Текст книги "Возрождение Теневого клуба (ЛП)"

Автор книги: Нил Шустерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Лупа и микроскоп

Мне пришлось смириться с тем, что в реальном мире нет такого понятия, как презумпция невиновности, то есть «невиновен до тех пор, пока не доказано обратное». Все охотно поверили в мою виновность, так что единственным, кто мог доказать обратное, был я и только я. А для этого нужно было провести серьёзное расследование.

Детектив из меня липовый. Когда-то я, правда, читал все эти книжонки под названием «Разгадай тайну за три минуты», но мне никогда не хватало терпения додуматься до разгадки самому, и я попросту заглядывал в конец, чтобы подсмотреть ответ. Особенно важные подробности, как правило, ускользают от моего внимания. Тайсон мало чем мог помочь: он хотя и не дурак, но гениальностью тоже не блистает, так что мы с ним больше похожи на Бивиса и Баттхеда, чем на Холмса с Ватсоном.

Следы на дорожке Лохматого Пеппера уже остыли – пробовать разузнать что-либо в этом направлении не стоило и пытаться. Поэтому вторую половину следующего дня мы с Тайсоном провели, распутывая ниточку скунса. Шерил права: скунсы в это время года спят; да и если бы это было не так, попробуй ещё поймай эту зверюгу! Задачка не из простых. Я заподозрил, что скунс вынырнул из Центра защиты природы. Это заведение, помещавшееся в зданьице, к которому вела грунтовая дорога, было известно организацией вылазок на природу для младших школьников, а также программой «Возьми шефство над змеёй» – впрочем, последняя особого успеха не имела. Войдя внутрь, мы с Тайсоном сразу узрели то, чего ожидали: металлическую клетку с морскими свинками и дикобразами, а также стеклянный аквариум с игуанами и питоном, над которым никто не захотел взять шефство. Рейнджер – или как там называется человек, заправляющий здесь – отлучился, зато мы нашли нашу одноклассницу Джоди Латтимер – она чистила кроличью клетку.

При виде этой девочки на лице Тайсона нарисовалась полуулыбка, которую было нетрудно истолковать: ясно как день – влюблён. Джоди была из тех приземлённых натур, которым до лампочки, что руки у них по локоть в компосте. Она была красива, но находила множество способов скрыть это. Сегодняшний способ: надетая задом наперёд джинсовая бейсболка, под которую она убрала свои роскошные белокурые волосы. В такую девчонку я и сам бы не прочь втрескаться, если б не знал, что место занято Тайсоном.

– Привет, парни! Вам чего? – спросила она. Я выступил вперёд, пытаясь придумать подходящие слова, причём так, чтобы не показаться Джоди полным идиотом.

– Да вот мы тут подумали... ты, случаем, скунса не теряла?

Она заулыбалась, зная в точности, почему мы спрашиваем, и губы Тайсона тоже разъехались в ответ – наверно, он думал, что улыбка Джоди предназначается лично ему.

– Вы имеете в виду – не украл ли кто скунса?

– Не-е, – протянул Тайсон. – Дикое животное украсть нельзя – они принадлежат всем.

Я закатил глаза.

– Ну, – сказала Джоди, – должно быть, кто-то решил, что этот скунс принадлежит ему.

И она рассказала, что несколько ночей назад кто-то выставил заднее окно и стибрил скунса.

– Бог знает, как они сумели вытащить его отсюда так, чтобы он не обдал их с ног до головы. Наркоты ему, что ли, вкатили...

Мы обошли вокруг здания к окну, в которое забрался злоумышленник – искали отпечатки ног или что-нибудь в этом роде, но земля была сухая и твёрдая, да ещё и покрытая опавшими сосновыми иглами. Никаких подсказок в отношении личности преступника.

– М-да, негусто, – подытожил Тайсон.

Джоди скрестила руки на груди и усмехнулась:

– Ой, парни, можно подумать, вы убийство расследуете.

