошли в лавку, что возле церкви. Полл брала масло, а Тео стоял и рассматривал товары, выставленные на открытых прилавках. Кубы прекрасного желтого, в капельках испарины масла; круглые сыры, взрезанные посередке, чтобы видно было, какое у них кремовое нутро; куски сырого бекона, корзина крупных темно-крапчатых яиц...
Глаза у Тео были отсутствующие, весь он в какой-то дальней мечте. Он протянул руку, взял одно коричневое яйцо и положил себе в карман.
Потом он поглядел на Полл и увидел, что она смотрит на него и глаза у нее изумленные, круглые. Тео по-дурацки улыбнулся, а она прикрыла рот ладошкой, чтобы не хихикнуть; он почувствовал, как лицо у него наливается жарким румянцем. А женщина, хозяйка лавки, улыбнулась этим двум симпатичным и красивым деткам:
– Все взяли, ничего не забыли?
– Все, – сказала Полл. – Все, все, спасибо! – А потом громко и сварливо, будто старая суматошная бабушка: – Да куда же он подевался, этот Джонни? Ах, вот ты где, несносный ты поросенок! Тео, пошли. Да шевели же своими неповоротливыми ногами, мы не можем проторчать здесь целый день!
И направилась самым размашистым шагом вдоль мощенной булыжником дорожки. К церкви, потом через ворота на паперть. Она остановилась, только когда достигла плоской каменной плиты, известной всему городу как Солдатская могила, хотя надпись на ней настолько стерлась, что уже не разберешь, кто под ней похоронен. Полл опустилась на плиту, отдуваясь и обмахивая себя ладошкой. Тео и Джонни подошли к ней.
– Впервые, – проговорила она, все еще изображая старую бабушку, в первый раз в моей жизни! Клянусь!..
– Мне дурно, – сказал Тео, – но и смешно в то же время.
– Тогда тебе лучше присесть. Только смотри на яйцо не сядь.
Тео сел. Достал из кармана яйцо и уставился на него, будто в первый раз в жизни видел нечто подобное.
– Ей-богу, я не знаю, почему я это сделал, – сказал он.
Судя по голосу и по всему его виду, он был настолько сам удивлен, что Полл рассмеялась. А он, поглядев на нее, тоже начал смеяться. И вот, схватившись за животики, они тряслись, не в силах совладать со смехом, а Джонни сидел и смотрел на них, его умные глазки-щелочки поблескивали.
Люди, шедшие через церковный двор, видели, как двое младших Гринграссов сидели рядышком на Солдатской могиле и помирали от смexa, а их ручной поросенок наблюдал за ними, склонив голову набок и будто недоумевая: мол, что тут такого смешного? Прохожие тоже удивлялись и улыбались, но один человек остановился. Он шел за ними от самой площади и теперь стоял в сторонке, руки в карманы, задумчивость на лице. Когда Полл и Тео немножко приутихли, он выступил вперед, ударив при этом ногой по камешку, который упал возле правого башмака Тео, подняв фонтанчик пыли.
Тео поднял голову.
– А я сомневаюсь, что вашей тетке Саре это покажется таким же смешным, – сказал Багг.
Полл и Тео сидели притихшие. Ной печально покачал головою.
– Обворовать, – проговорил он, – обокрасть бедную рыночную торговку – чего тут смешного?!
– Не понимаю, о чем ты толкуешь, – сказал Тео.
Ной засмеялся. Галки, хлопая крыльями, снялись с черных деревьев и закаркали у них над головой. Полл и Тео глянули друг на друга. Потом на Ноя. В его бледно-зеленых глазах, вокруг зрачков, можно было различить темно-зеленые крапины, а рыжеватые брови у него на удивление жесткие, кустистые, будто принадлежали взрослому мужчине, а не мальчику. Тео сказал, разглядывая собственные башмаки:
– Всего одно яйцо.
– Одно или дюжина – какая разница?
Ной спрашивал так, будто его это действительно интересовало. Тео потоптался в пыли, а Джонни, сидевший на заду, поднялся – видно, решил, что самое время идти домой.
Глаза-крыжовины Ноя глядели куда-то вдаль:
– Мы, конечно, можем спросить об этом у мисс Гринграсс. Уверен, это как раз тот вопрос, который ее интересует. (Тео вздохнул при этих словах.) Я хочу сказать, что именно этим она весь прошлый год нас пичкала в воскресной школе. То про библию, то про эту самую, как она ее называет, м о р а л ь – врать, красть и всякое такое. Не ручаюсь, что ей понравится, если я задам ей похожий вопросик про ее родного племянничка. – Он глянул на Тео, глаза блестящие, злющие. – Моя мать говорит, что ваша драгоценная семейка много о себе понимает. Будто вы на вершок лучше нас всех.
Тео поднял голову:
– Ну и скажи все это моей тетке. Давай, действуй. А то я сам ей скажу. Мне все равно. – Он встал и спокойно улыбнулся Ною, а тот отступил на шаг, его странные тяжелые брови сошлись. – Пошли, сестренка, нам пора. Ты простудишься, если мы здесь еще посидим.
Полл затрясла головой, не в силах произнести ни слова. Она вся дрожала, но не от холода. Все, что было ей говорено в эти последние месяцы, что долетало до ее слуха, чего она не понимала или не принимала вовнимание, – все вдруг сошлось в ее уме и наполнилось ужасающим смыслом. Они живут на иждивении тети Сары, и, пока отец не вернется домой или пока он не разбогатеет в Америке, пока не пришлет им денег, им следует быть благонравными. Иначе тетя Сара решит, что нечего ей им помогать, и они окажутся в работном доме. А у тети Сары такие высокие понятия о том, что хорошо и что плохо. Она говорила, что своровать всегда грешно, даже конфетку, даже булавку какую-нибудь...
Полл сказала:
– Но ей это не все равно, тете Саре, совсем не все равно, очень даже не все равно!
Тео мотнул головой и нахмурился, будто давая ей понять, что они ото всего отопрутся как-нибудь, только бы Ной поверил, что они не испугались, – тогда он, наверное, ничего и не сделает; ведь он их только дразнит, а назавтра он и сам побоится пойти к тете Саре и наябедничать...
Но Полл тоже боялась, притом сейчас, нынче. Она вскрикнула:
– О, я прошу тебя, Тео, останови его! Я тебя прошу!..
Тео смотрел на нее, не понимая ее испуга, и потому сам тоже растерялся: сестра испугалась! Его с е с т р а, которая всегда и почти во всем была храбрей его! Он сразу почувствовал себя старшим, защитником. Конечно, дело можно было уладить только одним способом. О, если бы он, Тео, был покрупнее или похрабрей хотя бы! В раздумье он сравнивал себя и Ноя, но ведь ясно: даже если он накачает себя отвагой до немыслимых пределов, все равно драка не продлится и минуты. Ной старше его всего на несколько месяцев, но можно считать, что на несколько лет: он, Тео, против этого здоровенного верзилы младенец!..