– Может, так оно и есть, – возразил я. – Ведь скунса, после того как он удрал из машины Алека, больше никто не видел.

Она засмеялась, но тут я заметил, что Тайсон заёрзал: ему не понравилось, что это я насмешил Джоди, а не он.

– Если хотите провести настоящее расследование, лучше поговорите с моим отцом, – предложила она.

– Да, точно! – воскликнул Тайсон. – Он меня как-то допрашивал!

Вот уж ляпнул так ляпнул. Лицо его вспыхнуло. Отец у Джоди был большая шишка – шериф, каковая должность в нашем городе, в общем-то, была синекурой. Обычно.

– А что, он разве не говорил ещё со Смартцами?

– Может и говорил; но я уверена, он будет рад узнать, что вы заинтересовались этим случаем.

Поскольку я по-прежнему оставался первым подозреваемым, беседа с представителем полиции в число моих приоритетов не входила.

– Пусть это остаётся нашим приватным расследованием, – сказал я Джоди.

– Ага, – с глупой улыбкой поддержал Тайсон. – Тут дело такое... интимное.

Я просмотрел список вопросов, заранее записанных на листке в блокноте: был ли кто-то подозрительный замечен на территории в соответствующее время? случались ли случаи воровства животных раньше? – и так далее, и тому подобное. Ответом ка каждый вопрос было «нет». Когда больше не осталось вопросов, мы попрощались; но прежде чем ступить на просёлок, я не сдержался, обернулся к Джоди и спросил:

– Ты же знаешь, что это не я, правда?

Девочка пожала плечами.

– Как скажешь. – Она поправила кепку и вернулась к своим кроликам.

– Мне кажется, я ей нравлюсь, – сказал Тайсон, когда мы отошли от Центра.

Меня так и подмывало сказать: «Мечтай-мечтай», но я одёрнул себя.

– Может быть, – сказал я, потому что, если по правде, уже не понимал, кто что думает.

* * *

В понедельник школу реально залепило. Я имею в виду все помещения облепили плакатами и транспарантами выборной кампании, словно обоями, так что даже родного цвета стен не было видно. На одном значилось: «Томми Николс – выбор мыслящих мужчин!»– что, конечно, было недальновидно, потому что напрочь исключало женскую половину избирателей. «Голосуйте за Катрину Мендельсон!»– призывал другой транспарант. «Не настало ли время?»– вопрошал лозунг Шерил. Собственно, под этим подразумевались практические и весьма привлекательные изменения, которые она собиралась претворить в жизнь. В этот список входили экономические санкции против старика Солерно до тех пор, пока он не изменит рецепт своей убийственной пиццы, а также требование повысить температуру в спортивном зале, где царил просто субарктический холод.

Но большинство транспарантов, плакатов, листовок и прочего ратовали за Алека Эмери Смартца – младшего. Я нечаянно подслушал разговор между ним и Шерил около её шкафчика.

– Интересно, – сказала она, – ты эльфов нанял, чтобы они тебе всё это расписали?

Алек расхохотался.

– Некоторым образом. Это всё семи– и восьмиклассники – сами вызвались, добровольно.

– Знаешь, по-моему, это следовало бы запретить, – сказала Шерил. – Они ведь даже не имеют права голосовать за девятиклассников!

– Если это так тебя тревожит, – вздохнул он, – я прикажу их снять.

Но Шерил, само собой, дала задний ход.

– Нет-нет. И вообще, имеет значение качество, а не количество; а у меня на плакатах значится не только моё имя, но и кое-что позначительнее.

Она улыбнулась ему, он улыбнулся ей, и они вместе пошагали на урок, словно никакой напряжёнки между ними и близко не было. Но я-то знал Шерил лучше, чем кто-либо, и начал задаваться вопросом, что для неё теперь важнее: назревающий роман или соревнование с Алеком.

* * *

– Я рада, что у Алека такая обширная поддержка, – сказала мне Шерил на следующий день в биологической лаборатории. – Особенно потому, что в городе он совсем недавно. За такой короткий срок он завёл себе массу друзей.

– И массу врагов.

Она пожала плечами – мол, какие пустяки – но было видно, что её это беспокоит.

– Ребята, которые его не любят, – они просто не знают его. – И она быстренько переменила тему. – А как дела в Теневом клубе?

Я приложил глаз к объективу микроскопа и обнаружил несколько инфузорий-туфелек, плавающих между тонкими стеклянными пластинками.

– Никак, – был мой ответ. – Провожу своё собственное расследование без их помощи.

– Да что ты? Алек тоже. Он по-прежнему считает, что это ты сыграл с ним те шутки, и обещает доказать мне, какая ты жалкая, ничтожная личность. А я сказала ему, что и так это знаю, из чего ещё не следует, что это ты сотворил те безобразия.

Шерил одарила меня такой улыбкой, что я проглотил её ехидный комментарий, не поперхнувшись.

– В общем, – прибавила она, – тебе не о чем волноваться, потому что я знаю – это не ты.

– Ну так убеди и его!

– Не могу. Каждый раз, когда я заговариваю о тебе, мы начинаем орать друг на друга; поэтому Алек установил правило: тебя мы больше не обсуждаем.

– А оно идёт до или после правила, по которому тебе не разрешается ни в чём быть лучше него?

Шерил так крутанула фокусную рукоятку микроскопа, что хрупкое предметное стекло треснуло.

– Вот только этого и не хватало! – Она принялась готовить другой препарат.

Я поднял голову и заметил, как несколько ребят быстро отвели от нас взгляды. За нами наблюдали, нас подслушивали, и ко мне снова вернулось то самое неприятное чувство. О_о назвала его паранойей, но я... Ну не знаю я. Одна девчонка принялась крутить шеей, как бы показывая, что вовсе не пялилась на нас, что это у неё шея затекла. Другой пацан сделал вид, что поправляет бейсболку, а вовсе не указывает своему партнёру по лабораторной на нас глазами. Вдруг я почувствовал себя чем-то вроде инфузории-туфельки под объективом микроскопа – все на тебя таращатся, а скрыться некуда.

* * *

В тот день я покидал школу позже обычного, так что в коридорах и холлах было совсем мало народу. Обычно здесь стоит такой гам, что собственных мыслей не расслышать, но сейчас, когда в школе почти никого не осталось, малейший шумок был настолько явственен, будто его передавали через громкоговоритель. По коридору, вдоль стен которого выстроились шкафчики, разнёсся звук рвущейся бумаги; я последовал за ним на первый этаж. Там я обнаружил Остина Пэйса, срывающего один из предвыборных транспарантов Шерил.

– Что ты делаешь?!

Он взглянул на меня, а затем вернулся к прерванному занятию.

– Сам не видишь, что ли?

Он скомкал транспарант, так чтобы его можно было засунуть в мусорную урну. Непохоже, чтобы он пытался проделать это втихую; я имею в виду, по коридорам ещё сновали школьники и учителя, но Остин не обращал на них никакого внимания. Такое впечатление, будто ему хотелось, чтобы его поймали за руку. Он словно бы бросал вызов: а ну попробуйте остановите меня!

– Но какой в этом смысл?

– А такой, что после ваших с Шерил художеств она не заслуживает должности президента класса, да и вообще ничего не заслуживает! Может и правда, зачинщиком был ты, но всё же лодыжку мне сломала именно она. – Всё это время он комкал транспарант, пока тот не стал размером с баскетбольный мяч. Остин метнул его в мусорную урну, и тот влетел точнёхонько куда надо, даже не задев края урны. – Три очка, – удовлетворённо заметил он. – Как два пальца.

И пошагал к противоположной стенке, к следующему предвыборному плакату Шерил. Я ухватил его за запястье – остановить, но он вырвался. А потом толкнул меня. Я тоже его толкнул. И оба застыли в ожидании развёртывания дальнейших событий. Но Остин, видно, решил не лезть на рожон, повернулся и сорвал плакат.

– А знаешь, мамуля приглашала на обед и Шерил, – поведал он. – Но та оказалась умнее тебя. Не пошла. – Он принялся комкать плакат. – Слушай, почему бы тебе не помочь мне, а? Ты как-то говорил, что сделаешь всё, чтобы доставить мне удовольствие. Ну так вот: если бы ты сейчас начал срывать её плакаты вместе со мной, это согрело бы мне сердце.

Он выжидательно молчал, но я не двинулся с места.

– Угу, так я и думал. Уверен, ты донесёшь ей, кто именно посрывал её агитки. Ну и отлично. Я хочу, чтобы ты ей сказал.

Но я уже решил, что ничего не скажу Шерил. У злобы больше лиц и косых взглядов, чем у целой колоды карт; и если Остин намерен разыгрывать свои козыри таким вот манером, то не мне его останавливать. Однако я не доставлю ему удовольствия, наябедничав Шерил. Даже больше того: отчасти я был с ним согласен. После того что натворил Теневой клуб, было бы лучше, если бы Шерил отступилась от выборной кампании, как я отступился от команды легкоатлетов, но она приняла иное решение, и не моё дело её осуждать. Дни, когда я считал себя вправе судить других людей, прошли.

– Оторвись на всю катушку со своей анти-кампанией, – сказал я Остину и оставил его – пусть швыряет свои трёхочковые в мусорные урны хоть до посинения.

Вандализм Остина служил ещё одним доказательством того, что злоба в нашей школе разрасталась и цвела, точно культура болезнетворных бактерий. И хотя не всегда я служил причиной проявления болезни, я был её носителем, в этом не было сомнений. Оставалось лишь надеяться, что отдельные рецидивы не перерастут в эпидемию.

* * *

Вся школа напряжённо ждала, какое же следующее несчастье стрясётся с Алеком. Больше всех тревожился я, потому что меня совсем не прельщало получить новую порцию обвинений. Или похвал – в зависимости от точки зрения.

Это произошло после гимнастики – ещё одного предмета, на который мы с Алеком ходили вместе. Мы неуклюже кувыркались и без особого успеха пытались что-то изобразить на параллельных брусьях. Я никогда не пылал любовью к гимнастике, но Алек, без сомнения, её просто ненавидел. Поскольку он привык во всём быть первым, то когда его вынуждали заниматься чем-то, в чём он не был чемпионом, его корёжило. Будучи асом в любом виде спорта с мячом (или, по крайней мере, так он утверждал), в гимнастике он отнюдь не блистал. Поэтому когда урок закончился и мы отправились в раздевалку, настроение у него спустилось ниже абсолютного нуля. Мой шкафчик находился всего в нескольких шагах от его шкафчика. Обычно, одеваясь, мы отворачивались друг от друга, но сегодня Алек, похоже, был не прочь побеседовать.

– Должно быть, это твоя любимая рубашка, – сказал он мне с высокомерной улыбкой на лице. – Таскаешь, не снимая.

Речь шла о той же самой рубашке, на счёт которой он уже как-то высказывался: обычная старая рубашка с голубыми пуговицами.

– А то, – отозвался я. – Удобная.

– Ты б её хоть постирал, что ли, – продолжал он. – Глядишь, запашок стал бы приятнее.

– Во всяком случае, от неё пахнет лучше, чем от скунса, – пробормотал я достаточно громко, чтобы Алек меня услышал.

– Тебе удалось запудрить мозги Шерил, но со мной это номер не пройдёт, – сказал он. – И ты получишь по заслугам скорее, чем рассчитываешь.

Я закрыл шкафчик.

– Это угроза?

– Нет, – сказал он. – До твоего уровня опускаться не собираюсь.

Он извлёк из своего шкафа щётку для волос и флакон с гелем, из которого накапал немного прозрачной тягучей жидкости себе на ладонь.

– Думай что угодно, – ответил я, – но когда правда выяснится, тебе придётся капитально передо мной извиниться.

Он захохотал, растирая гель между ладонями, а потом пригладил ими свои великолепные волосы, укладывая их в безупречную причёску. В этот момент я ощутил запах каких-то химикалий, типа краски или лака. В школе такие запахи не редкость, так что поначалу я ничего не заподозрил – пока не заметил странного выражения на лице Алека. Его пальцы продолжали елозить по голове, смазывая волосы гелем, вот только двигались они почему-то не с тем проворством, с каким должны бы.

В этот момент другие тоже заметили неладное.

– Что за... Что это такое?!

Ладони Алека были по-прежнему плотно прижаты к вискам. Он пытался оторвать их от головы, но не тут-то было.

– Это не мой гель!

Запах усилился, и вот тогда я его наконец узнал. Мы с отцом как-то пытались склеить развалившуюся садовую мебель. Это был запах «Лунного клея» – суперэпоксида, в рекламе которого говорилось: «Такой сильный, что смог бы удержать Луну на её орбите». В настоящий момент этот самый клей покрывал голову Алека. Шуточки с «Лунным клеем» стары как мир, но в то время как в кино или по телику от них действительно животик надорвёшь, в реальной жизни всё оказалось совсем не так смешно. Зрелище такое же печальное, как колибри, приклеившийся к липкой ленте для мух.

Я отпрянул, как будто если отойти подальше от флакона с фальшивым гелем для волос, это поможет избежать обвинений.

– А что ты на меня-то вылупился? – сказал я.

– Смотри, что ты натворил! – завизжал он, багровея, и попытался оторвать ладони от волос. Ничего не вышло, только голова дёргалась вслед за прочно приклеившимися руками. Босоногий, полуголый Алек в сопровождении десятка ребят (и меня в том числе) выскочил в коридор, где в это время было полно народу, поскольку уже прозвенел звонок. Кто-то задел его за локоть.

– А-а! – завопил Алек и крутанулся на месте, словно турникет. – Ну, Мерсер, – процедил он, – теперь тебе крышка!

В толпе других учеников я увидел Шерил, с недоумённым видом взиравшую на происходящее.

– Алек?!

К этому моменту группа ребят, окружающих Алека, значительно выросла; всё больше и больше народу стало обращать внимание на торчащего посреди коридора голого по пояс Алека. Тот теперь оказался в центре внимания, то есть на своём привычном месте, но на этот раз не совсем так, как ему бы хотелось.

– Алек, что с тобой? – спросила Шерил, глядя то на него, то на меня, то снова на него.

– Мне подсунули «Лунный клей»! – с надрывом сообщил он.

И вот тут раздался первый смешок. Не знаю, кто это был, но он словно положил начало цепной реакции. За первым смешком последовал второй, третий, четвёртый...

– Заткнитесь! – заорал Алек. – Не вижу ничего смешного!

Он был прав – весёлого тут было мало; и всё-таки на моём лице тоже появилась усмешка. Просто уж больно всё это было комично: Алек стоял, словно позирующая перед камерой фотомодель: торс обнажён, руки обхватывают голову... Беспомощный колибри на липкой ленте – зрелище, вселяющее ужас и жалость. Но хохот толпы – вещь страшно заразительная. Я тоже вдруг начал хихикать, присоединившись к хору всеобщего ржача. Шерил попыталась оторвать руки Алека от его волос.

– Ой, Алек... – выдохнула она и тоже залилась смехом.

Мы больше не могли себя контролировать. Как бы гадко и отвратительно – и жестоко – ни звучал наш смех, остановиться мы были не в силах, пока слёзы не потекли из глаз. Но среди общего хохота Алек отчётливо слышал только два голоса: мой и Шерил.

Жертва маккартизма

По временам мне необходимо закрыть глаза и мысленно возвратиться на охваченный пламенем маяк. Всё равно что расчёсывать подживающую рану: она свербит, и ты знаешь – это из-за того, что она заживает, однако не скрести не можешь. Вскоре рана опять начинает сочиться кровью, и процесс заживления приходится начинать заново. На собак надевают пластиковые конусы, чтобы они не чесались. Мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь заключил всего меня во что-то вроде такого конуса, потому что в тот день, когда руки Алека прилепились к его волосам, я никак не мог избавиться от «зуда». Я отправился на берег, куда нас с Тайсоном вынесло в тот непогожий октябрьский вечер. Здесь по-прежнему оставалось немало свидетельств недавней драмы – как, например, полузанесённые песком почерневшие брёвна. Запах обгорелой древесины мешался с солоноватым духом гниющих водорослей. Грохот разбивающихся о скалы волн и плеск пены тоже служили напоминанием о тех событиях. Шум моря, кажущийся некоторым людям таким мирным и успокоительным, для меня звучал угрозой.

Я бродил по берегу до самого вечера, высматривал обгоревший плавник, прислушивался к тревожным отзвукам окружающего мира, эхом отдающимся в раковинах – словом, ковырялся в ране.

Глубоко погрузившись в собственные мысли, я не замечал, что уже не один на берегу, пока не налетел на двух мальчишек, идущих мне навстречу.

– О, извините, – сказал я, и только через несколько мгновений сообразил, на кого напоролся – это был не кто иной, как Бретт Уотли в сопровождении самого громадного парня в школе, Лосяры Сан-Джорджио. После нашей схватки на прошлой неделе Бретт был последним человеком, которого мне хотелось бы видеть. Что касается Лосяры, то он служил... как бы это выразиться... усилителем вкуса, что ли, только в человеческом виде. Сейчас поясню. Сам собой он мало что представлял, но его лайнбэкерская [8]8
  Лайнбэкерв американском футболе – одно из амплуа, что-то вроде полузащитника. На эти роли подбираются особо крупные ребята.


[Закрыть]фигура словно бы многократно усиливала значимость той персоны, за которой он в данный момент влачился. Таким образом, Бретт сейчас из мелкого хулигана превратился в мирового чемпиона среди мелких хулиганов.

– У нас к тебе сообщение от Алека Смартца, – сказал Бретт и попытался двинуть меня под дых. Должно быть, слишком много боевиков насмотрелся, потому что сделал это вроде как в замедленной съёмке. Я перехватил его кулак открытой ладонью и сжал так, что у него костяшки хрустнули – с таким звуком лопается поп-корн в микроволновке.

– А-а-ай!

Скорчив гримасу, он выдернул руку; колени его подкосились.

– Больно, наверно? – посочувствовал Лосяра.

Лосяра, в общем, был неглупым парнем, когда находился в обществе неглупых людей, но сегодня он взял себе в предводители чувака с консервированной тушёнкой вместо мозгов. И всё же я попытался воззвать к его разуму.

– Эй, Лосяра, что за дела? Алек что – и вправду отрядил вас набить мне морду?

– Он нанял нас в качестве телохранителей, – жизнерадостно ответил Лосяра. – Набить тебе морду – это уже Бретт придумал сам.

Его шеф что-то буркнул, тряся пострадавшей рукой.

– Сколько Алек платит вам? – спросил я Лосяру.

– Он сказал, что даст нам посты в своём кабинете, когда его изберут президентом класса.

– Лучше потребуйте наличными, – посоветовал я.

– Да надо бы подумать над этим...

Бретт, оправившись от травмы, уставился на меня горящим взором.

– Мы пришли сказать тебе, чтобы ты держался от Алека подальше, иначе нам придётся предпринять шаги!

– О-о, заковыристо! Ну-ка, ну-ка... – отозвался я и быстренько поворошил в памяти в поисках фильма, из которого Бретт слямзил реплику. – А! Нашёл! Майкл Бин, «Бездна». Я прав?

– Заткнись!

Стрелка моего дуромера уже зашкаливала на красное – вынести больше я был не в состоянии.

– Слушайте, если вы, парни, хотите изображать из себя службу тайного сыска при Алеке, мне начхать, но пока вы не схватили меня с поличным – убедительно прошу покинуть моё воздушное пространство!

– По-моему, справедливо, – согласился Лосяра и отошёл в сторону.

Я оттолкнул Бретта плечом – мол, прочь с дороги! – и хотя он таки швырнул мне в спину ком мокрого песка, я не позволил себе поддаться на провокацию.

– Это всего лишь вопрос времени [9]9
  Это выражение Бретт явно почерпнул из «Звёздного пути».


[Закрыть], Мерсер! – прокричал он мне вслед. – Истина где-то рядом [10]10
  А это – из «Секретных материалов».


[Закрыть]!

* * *

На следующее утро, пока я ещё не ушёл в школу, папа загнал меня в угол на кухне.

– Нам надо поговорить о сообщении, которое я получил накануне от вашего завуча.

– Так ведь мы уже говорили о нём вчера.

Вообще-то я тогда вывернулся, избежал неприятной дискуссии, попросив отца помочь мне с математикой. Помощь мне действительно требовалась, а папа так обрадовался моей просьбе, что позабыл об оставленном на автоответчике сообщении от мистера Грина (к счастью, в нём ничего не говорилось о причинах звонка). Хотите верьте, хотите нет, но мы с отцом славно провели время, решая вместе задачки по алгебре. А потом, мне кажется, у отца просто не хватило духу заговорить о Грине. Правда, позже, ночью, я слышал их с мамой встревоженные голоса – они думали, что я сплю.

Папа насыпал хлопьев в мисочку.

– Приду на работу и сразу позвоню ему.

– Хорошо. Он любит, когда люди реагируют немедленно.

Вытаскивая вафлю из тостера, я обжёгся, скривился и затряс рукой. Мама уже ушла на работу, так что на её поддержку папе рассчитывать не приходилось, но он отлично справился самостоятельно.

– У тебя какие-нибудь неприятности, Джаред? Как вообще дела в школе? Ты ничего не натворил такого, о чём нам с мамой следовало бы знать?

На уроках обществоведения мы учили про маккартизм – вам, наверно, эта история знакома. В пятидесятых годах прошлого века некоторые сенаторы, не знавшие, на каком суку повеситься от безделья, решили, что любой, кто чем-то им не угодил – коммунист, образовали комитет и начали задавать людям вопросы типа: «Являетесь ли вы сейчас или являлись ли когда-либо в прошлом коммунистом?» Вот что-то вроде этого и спрашивал сейчас у меня папа. Есть люди – просто доки по части не-отвечания на подобные вопросы.

– Джаред, признайся – ты что-то натворил?

– Насколько я помню – нет.

– У мистера Грина есть причины звонить нам?

– Насколько мне известно – нет.

– А как насчёт твоих друзей? Они ничего не наделали?

– Назвать конкретные имена?

Папа смотрел на меня в упор, как это с ним часто бывало, когда на него находил воспитательный стих и мои ответы ставили его в тупик.

Помощь явилась в лице Тайсона.

– Мистер Грин, наверно, звонил насчёт меня, – сказал он, заходя на кухню. – Он предупреждал, что будет справляться, как идут мои дела в новой приёмной семье. – Тайсон захапал себе мою вафлю. – И как у меня дела?

Папа расслабился. В последнее время он гораздо свободнее чувствовал себя с Тайсоном, чем со мной.

– Если не считать, что на тебя еды не напасёшься, то в остальном дела у тебя что надо. – После чего папа попрощался и ушёл.

– Ух, как я не люблю врать родителям! – пожаловался я Тайсону, оставшись с ним наедине.

– Ну а какой же из меня тогда друг, если я не научу тебя чему-нибудь плохому, – хмыкнул он.

– А, всё равно, – сказал я, – сколько верёвочке ни виться... Отец позвонит Грину, а потом даст мне под зад так, что буду лететь отсюда до Китая.

– Не-а, – возразил Тайсон. – Твой папа не из тех, кто даёт под зад, к тому же он не станет наказывать тебя за то, чего ты не делал.

А вот это ещё вопрос. Что было, то было: родители верили мне, а я их обманул. Кого они послушают на этот раз – меня или моих обвинителей? Когда Теневому клубу пришлось платить по долгам, у меня забрали все привилегии: телевизор, видеоигры, общение с друзьями; я вообще никуда не мог пойти без надзора. Постепенно режим смягчился, но родители пока так и не вернули мне самое важное – своё доверие. А я-то по недомыслию всегда думал, что родительское доверие – это право, а не привилегия.

Пока я размышлял, какой реакции ждать от папы с мамой, в дверь постучали. Я открыл и увидел на пороге какого-то парня. С причёской ёжиком. Прошло несколько секунд, прежде чем я узнал в парне Алека. Таковы были последствия его близкого знакомства с «Лунным клеем». Я сделал поспешный шаг назад, почти что ожидая удара, но у гостя было на уме что-то другое. Да и выражение лица у него тоже изменилось. Наряду с гневом и ненавистью на нём явственно читалось кое-что ещё. Страх.

– Я хочу знать, что мне нужно сделать, чтобы ты прекратил свои издевательства, – промолвил он.

Из кухни вышел Тайсон, поглазел несколько мгновений на эту картину, оценил ситуацию и шмыгнул в заднюю дверь, предоставив нам с Алеком самим разрешать свои конфликты.

– Может, зайдёшь? – пригласил я.

– Зачем? Ты, наверно, наковальню над дверью подвесил?

Я отступил и открыл дверь настежь – пусть убедится, что на голову ему ничего не свалится. Тогда он переступил порог. Я заторопился на кухню.

– Вафлю будешь? – спросил я, достав из холодильника пакет замороженных вафель.

– Не голоден.

– Вообще-то эта причёска тебе вроде как даже идёт, – брякнул я и скривился, поняв, какую глупость сморозил.

– Неправда, – возразил он. – У меня щёки слишком толстые. С короткой стрижкой я как хомяк. Так что нужно сделать, чтобы остановить тебя? – снова задал он тот же вопрос.

Значит, он выбрасывает белый флаг; и хотя самонадеянность Алека мне претила, видеть его на лопатках нравилось мне ещё меньше.

– Ты глубоко заблуждаешься, Алек. Твой враг – не я.

– А ты тогда кто? – поинтересовался он. – Потому что ты явно мне и не друг.

Я сунул руки в карманы. Он прав, я ему не друг, но ведь это не моя вина.

– У тебя нет друзей, Алек, – произнёс я. – У тебя есть подданные и прислужники.

– Да-а, уж как бы тебе хотелось заполучить хотя бы десятую часть уважения, которое оказывают мне! Но не выходит, и поэтому ты меня ненавидишь. И ещё из-за Шерил.

– Не впутывай в это Шерил.

Я опёрся на стол и глубоко втянул в себя воздух. Мой визитёр явно провоцировал меня, пытался разозлить. Напрасно.

– Слушай, – сказал я, – может, это была последняя проделка. Может быть – допустим на одно мгновение – человек, который творит всё это, понял, что зашёл слишком далеко, и раскаивается.

Алек пристально следил за мной холодными, враждебными глазами.

– А может и нет.

Как я ни старался сдерживаться, но его гневная подозрительность вызвала во мне ответную волну неприязни.

– Поживём – увидим.